Часть четвертая. От Кобленца к Рейнской долине через Ганновер
Великое множество сел, деревень, городов посетили мы, двигаясь в город Ганновер. И видели мы великое множество похожих домов, множество окон с одинаковыми занавесками. На подоконниках, в одинаковых цветочных горшках одинаково тосковали одного вида и рода болезненные растения. Из всех горшков, кроме растений, торчали странные палки, увенчанные предметами, напоминающими пропеллеры. Присмотревшись, мы поняли, что перед нами вырезанные из фанеры цветы, вроде ромашек с пятью или шестью раскрашенными лепестками. Встречались синие лепестки, жёлтые, красные и коричневые. Собственно все. Люди более смелые дерзнули украсить свои цветы фанерными гусеницами, божьими коровками и червяками. Цвета - те же. Еще более творчески смелые люди воткнули в свои горшки фанерных, восседающих на прутьях птиц.
Палисадники порой представляли собой макеты скотных дворов: над поникшими розами царственно возвышались фанерные крашенные одним цветом свиньи, ослы, коровы, собаки и гуси. К спинам этих существ, к их ушам или головам были прикреплены ящики с цветами, самыми яркими и живыми среди которых были опять же фанерные...
И вот, мы в Ганновере. Он красив, основателен, буржуазен. Отдельные его районы напомнили ленинградские - Васильевский остров, Невский проспект, набережную Фонтанки - без новых русских, без старых большевиков, без окурков на улицах, без зловонных мусорных баков. Порой казалось, что сновидение перенесло нас на берега Невы, настолько знакомы были улицы и бульвары, чудесным образом, разом очищенные от горкомов, обкомов, фабричных дымов, алкоголиков и дружинников. Парадные, чистые стены, пологие лестницы, отполированные перила, высокие потолки с лепниной. Вместо пяти дверей на одной лестничной клетке, каждая с десятью звонками, - одна, из матового стекла. И полы, Боже мой, паркетные, чуть поскрипывающие полы…
Поскольку основная часть жителей города, как показалось, занята активной борьбой за чистоту окружающей среды, преобладающий вид транспорта в городе - велосипед. Часть тротуаров выделена для велосипедистов, размечены площади, переулки и переходы через проезжую часть. Прогулочные дорожки в парках тоже размечены. И не дай вам бог, засмотревшись на окружающие красоты, переступить заветную линию. В лучшем случае - на вас опрокинут ушат отборных ругательств.
Ибо велосипед в Ганновере это лишь во-вторых экологически чистый вид транспорта. А во-первых, это прекрасный способ отыграть, словно в театре, многочисленные социальные роли. Если захочется почувствовать себя сильным и всемогущим, можно выехать в парк и, заметив катящийся через дорожку детский мячик, притормозить, слезть с велосипеда, найти родителей, воспитавших детей, способных выронить в неположенном месте мяч, и уничтожить их, морально, но навсегда. Самостоятельно или вызвав полицию.
А если захочется вдруг, наоборот, почувствовать себя несчастным, оставленным, - не надо садиться на велосипед. Ни один герой Достоевского, мечущийся по Петербургу в поисках денег, не смог бы себя почувствовать настолько униженным и оскорбленным, насколько ганноверский пешеход среди ганноверских велосипедистов…
Насладившись сполна архитектурными красотами города, мы уехали,
сохранив в памяти подаренный нам в Ганновере прекрасный рассказ.
События, о которых шла речь, произошли недавно. Пять семей жили в пятиэтажном, красивом доме. При встрече соседи чинно приветствовали друг друга. Шашлык там на балконах не жарили, не устраивали пикников во дворе и вечеринок на крыше. Никто не вывешивал простыни на просушку, заслоняя соседям снизу вид из окна. Ничего в этом доме не происходило десятилетиями, и вдруг эту заводь нарушила наглость, доселе невиданная. К жильцу пятого этажа повадился прилетать голубь. Нечистая эта птица позволяла себе гулять по карнизу, гадить, а также курлыкать после одиннадцати вечера. Курлыканье это, конечно мешало всем. И не только курлыкание. Но голубь жил исключительно на карнизе пятого этажа, и соседи с первого по четвертый не считали себя вправе нарушить личное пространство соседа сверху. И выходило, что именно он, один, несет единоличную ответственность за нарушение чистоты и тишины.
Шли месяцы. Ситуация накалялась. Наконец, жилец сверху почувствовал невыносимое напряжение в связи с молчаливым давлением соседей снизу и ночью выстрелил в голубя.
Эта история могла закончиться ко всеобщему облегчению. Но ничего не исчезает бесследно. И жилец первого этажа обнаружил под своим окном, на земле, мертвую птицу. Теперь проблема была у него. Можно было бы закопать труп и забыть. Но мы в Германии. Становиться соучастником убийства сосед с первого этажа не желал. Поэтому он аккуратно переложил в коробочку мертвую птицу, обложил трупик ватой, установил по краям коробочки свечки. С трогательной этой ношей сосед снизу обошел всех соседей со второго по четвертый этаж, собрал подписи, подтверждающие его невиновность, с одной стороны, и требование к убийце похоронить несчастную жертву, предварительно завизировав этот акт в соответствующих инстанциях - с другой. Коробочка с подписями всех жителей дома была молча возложена к дверям соседа с пятого этажа…
Великое множество сел, деревень и городов посетили мы, прокатившись по Рейнской долине. Вдоль живописных берегов реки протекала непонятная нам жизнь немецких провинций. Легенды их, передаваемые из уст в уста, казались нам столь же непостижимыми, как их анекдоты и представления о добре, зле и эстетике.
Вот, извольте, история замков, которые мы собрались посетить, да призадумались, ознакомившись с путеводителем. К некому архиепископу однажды пришли крестьяне и пожаловались на свою несчастную жизнь. Архиепископ же, отмахнувшись от жалоб, сказал: "Да что это вы занимаетесь мышиной возней"? Крестьяне ушли ни с чем, а плохой этот человек поехал к приятелю в замок, где, уединившись в башне, уснул. Ночью нагрянули мыши и сгрызли плохого архиепископа. И с тех пор замок, памятный тем, что там сгрызли архиепископа, называется Мышиным замком. А соседний с ним назван - для простоты запоминания - Кошачьим…
Утес Лорелеи должен был вызвать к памяти образ прекрасной, но очень жестокой девушки, виновной в большом количестве кораблекрушений. Пропустить это место нельзя, ибо майки с изображением Лорелеи, шапки, шарфы, чашки, блюдца, тарелки, салфетки, скатерти, коврики, полотенца, наволочки, расчёски, куски мыла, конфеты и все прочее с изображением той же красавицы предлагались на каждом шагу. А рядом, в тех же витринах - уже привычные глазу выпиленные из фанеры цветы, птицы, черви, свиньи и бабочки…