January 30, 2008

Лучше поздно, чем вообще не. Флешмоб про год от bagira.

1991

А мы пойдем с тобой погуляем по трамвайным рельсам

Под моими окнами были трамвайные рельсы и все мои дни проходили под неслышное уже для меня дребезжание трамваев. Зимой звук глушили двойные, проклеенные от морозов, оконные рамы. Но в комнате, которую я делила с бабушкой Евой, зимой по ночам, когда трамваев уже не было, раздавались другие звуки -- бабушка стонала от боли. Она умирала, рак доедал ее и я не могла заснуть от ее стонов и не могла никак ей помочь. Это было страшно и дико неправильно -- что она, которая учила меня не ныть при болезнях, всегда держаться до последнего, тогда все и отступит, она превращается в худую слабую тень, которая не всегда узнает близких.

Я сбегала с уроков и задерживалась до позднего вечера в вычислительном центре, погружаясь в премудрости какого-то бэйсика и искусство обращения с ЕС10что-то-там и дисководом на восьмидюймовую дискету. Там не ощущалось течение времени -- вечное гудение компьютеров, ровный искусственный свет.

По вторникам, следуя уговору, я писала Сашке*, никогда не упоминая о бабушкиной болезни -- какой смысл рассказывать? Я хвасталась успехами в математике и программировании и отсылала ему задачки по геометрии похитрее. Он писал точно те же раз в неделю, о чем -- не вспомню, полагаю, что про примерно то же самое. История с розой висела где-то в воздухе, но на бумагу не ложилась.

На бумагу, но не в письма, а в мой дневник, хорошо ложилась история моей влюбленности в одноклассника и бурных переживаний по поводу его невнимания ко мне и наглого заигрывания с ним Гельки, а также впечатления от прочитанного, просмотренного и услышанного (школьный роман,в прочем, занимал процентов 80 от моей писанины, частично мой дневник того времени еще цел и перечитывать это ужасно). Близилось мое шестнадцатилетие, которое мне казалось каким-то рубежом во взрослость, на день рождения я позвала Сашку (на правах актуального "моего" парня).

За два дня до моего шестнадцатилетия бабушка умерла. Меня с Лемуром сразу же, ночью, отправили к дяде -- не путаться под ногами и пасти Лемура и двух моих кузенов. Я убедилась, что еда есть и дети не пропадут, и прорыдала в спальне с полсуток. Потом я нашла "Все красное" Хмелевской, стала читать, смеяться, ругать себя за совершенно неуместный хохот, продолжать читать... К следующему утру мне стало проще держать себя в руках, и тут приехал ничего не знавший Сашка.

Если бы мы были старше, то я бы выревелась всласть у него на груди, а он бы меня утешал. Но нам обоим было почти шестнадцать лет, поэтому я спокойно, как мне казалось, изложила ему последние события, вытерла слезы и сделала вид, что тема закрыта. За дверью бесились два мои кузена и сестра, в комнату рвалась течная кошка с диким мявом -- трудно слушать речи о любви под такой аккомпанемент, но я честно пыталась. Все равно мы стали играть в карты, потому что под кошкино пение оговорки получались какие-то живодерские и вместо "как хорошо, что ты здесь" получалось "да когда ж эта тварь заткнется?"

А еще мне не нравилось целоваться, так что я в качестве бесчеловечных экспериментов мазала губы мылом и мерзко хихикала, когда Сашка кривился. И подсовывала ему соленую воду для питья -- впрочем, когда мы играли в карты на поцелуи, он жульничал, так что можно считать, что баланс был соблюден.

На шестнадцатилетие он подарил мне какое-то невероятное количество роз и серебряное колечко с александритом. Кольцо я недолгое время прятала от родителей, сознавая, что такие явления их будут нервировать -- и была права.

Май, последний звонок, выпускные экзамены, безумной красоты платье и дурацкий выпускной вечер: самым лучшим в нем был просмотр "Звездных войн" в Зале Боевой Славы, я пыталась набраться храбрости и объясниться в любви своему однокласснику, наконец, но он куда-то свалил, а я в 6 утра пришла домой несколько этим огорченная; для сокращения пути и поднятия настроения я перелезла в белом дивном декольтированном платье через забор. Никто не пострадал, а насчет одноклассника я незамедлительно сделала нелестные для него Выводы.

Выводы были сделаны вовремя -- приехал Сашка. Прощаться приехал -- его семейство уезжало в Америку, прощались мы не навсегда, но как-то близко к тому, потому что из оттуда еще никто не возвращался. Зачем-то я подсунула ему свой дневник (со всеми стррастями по однокласснику, Гельке и прочими девичьими мечтами), за чем последовала полная драматизма сцена с падением в объятия, примирением, обещаниями вечной любви и тому подобное. Прекрасно верить во все это в 16 лет, у меня даже почти получалось, когда здравый смысл не напоминал про 5 предстоящих лет Политеха, дальность Америки и прочие простые истины.

Вступительные экзамены в июле, совсем-последнее прощание с Сашкой: его поезд в Москву останавливался в Омске на несколько минут, я пришла на вокзал; подаренная им необъяснимая зеленая шипастая пластмассовая ящерица с разинутой пастью долго жила у меня на столе и держала в зубах ручки.

Отработка после поступления в Политех была замечательная: всех (немногочисленных) девченок посадили в библиотеке с фотографиями всех первокурсников и пустыми читательскими билетами: заполнять билеты и вклеивать фотографии. Мы обсудили внешность всех будущих сокурсников, тем, кто нам понравился, достались обложки читательских получше и поновее. Здесь я хочу отметить, что черно-белые фотографии маааленького формата не могут служить достоверным источником информации о чьей-то внешности -- потом мы с удивлением видели в руках какого-нибудь страшненького юноши красивый читательский, или, наоборот, облезлую обложку у оччень привлекательного типа. На всякий случай о своих библиотечных отработках мы помалкивали.

Учиться было здорово -- после десяти лет с тупыми гопами (я имею в виду одноклассников) я попала в общество нормальных умных людей. Это было так прекрасно, что мне даже было легко вставать в 7 утра. Политех был прекрасен еще с одной точки зрения -- на моем факультете было много девушек (по сравнению с остальными). Много -- это 8 девушек на 60 человек на моей специальности. Сначала я записывала всех, кто со мной знакомился, когда за неделю число записей перевалило за сотню, я отсортировала имена по алфавиту, потом сгруппировала одинаковые и посчитала кого сколько, потом обнаружила, что вообще не помню, кто есть кто и выбросила листок, чтобы не заморачиваться. До последнего курса со мной здоровались совершенно неизвестные мне люди (у меня отвратительная память на лица), а я улыбалась и кивала.

Через месяц после начала учебы нас послали на картошку -- мы кое-как работали, играли в "дурака" и в преф, сидели на ведрах и разговаривали, однажды всей компанией сбежали с поля в лес, нас искали, а мы залегли на соседнем поле и не появлялись до того момента, пока все не пошли к автобусам, проигравшая в "дурака" веселая и красивая Люба орала в окно "Я коза, дайте мне капусты", юноша, у которого я по дороге на поле сидела на коленях, уснул, положив мне голову на плечо, и теперь считает, что он еблан...

Новый год был ДО первой сессии и после сдачи всех зачетов, мы собрались у меня. Я танцевала с тем, кто мне казался самым восхитительным, успешно его чаровала и мир определенно крутился вокруг моих каблуков. А потом мы с песнями пошли гулять по городу -- особенно хороша была композиция из трех идущих в обнимку не-буду-называть-по-именам, которые кренились беспрестанно в разные стороны, но не падали.

Это был разнообразный год, который плохо начался и хорошо кончился.


* Ссылки по теме: начало, продолжение, еще продолжение

P.S. Спасибо

bagira, Инквизитору, Сашке и Милому Мирозданию за то, что все так сложилось.