Здравствуй, мама!

Не писал почти две недели, но даже этот срок короче твоих «неответов», которых я совсем перестал ждать, просто смирившись с вероятной поломкой почтовой системы (впрочем, как и с поломками других систем, от водоснабжения до дорожных работ). Надеюсь, последние письма к тебе не доходят и не тревожат сердце, ведь рассказать кроме того, что я день за днем топлю память в вине (в смысле алкоголя), пока внутри головы продолжается бунт, больше не о чем. Понимаю, такой стиль жизни сыновьям не желают. Пусть это письмо просто куда-то пропадет, или… мне, в общем, уже все равно. В то время пока целая планета ставится под сомнение, существуют и вещи (а вместе с ними и слова и события), что ставят под сомнения даже (ужас) тебя, мама. Впрочем, обо всем по порядку.

Я переехал в новую квартиру (старинную, с протухшими от времени стенами), где шуршат ногами новые особи теней, потолок расчерчен полосками луны, а комнаты отвыкли от людей. Три дня разбирал вещи, разделяя их на личные, очень личные и те, к которым прикасались другие, чужеродные сущностью своей. Последние со временем ушли в мусорные баки, так как порой переставали подчиняться новому укладу и то и дело жили своей жизнь - падали с полок, выпрыгивали в окна, стукались об углы и заползали под кровать, чем пугали по ночам даже не дожидаясь моего сна. О их пропаже не жалею, слишком уж они меня терзали. В остальном новое место оказалось идеальным. Днем свет жирно заливает комнаты, а вечером солнце как комар, напившийся крови, размягчает широкие окна; дождь сеет воду, «шмякая» капли о лепнину, темень ровно ложится по скругленным углам (такие дефекты комнат, видно, были в моде прошлого века) да свет фонарей раскрашивает лица прохожих в сепию. Тут прекрасный балкончик с черными гнутыми перилами, с которого видна неспособная к спокойствию Нева, разлинованная полосками света из окон Эрмитажа. Тут заканчивается граница нового дома, живу здесь я.

И покуривая на этой балконной границе (перегнув туловище через перила и насвистывая только что придуманный вальс) о удивление, мама, увидел «магазинного» товарища, о котором писал в последнем письме. Фигуру его коверкали фары автомобилей - сменяли маски лица, безобразили руки и ломали ноги, но спрятать знакомую прыгающую походку не смогли бы даже самые опытные «костоломы». Прошлая встреча получилась какой-то оборванной, и я был рад снова его увидеть и тем самым продолжить ее. «Эй!» или «Ау!», лишь так я знал его имя. И он улыбнулся в ответ, молча поднялся в квартиру и мигом почувствовал себя здесь даже комфортней чем я сам. Варил себе кофе, листал разбросанные книги и ставил свои пометки на их полях, громко смеялся и криво, но смешно шутил надо мной и моей нерешительностью в своем же жилище.

Потом мы гуляли вдоль Невы, а Кир (думаю, он соврал со своим именем, но сомневаться в этом я не осмелился) как дикая обезьяна показывал пальцем то на шпиль Петропавловской крепости, на мачты «Летучего голландца», то едко комментировал пафос рассевшейся по лавочкам девушек с раздутыми губами. А потом началось что-то абсурдное. Мы взяли бутылку моего любимого новозеландского Sauvignon Blanc (как оказалось любимое и для Кира тоже), спустились к воде и молча распивали прямо из бутылки. А когда разогнавшаяся по телу кровь проголодалась, Кир выбежал на набережную, поймал первого попавшегося курьера из Яндекса и просил его привезти какой-то еды прямо сюда. Тот отказывался и просил сделать заявку по адресу через приложение, но Кир настаивал, огрызаясь в ответ, мол «что ты за курьер, который в Питере на набережную еды привезти не может», шлепнул его под затылок, спустился обратно и спросил есть ли у меня это чертово приложение, без которого невозможно поесть. Я заказал что-то из Теремка (Кир снова плевался матом - «почему нельзя попросить курьера заскочить по пути за бутылочкой вина»), а когда доставщик позвонил, вырвал трубку и сказал, что адресат внезапно умер и попросил в соответствии с ограничениями самоизоляции оставить пакет с едой на ступеньках возле причала по Мытнинской Набережной угрожая, что если «тунгус» этого не сделает, его затаскают по судам за осквернение памяти умерших и даже указал номер статьи УК РФ, которая грозила бедняге.

Примерно в таком настроении мы провели время до вечера. Он постоянно цеплялся к прохожим, разговаривал самыми затасканными выражениями, а под конец завалил меня неприлично-личными вопросами. И пришлось рассказать о том, что прошлую нашу встречу я принял за шизофреническую фантазию (он усмехнулся, скривив рот), пожаловался сразу на сотни вещей, о которых меня не спрашивали: о докучавшем ожирении во время пандемии (смешок), о надоевшем кофе, что пора сменить на чай, не так сильно раздражавший нервы (смешок), на заклинившее время (ухмылка), на питерскую погоду и то, что не видно звезд среди развалин туч когда они так нужны (зевок); и в конце концов на то, как бесконечно зол то ли на тебя, мама, то ли на сбоившую доставку почты, но в общем на письма, которым все нет ответов. По последнему пункту Кир дал особый комментарий (напряженно, с презрением меня разглядывая), общий посыл которых ставил под сомнение твое, мама, существование и с намеком на мое психическое расстройство (уж если если его, сидящего рядом, пару недель назад я спутал с галлюцинацией, как можно рассуждать о матери, которая не отвечает). Мне нечего было ответить, и наша встреча снова как-то неожиданно оборвалась молчанием и быстрым расставанием без обмена телефонами и социальными сетями. С балкона еще несколько минут можно было различить его пружинистую фигуру, которую размыл туман измороси.

И вот я снова один, пишу тебе глупое письмо и сомневаюсь в адресате. В ночном окне мелькает отблеск лица Кира, в соседней комнате кто-то хлещет в ладоши и шепчет «ее нет…ее нет…ее…нет…нет…нет». Но разум спорит и сопротивляется, ведь не может человек быть без матери, ведь кто-то его должен родить, ведь на кого-то же я похож, ведь откуда-то я взял адрес на конверте. А эти шепоты вокруг - просто искажения дождя. Есть ли кто-то на той стороне, мама? Если есть, то это кривая, злая шутка, что сводит с ума, когда безумие и так часть жизни. Я психану и выложу все наши письма в сеть, распространю их по всем каналам и хоть одна из копий до тебя дойдет. А если нет…если нет тебя, мама, кто ответит мне есть ли вообще я? Не уж-то Кир?

Пора спать. Снова придется выключить в аду свет, найти удачную комбинацию между подушкой и шеей, одеялом и простыней, матрацем и кроватью да попытаться скинуть день в пропасть сна без сюжетов. Тяжелый пьяный крен карусели в голове отвлекает, рефрен голосов в соседней комнате становится все тише «ее нет…ее нет…ее нет…». Кир не прав, я найду тебя, мама. Даже если тебя нет.