Путешествие по Германии Часть третья. От Ротенбурга до Кобленца через Героду
Мы ехали по Романтической дороге, старательно минуя крепости, названные в туристических справочниках главными достопримечательностями тех живописных мест. Отличались мрачные, серо-бурые строения, облепленные туристами, словно мухами, друг от друга лишь тем, что у одного из них был разъеденным правый бок, а у другого - левый. В заросших мхом разломах размещался обычно киоск, торгующий кока-колой. Разбитые ступени, подернутые плесенью стены, за которыми смерть представить себе куда естественнее, чем жизнь, - все это должно было навевать, согласно рекомендациям, романтическое отношение к немецкой истории.
Нам же, воспитанным в традициях реализма, виделись все больше казематы, да слышался скрежет ржавых цепей…
Средневековые города, как и крепости, мало чем отличались друг от друга, - кривые нечистые улицы, истоптанные туристами, вспухшие, выложенные булыжником площади, в центре которых располагались фонтаны, как правило, сооруженные из обрезанных металлических труб. Вода, если и вытекала из этих железных обрубков, то делала это вяло, болезненно…
В Ротенбурге мы из машины всё-таки вышли. Кроме вывесок, и вправду милых, иногда стилизованных, а порой действительно ровесниц средневековья, нам удалось насладиться сполна… видом японских туристов, заполонивших и без того узкие переулки. Передвигались японцы плотными и многочисленными коллективами, вывезенными, похоже, в полном составе профкомами предприятий. Стоило подуть ветру, и все, как один, японские путешественники, радуясь и смеясь как дети, хватались за свои шляпки. Стоило заморосить дождю, и все, как один, японские путешественники, радуясь и смеясь, как дети, доставали из сумок ленты прозрачного полиэтилена, накидывали их на шляпки и завязывали под крошечными подбородками. Стоило проглянуть солнцу, и все японские путешественники, радуясь и смеясь, как дети, раскрывали махонькие, яркие зонтики.
В просветах между туристскими группами мелькали витрины. Избыточно много колбас, сочащихся жиром и кровью, утыканных очень большими ножами, виднелось за стеклами мясных магазинов. Витрины булочных были заполнены кренделями, пончиками и пирожными так плотно, будто стояла задача воздвигнуть хлебную баррикаду и задержать врага. Для пущего украшения (устрашения) между стеклом и стеной из булок на верёвках разной длины раскачивались, поблескивая, опять же, ножи, каждый величиной с пилу. Магазины женской одежды, по упорядоченности и цвету сложенных за стеклом вещей, напоминали военные склады. В витринах магазинов игрушек вытянутые коровьи морды походили на волчьи, а угрюмые зайцы были похожи на сложенных серыми рядами кошек и кабанов.
От тоски засосало в желудках, но ни к одному ресторану, включая "Длинный глоток", подойти не представлялось возможным, ибо туда, как забитые пассажирами баржи, врезаясь грудью в волнующуюся толпу, прокладывали путь разноязычные гиды.
И мы выехали из Ротенбурга туда, где никаких туристов не было и следа.
Вновь зазеленели луга, задрожали, рассыпаясь в приветствиях, одуванчики, и наши сердца, очистившись от раздражения, помолодели вновь.
Миновав пару-тройку ничем не примечательных деревень, мы оказались у неказистой с виду харчевни, на рекламном плакате которой был нарисован симпатичный барашек.
Место это, как выяснилось, пользовалось популярностью, но не среди туристов, а исключительно среди гурманов окрестных сел. И правда, повар мог претендовать на грамоту в престижных конкурсах. Баранина таяла во рту, оставляя вкус поцелуя ещё ненаскучившего любовника.
Городок тот, где нас застигли несвоевременные эмоции, назывался Герода. Утолив голод, мы огляделись по сторонам. За соседними столиками располагались, в основном, небольшие мужские компании. Были и семьи, но без детей. Никто с куском питы не бегал между столами, не требовал истошным голосом "бамбу" и не хватался, падая, за твою юбку руками, вымазанными в хумусе.
Зато прибывали и прибывали к ужину пожилые почтенные пары. Аккуратно одетые, с прямыми спинами, чисто выбритые старики с женами в белых блузках, со скромными брошками на жакетах. Ели они, как правило, молча, обмениваясь не частыми взглядами.
Должно было пройти время, чтобы мы осознали вполне, кто находится рядом. В двух шагах от нас, в трёх, справа, слева, за спиной и перед глазами чинно сидели и ели живые, натуральные ветераны Второй мировой войны.
Путешествовать по Германии и избежать таких встреч мы не рассчитывали. Однако присутствие этих людей на таком расстоянии, когда легко было разглядеть любую морщинку на шее, мозоль на ладони, повергло нас в замешательство. Не ненависть, но диссонанс заставил оборвать трапезу. Ничто в облике этих людей, пребывающих в своих грёзах, весьма далеко от сегодняшних сотрясающих мир страстей, не напоминало о военных событиях. Их, размягченных обильной едой, степенных, расслабленных, трудно было представить себе в нацистских формах, с оружием. Но это были они, несомненно они! Кто-то из них в тот вечер, через пятьдесят с лишним лет, глядел с улыбкой в окно, следя, как подпрыгивали, суетясь, воробьи. Кто-то морщился, переживая как видно, приступ боли в спине. С нежностью и пониманием смотрели на мужей жены. Верные жены, которые ждали писем с фронта, читали их вслух родным и соседям…
Мы вышли на улицу. Точнее сказать, на шоссе. Герода - маленькое село: сто метров вправо, и табличка: "Добро пожаловать", сто метров влево и - "До свидания". Между двумя указателями вдоль шоссе: пивной бар, гостиница, бензозаправка, магазин, киоск, почта.
Тем временем темень сгустилась с холмов в долину. Идти было некуда и смотреть было нечего. Судя по запаху, недалеко располагался коровник или свинарник. Колокольный звон сообщил о наличии церкви, к которой мы и направили свои стопы, в надежде найти центральную площадь с какой-нибудь деревенской скульптурой, способной развеять мрачные мысли.
У входа в церковь был разбит маленький палисадник. Заглянув за ограду, мы увидели мраморный обелиск. В свете тусклого фонаря мы разглядели на обелиске каску, покоящуюся на лавровых, кажется, ветках, внушительный список имён и предваряющую его надпись: "Они отдали свою жизнь за родину. 1914-1918. 1939-1945".
…Мы ехали, ехали, ехали и говорили о чем-то личном и вечном. А за окном мелькали дома, крепко сбитые, неотличимые друг от друга.
Ну, вот и Кобленц, город большой, как будто богатый, если довериться путеводителю, архитектурными и историческими памятниками. А также нам были обещаны всяческие удовольствия от созерцания живописной картины слияния великих рек Рейна и Мозеля.
Над тем самым местом, где сливаются эти самые реки, мы увидели памятник. Увидели, быстро закрыли глаза, справились с охватившим тело ознобом и поспешили удалиться туда, откуда его не видно. Но не раз он ещё являлся, непрошенно вторгаясь в сны, - четырнадцатиметровый Вильгельм I, восседающий на коне. И сам Вильгельм, и его конь с годами и в связи с сыростью сильно позеленели. Но зелень никак не могла скрыть устрашающего тупостью выражения, застывшего на лице истукана в шлеме с бронзовым, обгаженным голубями плюмажем.