ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СТРОИТЕЛЬСТВА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА И БОРЬБА С ОППОРТУНИЗМОМ

Мы стоим сейчас перед необходимостью усиления и коренного улучшения нашей работы в области изучения и теоретического обобщения опыта строительства советского государства.

Сейчас мы празднуем 12-ю годовщину строительства советского государства. Эти 12 лет дали мировому пролетариату невиданный и богатейший опыт в деле практического осуществления диктатуры пролетариата в ее конкретной форме – в форме советской. Эти годы были годами бурного разрушения старого и созидания нового. Нам, активным участникам борьбы, активным участникам строительства, естественно, трудно, особенно в нынешний период, отвлечься от повседневной и упорной борьбы и от творческой работы для того, чтобы подвести итоги и обобщить опыт пройденного этапа. Но это ни в коем случае не оправдывает той диспропорции, которая у нас имеется между накопленным опытом и его научным обобщением и изучением.

Необходимо отметить крайнее отставание научно-исследовательской теоретической мысли в области изучения советского государства, в области изучения опыта, на котором учатся сейчас и на котором должны будут учиться миллионные массы не только нашей страны, но и всего мира.

Маркс дал нам теорию государства, в частности теорию пролетарского государства, теорию пролетарской диктатуры. Ленин отстоял эту теорию в борьбе с оппортунизмом, значительно развил ее, воплотил ее в жизнь. Нам необходимо сейчас, всячески популяризируя учение Маркса и Ленина о государстве, делая его достоянием масс, в то же самое время вести беспощадную борьбу с упрощенством, с вульгаризаторством, и, тем более, с ревизионизмом и оппортунизмом как в методах, так и в существе анализа советского государства.

О задачах и методах изучения советского государства[1]

Ⅰ

Прежде всего необходимо остановиться на неправильных методах в подходе к изучению советского государства, применяемых нашими государствоведами, методах, приводящих их к оппортунизму. К сожалению, зачастую у нас повторяют в плохом пересказе, часто вульгаризаторском пересказе, блестящие страницы, на которых изложена теория Маркса–Энгельса и Ленина. Мы не изучаем того богатейшего опыта, который накоплен нами в процессе практического осуществления их теории. Если сейчас самокритика касается всех, то должна же она как-нибудь коснуться и теоретиков, у которых насчет самокритики пока очень спокойно. Критикуют администраторов, критикуют организаторов, критикуют партийных руководителей, что же касается критики ученых, то, к сожалению, ее еще совершенно недостаточно. Например, критика и библиография у нас поставлены из рук вон плохо.

У нас очень мало развита критика ученых учеными. Какое-то примиренчество друг к другу, какое-то стремление сглаживать острые углы: зачем же нам в науку вносить политические споры? А, между тем, мы должны по-большевистски ставить эти вопросы. Я уже не говорю о буржуазных юристах, которых у нас в стране еще очень много. У нас выработалась своеобразная порода старых буржуазных юристов, которые, оставаясь на позициях своей буржуазной методологии, буржуазной идеологии, отрицая по своему нутру социалистическую государственность, прекраснейшим образом ухитряются писать о советской конституции, участвовать в наших советских журналах, писать совершенно пустые, никуда не годные статьи о советской демократии и даже издавать их отдельными сборниками, писать законы, подделываясь под советскую терминологию, оставаясь при этом, повторяю, на почве старой юридической методологии, на почве буржуазной идеологии. В этой связи мы должны здесь отметить, что Институт права и советского строительства проделал огромную работу в борьбе с этими буржуазными юристами.

Но необходимо особо остановиться на наших коммунистах-государствоведах. Часть из них, давая совершенно правильный марксистско-ленинский анализ государства, правильно определяя социальную природу советского государства, повторяет общие места, не стремясь к упорному, кропотливому, систематическому изучению фактов, цифр, материала, динамики классовой борьбы, опыта и практики строительства советского государства. Часть из них – хуже того – находится по сути дела в плену у старой буржуазной юридической методологии. Вместо глубокого анализа социальной природы и классовых задач советского государства, они просто изучают правовую форму нашего государства. Десятки изданных книг о нашем государстве и конституции подтверждают это.

Нужно отметить, что и преподавание поставлено у нас не лучше. Конституцию изучают по пунктам без глубокого изучения социальной сущности, классовой природы, без изучения практики строительства советского государства. Иначе говоря, в преподавании также применяют не наш марксистский, а формально-юридический подход к государству вообще и к советскому государству в частности. Мы марксисты-ленинцы всегда боролись против такого подхода даже к анализу буржуазного государства. Мы всегда за правовой формой буржуазного государства вскрывали его классовую сущность. Мы всегда разоблачали его как организацию классового господства буржуазии. Изучая буржуазное государство, мы всегда изучали конкретное развитие экономических отношений, их изменение. Тем более нельзя изучать советское государство без изучения советской же экономики, без изучения изменения соотношения классовых сил и форм классовой борьбы – одним словом без того, чтобы каждое теоретическое положение не было бы наполнено конкретным содержанием, почерпнутым из действительности. Вот этого-то мы, к сожалению, не имеем у значительной части наших коммунистов-государствоведов. Можно было бы привести очень много примеров на этот счет. Именно поэтому наш Институт должен будет заняться разработкой методологии изучения советского государства.

Для иллюстрации того, как коммунисты скатываются на методологические позиции буржуазных государствоведов, приведем один пример. Есть такая книжка «Советская конституция» т. Малицкого. Тов. Малицкий, анализируя советскую конституцию, применяет буржуазно-юридический метод. Его анализ вращается исключительно в плоскости правовой формы. В результате этого он приходит к такому определению, по которому «советская республика есть государство правовое, осуществляющее свою деятельность в условиях правового режима». И дальше: «Эта подчиненность всех органов государственной власти велению закона, т. е. праву, носит название «правового режима», а само государство, проводящее правовой режим, называется «правовым государством»[2].

Вряд ли нужно доказывать всю путанность и вредность этой немарксистской формулировки т. Малицкого.

Ведь мы отвергаем понятие правового государства даже для буржуазного государства. Как марксисты, мы считаем, что буржуазное государство, прикрываемое формой права, закона, демократии, формального равенства, по сути дела есть не что иное как буржуазная диктатура. Понятие «правовое государство» изобретено буржуазными учеными для того, чтобы скрыть классовую природу буржуазного государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие «правового государства» к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу у буржуазных юристов, – это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве. Вспомним, например, что говорил Ильич по адресу кадетов:

«Диктатура означает – примите это раз навсегда к сведению, господа... – неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть»[3].

А в брошюре «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленин писал:

«Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами. Революционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией – власть, не связанная никакими законами»[4].

Конечно, все это не исключает закона. У нас есть законы. Наши законы определяют функции и круг деятельности отдельных органов государственной власти. Но наши законы определяются революционной целесообразностью в каждый данный момент.

Можно было бы привести ряд примеров того, как Владимир Ильич проводил резкую принципиальную разницу между нашими законами и законами буржуазными. Вот что он писал, например, в феврале 1922 г. в письме к т. Курскому:

«Идет подготовка нового гражданского законодательства. НКЮст «плывет по течению», – я это вижу. А он обязан бороться против течения. Не перенимать (вернее, не дать себя надувать тупоумным и буржуазным юристам, кои перенимают) старое буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать новое… гражданское право, новое отношение к «частным» договорам и т. д.».

Если буржуазные ученые, оперируя формально-юридическим методом и будучи противниками советской системы по своим классовым убеждениям, ухитряются переделывать буржуазную теорию на советский лад, то юристы-коммунисты, будучи, по существу, за советскую конституцию, – никто того же т. Малицкого не заподозрит в том, что он не за советское государство, – попадают в области методологии в плен к буржуазным юристам, к буржуазным идеологам.

II

Наше государство необходимо изучать в теснейшей связи с экономикой, с производственными отношениями, с развитием классовой борьбы. Имеем ли мы сейчас это у наших государствоведов? Ничего подобного. Классовая природа нашего государства коренным образом отлична от природы буржуазного государства. Буржуазное государство внешне как будто бы независимо от экономики, от хозяйства, повторяю, внешне, формально. Но мы, марксисты, анализируя даже буржуазное государство, делаем это на основе анализа буржуазной экономики. Нельзя понять сущность империалистического государства, не анализируя монополистического капитализма, не анализируя роли трестов. А как у нас изучают советское государство? Попробуйте найти в книгах, в учебниках о советском государстве анализ нашей экономики. Вы этого не найдете, за редким исключением.

В развитии нашей советской теоретической мысли мы имеем две крайности, два уклона, если можно так выразиться. С одной стороны, отмеченное выше увлечение формальным юридическим методом и отвлечение теории права и государства от всех других общественных процессов, от социалистического переустройства страны, особенно в области экономики. В основе этого безусловно лежит влияние старой буржуазной юридической мысли, рассматривающей хозяйство и взаимоотношения людей, процессы экономической жизни как нечто частное, а законы, право и государство как нечто общее, стоящее над людьми, над классами. Отсюда и изучение законов вне связи с живой действительностью, отвлечение государства от этой действительности, как бы возвышение себя над нею. В недавно опубликованном IV томе «Архива Маркса и Энгельса», в «Немецкой Идеологии», есть такое место:

«Это идеальное возвышение себя над миром есть идеологическое выражение бессилия философов по отношению к миру»[5].

Я думаю, что эта цитата целиком применима ко многим нашим юристам и государствоведам. Это возвышение себя над действительностью есть свидетельство их бессилия изучить эту действительность, изучить жизнь для коренной ее переделки.

С другой стороны, мы наблюдаем обратное явление – своеобразный экономизм, отрывающий экономику от политики, от советских законов, от государственного строительства. Я бы мог привести очень много примеров. Здесь мы видим обратную сторону той же медали — влияние немарксистской, неленинской идеологии.

В основе первого и второго уклонов лежит или полное отвлечение от классовой борьбы или «недоведение идеи классовой борьбы до конца». А это и является одним из важнейших источников оппортунизма.

Вот почему, изучая практику нашего государственного строительства, обобщая богатейший фактический материал и опыт, мы должны теснейшим образом увязать теорию с практикой, чтобы не впасть в оппортунизм. Если к тем экономистам, которые отрывают политику от экономики и экономику от политики, если к ним применим лозунг «лицом к политике, к государству, к классовой борьбе», то государствоведам и правовикам мы должны дать лозунг «лицом к экономике, к классовой борьбе».

У нас нет абстрактной науки, наша наука должна быть тесно увязана с политикой, с классовой борьбой пролетариата. Я думаю, например, что одним из важнейших недостатков дискуссии, которая развернулась в Институте красной профессуры по вопросам политической экономии между Рубиным и другими, является то, что спорили там больше абстрактно. Там не было достаточной увязки с политикой, с классами, с государством, с особенностями нынешнего периода. Вот почему я думаю, что эти лозунги – «лицом к политике, к классовой борьбе» – мы должны считать обязательными для каждого марксиста. Мы должны резко критиковать каждого марксиста-ленинца, который выступает с анализом нашего государства, который пишет о конституции советского государства, не связывая эту работу с экономикой переходного периода, с классовой борьбой в современный реконструктивный период, с политикой нашей партии. Необходимо иметь в виду, что вопрос о государстве является коренным вопросом революции. К тем спорам, которые происходят сейчас у нас в партии, спорам, начавшимся, казалось бы, только по экономическим вопросам, мы подходим со стороны государства, со стороны диктатуры пролетариата, так как весь спор, который идет сейчас у нас, является, в конечном счете, продолжением старых споров по вопросам о диктатуре пролетариата, по вопросу о ее содержании, задачах, методах их решения и т. п.

Ведя борьбу за правильное марксистско-ленинское понимание роли и задач нашего советского государства, мы за теоретическими спорами всегда должны видеть, прежде всего, классовую борьбу. На это указывал Ленин в своей, недавно опубликованной, лекции о государстве:

«В вопросе о государстве, в учении о государстве, в теории о государстве вы всегда увидите, когда познакомитесь с вопросом и вникните в него достаточно, всегда увидите борьбу различных классов между собой, борьбу, которая отражается и находит выражение в борьбе взглядов… на государство, в оценке роли и значения государства»[6].

И дальше, отмечая общее значение вопроса о государстве, Ильич говорил:

«Вот этот вопрос – о государстве – теперь, во время начала социалистической революции во всем мире и как раз во время победы революции в некоторых странах, когда особенно обострилась борьба со всемирным капиталом, – вопрос о государстве приобрел самое большое значение и стал, можно сказать, самым больным вопросом, фокусом всех политических вопросов и всех политических споров современности… Это – основной вопрос, около которого сейчас вертятся во всем мире политические споры»[7].

У нас можно иногда встретить такие настроения, что мы переживаем мирный период советского социалистического строительства, что диктатура в нашей стране уже осуществлена, уже укреплена и, следовательно, изучение проблем этой диктатуры не является столь острым, как, например, изучение проблем экономики. Но такая точка зрения не только ошибочна, она вредна, она является антиленинской, антимарксистской. Конечно, мы вступили в период «мирного» социалистического строительства, когда вопросы экономики, культуры, техники, естественно, занимают и должны занимать преобладающее место. Но нельзя отрывать экономику от политики. Тем более, нельзя ссылаться при этом на то, что мы, мол, переживаем период «мирного» строительства.

Характерно, что в той же самой лекции о государстве, которую Владимир Ильич читал в Свердловском ун-те в 1919 г., как бы предвидя эти рассуждения и как бы в ответ на них, он говорил:

«Это такой основной, такой коренной вопрос всей политики, что не только в это бурное революционное время, какое пережито нами, но и в самые мирные времена вы каждый день в любой газете по любому экономическому и политическому вопросу всегда наткнетесь на вопросы: что такое государство, в чем его сущность, в чем его значение и каково отношение партии, нашей партии, борющейся за свержение капитализма партии коммунистов, каково отношение к государству… каждый день к этому вопросу по любому поводу вы вернетесь».

Да, мы сейчас переживаем период «мирного» социалистического строительства. Но этот «мирный» период есть в тоже время период обостренной классовой борьбы и внутри страны, и вне ее. Именно этот период порождает особенно много ревизионистов как слева, так и справа. Конечно, не все они открыто выступают против ленинской теории и практики пролетарского государства. Одни выступают против ленинской партии – этого основного костяка советского государства под видом борьбы за возможно большую внутрипартийную демократию. Другие выступают в качестве «чистых» экономистов под видом критики только экономической политики партии.

Возьмем, к примеру, троцкистов. Троцкисты не выступали открыто против диктатуры пролетариата. Они атаковывали партию, они требовали побольше внутрипартийной демократии, а завершили свой путь требованием Троцкого ввести тайное голосование, требованием изменения коренных принципов пролетарского государства. Возьмем правых. Правые начали с критики экономической политики партии. Бухарин выступил со своими, якобы, невинными «Заметками экономиста», а на деле атаковал пролетарскую диктатуру по самым основам ее политики, политики партии и советского государства. Несомненно, что эти атаки на последовательную политику пролетарской диктатуры объективно являются отражением борьбы и сопротивления капиталистических элементов, развертывающегося социалистическому строительству.

А кулак говорил гораздо откровеннее: дайте избирательные права, я вам дам свой хлеб. Ведь в одной этой кулацкой формуле вы имеете чрезвычайно наглядный пример увязки политики с экономикой, пример того, как эта увязка находит себе место в хлебозаготовках. Дайте, говорит, права, – я вам дам хлеб, то есть – дайте кулаку избирательные права, измените Конституцию, сломайте до основания все основы советского государства – он вам даст хлеб.

Таким образом, идет ли речь об экономических мероприятиях, идет ли речь о допущении частных школ, идет ли, наконец, речь о допущении к постановке в театре антисоветских, антипролетарских пьес, – все это звенья единой цепи буржуазного и мелкобуржуазного наступления на основы пролетарской диктатуры. Именно поэтому нужна дальнейшая решительная борьба со всякими проявлениями оппортунизма за последовательную марксистско-ленинскую теорию и практику строительства пролетарского государства.

Оппортунистические извращения марксизма-ленинизма в вопросах пролетарской диктатуры

I

Если марксизм дал основы классовой теории государства и диктатуры пролетариата, то ленинизм отстоял эту теорию в борьбе с опошлившим ее оппортунизмом, развил ее на основе опыта последующего периода рабочего движения, открыл собой эпоху непосредственной борьбы за уничтожение буржуазного государства, за практическое осуществление диктатуры пролетариата и вместе с тем указал конкретную форму этой диктатуры – форму советского государства.

В своем труде «Государство и революция» Ленин подчеркивает, что главным вопросом марксизма является именно вопрос о диктатуре пролетариата. Именно этот вопрос является тем оселком, на котором надо испытывать действительное понимание и признание марксизма. При этом Ленин исходит из заявления самого Маркса, сделанного им в письме к Вейдемейеру. Вот что там писал Маркс:

«…что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни то, что я открыл их борьбу между собой. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты – экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими битвами, свойственными развитию производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов к установлению общественного строя, в котором не будет места делению на классы»[8].

Тем самым вопрос о диктатуре пролетариата есть главный вопрос и в ленинизме, являющемся «марксизмом эпохи империализма и пролетарской революции», являющемся «точнее: теорией и тактикой пролетарской революции вообще, теорией и тактикой диктатуры пролетариата в особенности» (Сталин).

Непосредственное руководство пролетарской революцией в 1917 г. Ленин осуществлял под лозунгом борьбы за пролетарскую диктатуру. Первым и важнейшим лозунгом Ильича после приезда из-за границы был лозунг «Вся власть советам». Ильич еще в 1905 г. как никто другой понял значение советов, возникших в процессе борьбы рабочего класса, как никто другой заострил вопрос о власти, являющийся важнейшим вопросом революции. Восстанавливая и развивая марксистскую теорию государства в своей работе «Государство и революция», Ленин атаковал буржуазное государство и его защитников – социал-оппортунистов всего мира, в том числе и наших внутренних горе-социалистов – эсеров и меньшевиков. Вот какую яркую характеристику идейного падения современного оппортунизма дает Ленин в брошюре «Государство и революция»:

«…Мелкобуржуазные демократы, эти, якобы, социалисты, заменяющие классовую борьбу мечтаниями о соглашении классов, представляли себе и социалистическое преобразование мечтательным образом, не в виде свержения господства эксплуататорского класса, а в виде мирного подчинения меньшинства понявшему свои задачи большинству. Эта мелкобуржуазная утопия, неразрывно связанная с признанием надклассового государства, приводила на практике к предательству интересов трудящихся классов, как показала, например, история французских революций 1848 и 1871 гг., как это показал опыт «социалистического» участия в буржуазных министерствах в Англии, во Франции, в Италии и других странах в конце ХIХ и в начале ХХ вв. Маркс всю свою жизнь боролся с этим мелкобуржуазным социализмом, ныне возрожденным в России партиями эсеров и меньшевиков. Маркс провел учение о классовой борьбе последовательно вплоть до учения о политической власти, о государстве»[9].

Именно эта мечта о соглашении классов, боязнь последовательного завершения классовой борьбы диктатурой пролетариата, доведения с помощью нее борьбы до уничтожения классов, является лейтмотивом всех оппортунистов, начиная с Бернштейна и кончая носителями современного оппортунизма в рядах коммунистических партий. Никакими фразами, прикрывающими оппортунизм, никаким признанием на словах идеи диктатуры пролетариата, марксиста-ленинца обмануть нельзя, ибо мы знаем, что и Бернштейн начинал свою ревизию марксизма не с прямого отрицания учения Маркса, а с попытки «смягчения» его, с причесывания Маркса под либеральную гребенку. Вот, что он писал:

«Имеет ли, например, смысл повторять фразу о диктатуре пролетариата? Она в настоящее время настолько пережита, что иначе нельзя согласить с действительностью, как путем отнятия у слова «диктатура» его истинного значения и придания ему какого-нибудь смягченного смысла»[10].

Когда Плеханов был еще революционером, свои остроумные, разящие стрелы направлял против ревизионистов марксизма, он по поводу ревизионизма Бернштейна писал:

«…значительная часть образованной буржуазии хорошо поняла, до какой степени выгодно для нее распространение «марксизма», «пересмотренного» г. Бернштейном, насчет старого революционного учения Маркса. Эта часть буржуазии приветствовала г. Бернштейна, как своего рода мессию. Но для социализма он умер, и, конечно, никогда уже не воскреснет, как бы громко ни кричал он о том, что социалисты его не поняли и что, в сущности, он мало изменился сравнительно с тем, чем был. Вот оно усердие не по разуму»[11].

К сожалению, предостережение, сделанное Плехановым Бернштейну, не оградило самого Плеханова от глубокого идейного падения. Но это предостережение остается, в силе до сих пор и применимо в одинаковой мере ко всякому, кто пытается ревизовать марксизм-ленинизм, смазывая задачи классовой борьбы, роль и значение государства пролетарской диктатуры как орудия классовой борьбы пролетариата.

Марксизм одержал большую победу над буржуазной идеологией, которая вынуждена была отступить, но отступить для того, чтобы предоставить борьбу с марксизмом социал-оппортунистам, которые опошлили марксизм, приспособив его к нуждам и потребностям буржуазно-демократического государства. Социал-предатели «подправили» марксизм под теорию, рассматривающую государство не как организацию классового господства, а как организацию, примиряющую классы и притупляющую классовую борьбу, как организацию всей нации, организацию защиты всего отечества и т. д. и т. п. Этой теорией социал-демократия обосновала свое величайшее предательство интересов рабочего класса в годы империалистической войны. Эта теория дает обоснование предательству партий II Интернационала в нынешний период наступления капитала рабочий класс, открытого и наглого использования финансовым капиталом государства в целях подавления рабочего движения, экономического и политического наступления на пролетариат и беззастенчивого грабежа колониальных стран.

Между прочим, под это новое предательство Каутский и Гильфердинг и им подобные подводят новую теоретическую базу в виде теории организованного капитализма и теории о мирном переходе к социализму, изображая нынешнее империалистическое государство буржуазии как государство, охватывающее и организующее хозяйство, как государство, подчиняющее интересы отдельных капиталистов интересам всей нации. Их нисколько не смущает тот факт, что на деле происходит совершенно обратное. «Факты против нас. Ну что же – тем хуже для фактов», – так, видимо, рассуждают они.

Если до последнего времени государство, будучи, по существу, приказчиком капитализма, внешне сохраняло свою независимость, то сейчас отдельные клики финансового и трестовского капитала целиком подчинили себе государственную машину. Величайшую ошибку делают поэтому некоторые товарищи, в частности т. Бухарин, когда они дают хотя бы палец этим предателям, признавая, во-первых, возможность организованного капитализма и признавая, во-вторых, что империалистическое государство приобретает непосредственно хозяйственную командную роль, тогда как на деле происходит обратный процесс: не государство подчиняет себе капиталистов, а капиталисты целиком и полностью подчиняют себе государство; государство же не только не приобретает никакой командующей хозяйственной роли, но теряет последние остатки своей внешней «независимости». Все фразы социал-предателей об организованном капитализме, о «хозяйственной демократии», о мирном переходе к социализму, и т. п., являются лишь прикрытием их глубочайшего идейного падения, их небывалого предательства интересов рабочего класса. А это предательство является следствием их первородного греха – смазывания остроты классовых противоречий, затушевывания классовой борьбы пролетариата против буржуазного государства, мечты о «соглашении классов» вместо борьбы за диктатуру пролетариата.

II

Бернштейнианство, т. е. оппортунизм в вопросе о классовой борьбе и о диктатуре пролетариата проявил себя на деле резко и ярко в условиях русской революции.

Споры о диктатуре пролетариата в нашей партии развернулись еще перед IІ съездом и непосредственно на самом съезде при обсуждении проекта программы. Необходимо прежде всего напомнить, что именно благодаря Ленину вопрос о диктатуре пролетариата был включен в программу. В первоначальном проекте, представленном Плехановым, Этот вопрос каким-то образом «выпал», В своих «Замечаниях на проект программы» Ленин писал:

«Кстати. В проекте упущено указание на диктатуру пролетариата, бывшее первоначально. Признание необходимости диктатуры пролетариата самым тесным и неразрывным образом связано с положением Коммунистического манифеста, что пролетариат один только есть действительно революционный класс»[12].

Далее, характерно, что на самом съезде выступление против диктатуры пролетариата шло под тем же флагом, под каким выступали Бернштейн: под флагом борьбы против бланкизма, за демократию, с обычным для оппортунистов опошлением сущности диктатуры пролетариата. «Экономисты», будущие меньшевики, вместе с Троцким, вскоре после съезда изобразили лозунг диктатуры пролетариата как лозунг диктатуры над пролетариатом. В этом отношении установился единый антиленинский фронт. В своем выступлении «экономист» Акимов солидаризировался целиком с Троцким в этом вопросе. Вот, что он говорил:

«...в заключение (своей речи на съезде – Ред.) Троцкий высказал свой взгляд на «диктатуру пролетариата» с которым я совершенно согласен, но именно поэтому и я считаю нашу программу плохо передающей мысль о завоевании политической власти».

И Троцкий, хотя и не выступает открыто против диктатуры пролетариата, но выступавший против большевиков, как наиболее последовательных революционных проводников этой идеи, вслед за Акимовым тоже обвинил большевиков в том, что «диктатура пролетариата рисуется им как диктатура над пролетариатом».

«…Авторы документа имеют мужество открыто заявить, что диктатура пролетариата рисуется им как диктатура над пролетариатом, – не самостоятельный рабочий класс, взявший в свои руки судьбу общества, а «сильная, властная организация», господствующая над пролетариатом и через него над обществом, обеспечит переход к социализму»[13].

На примере меньшевиков и Троцкого можно наиболее ярко продемонстрировать, откуда идет и к чему ведет неправильная теоретическая установка в таком важнейшем вопросе, каким является вопрос о диктатуре пролетариата. На протяжении ряда лет они выступали против марксистско-ленинской четкой установки в вопросе пролетарской борьбы за диктатуру пролетариата и, в конце концов, когда в порядок дня был поставлен вопрос о непосредственном завоевании власти и об установлении диктатуры пролетариата, они оказались по ту сторону баррикад. Меньшевизм в основной своей массе пошел против революции сразу же. Если Троцкий и троцкисты на первых порах революционного подъема, увлеченные величайшим порывом миллионных масс, пошли вместе с нашей партией, то в конце концов они, как попутчики, отстали, выступив против диктатуры пролетариата в период осуществления ею основных задач пролетарской революции.

Если ленинизму удалось одержать величайшую победу над буржуазией и буржуазным государством, если ленинизму удалось укрепить пролетарскую диктатуру, проведя ее через величайшие трудности и испытания, то только лишь потому, что он вел беспощадную борьбу не только с открытыми ревизионистами, анархистами и т. д., но и с полуменьшевизмом, с полуанархизмом в рядах самих большевиков. Ильич рассматривал те или иные идеи не по тем лицам, которые были их носителями, – хороши они или плохи, – а по классовой сущности самих идей, по их социальной природе. А природа полуменьшевизма и полуанархизма в большевистских рядах по сути дела та же, что и природа открытого меньшевизма и анархизма. Она мелкобуржузна, какие бы ярлыки ее носители себе не приклеивали. Выступали они в прямой форме против самой идеи и практики диктатуры пролетариата, или только против жесткой формы подавления классовых врагов, выступали ли они за взрыв буржуазного государства в то же время не понимали задач по созданию мощного пролетарского государства, по созданию мощной пролетарской дисциплины и со всеми этими проявлениями мелкобуржуазности ленинизм вел беспощадную борьбу, над всеми ими одержал победу.

Что же общее можно найти в выступлениях против пролетарской диктатуры у различных течений, под каким бы флагом они ни выступали? Что является основным источником непонимания ими диктатуры пролетариата? В плане брошюры «О диктатуре пролетариата» Ленин следующим образом отвечает на этот вопрос:

«Основной источник непонимания диктатуры пролетариата «социалистами» это недоведение ими до конца идеи классовой борьбы»[14].

Т. е. недоведение ими идеи классовой борьбы до признания необходимости разрушения старой буржуазной машины и необходимости создания пролетариатом своего аппарата классового насилия.

Мелкобуржуазный демократ говорит: «Я за классовую борьбу, я за социализм, я за коммунизм!» – а когда дело доходит до борьбы, до слома буржуазной государственной машины, до террора, до настоящей драки, тут-то он и начинает пасовать.

III

Отражением такого меньшевизма в нашей партии была полемика на апрельской партийной конференции 1917 года с т. Каменевым и др., которые не понимали характер нашей революции, которые выступали против лозунга «Вся власть советам», против лозунга создания нового типа государства – государства советов.

Но особенно резко и в особенно преступной форме появился этот полуменьшевизм в период октябрьских боев, когда, в то время как миллионные массы тянулись на бой за пролетарскую диктатуру, ряд членов ЦК оказался фактически агентурой меньшевизма, выступая под тем же пресловутым бернштейновским, ревизионистским лозунгом – за демократию, против единовластия пролетариата и его партии! Никакими оговорками о том, что это была, якобы, тактическая ошибка, этой ошибки нельзя оправдать. Здесь мы имеем перед собой не просто тактическую, а глубоко теоретическую, глубоко идейную ошибку по основному вопросу революции, по вопросу о завоевании пролетариатом власти, по вопросу об осуществлении единовластия пролетариата, по вопросу об установлении диктатуры пролетариата, о превращении пролетариата в господствующий класс, жесткой рукой подавляющий всех своих классовых врагов плетущихся за ними в хвосте мелкобуржуазных глашатаев. Что это именно так, показывает то, что выступления весьма авторитетных товарищей, ряда членов ЦК и Совета народных комиссаров, по своей идеологической сущности целиком совпадали с декларациями меньшевиков и новожизненцев. Вот, например, что писала группа членов ЦК и наркомов в письме ЦК партии:

«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий… Мы полагаем, что вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет народных комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответного режима и к разгрому революции и страны. <…> Мы не можем нести ответственность за эту гибельную политику ЦК и проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии».

Самым характерным является именно то, что эти товарищи, которые фактически, по определению Ильича, оказались штрейкбрехерами и изменниками пролетарской революции в период решающего боя, на словах выступали за диктатуру пролетариата, за революцию, а на деле оказались самыми обыкновенными оппортунистами, которые призывали бороться против бланкизма, против террора. Известно, с какой силой и резкостью обрушился на них Ильич, поставив вопрос об их исключении из партии. Мы вправе спросить себя: что все это означает? Это означает, что люди выступили против реализации идеи диктатуры пролетариата, это значит, что люди не довели идеи классовой борьбы до конца, до Октябрьской революции центром споров был вопрос: демократия или диктатура пролетариата. Октябрьская революция решила этот вопрос. После Октябрьской революции «демократия» оказалась на стороне контрреволюции.

Этим фактом, между прочим, подтвердились пророческие слова Энгельса, сказанные им еще в 1884 г. относительно демократии:

«Во всяком случае, – писал Энгельс в письме к Бебелю, – во время кризиса и на другой день после него нашим единственным противником явится вся реакционная масса, объединяющаяся вокруг чистой демократии, и этого, как я полагаю, ни в коем случае упускать из вида нельзя»[15].

После Октябрьской революции спор о диктатуре пролетариата принял уже совершенно другой характер. Ход революционных событий целиком и полностью подтвердил положение Ленина. Мы видели, что по Ленину основным содержанием оппортунизма является недоведение идей классовой борьбы до признания необходимости диктатуры пролетариата. После же установления диктатуры пролетариата основным содержанием оппортунизма является недоведение идеи диктатуры пролетариата до признания необходимости полного уничтожения классов и построения социализма.

IV

Диктатура пролетариата проходит в своем развитии различные этапы, причем в каждый данный период та или иная функция пролетарской диктатуры выпячивается на первый план. Если проследить за двенадцать лет после Октябрьской революции весь ход борьбы внутри нашей партии, если проследить все уклоны и оппозиции, которые были в рядах партии, то можно видеть, что основной ошибкой этих уклонов было именно извращение ленинского учения о диктатуре пролетариата, о ее функциях, о ее задачах, о методах осуществления диктатуры пролетариата в целом.

Вряд ли есть необходимость лишний раз доказывать всю оппортунистическую глубину падения товарищей, выступавших против Октябрьской революции. Но нам важно и необходимо вскрыть теоретическую и социальную природу этих колебаний, ибо эти же колебания на всех последующих этапах развития нашей революции, на протяжении всех этих 12 лет проявлялись в той или иной форме.

Победа Октябрьской революции и тем самым победа над полуменьшевизмом в рядах самой большевистской партии не оградила ее от дальнейших наскоков на ее политику, на политику диктатуры пролетариата, на систему советского государства, а тем самым на ленинское учение о пролетарской диктатуре. Уже в первый период после Октябрьской революции, когда все старые связи и старая дисциплина были нарушены, когда все органы прежней власти были разрушены, когда необходимо было создать новое государство, новые органы власти, новую пролетарскую дисциплину, укрепить пролетарскую централизацию, – в это время с особенной резкостью вскрылся новый уклон от пролетарской большевистской линии – уклон полуанархический. Выступая официально под знаменем «левого» коммунизма, эта группа плелась в хвосте левых эсеров, повторяя иногда, быть может более робко, мелкобуржуазную, анархистскую критику политики советского правительства и строительства нового советского государства. Как левые эсеры выступали против централизации государственного управления, против установления твердой дисциплины, против применения методов принуждения, так и «левые» коммунисты, по сути дела, повторяли то же самое. Вот что писали «левые» коммунисты:

«...введение трудовой дисциплины, в связи с восстановлением руководительства капиталистов в производстве, не может существенно увеличить производительность труда, но оно понизит классовую самодеятельность, активность и организованность пролетариата. Оно грозит закрепощением рабочего класса, возбудит недовольство как отсталых слоев, так и авангарда пролетариата. Для проведения этой системы в жизнь при господствующей в пролетарской среде острой классовой ненависти против «саботажников-капиталистов» коммунистической партии пришлось бы опереться на мелкую буржуазную против рабочих и тем погубить себя как партию пролетариата.
<…> Бюрократическая централизация Советской республики и кабинетные сделки с буржуазными и мелкобуржуазными дельцами также могут способствовать только упадку классовой активности и сознательности пролетариата и охлаждению рабочих к партии.
<…> Форма государственного управления должна развиваться в сторону бюрократической централизации, господства различных комиссаров, лишения местных советов самостоятельности и фактического отказа от типа управляющего с низов «государства-коммуны». Многочисленные факты показывают, что в этом направлении уже складывается определенная тенденция» [16].

Не трудно понять мелкобуржуазный характер этих писаний. Ильич не раз подчеркивал, что мелкий буржуа за то, чтобы лупить крупных буржуа, лупить банкиров, железнодорожных магнатов, фабрикантов, заводчиков. А когда дело доходит до учета, до контроля, до порядка на железной дороге, до установления пролетарской дисциплины, то тут мелкий буржуа начинает вопить: «Как так? За что боролись, за что воевали?!» Тут-то и выступает анархическая природа мелкой буржуазии. Например, когда в 1918 г. был издан закон о железнодорожной диктатуре, об усилении революционного порядка на железной дороге, на этот закон левые эсеры и «левые» коммунисты яростно напали, здесь все время между теми и другими была тесная смычка. Как левые эсеры, нынешние контрреволюционеры, так и «левые» коммунисты обвиняли Ленина в том, что он стоит на грани перерождения, нарушает советскую демократию. Они обвиняли его в том, что он применяет методы террора, что он насаждает централизм. В особенности они обвиняли его в том, что он неправильно подходит к установлению трудовой дисциплины. Так, выступая под «левым» флагом, «левые» коммунисты на деле отражали настоящие мелкобуржуазные настроения, влияние мелкобуржуазной стихии, которая шла против творческих задач диктатуры пролетариата. И Ленин тогда писал:

«Бухарин смотрит на задачи пролетарской диктатуры, повернувшись лицом к прошлому, а не к будущему. Бухарин заметил и подчеркнул, что может быть общего в вопросе о государстве у пролетарского и мелкобуржуазного революционера. Бухарин «не заметил» как раз того, что отделяет первого от второго. Бухарин заметил и подчеркнул, что старый государственный аппарат надо «разбить», «взорвать», что буржуазию надо «додушить» и т. п. Взбесившийся мелкий буржуа тоже может хотеть этого. И это в главных чертах уже сделала революция наша с октября 1917 г. по февраль 1918 г. Но чего не может хотеть даже самый революционный мелкий буржуа, чего хочет сознательный пролетарий, чего еще не сделала наша революция, об этом также говорится в моей брошюре (это Ленин говорит по поводу рецензии Бухарина на его книгу «Государство и революция» – Л. К.), и об этой задаче, задаче завтрашнего дня Бухарин промолчал»[17].

«Левые» коммунисты не поняли, следовательно, основных задач диктатуры пролетариата.

То же произошло и со всеми последующими оппозиционными группировками, выступающими под громкими названиями «рабочей оппозиции», «демократического централизма», «левого» троцкизма и т. п. Все они применительно к отдельным периодам и этапам революции, на которых они зарождались и развивались, по сути дела отражали в различной форме и в различной степени настроения мелкобуржуазной стихии, которая до поры до времени мирится с существованием пролетарской диктатуры, но которая старается размагнитить ее, ослабить ее силу как политическую и военную, так и экономическую. Отсюда и борьба против укрепления руководства центра под видом борьбы группы «демократического централизма» за децентрализацию управления. А ведь из группы «демократического централизма» выросла контрреволюционная сапроновщина, выступающая уже открыто против советского государства. Отсюда и противопоставление профсоюзов советскому государству рабочей оппозицией, попытка произвести расщепление советского государства – дескать, у «нас» экономика, у «вас» политика.

Во всем этом мы видим мелкобуржуазное стремление к расщеплению силы советского государства как единого пролетарского кулака, который организует все политические, культурные, экономические силы. Для чего организует? Для главного, т. е. для созидания нового общества, для совершения социалистического переворота. Основное в диктатуре пролетариата есть именно то, что она сама в ее конкретной форме, – в форме советского государства, – есть рычаг социалистического переворота. Этого не понимали все прежние оппозиции, этого не мог понять и Троцкий, оказавшийся типичным попутчиком пролетарской революции. Выступая под видом «левой» демократизма, он на деле отразил настоящий меньшевизм и его борьбу против диктатуры пролетариата, прикрывая свой меньшевизм воплями о термидоре, перерождении и т. п.

Теперь мы вступили в реконструктивный период народного хозяйства, в решающей, с точки зрения внутренних отношений, в самый трудный момент и главный период диктатуры пролетариата.

Конечно, решающей была победа в Октябре. Это безусловно верно. Но Октябрьская победа подводила нас к сегодняшнему дню, к строительству нового, к созданию фундамента социализма, к созданию фундамента коммунизма, к тому, чтобы приступить к строительству новых фабрик, заводов, к тому, чтобы приступить к коллективизации сельского хозяйства, к тому, чтобы вырвать корни капитализма. И вот, когда мы вступили в этот период, мы вновь имеем рецидив оппортунизма в наших собственных рядах. Носители этого оппортунизма, хотя и не выступают открыто против политической формы пролетарской диктатуры, однако под видом «экономизма», под видом критики экономической политики партии и т. п. по существу нападают на диктатуру пролетариата. Трудности каждого этапа революции породили определенные колебания, оформляются в оппозиционные группировки, нападавшие на партию как раз по самым узловым и важнейшим задачам данного этапа пролетарской диктатуры.

И вот теперь, в соответствии с задачами нового периода, в соответствии с задачами социалистической реконструкции, задачами перестройки всей экономики, всего хозяйства, мы имеем новую форму проявления оппортунизма, идущего против решающих функций диктатуры пролетариата, против того, чтобы диктатура пролетариата, как рычаг социалистического переворота, действительно была бы таким рычагом.

Диктатура пролетариата и реконструктивный период

I

Февральская буржуазная революция, свергнув старое правительство, оставила в неприкосновенности весь аппарат государственной власти и по сути дела оставила весь сложившийся в течение долгих лет строй производственных отношений, ограничившись только передачей власти из рук феодально-помещичьей эксплуататорской верхушки в руки другой эксплуататорской группы – капиталистической. Октябрьская революция сломала до основания весь буржуазный государственный аппарат, установила диктатуру пролетариата и призвала к управлению вместо кучки эксплуататоров миллионные массы пролетариев и трудящихся крестьян, и – что самое главное – Октябрьская революция коренным образом изменила главнейшие имущественные отношения капиталистического строя, заложив тем самым основы социалистического преобразования всей экономики страны.

Октябрьская революция начала собой переходный от капитализма к коммунизму период, и основная наша задача после нее состояла в том, чтобы успешно и беспощадно подавить сопротивление контрреволюции, построить мощное пролетарское государство, которое сконцентрировало бы всю экономическую и политическую мощь пролетариата. Установление диктатуры пролетариата, построение им своего государства, беспощадное подавление классовых врагов и сопротивления контрреволюции есть только одна из задач пролетарской диктатуры. Выполнив эту задачу и продолжая выполнять ее на всем протяжении периода диктатуры пролетариата, на всем протяжении переходного периода, советское государство, созданное Октябрьской революцией, ставит перед собой решение основной и главнейшей задачи переходного периода – полное уничтожение капитализма, его экономическое и мощи, выкорчевывание его корней, корень по переустройство всех сложившихся дореволюционных экономических укладов, полное уничтожение классов и построение экономики на новых социалистических началах. Иначе говоря, Октябрьская революция создала советское государство, как основной рычаг коренного общественного экономического переворота и ликвидации классов. Решение всех этих задач предполагает чрезвычайное многообразие тех форм и методов, которые применяет пролетарская диктатура. Сюда входит метод подавления, принуждения, убеждения, переделки и т. д. и т. п.

«Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества» (Ленин).

Эти различные функции диктатуры пролетариата не отделены китайской стеной одна от другой, их нельзя разделить схематически. Все эти функции остаются в силе на протяжении всего периода пролетарской диктатуры, на протяжении всего переходного периода, так как одно дополняет другое, одно включается в другое с тем только, что в отдельные периоды выпячивается на первый план та или иная функция.

«...Диктатура пролетариата имеет свои периоды, свои особые формы, разнообразные методы работы. В период гражданской войны особенно бьет в глаза насильственная сторона диктатуры. Но из этого вовсе не следует, что в период гражданской войны не происходит никакой строительной работы. Без строительной работы вести гражданскую войну невозможно. В период строительства социализма, наоборот, особенно бьет в глаза мирная, организаторская, культурная работа диктатуры. Но из этого вовсе не следует, что в период гражданской войны не происходит никакой строительной работы. В период строительства социализма, наоборот, особенно бьет в глаза мирная, организаторская культурная работа диктатуры, революционная законность и т. д. Но из этого опять-таки вовсе не следует, что насильственная сторона диктатуры отпала или может отпасть в период строительства. Органы подавления, армия и др. организации необходимы теперь, в момент строительства так же, как в период гражданской войны. Без наличия этих органов невозможна сколько-нибудь обеспеченная строительная работа диктатуры. Не следует забывать, что революция победила пока что всего лишь в одной стране. Не следует забывать, что пока есть капиталистическое окружение, будет опасность интервенции со всеми вытекающими из этой опасности последствиями»[18].

Если в первый период Октябрьской революции, главным образом, выпячивалась функция подавления, функция, так сказать, политическая, функция непосредственного насилия, то во втором периоде, после гражданской войны, мы видим, как выпячивается на первый план функция социалистического переустройства страны. Но отсюда нельзя было бы, например, сделать такого вывода, как правильно указывал т. Сталин, что в первый период Октябрьской революции не было строительной творческой работы и что функции пролетарской диктатуры, как рычага социалистического ворота, не выполнялись.

Именно троцкизм в своем пессимистическом отношении к возможности построения социализма в нашей стране не видел и не учитывал того, что Октябрьская революция уже в первый период существования пролетарской диктатуры создала мощные предпосылки, создала условия, экономическую базу пролетарской диктатуры для строительства социализма, для строительства новой экономики и новой культуры. С этим связано то абсолютно неправильное, неленинское определение диктатуры пролетариата, которое давал Троцкий. Вот это определение: «диктатура пролетариата не есть производственно-культурная организация нового общества, а революционно-боевой порядок борьбы за него»[19].

Правые уклонисты в свою очередь впадают в другую крайность, когда, по существу, приходят к тому выводу, что в нынешний период, когда центр нашего внимания переносится на экономическое строительство, моменты насилия и непосредственного подавления классовых врагов будто бы отпадают.

Когда мы перешли к НЭПу, то меньшевики и Устрялов поняли этот переход так, как будто с введением НЭПа, с окончанием гражданской войны начинается такой мирный период строительства, когда функции подавления, функции насилия отходят в область истории. Правые уклонисты по сути дела сбиваются на ту же позицию.

Октябрьская революция экспроприировала экспроприаторов. Фабрики, рудники, заводы, железные дороги стали собственностью пролетарского государства. Уже в первый период было организовано пролетарское управление промышленностью. В сельском хозяйстве была проведена коренная аграрная революция, вырвала с корнем остатки старого крупного помещичьего землевладения. Была создана важнейшая гарантия от реставрации крупных помещиков и капиталистов в виде запрещения купли-продажи земли. Банки, являвшиеся важнейшим орудием господства капитала, были национализированы, стали собственностью пролетарского государства; внешняя торговля монополизирована и т. д. Тем самым была уничтожена база крупного капитала. Таким образом, совершая целый ряд чисто насильственных актов, пролетарская революция, по существу, совершала целый переворот в экономике, создавая с помощью насилия экономические предпосылки для строительства социализма.

Если, однако, все это не дало сразу своих результатов в смысле большего развития производительных сил страны, если хозяйство в советском государстве оказалось в состоянии величайшего упадка, то только лишь потому, что умирающий класс капиталистов оказал жесточайшее сопротивление именно этим коренным экономическим мероприятиям пролетарской революции и пролетарской диктатуры. Гражданская война, которая, как казалось на первый взгляд, окончилась через 6 месяцев после Октябрьской революции, разгорелась с новой силой и затянулась на 3 с лишним года. Именно гражданская война привела к тому, что советское государство не ограничивалось только экспроприацией экспроприаторов, но что экспроприацией были отчасти задеты и мелкие производители и была установлена система военного коммунизма, система организованного распределения продуктов, ликвидировавшая в стране товарооборот.

II

Окончание гражданской войны дало возможность восстановить товарооборот путем перехода к новой экономической политике. Новая экономическая политика, будучи известным отступлением от методов военного коммунизма, не означала отступления от задач пролетарской Октябрьской революции, от задач социалистического переворота; она означала восстановление того первоначального плана Ильича, как он был сформулирован в его апрельском докладе об очередных задачах советской власти. Не случайно брошюру о продналоге, обосновывающую НЭП, Ильич начал именно с цитирования своей апрельской брошюры, которую он писал тогда, когда, казалось, гражданская война окончилась. НЭП не мог быть отступлением от основ Октябрьской пролетарской революции, ибо промышленность оставалась национализированной, денежно-кредитная система оставалась в руках пролетарского государства, внешняя торговля оставалась монополизированной, купля-продажа земли оставалась запрещенной. НЭП означал допущение свободного товарооборота в известных рамках, в известных границах. Но НЭП не означал и не означает полной свободы торговли, НЭП не означал и не означает лозунга «назад к капитализму».

Именно враги пролетарской диктатуры и великого Октября рассматривали и рассматривают НЭП как свободу капитализма, как ослабление диктатуры пролетариата. Вспомним, что введение НЭПа всколыхнуло стоячее болото буржуазных и оппортунистических врагов. У них появились надежды, что наступила «весна», что прошло лихолетье, что прошли тяжелые дни большевистской диктатуры, являющейся, по их мнению, случайным и преходящим явлением. Они надеялись, что наступят новые лучшие дни, которые заканчиваются установлением господства буржуазии.

Теоретики мелкой буржуазии – меньшевики – постарались использовать и марксизм, чтобы на его основе доказать неизбежность гибели большевистской диктатуры. «Политика есть надстройка над экономикой» – рассуждали они – следовательно, раз введен НЭП, раз введена свободная торговля, то неизбежно должны прийти и политические свободы.

С каким особым вкусом они смаковали курс партии и советского правительства на оживление деятельности советов, на борьбу с бюрократизмом в советском аппарате, на расширение советской (пролетарской) демократии и на вовлечение в советы и во все общественные организации многомиллионных масс! Они ждали и надеялись, что вот, может быть, через эту форточку прорвется политический НЭП. Но жизнь их глубоко разочаровала. Ленин в своей брошюре «О продналоге» заявил, что НЭП введен, а меньшевиков и эсеров будем держать в тюрьмах. Меньшевики не унывали: это, дескать, только для красного словца, на деле они вынуждены будут пригласить демократию, в противном случае демократия их свергнет. В конечном счете, оживление советов привело к еще большему укреплению пролетарской диктатуры, к еще большему расширению базы для пролетарской диктатуры. Но буржуазные идеологи не унывают. Каждый день предсказывается либо свержение, либо перерождение советского государства. Ряды врагов как будто бы даже пополняются: к ним пришли недавние наши друзья – троцкисты, во главе с Троцким. Надежды врагов не оставили их и до сих пор. Известно, например, с каким усердием новоявленный пророк новой и старой буржуазии Устрялов старался доказать неизбежность перерождения советского государства и коммунистической партии.

«Или советская система принуждена будет в экономической сфере пойти на величайшие компромиссы, или опасность будет угрожать уже самой основе ее бытия. Очевидно, предстоит экономический Брест большевизма»[20].

В ответ на это, как известно, Ильич призывал прислушиваться к классовой правде классового врага и ставил перед партией пролетариата вопрос, кто кого сумеет разбить в области экономики: мы ли своей работой опередим неизбежно растущую в условиях НЭПа, хотя бы и ограниченную буржуазию НЭПманов и кулаков, – или этот капитализм опередит нас. Первые годы НЭПа были самыми трудными годами. И враги, оценивая итоги, как бы находили в них оправдание своей позиции, своих надежд. Вот, что писал тот же Устрялов:

«коммунистическое государство терпело поражение за поражением на арене свободного состязания, свободной конкуренции с личной инициативой, частной заинтересованностью. <…> Не удалось сельское хозяйство организовать системою продразверсток, – не удается и промышленность воссоздать «государственно-социалистическими мероприятиями[21]. <…> Революционная Россия превращается по своему социальному существу в буржуазную, собственническую страну»[22].

Этим же настроениям оказались подвержены и троцкисты, сапроновцы и др., которые так же, как и Устрялов, оценивали положение дел, которые не видели завтрашнего дня, которые смотрели на НЭП, как на капитуляцию, которые не верили в возможность построения социализма в нашей стране, которые так же, как и Устрялов, заявляли, что наша страна превращается в буржуазную страну. Жизнь совершенно разбила предсказания врагов и мелкобуржуазный меньшевистский пессимизм троцкистов. Достаточно посмотреть на итоги развития промышленности, сельского хозяйства, культуры, коллективизации деревни, укрепления нашей банковской системы, на рост кооперации, на рост рабочего класса, на рост его организации, чтобы убедиться в том, что возможность построения социализма в нашей стране, благодаря укреплению пролетарской диктатуры, превращается в действительность.

III

Как же должны действовать рычаги пролетарской диктатуры во всей грандиозной стройке социализма? Какова их роль? В какой мере диктатура пролетариата может применять насильственные функции в области этого экономического процесса и как они должны сочетаться с «мирными» функциями? Вот один из важнейших и решающих вопросов современного периода. В период завоевания диктатуры, как и в первый период осуществления диктатуры пролетариата, мы столкнулись с сопротивлением самому завоеванию диктатуры, с оппортунистическим смазыванием роли пролетарской диктатуры, со стремлением смягчить ее под видом благожелательных фраз о демократии, под видом борьбы с бланкизмом, с террором, с зажимом, под видом борьбы за «настоящее государство-коммуну», под видом борьбы, якобы, за интересы масс. В нынешний же период, в период переломный, мы сталкиваемся с новой попыткой уже со стороны откровенно правых оппортунистов смазать роль и значение диктатуры пролетариата, роль советского государства в великом процессе социалистического переустройства страны, попыткой в форме борьбы с «зажимом», с применением репрессивных мер, государственным принуждением, в форме отстаивания свободы торговли и ослабления руководящей и регулирующей роли советского государства во всем процессе хозяйственного строительства.

Между тем, не только такой грандиозный исторический процесс, как переход от капитализма к социализму, но и любой переход от одной ступени хозяйственного развития, от одной формы производственных отношений к другой, например, переход от феодализма к капитализму, сопровождается активным воздействием государства и права на развитие экономики, на укрепление определенных форм экономических отношений. Конечно, государство является надстройкой над экономическим базисом, но это не только не исключает того, что государство оказывает обратное влияние на экономический базис, а предполагает это влияние. Вот как по этому поводу рассуждает Энгельс:

«...политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и т. д. развитие основано на экономическом. Но все они оказывают влияние друг на друга и на экономическую основу. Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является единственной активной причиной, а остальное является лишь пассивным фактором. Нет, тут взаимодействие на основе экономической необходимости, которая в конце концов проявится»[23].

Следует отметить, что если Ленин в своих замечаниях на «Экономику переходного периода» Бухарина в большинстве мест очень резко отзывается о ряде формулировок т. Бухарина, то как раз именно глава о «внеэкономическом принуждении в переходный период» вызвала наибольшее одобрение с его стороны. Почти сплошь Ленин делает в этой главе пометки: «Верно, верно, очень хорошо» и т. д. Тов. Бухарин приводит следующее место из «Капитала» Маркса при изложении той роли, которую сыграло насилие в момент перехода от феодализма к капитализму:

«...эти методы покоятся отчасти на самом зверском насилии, например, колониальная система. Но все они используют государственную власть, концентрированное и организованное общественное насилие, чтобы ускорить... процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить переходный период. Насилие есть повивальная бабка всякого старого общества, которое беременно новым. Оно само есть экономическая сила» («Капитал»).

В этой главе, характеризуя эпоху перехода от капитализма к коммунизму, т. Бухарин пишет:

«...в эпоху перехода от капитализма к коммунизму революционным классом, творцом нового общества, является пролетариат. Его государственная власть, его диктатура, советское государство, служит фактором разрушения старых экономических связей и создания новых. Политическая власть, в собственном смысле этого слова, есть организованная сила одного класса, имеющая целью подчинение другого класса. Поскольку эта политическая власть, как «концентрированное насилие» над буржуазией сама является экономической силой, это есть сила, разрывающая капиталистические производственные отношения, переводящая в распоряжение пролетариата материально-вещественный остов производства и постепенно вставляющая не просто скисло, а также элементы производства в систему новой общественно-производственной связи. С другой стороны, это же «концентрированное насилие» отчасти обращается и вовнутрь, являясь фактором самоорганизации и принудительной самодисциплины трудящихся»[24].

Ильич отмечает на полях: «Очень хорошо», и т. д., и т. п.

Это не помешало т. Бухарину выступить с совершенно противоположной платформой как раз в тот момент, когда пролетарское государство развернуло всю свою мощь для социалистического переустройства страны.

Конечно, в разные периоды это организованное насилие и организованное принуждение, применение «концентрированной силы» пролетарской диктатуры по-разному применяется. Даже борьба с капиталистическими элементами носит, например, в нынешний период, другую форму, другой характер, чем в первый период после Октября, в период подавления вооруженного сопротивления классовых врагов. Эта борьба остается в силе, она принимает новые формы, но она продолжается в этих новых формах. И по отношению к разным группам и классам принуждение пролетарской диктатуры принимает иной характер. Например, в отношении к основной массе крестьянства мы не применяем тех методов подавления, какие применяем к кулаку, допуская в известных случаях элементы принуждения. На первый план в отношении основной массы середняцкого крестьянства выступает метод убеждения опытом, практикой социалистического строительства, метод переделки. Во всем же процессе социалистического переустройства в целом пролетарская диктатура связывает экономическое строительство с внеэкономическими мерами воздействия. Ленин не раз поддерживал значение государственного принуждения и при том не только в области экономической. Вот, что он писал, например, в одном месте:

«...диктатура пролетариата была успешна, потому что умела соединять принуждение и убеждение. Диктатура пролетариата не боится принуждения и резкого, решительного, беспощадного выражения государственного принуждения, ибо передовой класс, более всего угнетавшийся капитализмом, имеет право осуществлять это принуждение, ибо он осуществляет его во имя интересов всех трудящихся и эксплуатируемых и обладает такими средствами укрепить принуждение и убеждение, которыми не располагал ни один из прежних классов, хотя у них и была несравненно большая материальная возможность пропаганды и агитации, нежели у нас»[25].

Именно от этого-то и отступает сейчас т. Бухарин, когда он заявляет, что «борясь, однако, с частным капиталом, с частным предпринимателем, с нашими экономическими противниками или полудузьями мы действуем не такими средствами, что мы берем их за горло, придавливаем к ногтю, запечатываем лавочки, а средствами экономической борьбы, экономической конкуренции»[26].

Тов. Бухарин забыл, что у нас и при НЭПе нет неограниченной свободы торговли, нет свободы развития капитализма, что мы не вели и тем более сейчас не ведем политики развития капиталистических элементов и что вся организованная мощь и сила пролетарской диктатуры у нас направлены на то, чтобы социалистическое хозяйство развивалось успешно и систематически, уничтожая частно капиталистические элементы, а вместо этого т. Бухарин нам рекомендует:

«...все более решительно разжимать наш зажим по отношению к частному предпринимателю – мелкому и среднему. Нам теперь например уже совершенно нечего бояться этой свободы торговли, потому что на почве свободы торговли, на фундаменте этой свободной торговли, используя сами эту свободу торговли, мы уже в состоянии укрепить свои командные высоты, вести победоносную хозяйственную борьбу»[27].

Само собой разумеется, что мы используем свои командные высоты, что мы должны всемерно развивать качество работы нашей социалистической промышленности, чтобы она могла успешно конкурировать не только с частнокапиталистическими элементами внутри страны, но и с мировым капитализмом. Само собою разумеется, что в области экономической у нас в первую очередь действуют экономические факторы. Но можем ли мы отказаться от внеэкономических мер воздействия? Может ли пролетарская диктатура принять то, что рекомендует нам т. Бухарин:

«...распустить вожжи товарооборота в той мере, в какой это давало нам возможность быть конкурентоспособными и воздействовать на хозяйственную жизнь с тем, чтобы побеждать в хозяйственной борьбе. В этом заключался смысл и наших «командных высот». Это значило: возьмем основные узлы хозяйственной жизни с тем, чтобы они были поставлены как следует, и пускаемся в плавание по бурному морю, а потом уже и будем побеждать»[28].

Хотя все это и писалось несколько раньше, но в основном т. Бухарин, как известно, стоит на этих позициях и сейчас. Что же тут осталось от воинственных и совершенно правильных определений роли диктатуры пролетариата, которые давал т. Бухарин в своей «Экономике переходного периода»? Что означало бы для нас сейчас пуститься в плавание по рыночному морю? Что означало бы допустить свободную конкуренцию и т. д.? Что значит допустить эквивалентные рыночные цены? Практически это означало бы поражение нашей промышленности, выигрыш частнокапиталистического сектора народного хозяйства. Практическая политика пролетарского государства отнюдь не направлена исключительно на применение внеэкономических мер воздействия, на применение принуждения, но пролетарская диктатура не отказывается от применения организованного воздействия на весь экономический процесс, на быстрый темп индустриализации страны, на ослабление силы кулаков, кулацко-эксплуататорских элементов, на быстрое развертывание коллективизации сельского хозяйства, на социалистическую перестройку самого сельскохозяйственного производства и т. д. В условиях пролетарской диктатуры стихийные законы регулирования народного хозяйства (постепенно) заменяются сознательной волей пролетарского государства, организующего планомерное регулирование народного хозяйства.

Плановое государственное регулирование оказывает решительное воздействие на стихийные законы рынка, на цены, перенося центр тяжести на организацию производства. Правда, товарно-рыночная форма сохранена не только в экономических связях между обобществленным сектором и сектором индивидуальным, частнокапиталистическим, но и в самом обобществленном секторе. Но это только форма, которая имеет уже совершенно иное социальное содержание.

Если троцкисты недооценивали роль стихии в нашем хозяйстве, игнорировали наличие миллионов мелких товарных хозяйств, идеализировали план и верили в возможность полного подчинения всего развития народного хозяйства страны единому централизованному плану даже на пройденной ступени нашего развития, то правые элементы в партии, говоря о плане, хотят в сущности подчинить этот план стихии, стихийным законам рынка, свободной конкуренции социалистических и капиталистических элементов народного хозяйства. Это особенно ярко выявилось в вопросе о хлебозаготовках, являющемся наиболее острым и, можно даже сказать, одним из узловых вопросов во всем экономическом развитии нынешнего периода. Правые не понимают того, что трудности хлебозаготовок последних лет связаны с двумя основными причинами: с сопротивлением кулака, злостной дезорганизацией рынка со стороны спекулянтов, во-первых, и с отсталостью крестьянского хозяйства, его крайней раздробленностью, в которую упирается дальнейший темп развития индустриализации, – во-вторых.

IV

Как действует советское государство для того, чтобы устранить хлебные затруднения? Советское государство, пролетарская диктатура во главе с партией выдвинули и заострили задачу подъема сельского хозяйства, организацию крупных совхозов, объединение мелких разрозненных крестьянских хозяйств в колхозы, механизацию сельского хозяйства, подъем на высшую техническую базу, при одновременном беспощадном нажиме и применении мер пролетарского принуждения по отношению к классовому врагу – кулаку и НЭПману, которые – один несдачей хлеба, другой спекуляцией – оказывают жесточайшее сопротивление пролетарскому государству.

Правые элементы партии, рассматривая крестьянство как единое целое, замазывая рост кулака, замазывая его сопротивление, выступают против внеэкономических мер воздействия на кулака и спекулянтов, обосновывая это теоретически и доказывая, что это есть отступление от НЭПа, ликвидация НЭПа, переход к военному коммунизму и т. д., и т. д. Когда была применена 107 статья, правые элементы в партии кричали «караул» и с серьезным видом доказывали невозможность и недопустимость воздействия административными, судебными законными мерами на развитие хозяйственной жизни страны. Правые забыли, что закон пролетарского государства содействует не развитию капиталистических элементов, не упрочению свободной торговли, а укреплению пролетарской диктатуры, укреплению социалистического хозяйства.

И именно потому, что закон стоимости нарушен в переходном хозяйстве, пролетарское государство вытесняет его не только планированием, но и подкрепляет это планирование всей силой законов пролетарской диктатуры. Смешными и антиленинскими являются попытки правых утверждать, что закон стоимости мы хотим заменить 107 статьей. Да, 107 статья и другие законы есть составная часть всех мер воздействия пролетарской диктатуры на капиталистические элементы. Каким безнадежным оппортунизмом является, например, утверждение, что «экономическая сила преобладающей у нас мелкобуржуазной стихии, несмотря на всю свою анархичность и неорганизованность, является одной из самых мощных сил (или даже самой мощной силой) во всем нашем хозяйстве. Стремление к наживе десятков миллионов крестьянских хозяйств, их борьба за свой частный интерес, создает такой колоссальный напор, такое мощное экономическое давление, задержать и запереть которое нельзя никакими законами, рогатками или преградами»[29].

А ведь это написано под редакцией и с предисловием т. Бухарина! Айхенвальду и невдомек, что пролетарское государство имеет гигантские возможности экономического и внеэкономического воздействия на эти миллионы мелких товарных хозяйств, переделывая одних – бедняков и середняков, и применяя по отношению к другим – кулакам, спекулянтам, суровый закон и молот пролетарской диктатуры. Именно последние годы раскрывают перед пролетарским государством новые гигантские возможности в деле социалистического переустройства миллионов мелких крестьянских разрозненных хозяйств. Достаточно взять несколько цифр колхозного строительства, чтобы убедиться в этом.

Между прочим, я считаю, что если сделать добросовестную проверку того, читали ли наши государствоведы, которые пишут о советском государстве, о пролетарской диктатуре, читали ли они пятилетку и контрольные цифры, изучали ли они цифры, то окажется, что процент читавших очень незначителен. А разве можно понять сущность пролетарской диктатуры, не зная цифр, не зная экономики? Именно изучением цифр и фактов и можно понять соотношение между убеждением и принуждением, сочетание метода убеждения с внеэкономическими мерами воздействия в нынешний период.

Кто читал контрольные цифры, тот понимает, как диктатура пролетариата осуществляет заветы Ленина. Мы осуществляем завет Ленина так, что подавляем врага, содействуем развитию индустрии, коллективизации, контрактации и одновременно делаем колоссальные капитальные вложения в сельское хозяйство: эти вложения в 1928-1929 гг. составляли 2 968 млн. руб., а капитальные вложения в 1929-1930 гг. составляют свыше 4 миллиардов рублей.

Если капитализм буквально уничтожал крестьянство, разоряя его, если феодализм превращал его в крепостных рабов, то как может коммунист, изучая эти цифры, сказать, что мы применяем военно-феодальную эксплуатацию крестьянства, когда мы делаем такие огромные капитальные вложения в сельское хозяйство. Эта одна цифра бьет правых самым жестоким и беспощадным образом.

Возьмите другое. Я перехожу к вопросу о производственной роли пролетарской диктатуры в деле переустройства сельского хозяйства. Ясно, что без тяжелой индустрии и без производства средств производства мы не сможем реконструировать сельское хозяйство, мы не сможем построить социализм, мы не можем гарантировать себя от реставрации капитализма. Отсюда – курс партии на быстрый темп развития индустрии, отсюда миллиарды, которые мы даем на развитие нашей крупной индустрии, поэтому мы строим сейчас ряд новых гигантов-заводов. Это и есть укрепление диктатуры пролетариата, это и есть настоящее строительство социализма. Но этого мало. Троцкизм также кричал: «Развивайте индустрию», но троцкизм отрывал индустрию от сельского хозяйства, в этом одна из его коренных ошибок. Некоторые думают, что разница между нашей политикой и троцкизмом заключается в том, что те требовали больше денег на индустриализацию, а мы меньше. Глупо так думать. Троцкизм рассматривал индустриализацию оторвано от сельского хозяйства и даже направлял ее против крестьянства, предлагая развивать ее за счет разрыва союза с крестьянством. Он не ставил перед собой задачу изменения, перестройки сельского хозяйства, выкорчевывания корней капитализма. А как мы подходим к этому делу? Мы уже в настоящий момент имеем гигантские достижения в контрактации, в коллективизации, в постройке совхозов.

Мы сейчас присутствуем при небывалом подъеме и, можно прямо сказать, что то, что нам показал нынешний год в деле коллективизации сельского хозяйства, это есть безусловно коренной исторический перелом в деле строительства социализма в нашей стране. Буквально целые села, районы, округа переходят к коллективизации. Это не фантазия. Мы имеем сплошную коллективизацию в целом ряде районов. Мы присутствуем при величайшем подъеме колхозного движения, против которого выступали правые. В одной речи Ленин говорил:

«...мы последовательным образом развиваем нашу задачу, нам необходимо от задачи подавления буржуазии сейчас перенести наше внимание на задачу устроения жизни среднего крестьянства. Среднее крестьянство в коммунистическом обществе только тогда будет на нашей стороне, когда мы облегчим и улучшим экономические условия его жизни. Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами, – вы прекрасно знаете, что это пока фантазия, – то средний крестьянин сказал бы: я за «коммунию», т. е. я за коммунизм»[30].

Что же мы имеем в 1929 г.? В 1926 г. мы имели 27 тысяч тракторов, в 1927-1928 гг. – 30 тысяч, в 1928-1929 гг. – 36 тысяч, а к концу 1929-1930 гг. мы будем иметь 60 с лишним тысяч тракторов. Через год мы будем иметь 100 000 тракторов, а через два года – 250 000. Мы строим несколько заводов новых машин – комбайнов.

Сопоставляя приведенную выше цитату и эти цифры, мы видим, как далеко отстал Бухарин, как далеко отстали все правые и насколько далеко жизнь пошла вперед. Ленин говорит: если бы мы дали 100 тысяч тракторов, тогда средний крестьянин сказал бы: я за «коммунию», я за коммунизм. А теперь мы имеем 80 тысяч тракторов, имеем машины, строим заводы, помогаем трудящемуся крестьянству по-социалистически переделывать свое хозяйство.

Общее количество крестьянских хозяйств, вовлеченных в коллективизацию, возросло вместо 440 тысяч в 1927-1928 гг. до 1 миллиона 40 тысяч в 1928-1929 гг. против 564 тысяч по пятилетнему плану.

Посевная площадь колхозов возрастет до 30−40 миллионов га в 1930 г. вместо 14,5 млн. га, предлагавшихся по пятилетнему плану. Мы обгоняем пятилетний план. В этот самый момент правые приходят и говорят: «Это вы выдумываете».

Выводы из всего этого напрашиваются сами собою.

Возьмем другое место из речи Ленина, которое многие забывают. Ленин говорит там следующее:

«...тяжелая индустрия нуждается в государственных субсидиях. Если у нас не найдется этих субсидий, мы, как цивилизованное государство, – я уже не говорю, как социалистическое, – погибли».

Вы слышите: если у нас не будет тяжелой индустрии и если не найдется этих субсидий, то мы, как государство пролетариата, погибнем:

«И в этом отношении, – продолжает Ленин, – мы сделали решительный шаг, а именно: мы начали накапливать средства, необходимые для того, чтобы поставить тяжелую индустрию на ноги. Для начала в этом году мы накопили еще очень мало – немногим больше 20 млн. золотых рублей»[31].

На конгрессе Коминтерна Ильич радостно сообщает, что мы уже накопили 20 млн. золотых рублей, а мы в этом году ассигновали на нашу промышленность около 3-х млрд. рублей, а общая сумма капитальных вложений в народное хозяйство составит около 13 млрд. руб.

Для марксиста совершенно ясно, что только тот политический строй жизнеспособен и долговечен, который способствует росту и развитию производительных сил страны и притом в той форме, которая соответствует социальной природе и интересам господствующего класса. С этой точки зрения меньшевики уже предвкушали свою победу в период гражданской войны, когда наше хозяйство падало все ниже и ниже. Но тут-то и сказалась их мелкобуржуазная, филистерская, узколобая сущность. Они не понимали и не могли понять того, что жизнеспособность того или иного строя, его умение поднимать производительные силы, развивать хозяйство измеряется не днями, не месяцами, а годами, тем более, что тот строй, который установлен Октябрьской революцией, должен не просто поднять производительные силы страны, а поднять их на новой, небывалой в мировой истории социалистической основе. И сейчас мы видим, как через упадок, поражения, через разруху мы пришли к бурному развитию производительных сил нашей страны и притом при громадном росте социалистических форм.

Решающую роль в этом играет, конечно, индустрия. Советское государство с его прекрасной пролетарской конституцией, с его пролетарскими революционными законами, неизбежно переродилось бы в мелкобуржуазное, а затем, быть может, и в буржуазное государство, если бы оно не развивало, не создавало для себя мощную базу – базу тяжелой индустрии.

Именно поэтому Ильич еще при переходе к НЭПу говорил:

«...основной и существеннейший интерес пролетариата – воссоздание крупной промышленности и прочной экономической базы в ней, тогда он свою диктатуру упрочит, тогда он свою диктатуру наверняка вопреки всем политическим и военным трудностям доведет до конца»[32].

Вот почему наша партия с такой решимостью, с такой невиданной энергией взялась за дело восстановления разрушенной промышленности, а сейчас, – в реконструктивный период, – за дело построения новых заводов-гигантов, новых фабрик, новых электростанций и т. п. по последнему слову мировой науки и техники, решая тем самым на деле задачу: догнать и перенять в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны.

Те командные высоты, которые пролетарское государство получило в результате Октябрьской революции, банки, железные дороги, старая промышленность и т. п., – они сейчас удесятеряют свои силы, свою мощь именно благодаря быстрому развитию нашей индустрии. Принятие пятилетнего плана, фактические огромные темпы первого года пятилетки, оставившие позади даже наметки пятилетки, которую считали фантазией не только наши враги, но и некоторые товарищи в рядах нашей партии, – все это показывает гигантский рост и укрепление экономической базы пролетарской диктатуры. Живые факты, сухие цифры, приведенные выше, являются реальным подтверждением величайшей прогрессивности советского государства.

Это развитие индустрии является основным рычагом для перестройки индивидуальных, разрозненных, мелкотоварных крестьянских хозяйств, являющихся питательным источником капитализма, могущих стать базой его реставрации, если советское государство не перестроит их, не поведет их по социалистическому пути. Теперь мы можем с уверенностью сказать, что мы ведем их по этому пути, так как мы видим, что мощным ответом на рост индустрии в городе является огромный рост коллективизации в деревне.

Классовая борьба и перспектив развития советского государства

I

Трудности нынешнего периода связаны с чрезвычайно напряженными темпами нашего хозяйственного строительства, с мобилизацией всех и всяческих ресурсов страны, при отсутствии помощи извне и в то же время при наличии огромного противодействия окружающих нас капиталистических стран. Все это проходит в условиях бешенного сопротивления классовых врагов и обострения классовой борьбы в нашей стране.

Новые отношения, складывающиеся в реконструктивный период в области экономики, естественно, меняют соотношение классовых сил в стране, видоизменяют формы и характер классовой борьбы. Рядом с растущим социалистическим сектором народного хозяйства у нас продолжают пока существовать остатки капиталистических элементов, существуют еще кулаки и нэпманы. Классовая борьба из обстановки уличных баррикадных боев, с фронтов гражданской войны перенесена, в основном, в область экономики, в обстановку хозяйственного строительства. Здесь решается вопрос, поставленный Лениным. Не фаталистическая вера в наши силы, а борьба, жестокая борьба, борьба пролетариата за победу социалистических элементов народного хозяйства, за переделку мелкого товарного производства и за полное уничтожение капитализма, а тем самым за полную ликвидацию классов – вот что решает успех пролетарской диктатуры. И классовая политическая борьба в стране, протекающая далеко не в «мирном» порядке, заостряется как раз вокруг этих коренных и основных вопросов хозяйственного социалистического строительства. В этот момент роль пролетарского государства, как основного рычага социалистического переворота, выступает перед нами во всем ее значении.

Не случайно, что кулацкие и буржуазные элементы, наши классовые враги, создавая против советского государства свои организации, свои заговоры, выступают именно против всеобъемлющей роли пролетарского государства. Вот что, например, пишет одна из таких организаций:

«…наше государство – левиафан (дракон), оно захватило под свою высокую опеку все области общественной жизни. Культурные учреждения, хозяйственная область – все находится под пятой государства. Государство держит в своих руках не только силу, но и желудок, но и разум своих подданных. Выдвигается поэтому необходимость обезличивания («обесгосударствления») государства. Не мало имеется областей общественной жизни, куда вмешательство государства надо считать излишним и вредным. На смену государственного вмешательства должна прийти широкая общественная инициатива. <…> Кооперация, промышленность, торговля, все народное хозяйство в целом должны быть вырваны из рук государства, так как в руках последнего они являются орудием материального угнетения людей. Управление народным хозяйством необходимо сосредоточить, в особо избираемом и ответственном перед страной хозяйственном совете. Дело государства охранять жизнь, имущество граждан и общественный порядок. Независимо от государства хозяйственный совет должен руководить сельским хозяйством, промышленностью, торговлей и т. д.»

Недавно обнаружена еще одна контрреволюционная организация «Союз хлеборобов». Чего она требует в своей программе? Она требует не больше, не меньше, как уничтожения принудительных мер, установления полной свободы торговли, передачи и закрепления за крестьянами земли полностью так, чтобы ее можно было покупать и продавать, т. е. требует уничтожения национализации земли и т. д. В общем видно, что сейчас контрреволюционные элементы, контрреволюционные организации бьют именно в эту точку.

Мы имеем сейчас обострение классовой борьбы. Наши враги видят в этом слабость советского государства, а не силу. В наших собственных рядах правые уклонисты в обострении классовой борьбы видят не результат наступления социалистического сектора народного хозяйства и усиление противодействия ему со стороны капиталистических элементов, а видят в этом результат неправильности нашего руководства и ошибок советского государства, в частности результат слабости низового советского аппарата.

Не случайно т. Бухарин доказывал, что классовая борьба будет все более и более ослабляться, затухать, по мере того как будет улучшаться советский аппарат. В представлении т. Бухарина советское государство создает такие условия, при которых даже его классовые враги – кулацкие группы – мирно, без борьбы врастают в общую систему социалистического хозяйства. Это, конечно, не случайная оговорка. Здесь выражено неправильное понимание всего переходного периода от капитализма к коммунизму.

На протяжении всего переходного периода от капитализма к коммунизму остается диктатура пролетариата. По отношению к кому? По отношению к классовым врагам. На различных этапах диктатуры пролетариата классовая борьба принимает разные формы, разный характер и различную степень напряженности. Но в нынешний период, когда пролетарская диктатура вступила в решающую стадию своего существования, когда пролетариат развернул широким фронтом строительство социализма и борьбу за уничтожение классов, приступил к выкорчевыванию корней капитализма, классовая борьба, естественно, как результат этого – обостряется, потому что капитализм чувствует, что приходит ему конец.

Вот почему мы и видим ожесточеннейшее сопротивление классовых врагов. Это сопротивление находит свое выражение в противодействии хлебозаготовкам, противодействии коллективизации, в попытках организации кулацких союзов, организации кулацких выступлений при выборах в советы, в убийствах наших активистов-работников, а иногда и в демонстративных выступлениях. Это сопротивление классового врага является результатом нашего роста.

Рост экономической мощи пролетарского государства и экономического воздействия растущей индустрии на социалистическое устройство сельского хозяйства создает условия, при которых само администрирование, сами внеэкономические формы воздействия принимают иной характер. Применение административного воздействия в условиях советского государства связано с максимальным ростом пролетарской общественности и усилением воздействия этой общественности на социалистическое переустройство всех областей общественной жизни (экономики, культуры, быта и т. д.). Наиболее ярко видно это на примере с хлебозаготовками. Если в 1927-1928 гг. чрезвычайные меры в хлебозаготовках носили по преимуществу чисто административный характер, то в 1928-1929 гг. это уже не были чрезвычайные меры в собственном смысле слова, это уже не было чисто административное, внеэкономическое воздействие, а это было уже комбинирование всей силы советского аппарата и советской общественности – батрацкой, бедняцкой и середняцкой в самой деревне.

Сила советского государства состоит в том, что применение мер принуждения и подавления классового врага сочетается у нас с широчайшей невиданной до сих пор демократией – советской пролетарской демократией, с организованной самодеятельностью миллионов пролетариев, батраков, бедняков и середняков. В отличие от буржуазного государства, применяющего насилие, принуждение, подавление по отношению к громадному большинству трудящихся и опирающегося при этом на небольшую кучку капиталистов и наемных чиновников, одурачивающего и околпачивающего мелкобуржуазные массы, а отчасти и рабочих буржуазной «демократией» – советское государство, применяя насилие, подавление и принуждение к небольшой кучке классовых врагов, опирается при этом на беззаветную поддержку, на активную самодеятельность широких пролетарских, батрацких, бедняцких и идущих за ними середняцких масс. Чем больше растет индустрия, чем больше коллективизируется сельское хозяйство, тем крепче становится база для действительно культурного роста широких трудящихся масс, для культурной революции, для роста из среды этих масс новых сотен тысяч технических кадров, кадров по руководству грандиозным социалистическим строительством, по руководству госаппаратом, тем большее участие изо дня в день принимают рабочие и трудящиеся массы в управлении государством.

Развертывание работы секций советов, оживление деятельности советов, развертывание действительно активного участия в производстве профсоюзов, работа производственных совещаний, работа сотен различного рода добровольных обществ все это есть звенья единой цепи пролетарской демократии, дающей на деле реальную возможность пролетариям и трудящимся участвовать в управлении страной.

Наиболее ярким и наиболее серьезным историческим показателем роста пролетарской демократии является социалистическое соревнование, дающее нам новую форму коммунистической организации труда, заменяющую рабский труд, труд, основанный на купле-продаже, добровольной работой для социалистического хозяйства, для самого пролетариата. Вместе с этим рушатся все старые представления, все старые навыки, вся старая мещанская культура.

Конечно, перед советским государством стоят еще чрезвычайно большие трудности. Эти трудности связаны и с организацией снабжения, с преодолением недостатков продуктов и с преодолением некультурности, с преодолением бюрократизма в нашем собственном госаппарате, бюрократизма, являющегося в значительной мере следствием хозяйственной и культурной отсталости, являющегося следствием того, что у нас в госаппарате еще очень много старых дореволюционных кадров, не понимающих и не могущих понять нового движения, новых задач, новых темпов.

В этом отношении перед советами, профсоюзами, перед партией, которая руководит всеми ими, стоят величайшей трудности задачи, требующие прежде всего улучшения своей работы, большего участия советов в хозяйственной жизни, осуществления лозунга, выдвинутого перед профсоюзами, – «лицом к производству», выдвижения и подготовки из среды пролетариев сотен тысяч, преданных делу коммунизма кадров.

Наш аппарат государственной власти должен перестать быть аппаратом в старом смысле слова. Он должен в большей мере стать новым как по качеству и по социальному составу работников, так и по системе своей работы, должен в большей мере слиться с широкой самодеятельностью и активностью миллионных масс. Все колеса и передаточные ремни мощной машины пролетарского государства должны работать не вхолостую, не параллельно один рядом с другим, а так, чтобы один зубец зацеплялся за другой, и чтобы вся машина вертелась вокруг одной оси, вокруг одной задачи, задачи успешного преодоления трудностей, задачи победы над классовым врагом, задачи успешного и полного построения социализма в нашей стране.

Надо так построить работу аппарата, чтобы предложения, новые чтобы они быстро, без мысли, ростки нового, проявляющиеся внизу, перебоев сразу же давали определенный эффект в верхнем звене, а затем и во всей машине.

В тесной связи с этими вопросами – с вопросом об обострении классовой борьбы в современный период и развертывания наряду с этим пролетарской демократии – стоит вопрос о перспективах развития нашего государства, т. е. вопрос о государстве-коммуне и об отмирании государства.

II

Ленин в своей работе «Государство и революция», в главе «Чем заменить разбитую государственную машину», оценивая Парижскую Коммуну, пишет следующее:

«Итак, разбитую государственную машину Коммуна заменила как будто бы «только» более полной демократией: уничтожение постоянной армии, полная выборность и сменяемость всех должностных лиц. Но на самом деле это «только» означает гигантскую замену одних учреждений учреждениями принципиально иного рода. Здесь наблюдается как раз один из случаев «превращения количества в качество»: демократия, проведенная с такой наибольшей полнотой и последовательностью, с какой это вообще мыслимо, превращается из буржуазной демократии в пролетарскую, из государства (особая сила для подавления определенного класса) в нечто такое, что уже не есть собственно государство. Подавлять буржуазию и ее сопротивление все еще необходимо. Для Коммуны это было особенно необходимо, и одна из причин ее поражения состоит в том, что она недостаточно решительно это делала. Но подавляющим органом является здесь уже большинство населения, а не меньшинство, как бывало всегда и при рабстве, и при крепостничестве, и при наемном рабстве. А раз большинство народа само подавляет своих угнетателей, то «особой силы» для подавления уже не нужно. В этом смысле государство начинает отмирать. Вместо особых учреждений привилегированного меньшинства (привилегированное чиновничество, начальство постоянной армии), само большинство может непосредственно выполнять это, а чем более всенародным становится самое выполнение функций государственной власти, тем меньше становится надобности в этой власти»[33].

Таким образом Ленин не видит противоречия между ростом пролетарской демократии, с одной стороны, и ростом принуждения и подавления классовых врагов с другой. Несмотря на то, что функции подавления, функции принуждения классовых врагов в период пролетарской диктатуры принимают особенно резкие формы, наше государство не есть уже государство в старом смысле слова.

Поэтому, когда возникает вопрос о том, движемся ли мы к государству-коммуне, этот вопрос сам по себе неправилен, поскольку мы уже строим государство-коммуну. Создание советской власти, советского государства и есть уже строительство государства-коммуны, конечно, далеко еще незаконченное. Конечно, степень практического развертывания пролетарской демократии, степень практического продвижения вперед к отмиранию государства зависит от целого ряда конкретных обстоятельств в каждый данный период. Но мы ни в коем случае не должны чисто мелкобуржуазному представлению, анархическому здесь поддаваться представлению о государстве-коммуне, анархическому представлению об отмирании государства. В главе «Полемика с анархистами» («Государство и революция») Ленин пишет:

«Обычная критика анархизма у современных социал-демократов свелась к чистейшей мещанской пошлости: «Мы, дескать, признаем государство, а анархисты нет!» Разумеется, такая пошлость не может не отталкивать сколько-нибудь мыслящих и революционных рабочих. Энгельс говорит иное: он подчеркивает, что все социалисты признают исчезновение государства, как следствие социалистической революции. Он ставит затем конкретно вопрос о революции, тот именно вопрос, который обычно социал-демократы из оппортунизма обходят, оставляя его, так сказать, на исключительную «разработку» анархистам. И, ставя этот вопрос, Энгельс берет быка за рога: не следовало ли коммуне больше пользоваться революционной властью государства, т. е. вооруженного, организованного в господствующий класс пролетариата?»[34]

И не случайно, что борьба против советского государства в нынешний период ведется под флагом борьбы за «свободу» и в экономике, и в политике, начиная от свободы торговли и кончая свободой печати, т. д. Не мудрено также, что слова, предоставлением прав кулаку и в борьбе против советского государства сама идея государства-коммуны и идея отмирания государства тоже могут стать орудием в руках наших врагов. Наиболее конкретно это видно было из вышеприведенной выдержки из программы кулацкой антисоветской группы, в которой они требовали «обесгосударствления» государства. Всем им важно одно: ослабить пролетарскую диктатуру на нынешнем этапе, ослабить силу подавления классового врага, ослабить всю силу и мощь пролетарского государства в деле социалистического переустройства всей экономики страны. Между прочим, у нас некоторые договорились даже до того, чтобы ликвидировать сельсоветы «по случаю коллективизации». Это чистейшая глупость. Необходимо добиться того, чтобы сельсовет, как орган государственной власти, стоял бы во главе колхозного движения, являлся бы организатором батрацких и бедняцко-середняцких масс в их борьбе с кулачеством за социалистическое переустройство деревни. Сельсовет остается высшим органом власти на селе, потому что с организацией колхозов классовая борьба не прекращается, хотя классовая борьба внутри колхоза носит совсем другой характер, чем вне его.

Под каким бы «левым» демократическим флагом или анархическим флагом антигосударственности не выступали бы те или иные люди и группы, связь этих программ с платформой реставрации капитализма в области экономики несомненна. Наиболее яркие образцы можно видеть в недавно выпущенной в Париже книге «Большевизм в свете анархизма». В этой книге люди наступают против большевиков, против государства и одновременно критикуют нашу экономическую политику, как самые махровые буржуазные политики. Вот, например, некоторые места из этой книги:

«Советская власть, не давая простора анархическому строительству, сосредоточивая социальное творчество в руках органов власти, подавляя личную свободу и личную инициативу диктатурой класса, приводящей в конечном счете к партийной диктатуре, к диктатуре отдельных лиц, воспитывая общество в духе жестокого и последовательного авторитаризма находится в коренном противоречии с основными устремлениями анархического мировоззрения. <…> Итак, с одной стороны, беспрекословная социалистическая паства и безмолвствующий народ, а с другой – всеведущая, всестроящая партия, которой открыты неисповедимые пути, недоступные другим. В стране есть только один бесспорный источник истины – государство. Но... государство есть диктатура пролетариата, диктатура пролетариата есть диктатура партии, диктатура партии – диктатура ее Центрального комитета, диктатура ЦК — диктатура Политбюро, пресловутой таинственной «семерки». Наконец, диктатура «семерки» есть диктатура первой головы, сверхголовы, головы из голов. На ролях сверхголовы был прежде Ленин; ныне волею большевистского провидения – Сталин. Формально государственная азбука большевизма усваивается легко. Каждый гражданин есть прежде всего слуга государства, его чиновник, творящий волю его, если не за совесть, то за страх. Свободная инициатива личности или общества, категорически вычеркивается из обихода государства. Нет иных целей, кроме целей государства. Попытка выйти из заколдованного круга должна караться беспощадно. <…> И здесь государство универсальный хозяин, всесоюзный мироед, опутавший крестьянство крепкой сетью партийных мероприятий. И здесь тяжелый неоплачиваемый по его действительной стоимости труд; систематическая экспроприация продуктов крестьянского труда под формой государственных заготовительных операций; обесценивание крестьянского рубля; непрерывное нарастание избыточного населения; убивающая медленность сельскохозяйственного прогресса, благодаря неуклюжему централизму большевистской политики; судорожное метание от бедняка к середняку, от середняка к кулаку и обратно; глубокое, невзирая на отдельные подачки, пренебрежение к культурным интересам деревни, относительно далекой, не мозолящей глаз; беспощадные репрессии за попытку активного или пассивного сопротивления хищнической политике диктатуры. Ни политическая, ни экономическая эксплуатация пролетариата и крестьянства не исчезли. Изменились формы эксплуатации: прежде она была просто капиталистической, ныне под именем «рабоче-крестьянской» власти, «советского хозяйства» – она стала государственно-капиталистической. Пренебрежение реальной экономикой есть только одна сторона дела. Другая и столь же важная заключается в намеренном, тенденциозном извращении в интересах принятого политического курса органических тенденций хозяйственного развития в данных конкретных рамках, нарушением его естественных пропорций. Здесь источники тяжких конфликтов, грозящих равновесию экономической и политической системы в целом. Таково в течение ряда лет принципиальное игнорирование нужд сельского хозяйства, сознательное принесение в жертву его интересов интересам усиленно-форсируемого курса на промышленную индустриализацию».

Примерно одинаковую позицию занимают сейчас и левые эсеры, бывшие друзья и родственники наших бывших «левых» коммунистов.

Если «левые» коммунисты в 1918 г. оказались «родственниками» анархистов и левых эсеров, то необходимо сказать, что нынешние правые уклонисты, несмотря на внешнее противоречие формы и самого названия, оказались по существу родственниками бывших «левых» коммунистов. И наиболее ярким выражением этой родственности является то, что в «Заметках экономиста» т. Бухарина, в брошюре, которую вся партия квалифицировала как правую платформу, как программу задержки темпов, а тем самым и срыва индустриализации нашей страны и роста социалистического хозяйства, т. Бухарин выступает в роли «левого» защитника ленинского государства коммуны. Вот что он пишет:

«...это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой, массовой, общественной и государственной инициативы. Мы слишком все перецентрализовали. Мы должны спросить себя, не должны ли мы сделать несколько шагов в сторону ленинского государства-коммуны?»

Во-первых, смешно, что на 12-м году революции т. Бухарин ставит вопрос о том, чтобы сделать «несколько шагов» в сторону ленинского государства-коммуны. Как будто Октябрьская революция еще 12 лет тому назад не заложила прочные основы этого государства-коммуны?

Во-вторых, у т. Бухарина чисто анархическое представление о государстве-коммуне, когда он связывает свое положение о «нескольких шагах в сторону ленинского государства-коммуны», с тем, что мы, по его мнению, слишком все перецентрализовали, т. е. с предложением о децентрализации.

Это происходит в тот момент, когда нужна максимальная мобилизация всей мощи и силы рычагов советского государства.

И в-третьих, он все это связывает со «сложнейшей комбинацией личной, групповой, массовой общественной и государственной инициативы». У него существуют на равных правах, в одну общую кучу свалены и личная (чья личная? очевидно, частнокапиталистическая, кулацкая?) и групповая, и массовая, и общественная, и государственная инициатива.

Ошибки т. Бухарина в вопросе о государстве-коммуне увязываются со всей его платформой, со всем его представлением о классовой борьбе, с отрицанием закономерности обострения классовой борьбы в реконструктивный период. Мы должны прямо сказать, что такому представлению о «шагах», якобы в сторону ленинского государства-коммуны, мы должны дать решительный отпор. Это будет не шаг к государству-коммуне, это будет шаг к мелкобуржуазному, а затем и к буржуазному демократическому государству. Октябрьская революция, построив советское государство, заложила основы государства-коммуны. Каждый шаг по пути роста и подъема социалистического хозяйства, по пути индустриализации, каждый шаг по пути коллективизации сельского хозяйства, выкорчевывания корней капитализма и ослабления силы классового врага, каждый шаг по пути развития пролетарской демократии, развертывания инициативы и самодеятельности масс – все это развивает строительство государства-коммуны. Никакого противоречия нет между этим положением и централизацией руководства всеми процессами хозяйственного и культурного строительства, протекающими в нашей стране. Против этого руководства, против этой централизации, против этого, как выражаются наши враги, «левиафана» мобилизуют свои силы все наши классовые враги. И правые уклонисты своей идеологией, своей теорией, помимо своего желания, помогают нашим классовым врагам.

Теперешние ошибки т. Бухарина увязываются с его старыми ошибками в вопросе о государстве, начиная еще с 1916 года, когда Ленин подвергал их резкой критике (см. статью Ленина «Интернационал молодежи» в т. ХІІІ), увязываются с его ошибками по вопросу о путях отмирания государства, которые имеются в его «Экономике переходного периода». У т. Бухарина в главе «Мировой революционный процесс и мировая система коммунизма» есть такое место:

«...но как скоро выясняется решающая мировая победа пролетариата, кривая роста пролетарской государственности круто начинает падать вниз. Ибо главная и основная задача государственной власти, как таковой, задача подавления буржуазии, будет закончена. Внешне принудительные нормировки начнут отмирать: сперва отомрет армия и флот, как орудие наиболее острого внешнего принуждения; потом – система карательных и репрессивных органов; далее – принудительный характер труда и прочее...»

Ильич на полях делает следующее замечание: «Не наоборот ли: сначала «далее», затем «потом» и, наконец, «сперва»[35]. То, что у Бухарина написано в самом конце «принудительный характер труда» Ильич ставит на первое место, подчеркивая, что принудительный характер труда отомрет в первую очередь. Теперь мы уже являемся свидетелями того, как социалистическое соревнование закладывает основы этого отмирания принудительного характера труда. Армия и флот как орудие наиболее острого внешнего принуждения, по Ленину, отмирают не сперва, как написано у т. Бухарина, а в конце. Далее, система карательных и репрессивных органов, «по Ленину», отмирает во вторую очередь.

Из этого видно, как осторожно Владимир Ильич подходил к конкретному анализу вопроса об отмирании государства и как неосторожно и абсолютно неправильно подходил и подходит к нему т. Бухарин.

Отмирание государства по Ленину есть длительный процесс. Переходный период от капитализма к коммунизму имеет различные стадии. Общеизвестны ошибки и предательство социал-демократии, в частности, ее вождя Каутского. Каутский толкует положение Энгельса об отмирании государства, как мирное отмирание буржуазного государства без насилия, без революции. Но нельзя также представлять отмирание государства, как мирный процесс и после совершения пролетарской революции, после создания пролетарского государства. Это процесс длительный и протекает он в условиях ожесточенной классовой борьбы, а не в обстановке мирной идиллии «классового мира». Конечно, после пролетарской революции и установления диктатуры пролетариата не может быть и речи о насильственной ломке госаппарата и т. п. Но необходимо помнить, что если по Марксу–Энгельсу государство возникло вместе с возникновением классов, то отомрет оно также вместе с полным уничтожением классов.

«Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т. е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще. Мы не ждем пришествия такого общественного порядка, когда бы не соблюдался принцип подчинения меньшинства большинству. Но, стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения»[36].

Это и есть наша конечная цель. Этого мы добьемся, лишь продолжая упорную борьбу с капитализмом и внутри страны, и вне ее, укрепляя советское государство как крепость, как форпост мировой пролетарской революции.

Вот почему не нужно противопоставлять пролетарскую демократию, всемерное и всестороннее развитие советского государства, как государства типа коммуны, нынешнему твердому курсу пролетарской диктатуры на централизацию, на усиление его роли в области экономического переустройства страны, на подавление классового врага, а наоборот, ставить это во взаимозависимость, диалектическую взаимосвязь, как непременное условие для дальнейшего продвижения вперед.

Конечно, борьба за укрепление пролетарской государственности, борьба против тех, кто стремится к размагничиванию, ослаблению советского государства, не только не исключает, а предполагает одновременную жесточайшую борьбу с бюрократизмом и бюрократами, прикрывающими часто свой бюрократизм абстрактной идеализацией централизма со всеми теми отрицательными сторонами, которые этот централизм часто приносит, в особенности же при недостаточной культурности аппарата и при наличии – как Ленин не раз подчеркивал в нашем государственном аппарате старого, рутинного, дореволюционного бюрократизма и чиновничества. Вот почему в строительстве советского государства, в борьбе за силу и мощь пролетарской диктатуры мы должны бороться решительно с гипертрофией централизма, бороться за максимальное развитие самодеятельности миллионных масс, ибо советское государство черпает свою силу в активности, в творческой самодеятельности миллионных пролетарских и бедняцко-середняцких масс. У нас эти массы в отличие от буржуазных государств не просто участвуют в государственном управлении путем формального голосования за того или иного депутата, а путем действительного, повседневного активного участия в управлении страной. Без этого советское государство не справилось бы с теми гигантскими задачами, с которыми оно справлялось до сих пор, и тем более оно не справится с невиданными грандиозными задачами, разрешаемыми в период социалистической реконструкции народного хозяйства. Поэтому, когда находятся товарищи, которые говорят о государстве-коммуне, как о задаче далекого будущего, которую нам еще предстоит разрешить, то это свидетельствует лишь о том, что эти товарищи не понимают сущности государства-коммуны и сущности советского государства. В своей брошюре «Политическое завещание Ленина» т. Бухарин, например, заявляет, что от государства-коммуны «мы еще, к сожалению, очень и очень далеки»[37]. Мы уже сейчас строим государство-коммуну, у нас уже сейчас сотни тысяч и миллионы работников советов городских и сельских, сами советы облекаются целой сетью пролетарских общественных организаций, фактически также участвующих в управлении страной.

У нас наряду с постоянно действующим кадровым аппаратом государства растет все больше и больше сила общественного аппарата государства, состоящего из выборных людей. Производственные совещания, секции советов, делегатские женские собрания и т. п. – все это звенья единой цепи строительства государства-коммуны.

Было бы неправильно чересчур увлечься достигнутыми результатами и впасть в излишний оптимизм. Бюрократизм все еще давит, тормозит ростки нового. Партия пролетариата, советское государство, решительно борясь с этими элементами бюрократизма, ставят своей задачей на базе роста новой экономики, на базе культурной революции дальнейшее развитие достигнутых успехов в деле строительства советского государства, в деле укрепления основ государства-коммуны. Темп этого развития должен полностью соответствовать темпу экономического строительства. В ближайший период мы должны завершить орабочение государственного аппарата, развернуть подготовку новых кадров, в огромной степени усилить вовлечение миллионов трудящихся в управление страной, установить единую систему обновления, обеспечить переход от оплачиваемости чиновников к их выборности и сменяемости, к сочетанию производительного труда с управлением страной. Мы должны значительно ускорить выполнение той части программы нашей партии, где говорится:

«Ведя самую решительную борьбу с бюрократизмом, ВКП отстаивает для полного преодоления этого зла следующие меры: 1) Обязательное привлечение каждого члена совета к выполнению определенной работы по управлению государством. 2) Последовательную смену этих работ с тем, чтобы они постепенно охватывали все отрасли управления. 3) Постепенное вовлечение всего трудящегося населения поголовно в работу по управлению государством. Полное и всестороннее проведение всех этих мер, представляя собой дальнейший шаг по пути, на который вступила Парижская Коммуна, и упрощение функций управления при повышении культурного уровня трудящихся ведут к уничтожению государственной власти» (разрядка моя – Л. К.).

К отмиранию государства мы перейдем через использование до конца всех сил и рычагов пролетарского государства в целях полного уничтожения классов и построения коммунизма. Проникновение нашего государства во все области общественной жизни вызывает сопротивление наших врагов, а у либерально настроенных друзей вызывает иногда смущение. Но они не понимают коренной разницы между усилением роли государства в условиях буржуазной революции и в условиях пролетарской революции. В наших условиях, когда обладание пролетариатом средствами производства осуществляется через государство, когда ведется широчайшая работа по коллективизации сельского хозяйства, по индустриализации страны, когда задачи культурной революции ставятся в широком государственном размахе, государство уже начинает сливаться с пролетарской общественностью. При этом диалектика развития советского государства такова, что чем шире оно охватывает все стороны общественной жизни и переустройство экономики, чем больше усиливается его мощь, тем быстрее происходит процесс построения государства-коммуны, слияния аппаратов управления с управляемыми, центр тяжести переносится с управления людьми на управление вещами, на управление процессами социалистического производства.

На нынешнем этапе развития нашего советского государства, в условиях реконструктивного периода, когда старые идейные группировки буржуазные, социал-демократические, полуанархические, выступавшие всегда против идеи диктатуры пролетариата, оживляются для попыток свержения пролетарской диктатуры, или по крайней мере, в первую очередь стремятся к смягчению пролетарской диктатуры, к ослаблению роли пролетарского государства, мы своей политикой, своей практической работой должны еще раз разочаровать наших врагов. Мы идем не к ослаблению роли пролетарского государства, не к смягчению пролетарской диктатуры, не к ослаблению борьбы с классовым врагом, а к еще большему усилению роли пролетарского государства, к еще более решительной борьбе с классовым врагом.

Двенадцатилетний опыт строительства советского государства показал и нашим друзьям и злейшим врагам пролетариата, что историческая правда оказалась на стороне большевистской партии. Партия устами Ленина, на вопрос о том удержат ли большевики государственную власть, отвечала: да, не только удержим власть, но и построим с помощью этой власти социализм. В течение этих 12-ти лет от большевизма отстали люди, уставшие и потерявшие веру в пролетариат и его диктатуру. Люди, потерявшие веру в возможность построения социализма в нашей стране, присоединились к врагам пролетариата. А партия и пролетариат упорно и настойчиво идут вперед. Если мы добились значительных успехов, то только лишь потому, что партия сумела сочетать оружие критики с критикой – оружием, потому что она упорно боролась за укрепление диктатуры пролетариата не только на практике, но и в теории, отстаивая эту теорию в борьбе с идеологами буржуазии и с оппортунистами внутри самой партии.

И в нынешний период мы имеем безусловно отражение в нашей партии и в рядах пролетариата непролетарской мелкобуржуазной идеологии, по сути дела идущей также по линии борьбы не за усиление роли пролетарского государства, в особенности в области экономики, а за его ослабление.

Как марксисты, как ленинцы, мы должны бороться с носителями этих идей, независимо от их персональных качеств, тем более что в условиях НЭПа, в условиях усиления активности капиталистических элементов, в условиях обострения классовой борьбы и т. п. – эти идеи и идейки, эти настроения находят благоприятную почву для себя, особенно проявляясь в моменты усиления трудностей. Мы имели в собственных рядах подобные настроения в период Октябрьской революции, в период решительных боев за власть. Мы имели подобные настроения в период Брестского мира. Мы смели их в период Кронштадта. Мы имели и имеем эти настроения в период НЭПа, в период усиления трудностей, в связи с восстановительным периодом и особенно в связи с переходом от восстановительного периода к реконструктивному. Но носителем этих идей является в настоящее время правый уклон в нашей партии, который в вопросе о государстве пролетарской диктатуры выражается в стремлении к ослаблению этого государства.

Пролетарская диктатура не бесконечна. Отмирание государства есть длительный процесс. В нашем государстве уже заложены элементы этого отмирания. Но если находятся люди, которые в предвидении отмирания государства предлагают нам уже сейчас ослабить силу пролетарской диктатуры, ослабить ее напор на враждебные пролетариату классы и группы, то мы на это отвечаем: не ждите в ближайший период какого бы то ни было смягчения пролетарской диктатуры. Наоборот, на ближайший период лозунг партии: не смягчение, не размагничивание, а всемерное укрепление пролетарской диктатуры, укрепление ее во всех областях.

Примечания

[1] Настоящая статья представляет собою доклад тов. Кагановича, прочитанный им в Институте советского строительства и права Комм. Академии 4 ноября 1929 г.

[2] Малицкий, Советская конституция, 1924 г., с. 27-28

[3] Т. VII, ч. 1, с. 97.

[4] Т. XV, с. 419.

[5] «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса», книга 4-я, с. 248.

[6] «Правда» 18\I–29 г., № 15 (4149), В. И. Ленин, «Лекция о государстве», прочитанная 11\VII–1919 г. в Свердловском ун-те.

[7] Там же.

[8] «Письма», с. 54.

[9] Т. XIV, ч. 2, с. 316.

[10] Э. Бернштейн, Условия возможности социализма, с. 158 (разрядка наша – Л. К.)

[11] Г. В. Плеханов, т. XI, Кант против Канта или духовное завещание Берштейна

[12] «Ленинский сборник», II, с. 80, 81.

[13] «Л. Д. Троцкий о партии в 1904 г.» «Диктатура пролетариата», с. 200.

[14] «Ленинский сборник», III, изд. 2-е, с. 511.

[15] К. Маркс и Ф. Энгельс, Письма, с. 320.

[16] «Коммунист», апрель 1918 г., «Тезисы о текущем моменте», с. 8.

[17] Т. XV, c. 257.

[18] И. Сталин, Вопросы ленинизма, с. 22-23.

[19] Л. Троцкий, Литература и революция, с. 140.

[20] Н. Устрялов, Под знаком революции.

[21] «Логика революции», с. 97 и 101.

[22] Там же, с. 96.

[23] «Письма», с. 367.

[24] «Ленинский сборник», XI, с. 391.

[25] T. XVII, с. 412

[26] Н. Бухарин, Текущий момент и основы нашей политики, с. 15.

[27] Н. Бухарин, Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз, с. 56.

[28] Н. Бухарин, Текущий момент и основы нашей политики, с. 15.

[29] А. Айхенвальд, Советская экономика, изд. 1929 г., с. 274-275.

[30] Т. XVI, с. 153.

[31] Т. XVIII, ч. 2, с. 88-89.

[32] Т. XVIII, ч. 1, с. 243.

[33] «Государство и революция», т. XIV, ч. 2, с. 330.

[34] Там же, с. 348.

[35] См. XI «Ленинский сборник», заметки Ленина на «Экономику переходного периода».

[36] Т. XIV, ч. 2, с. 364.

[37] См. названную брошюру, с. 27.