НАШИ РАЗНОГЛАСИЯ В ВОЕННОМ ДЕЛЕ

Содержание:

I. Марксизм и военная наука (политика и техника) II. Политическое воспитание Красной армии (коммунизм и политическая пропаганда) III. Как вооружалась революция (РКП и Красная армия)

Вопросы строительства Красной армии вновь ставятся в порядок дня.

Двухлетний опыт проведения милиционной системы, переход к регулярному комплектованию с двухлетним сроком службы, начатая весной этого года широкая реорганизация Красной армии, – все это знаменует начало нового этапа в развитии вооруженных сил Союза ССР.

Но гораздо глубже и значительнее те изменения в составе Красной армии, которые отражают произошедшие за три года НЭПа изменения классов, их общественных отношений, их настроений и идеологии. С роспуском прошлых годов и с призывом контингента 1902 года Красная армия окрестьянилась.

Но и крестьянин, пришедший теперь в Красную армию, не тот, что прежде: трехлетней школы гражданской войны он не прошел, а прошел трехлетнюю школу НЭПа.

НЭП – двухсторонний процесс, одновременное противоречивое развитие социализма в городе, капитализма в деревне. Хозяйственные успехи городского социализма больше, чем рост деревенского капитализма. Но идеологические успехи кулака среди крестьян больше, чем успехи пролетария. Союз рабочих и крестьян в эпоху гражданской войны вовсе не означал усвоения крестьянством пролетарской идеологии. Кронштадтское восстание и повальное бегство из партии красноармейцев-крестьян в 1921 году показали, что союз рабочих и крестьян в гражданской войне скреплялся общностью врагов, а не общностью идеологии. Идеология у крестьянина оставалась старая, направленная в сторону кулака, который персонально выражает капиталистическую тенденцию развития крестьянского частнособственнического хозяйства. Вот почему идеологические успехи кулака превышают, обгоняют его хозяйственные успехи. Идеологическое влияние кулака в крестьянстве больше, чем это ему «полагается» по его экономической силе.

И контингент 1902 года, пришедший в этом году в Красную армию, не мог не отразить сдвигов и изменений, происшедших не только в крестьянском хозяйстве, но и в крестьянской идеологии.

Красная армия периода гражданской войны перестала существовать. На ее месте возникает Красная армия периода НЭПа. Такие глубокие изменения требуют пересмотра, оставшегося нам от периода гражданской войны, наследия. Вопросы, не имевшие в этот период политического значения, теперь таковое приобретают. Вопросы, бывшие третьестепенными, получают теперь первостепенное значение. Старые вопросы приходится по-новому ставить и по-новому решать.

Пересмотр наследия прошлого совпадает с попыткой учета опыта гражданской войны в целях дать пролетариату тех стран, где диктатура буржуазии еще не свергнута, возможность использовать его. Таким образом, с разных сторон и с неодинаковыми задачами начинается «переоценка ценностей».

I. Марксизм и военная наука (политика и техника)

Вопрос об отношении марксизма к военной науке, к военкому искусству, к военному делу, к военной истории возник вскоре после окончания гражданской войны. У красных командиров, переживших огромный опыт трехлетней гражданской войны, появилась сильнейшая потребность теоретически осмыслить этот опыт, не укладывавшийся в рамки той военной науки, которая была унаследована от царизма. С величайшей энергией они набросились на изучение марксизма и диалектики. В этом, несомненно, здоровом течении были с их стороны некоторые перегибы: новички в марксизме, они еще нетвердо ходили на «марксистских ногах» и делали ошибки в применении марксистского метода к военным вопросам.

Увлечение марксизмом вызвало в военных кругах обратную реакцию против марксизма, началась борьба по вопросу о применимости марксизма к военной науке и к военному делу, причем в общем сложилось такое деление: за марксизм – молодежь из краскомов, против марксизма – старые военспецы.

Против применения марксизма к военному делу выступил и т. Троцкий. (Подробно об этом рассказал т. Тухачевский на страницах «Красной Звезды», № 185, от 17 сентября 1924 г.).

На совещании военных делегатов XI съезда РКП, которое происходило 1-го апреля 1922 года, тов. Троцкий вопрос о марксизме ставил так:

«Разве уставы наши создавались марксистскими методами? В первый раз об этом слышу. Уставы резюмируют военный опыт. Но как же их свести воедино марксистским методом? Это – метод исторической, общественной науки... Военной «науки» нет и не было. Есть целый ряд наук, на которые опирается военное дело. Война не есть наука, война есть практическое искусство, уменье. Война есть «ремесло» для тех, которые правильно изучают военное дело. Превратиться в науку война не может по самой своей природе, как не может стать наукой архитектура, коммерция, ветеринарное дело и пр. То, что называют теорией войны или военной наукой, не есть совокупность законов, объясняющих объективные явления, а есть совокупность практических приемов, способов приспособления, сноровок, отвечающих определенной задаче – разбить врага... Каким образом можно приемы военного ремесла строить при помощи марксистского метода? Это то же самое, что строить при помощи марксизма теорию архитектуры или ветеринарный учебник [1]. Историю войны, как и историю архитектуры, можно написать с марксистской точки зрения, ибо история есть наука. Но иное дело так называемая теория войны, т. е. практическое руководство. При помощи марксистского метода можно облегчить себе в высокой мере общественно-политическую и международную ориентировку... Но при помощи марксизма нельзя построить полевой устав».

Вопрос поставлен тов. Троцким с полной ясностью и определенностью. Марксизм – для политики («для общественно-политической и международной ориентировки»), но не для военного дела, не для военного опыта, не для полевого устава. Военной науки нет, а потому к «теории войны, т. е. практическому руководству» марксизм отношения не имеет. К истории же войн доступ марксизму не воспрещается.

Между марксизмом и военной наукой, военным искусством, военным делом, военным опытом у тов. Троцкого – глубокая метафизическая пропасть. Что война, как общественное явление, как часть или сторона общественной жизни, марксизму «подведомственна», об этом тов. Троцкий как бы совершенно забывает. К прошлому «военному опыту» (история войн) он марксизм еще допустить готов, но к современному – ни в коем случае.

Тов. Троцкий неоднократно возвращался к вопросу об отношении марксизма к военному делу. Так, в предисловии к сборнику статей Энгельса о войне 1870–1871 гг. он писал:

«Беспощадно изгоняя из своего анализа всякие абстракции, рассматривая войну, как материальную цепь операций, анализируя каждую операцию с точки зрения наличных сил, средств и их применения, великий революционер поступает, как... военный специалист, т. е. как человек, который, уже в силу своего призвания или своей профессии, исходит из внутренних факторов военного дела. Недаром же статьи Энгельса приписывали тогдашним военным знаменитостям, вследствие чего и за самим Энгельсом укрепилось в близком кругу прозвище «генерала». Да, он подходил к военным вопросам, как «генерал», может быть, и со значительными пробелами в отдельных военных областях, и без необходимого военного стажа, но зато наделенный такою головою, какую можно найти на плечах не у всякого генерала».

Энгельс подходил к военному делу, как военный специалист, – подчеркивает тов. Троцкий. – Военный же специалист исходит из «внутренних факторов военного дела». Марксизму там нечего делать.

«Но где же, в таком случае, марксизм? – ставит вопрос и сам тов. Троцкий. – Можно сказать, что в этом-то он как раз – до известной степени – и состоит».

В чем это «в этом»? В отсутствии марксизма? Марксизм состоит «до известной степени» в отсутствии марксизма?

«Одна из основных философских марксистских предпосылок, – продолжает тов. Троцкий, – гласит, что истина всегда конкретна. Это значит, что нельзя военное дело и его вопросы растворять в социальных и политических категориях. Военное дело есть военное дело, и марксист, который хочет о нем судить, должен помнить, что и военная истина конкретна. Вот этому и учит книга Энгельса в первую голову. Но не только этому».

Что военная истина конкретна, – это бесспорно. Но ведь и политическая истина конкретна. А между тем несмотря на то, что политическая истина конкретна, или, вернее, именно потому, что политическая истина конкретна, марксизм к ней и применим. Никто не скажет, что вследствие конкретности политической истины марксизм по отношению к ней состоит «до известной степени» в отсутствии марксизма. Конкретность военной истины никак не может служить препятствием для применения к ней марксизма:

«Если нельзя, – продолжает тов. Троцкий, – военные вопросы растворять в общих политических вопросах, то столь же недопустимо отрывать первые от вторых».

Дважды тов. Троцкий повторяет, что «нельзя военное дело и его вопросы» (второй раз сказано «военные вопросы») «растворять в социальных и политических категориях» (второй раз сказано: «в общих политических вопросах»). О каких «военных вопросах» или «вопросах военного дела» идет речь у тов. Троцкого? О военно-социальных или военно-технических? По-видимому, о военно-технических. Ибо странно, очень странно звучало бы утверждение, что военно-социальные вопросы, которые потому и называются социальными, что составляют часть социальных вопросов, нельзя «растворять в социальных и политических категориях».

Итак, военно-технические вопросы нельзя растворять в общих политических вопросах. Но «столь же недопустимо, – по мнению тов. Троцкого, – отрывать первые (военно-технические) от вторых (общих политических)».

«Война, – продолжает тов. Троцкий, – как мы выше уже напоминали, есть продолжение политики особыми средствами. Эту глубоко диалектическую мысль формулировал «спец» Клаузевиц. Война есть продолжение политики: кто хочет понять «продолжение», тот должен уяснить себе, что ему предшествует. Но продолжение «другими средствами»: значит, недостаточно быть ориентированным в политике, чтобы тем самым уже правильно оценивать «другие средства войны».

Это только переложение другими словами тезиса о том, что марксизм не может научить плести лапти.

«Величайшее, ни с чем несравнимое преимущество Энгельса, – продолжает тов. Троцкий, – состояло в том, что, понимая глубоко самостоятельный характер военного дела (курсив мой) – с его внутренними техникой, структурой, методами, традициями и предрассудками, – он был в то же время величайшим знатоком той политики, которой военное дело, в последнем счете, подчинено».

Между марксизмом и военным делом у тов. Троцкого та же метафизическая пропасть, что и раньше. Для изучения военного дела не надо быть марксистом, для этого достаточно быть военным специалистом. Военное дело есть военное дело, военное дело имеет «глубоко самостоятельный характер», и т. д.

Но на этот раз тов. Троцкий чувствует, что тут что-то неладно, и потому торопится перебросить диалектический мостик через метафизическую пропасть. Недопустимо, – заявляет он, – отрывать военные (т. е. как мы видели уже, военно-технические) вопросы от политических, ибо война, ведь, есть продолжение политики.

Конечно, недопустимо. Но на голой декларации о недопустимости отрыва далеко не уедешь. Одной фразой о недопустимости отрыва из противоречия, в которое попал тов. Троцкий, не выпутаешься. У тов. Троцкого с одной стороны – «глубоко-самостоятельный характер военного дела» (очевидно, военно-технического дела, ибо с глубоко самостоятельном и независимом от марксизма характере военно-социального «дела» не может быть и речи), а с другой – «недопустимо отрывать» военно-технические вопросы от общих политических.

Как же выпутаться из этого противоречия? Да очень просто: отказаться от метафизического деления «вопросов» на две самостоятельные части, – политические вопросы и военные. Тов. Троцкий повторяет формулу Клаузевица: «война есть продолжение политики», но диалектического значения ее не усваивает. Если война есть продолжение политики, но другими средствами, то, значит, война есть политика, но проводимая другими средствами, «военное дело» есть продолжение «политического дела». Поэтому, с точки зрения марксистской диалектики, нет и не может быть раз навсегда данного, навеки застывшего, строго разграниченного деления «вопросов» на две группы, – политических и военных: каждый военный вопрос (в том числе и военно-технический) может, при известных условиях, стать политическим, и, наоборот, каждый политический вопрос может, при известных условиях, потребовать своего решения военными методами. Только при таком диалектическом подходе к делу устраняется противоречие между положением, что война есть продолжение политики, и принятым на практике и для практики условным подразделением вопросов на политические и военные.

В ноябре 1924 г. («Правда», № 250) тов. Троцкий снова возвращается к этому же вопросу, об отношении марксизма к военному делу, в предисловии ко 2-й части III тома «Как вооружалась революция». Вот что он пишет на этот раз:

«Наше время характеризуется прежде всего неустойчивостью социальных отношений, резкими политическими поворотами и потрясениями. Военное дело сочетается с политикой теснее и непосредственнее всего через гражданскую войну, которая нашей эпохой во всех странах мира поставлена в порядок дня. Серьезный военачальник нашего времени не может не быть политиком. Военное искусство сохраняет всю свою специфичность и – в этом смысле – самостоятельность; более того: оно чрезвычайно усложняется в связи с ростом многообразия и силы действия орудий современной военной техники и, следовательно, требует повышенного чисто военного знания и умения. А в то же время в войнах будущего военное дело будет более тесно и непосредственно, чем когда бы то ни было, сочетаться с революционной (или контрреволюционной) политикой (восстания, фашизм и пр., и пр.). Поэтому в воспитании нашего красного военачальника развитие способности к синтетической оценке сотрудничества и взаимодействия всех родов современного оружия должно идти рука об руку с усвоением правильной общественно-политической ориентировки, которая дается методом марксизма и проникает собой все предпосылки чисто-военного знания».

Все то же: с одной стороны, «военное искусство сохраняет всю свою специфичность и – в этом смысле (очевидно, в специфически-военном, техническом – С. Г) – самостоятельность», а с другой – «общественно-политическая ориентировка, которая дается марксизмом».

Не помогает делу и диалектический мостик, в виде брошенной в конце предисловия фразы о том, что «общественно-политическая ориентировка», «которая дается методом марксизма», «проникает собой предпосылки чисто военного знания». Это – одна из тех благоприличных и пустопорожних фраз, которые обычно выставляются в конце письма: остаюсь с совершенным уважением и почтением.

Остаюсь с совершенным уважением и почтением к марксизму, – вот единственный смысл этой фразы о «предпосылках чисто военной науки». В противном случае, если она и этого смысла лишена, то она вообще никакого смысла не имеет. В самом деле, что такое чисто военное знание? Скажем, фортификация, артиллерия – чисто военные знания или нет? Что же, их «предпосылки» – математика, баллистика, механика, сопротивление материалов проникнуты основанной на марксизме общественно-политической ориентировкой? Вздор. Или, может быть, речь идет о тактике? Предположим. Но и в этом случае получается не лучше. Каковы «предпосылки» тактики? Вот, что говорит на этот счет Энгельс в «Анти-Дюринге»:

«Вся организация и боевой метод (тактика – С. Г.) армии оказываются зависящими от материальных, т. е. экономических условий, от человеческого материала и от оружия, следовательно, от качества и количества населения и от техники».

«Предпосылки» тактики – качество и количество населения и техника. Теперь подумайте, что получается из формулы тов. Троцкого: основанная на марксизме общественно-политическая ориентировка проникает собой количество и качество населения и технику.

Хотел тов. Троцкий сказать что-то марксистское, а получилось у него, что основанная на марксизме общественно-политическая ориентировка проникает собой предпосылки... плетения лаптей. Безвыходная путаница.

Война ведется людьми, война составляет часть общественных явлений, часть жизни классового общества. Война ведется армиями, представляющими «военный слепок» с существующего строя общества. Уже этого достаточно, чтобы видеть, какое широчайшее применение имеет марксизм к вопросам войны. Нет ни единого вопроса, касающегося научной оценки социальной стороны войны, к которому марксизм не приходил бы с таким же правом, как к любому вопросу жизни общества. Марксизм дает ключ к пониманию общественной жизни, а следовательно, и той части жизни общества, которая называется войной.

«Но не об этом идет речь у тов. Троцкого, – раздаются нетерпеливые голоса. – Этой роли марксизма тов. Троцкий не отрицает. Он говорит об отношении марксизма к чисто военным вопросам, к военной технике».

Возможно, что применения марксизма к военно-социальным вопросам тов. Троцкий и не отрицает, хотя, странным образом, об этой важнейшей задаче совершенно умалчивает.

Что же касается чисто военных вопросов, – можно ли при помощи марксизма составить ветеринарный учебник, может ли марксизм научить плести лапти и можно ли при помощи марксизма построить полевой устав, – то самая постановка таких вопросов показывает, что автор их безнадежно запутался в тех самых силках софистики, схоластики, доктринерства и метафизики, которые сам же поставил против других.

При известных условиях каждый технический вопрос может стать предметом теоретической и политической оценки с точки зрения марксизма и классовых интересов пролетариата. Это бывает тогда, когда тот или иной «чисто» технический вопрос становится предметом теоретических и политических споров, теоретической и политической борьбы, борьбы партий, групп, фракций и т. п.

Попытаемся на нескольких примерах выяснить это.

Года три назад в «Военном Вестнике» велась длинная и бесплодная дискуссия о стрелковых доктринах. Спорящие разбились на две главные группы: «индивидуалисты» – сторонники индивидуального обучения с целью выработки из красноармейцев максимального числа превосходных стрелков, «артистов-стрелков», способных к индивидуальной стрельбе, и «коллективисты», высказывавшиеся против индивидуальной обработки стрелка и за обучение приемам коллективной стрельбы под руководством артистического огневого руководителя из комсостава. Обе стороны приводили солидные технические аргументы, но у обеих сторон была общая социальная предпосылка о каком-то абстрактном солдате, живущем вне времени и пространства. («Коллективисты» пытались подвести под свою доктрину «социальную» базу посредством ссылки на то, что коллективизм-де сродни коммунизму и прочее, но такой «социальный» подход ничего, кроме смеха, вызвать не может).

Обе стороны, и «индивидуалисты», и «коллективисты», делают одну и ту же идеалистическую ошибку, апеллируя к абстрактному солдату, – ошибку, которая осуждает все их дальнейшие споры на бесплодие. Это – очень часто встречающаяся в военном деле ошибка.

Тов. Троцкий также не чужд этой идеалистической ошибке. В брошюре «Единая военная доктрина и мнимо-военное доктринерство» (стр. 8–9) тов. Троцкий, правильно возражая против утверждения, что законы войны вечны, писал:

«Субъектом войны является человек, который имеет известные устойчивые анатомические и психические черты и вытекающие из них приемы и навыки. Человек действует в определенной и сравнительно устойчивой географической среде. Таким образом, во всех войнах, всех времен и народов были некоторые общие относительно устойчивые (но вовсе не абсолютные) черты. На их основе развивается историческое военное искусство. Его методы и приемы меняются так же, как и общественные условия, его определяющие (техника, классовое строение, форма государственной власти)».

Это – типичнейшая эклектическая теория, соединение марксизма с вульгарной, не раз уже марксизмом разоблаченной, идеалистической теорией, объясняющей общественные явления анатомическими и психическими чертами человека. К тому же и эклектика-то эта весьма трусливого свойства: «относительно устойчивые черты», которые оказываются общими для всех войн всех времен и народов, именно и суть абсолютные черты, которые тов. Троцким трусливо названы относительными. Эти относительно (т. е. абсолютно) устойчивые черты выводятся тов. Троцким из «известных (т. е. неизвестных, марксизму неизвестных) устойчивых (очевидно, относительно, т. е. для всех времен и для всех народов, т. е. абсолютно) анатомических и психических черт и вытекающих из них приемов и навыков». На основе относительно-абсолютных черт, общих для войн всех времен и всех народов, у тов. Троцкого «развивается историческое военное искусство». Вечные законы войны, изгнанные тов. Троцким через марксистскую дверь, благополучно возвращаются через идеалистическое окно. После всего этого для марксизма тут уже не остается места. И дальнейшая марксистская привеска относительно общественных условий, определяющих изменение методов и приемов военного искусства, играет роль лишь трусливого фигового листка, который должен прикрыть наготу всего этого идеалистического рассуждения.

Вернемся к стрелковым доктринам.

Этот технический спор не может быть разрешен без ответа на вопрос, куда, в каком направлении развиваются вооруженные силы СССР, а так как армия есть военный слепок с существующего строя, то, следовательно, на вопрос, куда, в каком направлении этот строй развивается. И здесь без марксизма не обойтись.

В каком же направлении развиваются вооруженные силы СССР?

Мы наметили путь развития наших вооруженных сил к милиционной системе. Каковы будут последствия милиционной системы, когда она разовьется настолько широко, что количество начнет переходить в качество? На этот счет у нас тоже есть определенный взгляд, не только теоретически обоснованный Энгельсом (солдат, который «умеет сам себе помочь», самодеятельный боец), но и практически проверенный, правда, на очень скудном опыте гражданской войны, показавшей нам первые зачаточные элементы самодеятельности красногвардейца и красноармейца, отмеченные даже нашими врагами. Если развитие наших вооруженных сил действительно пойдет таким путем – к самодеятельному солдату, то, ясно, что в споре между «индивидуалистами» и «коллективистами» по вопросу о стрелковых доктринах мы выскажемся за первых, так как развитие самодеятельности будущего бойца пролетарской армии даст возможность и сделает необходимым выработку из него артиста-стрелка.

Но все это – музыка будущего. А для настоящего периода развития наших вооруженных сил этот вопрос должен быть разрешен в пользу ‹коллективистов», ибо квалифицированный боец, умеющий сам себе помочь, еще не народился, а имеется налицо боец неквалифицированный, который без начальства ничего почти не умеет делать, не умеет в бою правильно выбирать стрелковые цели, устанавливать прицел и т. д., а потому постоянно нуждается в указке. При этом, понятно, сам указчик, огневой руководитель, должен быть мастером своего дела.

Вот пример того, как марксизм должен подходить к разрешению технического вопроса.

Возьмем другой пример. Сейчас в большой моде т. н. «групповая» тактика. Отделения разбиваются на мелкие группы (8–12 человек), каждая группа имеет легкое ружье-пулемет и получает значительную свободу действий. От группы требуется большая самодеятельность. Не представляет ли такая тактическая самодеятельность группы известную политическую опасность, особенно когда война будет вестись против революционной социалистической страны? Не будут ли группы, пользуясь своей независимостью, перебегать на сторону революционных войск? И не придется ли в таком случае от групповой тактики отказаться или изменить ее?

Не есть ли это политическая оценка тактического (т. е. военно-технического) вопроса?

Еще пример из того самого тома, который, по мнению тов. Троцкого, Энгельс писал в военспецовском мундире.

Энгельс разбирает прусскую систему отбывания воинской повинности:

«Провидение всегда на стороне больших батальонов, – вот каким образом, – пишет Энгельс, – Наполеон любил объяснять выигранные и проигранные битвы. Пруссия поступила по этому принципу. Она позаботилась обзавестись «большими батальонами». Когда в 1807 году Наполеон запретил ей иметь армию числом более 40.000 человек, она стала демобилизовать своих рекрутов после шестимесячного обучения и производить свежий набор, и в 1813 г. она была в состоянии дать полевую армию в 250.000 человек, в то время, как все ее население достигало четырех с половиной миллионов. Впоследствии этот же принцип краткосрочной действительной службы и долговременного пребывания в запасе был разработан полнее и, помимо этого, приведен в гармонию с необходимостью иметь абсолютную монархию. Людей оставляли на действительной военной службе от двух до трех лет не только для того, чтобы обучить военному делу, но и для того, чтобы приучить к безусловному повиновению. Вот в чем слабое место прусской системы. Она должна примирить две различных и, в конце концов, несовместимых цели. С одной стороны, она претендует на то, чтобы каждый физически здоровый человек был солдатом, на то, чтобы иметь постоянную армию, единственная цель которой стать школой, в которой граждане обучаются употреблению оружия, школой, являющейся ядром, вокруг которого они сосредоточиваются во время атаки извне. Эта система кажется чисто оборонительной. Но, с другой стороны, та же армия представляет собой вооруженную опору, главную поддержку квазиабсолютного правительства; для этой цели школа военного искусства для граждан должна, быть изменена в школу абсолютного подчинения начальникам, в школу роялистских чувств. Этого можно достичь только посредством длительной службы. Вот тут несовместимость становится очевидной. Оборонительная иностранная политика требует обучения большого числа людей в течение небольшого периода времени, так, чтобы иметь большое число солдат в запасе на случай нападения извне; внутренняя же политика требует обучения ограниченного числа людей в течение более длительного периода времени, так, чтобы иметь надежную армию в случае внутреннего восстания. Квазиабсолютная монархия избрала промежуточный путь. Она оставляла людей целые три года на действительной службе, и ограничивала число рекрутов согласно своим финансовым средствам. На самом деле не существовало всеобщей воинской повинности, она была заменена принудительным набором, единственным отличием которого от набора других стран является его большая суровость. Он стоит больше денег, требует большее число людей и оставляет их в запасе армии на более долгий срок, чем это делают в других государствах. И в то же время то, что первоначально было народом, вооруженным для самозащиты, превращается теперь в послушную армию, готовую для нападения, в орудие политики правительства».

Как видите, Энгельс здесь вопрос «технический» (о сроках службы) по-марксистски связывает с внутренней и внешней политикой.

Можно подойти к этому вопросу и технически (что Энгельс дальше и делает): обсудить преимущества длинных и коротких сроков службы и пребывания в резерве для боевой подготовки солдата, разобрать методы обучения при длинных и коротких сроках службы, и т. д. Но все это допустимо лишь на основе предварительной политической оценки. Марксизм иначе не может действовать, он в первую очередь должен рассмотреть вопрос со стороны политической, ибо «война есть продолжение политики».

Могут сказать, что при технической оценке и разработке вопроса марксизм неуместен. Ну, конечно, неуместен. Ветеринарии и плетению лаптей марксизм обучать не может. Но из этого вовсе не вытекает, что можно все вопросы разделить на две категории, как это делает тов. Троцкий: одни – по марксистскому «ведомству», другие – по военному. Наоборот, один и тот же вопрос оценивается и с марксистской (теоретической), и с политической (практической), и с военспецовской (технической) стороны. При этом на практике сплошь и рядом происходит смешение этих оценок, а частенько случается, что техническая оценка (спецовская) становится в противоречие с политической (классовой).

Связь между политикой и техникой, влияние техники на политику и политику на технику – это марксистская азбука. «Введение огнестрельного оружия, – говорит Энгельс в «Анти-Дюринге», – повлияло революционизирующим образом не только на самое ведение войны, но и на политические отношения господствующих и угнетенных классов». Техника изменила политику.

Но и обратно, политика «изменяет» технику. Империалистическая политика создала свое специфическое военное орудие против колоний в виде бронированных крейсеров и сверхдредноутов, а теперь спешно строит воздушные дредноуты. Сверхдредноут и цеппелин (техника) так же отражают определенные общественные отношения (отношения между угнетающими и угнетенными нациями), как тяжелые рыцарские латы – средневековый строй.

Возьмем еще один, последний пример из Энгельса.

Вот, что писал Энгельс по поводу русской армии в 1852 г.:

«Русские по самой природе их армии приспособлены к военной системе, которая близко подходит к современной. Их армия состоит, главным образом, из массивной полуварварской, тяжелой на подъем пехоты и многочисленной легкой, также полуварварской, нерегулярной кавалерии. Русские в решительных случаях в больших сражениях никогда не применяли другой тактики, кроме массовой. Суворов понимал это еще при штурме Измаила и Очакова. Подвижность не является характерным признаком русской армии, но отсутствие ее возмещается обилием нерегулярной кавалерии, которая окружает армию со всех сторон и маскирует ее движения. Именно эта тяжелая массивность русской армии делает ее великолепно приспособленной к тому, чтобы быть ядром и спинным хребтом коалиционной армии, которая всегда отличается большей неповоротливостью, чем национальные армии. Эту роль русские великолепно выполняли в 1813–1814 гг., и в кампании указанных лет не было ни одного плана сражения, в котором бы на долю глубоких и густых русских колонн не отводилось решающего значения» («Перспективы войны Франции против Священного Союза»).

Итак, тактику русской армии Энгельс объяснял полуварварским характером русской пехоты и русской кавалерии, который, в свою очередь, зависел от крепостного строя и от крепостной крестьянской общины. Выходит, что марксизм, который дает ключ к пониманию общественных явлений, дает вместе с тем ключ и к пониманию тактики (т. е. полевого устава). И не только к пониманию прошлых уставов, как, по-видимому, склонен думать тов. Троцкий, считающий, что историю военного искусства (т. е. историю стратегических и тактических приемов ведения войны) можно написать при помощи марксизма, но и к современным уставам.

Вот если бы, пользуясь методом Энгельса, рассмотреть изменения, происшедшие в русском крестьянстве после освобождения от крепостничества, и влияние этих изменений на тактику русской армии, если бы изучить влияние тех изменений, которые сейчас происходят в крестьянстве, на тактику пехоты и кавалерии (одновременно, понятно, принимая во внимание изменения, происшедшие в вооружении армии), то такое изучение, при котором без марксизма шагу нельзя было бы сделать, могло бы дать указания, куда развивается наша тактика и в какую сторону нам следует уставы менять. (Добавим, что в данный переходный период жизни Красной армии эта задача представляет чрезвычайные, почти непреодолимые трудности. Позже, когда на почве хозяйственной смычки вырастет смычка военная, задача будет гораздо проще).

Не напрасно ли тов. Троцкий похвалялся, что он впервые слышит о том, что уставы можно составлять при помощи марксистских методов? Посмотрим, удастся ли ему обойтись без марксистских методов при составлении устава гражданской войны?

Иногда тов. Троцкий бродит вокруг правильной марксистской постановки вопроса, но ухватить ее по своей метафизической природе никак не может. Так, в брошюре «Вопросы гражданской войны» он пишет: «Нельзя мерить политику военным аршином, но и военное дело нельзя мерить одним лишь политическим аршином». Как известно, когда двое говорят одно и то же, то это не одно и то же. Посмотрите, как расшифровывает эту полумарксистскую формулу тов. Троцкий, иллюстрируя ее примером времени. «В подготовительный (к вооруженному восстанию) период, – пишет он, – мы измеряем время политическим аршином, т. е. годами, месяцами, неделями. В период вооруженного восстания мы измеряем время часами и днями».

Пример не соответствует общей формуле. Из примера вытекает такая формула: для политики один аршин времени, для восстания – другой. То же отделение политики и военного дела, что и раньше. От такой сбивчивой формулы до марксистского аршина еще очень далеко.

Вопрос об отношении между наукой и искусством поставлен тов. Троцким также метафизически.

Возьмите пример с архитектурой, на который пытается опереться тов. Троцкий. Постройка сводов и мостов в течение многих столетий была искусством, т. е. производилась по выведенным из опыта приблизительным правилам, причем мастера, искусники, которые эти правила подметили, и сами не могли определить, почему свод должен иметь такую-то кривизну, а не иную. Так продолжалось до появления высшей математики, которая дала точные формулы кривых сводов и мостов и сделала возможным, в связи с развитием механики, производить математически точный расчет давления на единицу площади. С этого момента постройка мостов и сводов чрезвычайно упростилась, перестала быть искусством, стала наукой. Современный инженер берет справочную книжку Хютте и находит в ней все научные формулы, необходимые для его расчетов. Более того: развитие математики дало возможность вычислять такие кривые, которые прежним искусникам были совершенно недоступны. Таким образом создана была база для нового искусства.

Возьмем еще пример, более близкий к военному делу, – стрелковое искусство. До изобретения прицельной рамки, которое стало возможным лишь благодаря развитию баллистики, изучившей полет пули, стрелковое искусство было труднее, чем теперь. Прицельная рамка дает возможность механически устанавливать прицел на различные расстояния, вследствие чего искусство стрельбы упростилось, стрельба механизировалась, стала более «научной». Но осталось еще достаточное количество элементов, которые не могут быть полностью учтены наукой и требуют от стрелка известных навыков, т. е. известного искусства.

Между наукой и искусством нет той метафизической границы, которую пытается установить тов. Троцкий. Наука развивается за счет искусства, искусство основывается на завоеваниях науки и этот процесс бесконечен.

Не наука, а искусство, – так может говорить только метафизик. Наука есть «продолжение» искусства, в свою очередь, искусство становится «продолжением» науки. Всякое искусство более или менее «научно», всякая наука не настолько «научна», чтобы обойтись без дополнения искусством. То, что В «рассмотрении» является законом, в действии становится правилом. Что в науке закон, то в искусстве правило.

Разрыв между наукой и искусством – это разрыв между прошлым и настоящим, между теорией и практикой. Такой разрыв противен духу марксизма.

Вопрос об отношении между марксизмом и военной наукой не был бы исчерпан, если бы мы не разобрали позиции тов. Троцкого по этому вопросу, на которой он стоял в 1919 г.

В журнале «Военное Дело» (23 февраля 1919 г.) была помещена речь тов. Троцкого на совещании редакторов и сотрудников военных изданий по вопросу о том, какой журнал нужен Красной армии. Речь эта – лучшее из всего, что входит в четыре вышедших книги «Как вооружалась революция». Она представляет блестящую «распеканцию» [2], направленную против «господ педантов от военной псевдонауки». (По части «распеканций» тов. Троцкий – непревзойденный мастер). Начинается она таким заявлением: «К военной науке, поскольку она заслуживает этого имени, т. е. поскольку, она обобщает накопленный военный опыт, я отношусь с достаточным уважением». (Отметим в скобках, что это было до упразднения тов. Троцким военной науки, и что до этого злосчастного для военной науки дня тов. Троцкий неоднократно выражал свое уважение к ней). «Нужно только, – продолжает тов. Троцкий, – чтобы это была действительная военная наука, и чтобы журнал, претендующий на наименование военно-научного, действительно выполнял свою задачу, т. е. проверял старые выводы военной науки на нынешнем опыте, в нынешней социальной среде и исторической обстановке. В «Военном Деле» этого нет, или почти нет. Господа писатели пытаются говорить вневременным языком и излагать какие-то вневременные истины». Тов. Троцкий громит затем старых спецов за их отрыв от жизни Красной армии и настаивает на необходимости внутренней, идейной органической связи журнала с армией. «Возьмем вопрос о социальном составе нашей армии, – продолжает он. – Мы ее строим на классовой основе. Этот вопрос подвергнут ли был обследованию с точки зрения военного дела? Ни разу. Или, может быть, этот вопрос с военной точки зрения безразличен? Но глядите: на Украине Скоропадский сделал другую попытку построения армии на классовом принципе. Он мобилизовал хлеборобов, имеющих не менее 25 десятин земли. Мы имели, наконец, попытку учредиловцев построить «народную» армию на внеклассовой основе. Эти попытки рассыпались прахом. Стало быть, мы живем в эпоху, когда классовый принцип построения армии навязывается сам собой. Какой отсюда вывод для военного дела, для формирования, для воспитания, для тактики? Какие практические боевые последствия?» (курсив мой – С. Г.)

Здесь тов. Троцкий сумел подойти к вопросу, как марксист, сумел увязать политику и технику (классовый принцип построения армии с тактикой), сумел один и тот же вопрос поставить и как политический, и как технический.

Жаль только, что по-марксистски тов. Троцкий говорит очень редко и случайно, а в подавляющем большинстве случаев ограничивается повторением марксистских и большевистских формул, без проникновения в их действительный смысл и без учета всех выводов, из этих формул вытекающих. Тов. Троцкий «подгоняет» эти формулы под троцкизм. Вот почему у него получается «троцкизированный» марксизм и ленинизм.

И жаль, что тов. Троцкий в апреле 1922 г., когда он говорил с коммунистами, сжег все, чему поклонялся в феврале 1919 г., когда вел беседу со спецами.

Метафизический отрыв марксизма от военного дела, политики от военной техники – не новость в нашей партии.

В 1905 году мы спорили с меньшевиками о вооруженном восстании, к которому у них не было ни малейшего аппетита. Не имея мужества открыто выступить против лозунга вооруженного восстания (уж больно не по-марксистски вышло бы, а марксистскую совесть они тогда еще не совсем потеряли), они на деле применяли всевозможные способы для того, чтобы не допустить пропаганды и агитации за этот лозунг. Вскоре после 9-го января 1905 г. они на требование со стороны питерских рабочих выдать им оружие ответили: не оружием вам надо вооружаться, а страстным стремлением к самовооружению. «Разрыв» между политикой и военным делом (вооруженным восстанием) у них получился полный: не понимали того, что вооруженное восстание есть продолжение политики, но только другими средствами и что никаким иным путем, без этих средств (без техники, к которой они относились с великолепным презрением) политика победить не может.

Спорили мы по вопросу о политике и технике и с отзовистами в 1908–1909 гг. Отзовисты совершенно не поняли, что революционной ситуации в 1909 г. уже не было и продолжали на мелкобуржуазный лад возиться с вопросами вооруженного восстания в расчете на то, что вот вспыхнет вновь восстание, и они выскочат из подполья в готовом для вооруженных действий виде.

У меньшевиков пропадала одна половина формулы (была политика, не было восстания), у отзовистов – другая (было восстание, не было политики). С этой стороны отзовизм был меньшевизмом наизнанку. Оба течения имели общую подоплеку: неумение увязать политику с техникой, разрыв между политикой и техникой.

Левые коммунисты возродили меньшевистское презрение к технике. «Зачем нам регулярная армия? – говорили они. – Регулярная армия и революционная война – понятия, исключающие одно другое». Отказ от такого могучего технического средства, как регулярная армия, был равносилен полному отказу от техники. И тут перед нами тот же разрыв между политикой (революционная война) и техникой (регулярная армия).

Но имеет ли какое-нибудь политическое значение этот вопрос теперь? Надо ли его теперь обсуждать?

Мы уже сказали, что тов. Троцкий применения марксизма в области военно-социальных вопросов, может быть, и не отрицает, но об этой важнейшей задаче систематически умалчивает. Несколько раз он говорил и писал об отношении между марксизмом и военным делом и ни разу не удосужился поставить вопрос об облегчении марксизму доступа в область военно-социальных вопросов. Именно об этом надо было прежде всего подумать и позаботиться. Марксистов среди наших знатоков военного дела очень мало. Наши военно-учебные заведения, наши военные журналы полны старыми спецами, которые, если даже они не враждебны марксизму, если они даже настроены к нему дружелюбно [3], то неспособны понять его и продолжают излагать те антимарксистские взгляды, которые стали их второй натурой. Загляните в любую книжку военного журнала, – и вы там обязательно наткнетесь на антимарксистские взгляды. То вам по вопросу о принципах организации армии преподнесут тектологию Богданова, то по вопросу о методах военной науки нагородят идеалистическую ахинею, то начнут разводить буржуазно-либеральные теории о «народном» характере армии. Вам будут доказывать, что война вечна, была, есть и будет, вас начнут уверять, что законы психологии толпы вечны и одинаковы для всех времен и общественных строев, и на основании этих вечных законов в пару часов сфабрикуют науку, именуемую военной психологией. А какая безграничная идеалистическая путаница господствует в истории военного искусства в связи с попытками вывести все методы и способы войны из свойств человека, человека вообще, вне времени, вне пространства, вне общества, вне классов! Веками накопившийся хлам софистики, схоластики, доктринерства, метафизики, идеализма, всегда пускавшийся в ход против марксизма, нашел себе приют в наших военных журналах. И марксизму тут предстоит еще огромная работа.

На эту важнейшую задачу тов. Троцкий внимания не обращает, он сосредоточил все свои силы на том, чтобы марксизм «не пущать» к ветеринарии и к лаптям. Он хвалит Энгельса за то, что тот свои военные статьи писал, якобы, сложив марксизм в ящик письменного стола и облачившись в генеральский мундир, но молчит о тех статьях Энгельса (хотя бы в том же томе), в которых Энгельс дает блестящие образцы применения марксизма к военно-техническим вопросам.

Посмотрите, как ставят вопрос о марксизме спецы (редакционная статья в журн. «Военное Обозрение», декабрь 1921 г., Ленинград):

«Не стремиться насильственно (!) создать систематизацию особенностей военного искусства в условиях классовой борьбы на базе теории революционного марксизма, таков основной тезис редакции. Умные речи приятно и слышать. «Военное искусство, – продолжает редакция, едино, интернационально (вот мы как! Мы тоже за интернационализм!), как арифметика, и давным-давно систематизировано... Далеко не все стороны военного дела, особенно в своей прикладной технической части, приличествует (ну, еще бы!) обволакивать идеями марксизма. Эти последние, по существу, должны быть руководителями, главным образом, в области высшей военной политики и стратегии, не спускаясь ниже, в военную технику (неприлично марксизму заниматься «низкими» делами)... На одной стороне (на стороне Красной армии) – прочная государственная организация, на другой (у белых) – беспочвенная и шаткая импровизация; следовательно, на одной стороне – государственное начало, на другой – бунт. Гражданская война, уподобляемая подавлению бунта, и не могла дать много».

Умри, Денис, лучшего ты не напишешь.

Поистине этот документ должен был бы стать манифестом всех противников применения марксизма к военному делу.

За борьбой между старыми спецами и краскомами по вопросу о марксизме [4] скрываются определенные политические, т. е. классовые тенденции. В этом для марксиста-ленинца ни на минуту не может быть сомнения.

Но этим далеко не исчерпывается политическая сторона вопроса. При тех изменениях в составе Красной армии, о которых мы уже говорили, политическое значение совершаемой тов. Троцким теоретической ошибки [5] возрастает в огромной степени. Невозможно вести правильную военную политику и производить правильную политическую оценку организационных и технических вопросов без правильной теории, т. е. без марксизма.

Неверная теория – фундамент неверной практики. Кто отрывает марксизм от военного дела в теории, тот будет отрывать его и на практике, – и в вопросах политического воспитания красноармейца, и в вопросах организации армии.

II. Политическое воспитание Красной армии (коммунизм и политическая пропаганда)

На совещании военных делегатов XI съезда РКП(б) были приняты по докладу тов. Рабичева «тезисы о военной пропаганде». Тезисы эти были сформулированы тов. Троцким на основе происходившей на совещании дискуссии и, в частности, на основе предложений тов. Рабичева («Политработник», 1922 г., № 4-5). Таким образом, у нас есть все основания считать, что эти тезисы совпадают со взглядами тов. Троцкого, что подтверждается многочисленными его выступлениями как до, так и после появления тезисов.

По поводу этих тезисов необходимо, прежде всего, подчеркнуть, что вот уже более 3-х лет, как они являются отправным пунктом всей политработы в Красной армии: о них написано много статей, их часто цитируют, на них ссылаются, их подтверждают (в частности 3-е всесоюзное совещание военных политработников вновь подтвердило их). Таким образом, перед нами основной документ, определявший еще совсем недавно направление политработы в Красной армии. Вот почему необходим его тщательный анализ.

Начинаются тезисы с определения того, что такое военная пропаганда.

«Задача военной пропаганды, – говорится в тезисах, – пробудить в молодом красноармейце интерес к военному делу и стремление стать хорошим бойцом не за страх, а за совесть». Мы предпочли бы другое более краткое и более точное определение: «Задача военной пропаганды в Красной армии – распространение среди красноармейцев военных знаний». Но по существу дела разницы здесь нет.

«Для этого, – говорится в тезисах непосредственно вслед за определением военной пропаганды, – нужно, чтобы он (красноармеец), прежде всего, знал, почему и зачем его мобилизовали. Объяснять это надо, исходя не из теории борьбы классов, а из конкретной политической обстановки сегодняшнего дня: кто нам угрожает, откуда и почему».

Странная постановка вопроса! Как можно противопоставлять теорию классовой борьбы конкретной политической обстановке сегодняшнего дня (исходя не из теории борьбы классов, а...). Как может политработник (коммунист-марксист, знающий теорию классовой борьбы) не «исходить» из теории борьбы классов при объяснении конкретной политической обстановки, безразлично сегодняшнего или завтрашнего дня или «дня», который был год-два-пять-десять лет назад? Из чего другого, как не из теории классовой борьбы может «исходить», коммунист в объяснении политических явлений и событий? Разве можно объяснить молодому красноармейцу, почему и зачем его мобилизовали, какие враги нам угрожают, откуда и почему, не говоря ему о польских панах, о французских капиталистах, о румынских боярах, об их ненависти к рабоче-крестьянскому СССР, об их стремлении восстановить власть русских помещиков и буржуев и т. д.? Да тут что ни слово, то класс, классовая борьба, теория и практика классовой борьбы.

Из чего же иного исходить? Не говорить ли красноармейцу, что «поляк», «румын», «француз» хотят против нас воевать? Есть и такое объяснение, но с коммунизмом оно ничего общего не имеет. Может быть, такое объяснение пробудило бы у красноармейца-крестьянина, не избавившегося еще от привитого крестьянину при царизме национализма и шовинизма, больший интерес к военному делу и большее стремление стать хорошим бойцом не за страх, а за совесть. (Это вероятно, это возможно). Но мы, коммунисты, марксисты, ленинцы, большевики так вопроса ставить не можем. Никаких иных войн, кроме классовых, русский пролетариат не вел и не будет вести. Теория классовой борьбы дает ключ к объяснению войн и династических, и торговых, и национальных, и империалистических, в конечном счете, через промежуточные факторы, сводя все войны к классовому строению общества. В классовых же войнах никаких таких промежуточных факторов между теорией классовой борьбы и одним из видов классовой борьбы (классовыми войнами) нет. Поэтому при объяснении классовых войн без теории классовой борьбы шагу не ступишь.

Может быть, это оговорка, описка? Может быть, хотели попросту сказать, что не следует начинать политработу с теоретических лекций по марксизму и, в частности, по теории классовой борьбы? Тогда так именно и следовало сказать, а не путать, не мудрствовать, не углублять.

Но, если даже это – оговорка (намек на это имеется в п. 4 тезисов), то во всяком случае для марксиста-ленинца такая оговорка абсолютно недопустима. Это – во-первых. А во-вторых, оговорка эта не случайная. В п. 4 тезисов, который мы только что упоминали, говорится: «Красноармеец – не слушатель курсов о классовой борьбе (бедный Христофор Колумб, у тебя отбивают хлеб), а молодой гражданин, который собирается воевать». (За кого воевать? За какой класс? За какие политические цели? И можно ли противопоставлять политические цели войны теории классовой борьбы?). Опять странное противопоставление теории классовой борьбы, но уже не «текущему моменту», а боевой подготовке красноармейца, противопоставление политической пропаганды военной пропаганде. Это противопоставление уже не случайное. Это, можно сказать, лейтмотив всей «музыки», носящей название «тезисов о военной пропаганде». В п. 6 тезисов это противопоставление политики технике (политической пропаганды военно-технической) повторено в новой форме. Там говорится: «не разбрасываться политически и теоретически, не зарываться, не залетать ввысь, а (опять!) готовить сплоченное, сознательное (? позднее будет видно, почему здесь стоит вопросительный знак) отделение, взвод, роту, батальон, полк». Хотят как будто сказать политработнику: говори ясно и просто, бери материал из того, что поближе красноармейцу, но сами-то эту мысль просто выразить никак не могут. Хотят одного, а получается нечто совсем, совсем иное. Получается противопоставление политики технике, для нас не неожиданное после ознакомления с неудачным плаванием тов. Троцкого по морям теории.

Злоключения политической пропаганды (политработы) на этом далеко еще не кончаются. В п. 7 она оказывается противопоставленной уже не только военной пропаганде, но и культурно-просветительной работе. Так как этот пункт центральный пункт всех тезисов, то приводим его полностью.

«Главный недочет нашей пропаганды состоит в том, что мы видим в красноармейце только объект для пропаганды, забывая о том, что молодой крестьянин и рабочий месяцами и годами живет в своей части, в казарме, которая охватила его со всех сторон. Такой подход есть остаток прошлого, когда нам приходилось вести свою революционную работу во вражеской казарме или на капиталистической фабрике. Тогда вся задача сводилась к тому, чтобы дать рабочему или солдату революционное обобщение, т. е. ответы на те основные вопросы, которые замалчивались и подавлялись обществом и государством. Мы все еще не научились понимать, что теперь мы должны дать красноармейцу ответ и на другие его потребности и запросы, если не хотим, чтобы он искал ответа у наших врагов. У красноармейца есть потребность пошутить и посмеяться, поиграть фантазией, поупражнять дух соревнования, получить эстетические впечатления, хотя бы и самые простые. Он не просто объект для пропаганды, а живое молодое существо с разнообразными, хотя и простейшими, духовными потребностями. Мы очень разбрасываемся политически и теоретически и в то же время игнорируем красноармейца психологически».

Опять та же история: «Мы очень разбрасываемся политически и теоретически и (это «и» стоит хорошего «а») в то же время игнорируем красноармейца психологически», т. е. не даем ему в достаточной мере культурно-просветительных развлечений. Куда ни кинь, все клин. Несчастная политработа! Как бедная родственница, она всюду мешает, ей нигде нет места.

Пункт 9 тезисов является новым этапом на многострадальном пути политработы в Красной армии: «Политработа в Красной армии, – гласит этот пункт, – вырастает из военной пропаганды». Чем дальше в лес, тем больше... путаницы. И тем хуже становится положение политработы. Из бедной родственницы она в п. 9 уже превратилась в батрачку, находящуюся на услужении у военной пропаганды. Субординация и дисциплина в армии тяжелые, и потому мы нисколько не удивимся, что, после соответствующей военной обработки, политработа в п. 17 уже держит себя тише воды, ниже травы. «Военная пропаганда, – вещает этот пункт – ведет к слиянию чисто политической работы с чисто военной».

После всего, что мы видели и слышали на протяжении тезисов, мы без труда догадаемся, что такое слияние равносильно поглощению почти без остатка [6]. Политработа оттеснена на задний план и подчинена задачам военной пропаганды и культурно-просветительной работы.

Что именно таков смысл этих тезисов, что именно в эту сторону они гнули, видно из тех откликов, которые они нашли в военно-политической печати и на совещаниях военных политработников. Идеи, положенные в их основу, носились в воздухе еще до совещания военных делегатов.

В течение 1921 г. армия демобилизовывалась, сокращалась, перестраивалась и в силу этого находилась в неустановившемся, беспорядочном состоянии. При этом обнаружились бесчисленные, мелкие и мельчайшие дефекты, которые, казалось, нетрудно было устранить и которые поэтому были особенно досадными. Пока воевали, этих прорех не замечали, думали и заботились о главном, о победе. А когда война кончилась, да огляделись и увидали, сколько всяких неустройств кругом, то истосковались по порядку и бросились чинить в первую очередь наиболее досадные и раздражающие, мелкие прорехи. «Внимание мелочам», таков был лозунг дня. Этими мелочами так увлеклись, что возникла своеобразная «теория малых дел», заслонившая большие дела и нашедшая свое отражение в «тезисах о военной пропаганде».

Основателем этого течения с полным правом может считаться тов. Троцкий. Летом 1921 г. он выбросил лозунг: «смазывай сапоги» и этим заложил первый камень под тезисы и содержащуюся в них теорию.

Лозунг «смазывай сапоги» был, как и полагается, «углублен» и «обобщен» в приказе № 254 (5 авг. 1921 г.), где насчет смазки сапог говорилось так: «Политическое воспитание красноармейца должно начинаться с правильной смазки сапог и заканчиваться самым высоким вопросом Коммунистического Интернационала».

Вы видите, что в приказе № 254 уже содержится зародыш основной формулы будущих тезисов: «Политработа в Красной армии вырастает из военной пропаганды».

20-го октября 1921 г. на съезде политпросветов тов. Троцкий провозглашает, что «устав есть важнейшая часть политико-просветительной работы» (политическая пропаганда вырастает из военной пропаганды).

Тов. Лузгин, по многим данным, еще до появления тезисов, во уже в 1922 г. пишет в журнале «Революция и Война»:

«У нас существует весьма сильная тенденция считать политпросветработу в Красной армии самодовлеющей (курсив – тов. Лузгина), а отнюдь не подчиненной» (курсив мой – С. Г.).

«Политика» (т. е. участие Красной армии в политической жизни, обрывающееся в случае войны), – продолжает тов. Лузгин, – подчинена войне. Следует пересмотреть всю политпросвет работу с точки зрения ее военного эффекта, иными словами, сделать ее более близкой к задачам военного воспитания – подчинить (курсив мой – С. Г.) ее этим задачам на практике... элемент политического служит целям военного». И, наконец, «тройственность, воспитательной работы в рядах армии (политическая, просветительная и военная), превратившись предварительно в двойственность (политпросветительная и военная), приходит таким образом к столь давно требуемому жизнью единству» (читай: «поглощению политработы военной пропагандой»).

На XI съезде РКП тов. Троцкий в своем докладе заявляет: «Надо в казарме исходить из того, что крестьянин стал солдатом».

А при царе в казарме не исходили из того, что крестьянин стал солдатом? А во Франции, Италии, Германии из этого не исходят? «Зачем? Почему? – спрашивал тов. Троцкий. – Это – основной факт, это – новая эпоха в его жизни, и с этого надо начать, а не с того, чтобы стремиться 19–20-летнего крестьянина превратить в идеального коммуниста (? У нас был только один идеальный коммунист – Ленин. – С. Г.) по отвлеченной идеальной программе». «Отвлеченная идеальная программа», «идеальный коммунист», «из 19–20-летнего крестьянина», – все та же музыка на мотив: «не теория классовой борьбы, а...». (Кстати, как нам быть с Комсомолом, где сейчас собраны сотни тысяч еще более молодых крестьян? Там-то разрешается молодого крестьянина обучать коммунизму?).

Тов. Рафес жаловался на совещании военных делегатов XI съезда РКП (апрель 1922 г.) на то, что «пытаются красноармейца превратить в объект, в который будут вдалбливать систематизированную теорию классовой борьбы, коммунистическую словесность» [7], а в сентябре того же года на всероссийском совещании по агитработе в Красной армии и флоте предрекал, что «вся политработа будет военной пропагандой» («военная пропаганда ведет к слиянию чисто-политической работы с чисто военной»).

В результате всего этого похода на «коммунистическую словесность», вопрос о целях и задачах политработы в армии неслыханно запутался и увяз в схоластической трясине.

Лучше всех, ярче всех, короче всех выразил эту схоластическую неразбериху тот же тов. Рафес. «Кого должны мы воспитывать, – в отчаянии спрашивал он на всероссийском совещании по агитработе в Красной армии и флоте, – воина или гражданина, воина-гражданина или гражданина-воина?».

С тех пор, как тов. Рафес поставил этот мудреный, «заковыристый» вопрос, т. е. с сентября 1922 г., т. е. вот уже более двух лет, военные политработники так и не могут от него отвязаться, топчутся на месте вокруг него и диспутируют его на разные лады.

Вопрос о политработе, об отношении между политчасом и политпросветчасом [8]  стал предметом дискуссии в начале 1924 г. в разных округах. Спор шел по вопросу о том, нужно ли сливать политчас и политпросветчас. Несколько голосов раздавалось за слияние, т. е. растворение политработы в культпросветработе. Впрочем, и те, кто высказывался против слияния, приводили такие аргументы, которые показывали, что разница между политчасом и политпросветчасом на практике совершенно стирается, понятно, в ущерб политвоспитанию.

Так, совещание политпросветработников артиллерии 15 дивизии заявило, что «как политчас, так и политпросветчас, как политрук, так и школьный работник, делают одно дело, дело повышения культурного, а следовательно, и политического уровня красноармейцев» («Красная Рота» 1924 г., № 35). Это «следовательно» поистине великолепно. Точно подъем культурного уровня не может быть базой и кулацкой, и пролетарской политики.

Тов. Пермский («Пути политчаса», «Красная Рота» 1924 г., № 36) подтверждает факт растворения политработы в культпросветработе: «Политпросветработа, – говорит он, – превращается, несмотря на энергичное противодействие всех политработников, в аполитическое культурничанье» (урок, основанный на политическом материале – это еще не значит: урок с соответствующими политическими выводами).

Это очень хорошо сказано: весь вопрос именно в том, каковы «политические выводы» из «политического материала». Из одного и того же «политического материала» можно сделать выводы коммунистические и некоммунистические. (Меньшевики из Маркса делали контрреволюционные выводы). Можно вести один и тот же политпросветчас (и политчас) так, что он будет идти на пользу пролетариату, а можно (пользуясь тем же политпросветительным материалом) и так, что это будет на пользу кулаку.

Можно было бы значительно увеличить число таких выдержек, но и этих достаточно, чтобы видеть, что перед нами оформленное течение, поставившее себе задачей «подчинение», «подгонку» политработы (т. е. политической пропаганды и агитации) в Красной армии задачам военной подготовки и культурного просвещения красноармейца. Течение это правильно прозвали «военнизаторско-культурническим».

Началось это течение под лозунгом «мажь сапоги», высшего развития достигло и стабилизировалось под лозунгом: «не теория классовой борьбы, а…». «Смазка сапог выше теории классовой борьбы»; «сапоги выше Маркса» – такова краткая, «конкретная» формула этого течения. «Сапоги выше Маркса», т. е. военно-культурная подготовка красноармейца выше политической, военная пропаганда выше политической пропаганды. «Сапоги выше Маркса», т. е. из военной пропаганды вырастает политическая пропаганда.

«Политработа в Красной армии вырастает из военной пропаганды». Это – самая общая формула новой теории политработы в армии, попытка философского обобщения «смазки сапог» [9], попытка углубления понятия политической пропаганды в армии.

Вот уж поистине «кажинный раз на этом самом месте», 20 лет назад тов. Мартынов попытался углубить Плеханова по вопросу о пропаганде и агитации и за это пострадал от Ленина («Что делать?»), а теперь находятся охотники повторить еще раз такую же безнадежную попытку углубления понятия политпропаганды по отношению к армии.

«Политработа в Красной армии вырастает из военной пропаганды».

Теоретически эта формула никуда не годится, не марксистская она, а антимарксистская. Не политика есть продолжение войны, а, наоборот, война есть продолжение политики. Не война ставит политические (классовые) цели политике, а политика – войне. Не политическая пропаганда «вырастает» из военной пропаганды, а, наоборот, военная пропаганда «вырастает» из политической пропаганды. Военная пропаганда в Красной армии принципиального отличия от военной пропаганды в буржуазных армиях не имеет. Она преследует те же цели распространения военных знаний. А политическая пропаганда в Красной армии коренным образом отличается от политической пропаганды в буржуазных армиях: политическая пропаганда в Красной армии ставит в качестве основной политической цели защиту пролетарской диктатуры, а в буржуазных армиях – защиту буржуазной диктатуры. Если бы политическая пропаганда вырастала из военной пропаганды, то непонятно, как из нее могли бы вырасти две принципиально противоположные политические цели. Не задачи и цели военной пропаганды подчиняют себе задачи и цели политической пропаганды, а наоборот. Армия служит политике, а не политика армии. Не политработа для красноармейца, а красноармеец для политработы. Не воспитание хорошего бойца «вообще», а воспитание хорошего бойца, служащего пролетарской диктатуре.

Со стороны теоретической и политической формула «политработа в Красной армии вырастает из военной пропаганды» представляет полное извращение марксизма.

Подойдем к этой формуле со стороны практической. Возьмем хотя бы ту же самую смазку сапог, которая является одним из элементов военной пропаганды. Сапоги, несомненно, смазывать следует. Молодой красноармеец это знает, ибо при всей нашей бедности он до своего призыва в армию хоть две пары сапог износил и дегтем или «шмальцем» их усердно смазывал (а может быть, даже гуталином). Когда он приходит в армию, ему дают казенные сапоги (большею частью, пребезобразно сшитые). Раз казенное добро, – значит, жалеть его нечего. Эта традиция крепко сидит в голове русского крестьянина. Чего там жалеть, да еще смазывать? Казенные! Как же подойти к красноармейцу с точки зрения военной пропаганды, чтобы доказать, что сапоги нужно смазывать? Уверять его, что ежели смазывать, то сапоги дольше проносятся? Да он и сам это хорошо знает по опыту.

Нужен другой подход. Нужно объяснить ему, почему эти казенные сапоги «принципиально» отличаются от казенных сапог, которые давал царь. Казна казне рознь. Раньше была казна царская, а теперь казна рабоче-крестьянская. Царскую казну нечего было жалеть, а рабоче-крестьянскую беречь надо всячески. Армия содержится на налоги, которые взимаются с крестьян. Чем дольше сапог прослужит, благодаря смазке, тем дешевле будет стоить армия, тем меньше казна будет взимать налогов, тем лучше будет житься крестьянину, и т. д. Вот тогда красноармеец, может быть, и не только может быть, а если толково и просто объяснить, то и наверняка необходимость смазки поймет, сапоги мазать станет.

Чтобы обосновать смазку сапог, вам пришлось, таким образом, нашему красноармейцу «дать кусочек политической пропаганды» (как говорили в старину бундовцы), в частности поговорить о классах и о классовой борьбе.

Выходит так, что мы начали со смазки сапог (военная пропаганда), а добрались до классовой борьбы (политическая пропаганда). Уж и впрямь не «вырастает» ли политическая пропаганда в армии из военной пропаганды? Конечно, «вырастает», если методом пропаганды подменить содержание и задачи пропаганды. Именно такой подмен авторы тезисов и совершают, забывая, что политическая пропаганда, ее цели и задачи; ее содержание не только в армии, но и в селе, и в парламенте, и в совдепе, и на митинге, и в школе, и в церкви «вырастают» из классовых интересов господствующего класса.

Начинать политпропаганду в армии можно и с сапога, и с налета польской банды на близлежащее местечко, и с письма из дома, содержащего жалобу на продналог, и с годовщины Октябрьской революции и т. д. Политпропаганда в армии может «вырастать» из разных корней. Лучше начинать не с военных, а с крестьянских вопросов – в целях «раскрестьянивания» (не сочиняя, однако, по случаю такого подхода теорию, что политическая пропаганда вырастает из крестьянской пропаганды). «Профессиональное» сужение политической пропаганды (начинай с военной пропаганды) как две капли воды, похоже на сужение политической пропаганды «экономистами». «Экономисты» тоже предлагали «начинать» политпропаганду исключительно с экономической пропаганды, с условий труда рабочего, с его профессионально-цеховых интересов, а получалась у них теория, что политпропаганда в рабочем классе «вырастает» из экономической пропаганды. А от этой формулы они быстро докатились до подчинения «политики» «экономике» (см. об этом «Что делать?» Ленина). Формула тезисов «политработа в Красной армии вырастает из военной пропаганды» – только «военный слепок» с формулы «экономистов». И подобно формуле «экономистов», она ведет к профессиональному сужению политработы в Красной армии, к ее подчинению «профессиональным интересам» красноармейца, т. е. его боевой и культурной подготовке, а не классовым интересам господствующего класса, пролетариата [10]. Подменили задачи политработы методом (как, откуда начинать), а получился отрыв политработы в Красной армии от интересов пролетарской диктатуры.

Мы подошли к политической, к классовой оценке «военнизаторско-культурнического» течения, тезисы которого мы изучаем. Мы подошли к вопросу, кому, какому классу это «военнизаторско-культурническое» течение выгодно, какому невыгодно [11].

Посмотрим, как на этот счет обстоит дело в тезисах, что говорят они об этой стороне вопроса. Вот основной тезис (4-й), который затрагивает классовые отношения внутри армии:

«Лишенный классового критерия, красноармеец-крестьянин склонен подходить к оценке вопросов с бесформенным нравственным критерием. Необходимо на это опереться, чтобы продвинуть его далее. Необходимо давать ему изо дня в день свежий фактический, конкретно изложенный материал, характеризующий козни, происки и замыслы наших врагов. Относиться самому к этим фактам не как к простым и случайным иллюстрациям на тему о борьбе классов, а как к важным явлениям сегодняшнего дня, от которых зависит, быть или не быть войне. Ибо красноармеец – не слушатель курсов о классовой борьбе, а молодой гражданин, который готовится воевать. Так, сознательно переживая один факт за другим, проникаясь враждой и ненавистью к нашим военным врагам, которые всегда в то же время и наши классовые враги, красноармеец постепенно от бесформенной нравственной оценки перейдет к оценке классовой».

Здесь, как и всюду в тезисах, политические задачи пропаганды спутаны с методом. Сначала идет классовая оценка красноармейца-крестьянина, затем скачок к методу («Необходимо давать ему изо дня в день» и т. д.), а затем опять скачок к политике. «Красноармеец постепенно от бесформенной нравственной оценки» и т. д). Отметим только эту путаницу [12] и перейдем к анализу политического содержания этого тезиса.

«Лишенный классового критерия, красноармеец-крестьянин подходит к оценке вопросов с бесформенным нравственным критерием». Вопрос о красноармейце-крестьянине и его «критерии» – коренной вопрос всей политработы в Красной армии. Верно ли, что красноармеец-крестьянин лишен классового критерия и довольствуется каким-то бесформенным, внеклассовым, надклассовым, межклассовым критерием?

Что красноармеец-крестьянин принадлежит к классу мелкой буржуазии и потому осужден на колебания между пролетарием и кулаком, общеизвестно. Что именно сейчас красноармеец-крестьянин колеблется между возродившимся и народившимся в годы НЭПа кулачеством и пролетариатом, – об этом можно ежедневно читать в наших газетах. Но всего этого еще совершенно недостаточно, чтобы считать, что у красноармейца-крестьянина еще нет или уже нет классового критерия, т. е. что он абсолютно нейтрален в распре между пролетариатом и кулачеством. Этого нет и этого не может еще в данное время быть.

Красноармейцы-крестьяне, приходящие теперь в армию, вовсе не воск, из которого методами военной пропаганды можно лепить культурных солдатиков в смазанных гуталином сапогах, которые послушно будут выполнять все приказы даже без особой на то политической подготовки. Этот «воск» уже побывал в руках кулака, который обмял его по-своему, и потому теперь задача политработы – «перемять воск» на пролетарский лад.

Не «бесформенный» (ни кулацкий, ни пролетарский) нравственный критерий, а уже достаточно оформившийся кулацкий классовый критерий. Так обстоит дело. И иначе оно обстоять не может. Молодой крестьянин-красноармеец, вырастает в шагающей к капитализму деревне, в «переходный период» НЭПа, когда городской социализм, несмотря на свой более быстрый, чем капитализм, рост не успел идеологически перевесить старого идеологического «капитала» кулака, который к старому добру за три года НЭПа присоединил новое.

Оценка красноармейца у тов. Троцкого неправильная [13]. И эта оценка не случайная. В 1923 году в брошюре «Перспективы и задачи военного строительства» он в другой форме («монолитная» Красная армия) повторяет ту же оценку. Недавно он еще раз повторил эту оценку, в упомянутом уже нами предисловии к статьям Энгельса о войне 1870–1871 гг. «У нас‚ – говорит там тов. Троцкий – на случай военных столкновений с капиталистическими государствами имеется одно преимущество, совсем маленькое, но такое, что оно может стоить нашим возможным врагам головы. Это преимущество состоит в том, что нам чужд антагонизм между правящим классом и тем, из которого вербуется масса солдат. Мы – рабоче-крестьянское государство и рабоче-крестьянская армия».

Вот когда мы хозяйственную смычку пролетариата с крестьянством до конца проведем, все население кооперируем и государственную промышленность поднимем на значительную высоту, – тогда это «маленькое преимущество» проявит себя полностью.

А пока, хотя антагонизма (размычки) у нас «между правящим классом и тем, из которого вербуется масса солдат» (т. е. крестьянством), нет, но и смычка еще недостаточно сильно отразилась на крестьянской идеологии. Элементы смычки и размычки (антагонизма) растут одновременно, и между ними нарастает борьба, – борьба между пролетариатом и кулачеством за крестьянство, а следовательно, и за армию (где до 90 процентов крестьян), борьба за армию, особенно обостряемая переходом на милиционную систему.

Сложный процесс одновременного роста смычки и размычки находит свое концентрированное выражение именно в армии, где собирается большое количество крестьян. Здесь они получают много знаний, здесь они легче могут разобраться в своих «крестьянских» вопросах и сформулировать свои требования. Здесь идет процесс кристаллизации «крестьянской» идеологии. С этой точки зрения армия становится незаменимым аппаратом для прощупывания крестьянских настроений и стремлений.

Борьба между пролетарской и кулацкой идеологией внутри Красной армии «уплотняется», как нигде. Эта борьба есть борьба за Красную армию. Борьба эта уже началась. Правда, знамена еще не развернуты, лозунги еще не провозглашены, по их нетрудно предугадать.

Кулацкий Кронштадт дал лозунг «честных советов без коммунистов». В применении к Красной армии «военным слепком» этого лозунга будет лозунг: «доблестная Красная армия без коммунистов», «культурный гражданин-боец без коммунизма». Кулак вовсе не против культуры, он даже за политическую грамотность, но без коммунизма. Ибо он знает, что такую политграмотность можно повернуть и против коммунизма.

Сменовеховцы (а таковые есть и в армии) восхищаются Красной армией, хвалят ее, но хотели бы только одного – освободить ее от «коммунистической словесности». Военная пропаганда – прекрасно, – говорят они, – культурная и просветительная работа – превосходно, политграмота – великолепно, но выбросьте коммунистическое доктринерство и всяческие там теории классовой борьбы. Красная армия – не коммунистическая академия, красноармеец – не слушатель курсов по теории классовой борьбы. Не следует теоретически и политически разбрасываться, боевая подготовка – главное, надо готовить не комячейку, а сознательное (сменовеховски-сознательное) отделение, роту, батальон, полк.

Мы видим, кому на руку словечки о коммунистической словесности и о коммунистическом доктринерстве. Кулак, сменовеховец, меньшевик, эсэр, – все они подхватят эти словечки, подправят их на свой лад, усилят, прикрасят и пошлют гулять по белу свету и по Красной армии. Все они за то, чтобы подчинить политработу задачам военной и культурной обработки красноармейца, все они за то, чтобы политработа в Красной армии «вырастала» из военной пропаганды. Все они за «акоммунистическое» (не за аполитическое, что вы, что вы) воспитание Красной армии.

Пролетарская идеология против кулацкой, – так стоит вопрос, так он поставлен существующим соотношением классов и их развитием, определяемым развитием капитализма в деревне, социализма в городе. Так он уже ставится в армии.

Материалы, поступившие за последнее время из округов, проявления кулацкой идеологии в армии уже сигнализируют:

«Непонимание сущности союза рабочих и крестьян, пишут из одного округа, – заявления, что рабочий класс имеет больше выгод от революции, чем крестьянство. Взгляд на крестьянство, как на единый класс, и недовольство политикой расслоения, заявления, что она-де только мутит деревню (врагов, т. е. кулаков, в деревне нет). Взгляд на бедноту, как на лодырей, Советская власть поддерживает лодырей. Заявление, что Советская власть восстанавливает промышленность за счет крестьянства».

Таковы основные кулацкие мотивы, которые в различных вариациях можно встретить по всем округам. Подобные заявления единичны и в большинстве случаев идут от кулацких элементов. Но тенденция к их нарастанию имеется.

После двадцати лет длительной и трудной борьбы за влияние на крестьянство против всех партий и всех классов, большевики в 1917 году отбили (казалось, навсегда) крестьянство у эсеров. Но теперь ясно, что борьба еще не кончена. Предстоит еще действительно «последний и решительный бой» за крестьянство против кулака, и этот бой начинается уже внутри армии. Наше оружие – политическая пропаганда, твердо и неуклонно направленная к тому, чтобы преодолеть кулацкую идеологию и привлечь красноармейца-крестьянина на сторону пролетариата. В этом – основная задача и цель всей политработы в Красной армии в теперешний период. И эту задачу надо ставить сегодня же.

Обстановка изменилась. Об этом изменении говорят: 1) три года НЭПа, 2) два года милиционной системы, 3) приход в армию (впервые) молодняка, уже прошедшего школу НЭПа.

Обстановка изменилась. В течение 3-х лет можно было «терпеть» военнизаторско-культурнические тезисы о военной пропаганде, с их стремлением оторвать политработу от коммунизма. А теперь, мелкобуржуазный «военнизаторско-культурнический» уклон политработы становится вредным: культурно-просветительный подъем красноармейца, который безусловно необходим, своим политическим концом обращается не в ту сторону.

Задача политработы – повернуть и культпросветработу против кулака. Не затемнять этой задачи политработы попыткой слить ее с военной пропагандой, не жертвовать ею ради культурно-просветительной работы, подчинить военную пропаганду и культпросветработу политработе и ее задачам, «нацелить» всю работу на одну точку, «не разбрасываясь» культурнически, – словом, сделать политработу в Красной армии в полном смысле этого слова коммунистической. А это значит: проводить ее на основе классовой пролетарской идеологии.

«Да, ведь, это самое отвлеченное коммунистическое доктринерство», – отвечает на это тов. Троцкий («Основная военная задача момента», стр. 13), цитируя из тезисов Фрунзе п. 4-й, который заканчивается именно этими словами о политической работе «на основе классовой пролетарской идеологии». «Да, ведь, это самое отвлеченное коммунистическое доктринерство», – восклицает тов. Троцкий [14].

«Вы идеалистически переоцениваете силу идеологического воспитания», – подхватывает тов. Лузгин («Революция и Война» 1922 г., № 14–15).

«Вы хотите превратить красноармейца в объект для коммунистической пропаганды», – в ужасе восклицают вслед за авторами тезисов о военной пропаганде их последователи.

Конечно, хотим. Именно в объект и именно для коммунистической пропаганды. А как же иначе? Каждый господствующий класс воспитывает армию в духе своей классовой идеологии. Так было, так будет, иначе не может быть. Буржуазия воспитывает свою армию, составленную из рабочих и крестьян, в духе своей буржуазной классовой идеологии. А пролетариат свою армию – в духе коммунизма, который и есть классовая идеология пролетариата. Кричать по этому поводу о коммунистическом доктринерстве, как это делает тов. Троцкий, или об «идеалистической переоценке силы идеологического воспитания» (лузгинский перевод формулы Троцкого) – это и значит обнаруживать тенденцию к отрыву политработы в Красной армии от коммунизма [15].

Красная армия вступила в новый период своего существования. Изменились классы, изменились их отношения, изменилась политика, не может не измениться политическое воспитание красноармейца.

Не растворять политическую работу в Красной армии в «аполитичной» (без теории классовой борьбы) военной пропаганде и «беспартийной» (без коммунизма) культпросветработе, не допускать отрыва политработы от коммунизма, направить ее на «пролетаризацию» крестьянских голов против кулацкой идеологии – такова очередная задача.

Отрыву политработы от коммунизма, вырастающему на отрыве военного дела от марксизма, пора положить конец.

III. Как вооружалась революция (РКП и Красная армия)

В 1922 г. Пур разослал партийным, советским, профессиональным и военным учреждениям на отзыв проект политического устава Красной армии и флота. Параграф 41-й этого устава (еще не утвержденного) содержит следующий текст:

«Председателем Революционного Военного Совета Республики и народным комиссаром по военным и морским делам, по назначению ВЦИК, с 1918 г. состоит вождь Красной армии тов. Троцкий, Лев Давыдович. Тов. Троцкий родился в 1879 году в деревне Яновке, Елисаветградского уезда, Херсонской губернии. Молодым юношей он вступил в городе Николаеве в тайный «Южнорусский Союз». Здесь тов. Троцкий был арестован, около двух с половиной лет просидел в тюрьме, а потом был сослан в Сибирь. Во время революции 1905 г. тов. Троцкий был товарищем председателя Петроградского Совета Рабочих Депутатов. Когда Совет был арестован, тов. Троцкий вторично был приговорен к ссылке в Сибирь, но бежал за границу. За границей тов. Троцкий продолжал дело служения рабочему классу. С первых дней империалистической войны тов. Троцкий выступил против нее, за что был гоним иностранными правительствами. Вернувшись в апреле 1917 г. в Россию, тов. Троцкий повел непримиримую борьбу против временного правительства. Незадолго до Октябрьской революции тов. Троцкий был арестован временным правительством. По освобождении тов. Троцкий вступил в состав Военно-Революционного Комитета, руководившего октябрьским восстанием. С момента организации Красной армии тов. Троцкий был назначен народным комиссаром по военным и морским делам, затем Председателем Революционного Военного Совета Республики. Тов. Троцкий – вождь и организатор Красной армии. Стоя во главе Красной армии, тов. Троцкий ведет ее к победе над всеми врагами Советской Республики».

Теория строительства армии одним вождем и организатором, содержащаяся в этом параграфе, неверная, немарксистская теория. С точки зрения марксизма, армия есть военный слепок с существующего общественного строя или военное отражение этого строя. А это значит, что организует и строит армию, руководит ею, управляет ею, ставит командный состав, воспитывает ее в духе определенной идеологии господствующий класс.

Государство у нас рабочее, господствующий класс – пролетариат. Пролетарскую диктатуру осуществляет авангард рабочего класса, лучшие силы пролетариата, собранные в ряды РКП. РКП осуществляет диктатуру пролетариата, в частности строит, организует и руководит Красной армией через Советы и профсоюзы. А это, в свою очередь, означает, что партийные съезды намечают основные линии военной политики и поручают проводить ее, в промежутках между съездами, Центральному Комитету РКП. Последний выделяет Политбюро, которое, на основе вынесенных партсъездами решений, а также на основе постановлений пленумов ЦК, выносит свои резолюции и проводит их через губкомы, укомы и ячейки, а также через коммунистические фракции Советов и профсоюзов и других органов, и, наконец, поскольку идет речь об армии, через членов РКП, командированных партией на военную работу, занимающих в армии по линии военной иерархии различные посты (в частности через члена РКП тов. Троцкого, состоящего Председателем Революционного Военного Совета СССР), а также через армейские политорганы (политотделы, комиссарский аппарат, армейские коммунистические ячейки).

Как видим, теория строительства вооруженных сил пролетариата, содержащаяся в параграфе 41-м политического устава, не имеет ничего общего ни с марксистской теорией (армия – военный слепок с существующего строя), изложенной еще Энгельсом, ни с проверкой этой теории практикой строительства классовой армии пролетариатом СССР.

Изложенная в параграфе 41-м теория состоит в ближайшем родстве с той «военно-канцелярской романтикой», которую тов. Троцкий беспощадно высмеивал год назад в фельетоне «О казенщине военной и всякой иной», помещенном в «Правде» от 4 декабря 1923 г. Вот что он писал тогда: «Когда люди из-за привычной формы перестают думать о содержании, самодовольно употребляют условные фразы, не задумываясь об их смысле... и, наоборот, пугаются каждого нового слова критики, инициативы, самостоятельности, то это значит, что в отношения въелась опаснейшая ржавчина казенщины».

Это – вполне правильная мысль, и, надо сказать, попадает она автору параграфа 41-го политического устава не в бровь, а в глаз.

«На совещании военно-политических работников, – продолжает тов. Троцкий, – я приводил в качестве невинного, на первый взгляд, примера казенной идеологии кое-какие исторические очерки наших воинских частей... Значительная часть этих исторических очерков, нечего греха таить, написана на мелодию: «Гром победы, раздавайся». Скажу еще прямее. Иные книжки, посвященные нашим красноармейским частям, прямо-таки напоминают исторические очерки блаженной памяти гвардейских и кавалергардских полков... История каждого из наших «старых» полков (4-5 лет – это уже старый возраст в революции) чрезвычайно интересна и поучительна, если рассказать ее правдиво, жизненно, т. е. по возможности так, как она развертывалась в поле и казарме. Вместо этого мы нередко находим героическую легенду, причем легенда-то самого казенного образца. Почитаешь: в наших рядах – сплошь герои, все до единого рвутся в бой, враг всегда имеет численный перевес, все наши приказы всегда разумны, исполнение на высоте и пр., и пр. Величайший героизм в военном деле, как и в революционном, это героизм правдивости и ответственности».

Все это превосходно сказано и применимо к истории не только отдельных полков, но и всей Красной армии в целом. Все это настолько бьет странную теорию, изложенную в параграфе 41-м, что тов. Троцкий, несомненно, вместе с нами отбросит ее, как негодную для пролетариата и его партии, как выгодную врагам пролетариата и его диктатуры, а потому политически вредную. Это тем более необходимо со стороны тов. Троцкого, что выпущенный им в четырех книгах (всего будет 5 с текстом до 2.000 страниц) сборник его статей, речей и приказов, посвященных нашему военному строительству («Как вооружалась революция»), может, вопреки желанию тов. Троцкого, стать подпоркой для немарксистской теории, изложенной в параграфе 41. На протяжении полутора тысяч страниц вы едва ли наберете пару сотен строк, в которых говорится о роли партии, политотделов, комиссаров, коммунистических ячеек, профсоюзов. Да притом эти строки рассыпаны по две, по три, в разных местах и разыскать их – дело нелегкое. Это – очень крупный дефект этих книг, носящих ответственное название «Как вооружалась революция». Вооружалась революция всем рабочим классом через РКП, через профсоюзы, через Советы, а впечатление от книги тов. Троцкого может получиться, особенно у неосведомленного иностранного читателя, который сам периода строительства вооруженных сил пролетариата не переживал, совершенно неправильное, – как будто бы дело это на девять десятых проделывалось статьями, речами, приказами, репрессиями и организационными мерами тов. Троцкого. Сам-то тов. Троцкий такого впечатления от своего сборника не хотел. Он – решительный противник «военно-канцелярской романтики». И именно потому очень жаль, что он не использовал случая для того, чтобы, по крайней мере, в предисловии исправить этот крупный недостаток сборника. Если бы ЦК РКП, ЦК национальных партий, губкомы, губисполкомы, ВЦСПС, ЦК профсоюзов, губотделы профсоюзов, ревсоветы фронтовые и армейские, политотделы фронтовые, армейские и дивизионные, комиссары всех рангов и специальностей и пр., и т. д. [16] издали бы свои постановления, приказы, речи, статьи и пр., то только в этом случае получилась бы правильная история Красной армии, а не изуродованное в кривом зеркале параграфа 41-го военно-канцелярское отражение ее. Но это было бы такое море сырых материалов, что 2.000 страниц сборника тов. Троцкого растворились бы в них так же незаметно, как две сотни строк, посвященных тов. Троцким роли РКП, Советов и пр., незаметно растворились в этих двух тысячах страниц текста. К тому же груды сырых материалов, без критической проверки их, без указания сделанных ошибок, без разъяснения конкретных обстоятельств, вызвавших то или иное постановление, тот или иной приказ, для наших заграничных друзей (а на них сборник тов. Троцкого частично рассчитан) пища совершенно непереваримая. Уж ежели подытоживать опыт гражданской войны, если делать из него необходимые выводы, если составлять «устав гражданской войны», то надо это делать так, чтобы наши заграничные друзья получили этот опыт в чистом, не засоренном «военно-канцелярской романтикой», не затуманенном «легендами казенного образца» [17] и не разъеденном «ржавчиной казенщины» виде.

Однако, просто выбросить теорию параграфа 41-го политического устава, просто пройти мимо нее, просто посмеяться над не в меру услужливым пуровским чиновникам нельзя. Пуровские чиновники не живут в безвоздушном, внеклассовом пространстве. Как и все советские граждане, они дышат воздухом СССР, а воздух этот, как известно, насыщен мелкобуржуазными испарениями.

Теория параграфа 41-го сплошь мелкобуржуазная. В этом ее классовое политическое значение.

Мы, ленинцы, выросли в такую эпоху, когда заниматься академическими вопросами было некогда, когда все силы и все время приходилось посвящать политике. А потому мы привыкли не заниматься академическими вопросами. Но всякий академический вопрос может в известный момент стать и становится вопросом политическим, т. е. вокруг него начинается политическая борьба партий, а также внутрипартийных группировок. Академические споры приобретают тогда политическое значение. Наиболее яркий пример такого перехода академических споров в политические представляет философская борьба Ленина с эмпириомонистами, эмпириокритицистами и пр. (см. его «Материализм и эмпириокритицизм»), которые в годы упадка рабочего движения и чрезвычайного ослабления РКП стремились подковаться под последний устой большевизма – марксизм.

В настоящее время теория 41-го параграфа стала политическим вопросом. Сотни, тысячи раз повторяли привычную фразу «Тов. Троцкий – организатор и вождь Красной армии», и от этого ничего худого в политическом смысле не было. А теперь мелкобуржуазная теория параграфа 41-го становится политически вредной.

Мелкий буржуа, мелкий собственник, работающий в своем одиночном хозяйстве на себя, по условиям своего производства не будучи связан с другими, ему равными и подобными мелкими хозяйчиками, лишен, в противоположность пролетариату, собранному на фабриках и в городах, возможности, а следовательно, и способности организоваться. В силу своей двойственной классовой природы, он либо возводит свою неспособность к организации в мелкобуржуазное учение об анархическом обществе, лишенном каких бы то ни было организационных элементов, не только в политической области, но и в хозяйственной, либо, почувствовав свою организационную беспомощность, начинает искать организатора, который ему все устроит, все наладит, во всем наведет крепкий порядок. Теория Михайловского о героях и толпе, бесконечно нудные споры русских народников против марксистов по вопросу о роли личности в истории, наконец, параграф 41-й политического устава, – все это птенчики из одного и того же мелкобуржуазного гнезда.

Мелкая буржуазия, проживающая на территории СССР под пролетарской диктатурой и пользующаяся благами новой экономической политики, развивается в сторону капитализма, т. е. выделяет кулака. А кулак хочет отбить у нас армию. Еще в 1920–1921 гг., мы наблюдали, при стационарном расположении частей Красной армии (например, 1-й Конной армии в Екатеринославской губ.), попытку кулаков отвоевать у нас армию. С тех пор кулак стал идеологически значительно сильнее, и ему теперь легче «отбивать» у нас армию. И понятно, он обязательно, неминуемо использует, не может не использовать теорию параграфа 41-го, сводящего на нет роль РКП в организации Красной армии. Классовые враги пролетариата воспользуются всяким случаем, чтобы подставить РКП ножку. Автор параграфа 41-го, этой опасности не видит и своей мелкобуржуазной теорией нашим классовым врагам только помогает. Красноармейца надо теперь учить тому, что организатор и вождь Красной армии – Российская Коммунистическая Партия. Об этом ему нужно твердить изо дня в день, это надо в него «вдалбливать». Это верно теоретически, это верно практически, это верно исторически. Тов. же Троцкий – член ЦК этой партии, по ее поручению и по ее директивам выполняющий трудную работу в Красной армии, в качестве Председателя Революционного Военного Совета СССР.

Впрочем, к последнему положению нам придется внести существенную поправку. Надо было бы сказать: не всегда выполнявший эту работу, не всегда работавший по директивам партии, расходившийся иногда с партией. И на этой стороне дела мы можем остановиться теперь только потому, что она в настоящее время потеряла исключительно исторический (академический) интерес и приобрела политическое значение. Раз мы собираемся учить наших заграничных друзей искусству строительства вооруженных сил пролетариата, то недопустимо было бы, политической ошибкой было бы «из-за третьестепенных соображений персонального характера» (выражение тов. Троцкого в предисловии к «1917 г.») умалчивать о тех политических трудностях, которые пришлось нашему ЦК переживать в тех случаях, когда тов. Троцкий расходился с ним по вопросам военной политики.

Изложение наше в силу этого приобретает характер исторического повествования.

Расскажем два наиболее крупных случая:

28 апреля 1919 г. наши армии, отброшенные Колчаком к рекам Волге и Вятке, воспользовавшись распутицей для того, чтобы перестроиться, начинают контрнаступление. Успех всей операции покоился на постоянном обходе левого (южного) фланга Колчака, вследствие чего он вынужден был, из опасения глубокого обхода в тыл, откатываться назад всем фронтом от Оренбурга до Перми. Операция с самого начала протекает с блестящим успехом. Колчак никак не может спасти своего левого фланга, мы постоянно обходим его, и его армии летят назад с средней скоростью в 10 верст в день с боями. И не только летят назад, но и быстро разлагаются, рассыпаются, сдаются.

Через 7 дней после начала операции, неожиданно, без запроса революционного военного совета восточного фронта, состоявшего в это время из тт. Лашевича, Юренева и меня, командующий фронтом С. С. Каменев (будущий главком) снимается с поста.

Вот приказ тов. Троцкого по этому поводу:

«Армиями восточного фронта в течение 8 месяцев руководил С. С. Каменев. Под его командованием армии нанесли не один удар чехословакам, бандам Дутова и Колчака. Под руководством тов. Каменева, войска восточного фронта вернули Советской Республике Уфу, Оренбург, Уральск. Вследствие ряда причин наш восточный фронт временно ослабел, и Колчак снова овладел Уфой, оттеснив наши войска на значительное расстояние. Однако, за последние недели предприняты были восточным фронтом, под руководством командующего тов. Каменева, энергичные меры по восстановлению положения. Меры эти уже привели к первым серьезным успехам. На большей части линии восточного фронта армии наши перешли в успешное наступление. Напряженная и непрерывная работа командующего восточным фронтом вызвала потребность во временном отдыхе. Увольняя тов. Каменева в шестинедельный отпуск и выражая ему благодарность от имени Красной армии, твердо надеюсь, что войска восточного фронта, под руководством нового командующего А. А. Самойло, разовьют уже полученные успехи и дадут Советской Республике полную победу над Колчаком» («Как вооружалась революция». Том второй, книга, первая, стр. 371).

Назначенный вместо С. С. Каменева командующим восточным фронтом А. А. Самойло – прекрасный штабной работник, специалист по разведке, а также П. П. Лебедев (будущий начальник штаба РККА), заменивший прежнего начальника штаба востфронта, один из лучших, если не самый лучший, самый образованный штабной работник, оба с первых же дней обнаружили недостаточное знакомство с оперативными вопросами, недостаточное искусство в оперативном управлении армиями фронта. В старой армии обоим им, насколько мне известно, пришлось работать почти исключительно на штабных должностях, чем, вероятно, и объяснялось то обстоятельство, что они производили на фронте впечатление новичков. Для членов РВС восточного фронта создалось чрезвычайно тяжелое, невыносимое положение. Мы видели, что директивы даются неправильные, ошибочные, что через голову командующих армиями фронтовое командование пытается управлять дивизиями, что фронтовое командование нервничает, часто меняет директивы, дергает армии и дивизии и пр. Об этом мы открыто говорили А. А. Самойло и П. П. Лебедеву, причем споры у нас происходили с ним прежестокие. Командующие армиями также начали нервничать и, небывалая почти вещь, открыто выступали против фронтового командования и открыто критиковали исходившие от него директивы. Отношения между фронтовым командованием и армейским приняли крайне ненормальный характер. Фронт начинал разлагаться. И тогда мы прибегли к единственному средству, которое оставалось у нас, как у членов партии. Мы засыпали наш ЦК длиннейшими телеграммами с требованием вернуть С. С. Каменева на фронт. Телеграммы эти в наших архивах пока найти не удалось, но, видимо, они было достаточно убедительны, через месяц С. С. Каменев, по постановлению ЦК, вновь принял командование восточным фронтом.

В качестве наследия этого расхождения между революционным военным советом восточного фронта и тов. Троцким (тов. Смилга, незадолго до этого переведенный с восточного фронта на должность начпура, целиком поддерживал точку зрения РВС восточного фронта) оставалась ошибочная директива главкома Вацетиса о том, чтобы, в целях выделения нескольких дивизий на южный фронт, где к этому времени, вместо ожидавшейся ликвидации белогвардейщины, стало развертываться наступление Деникина, восточный фронт закрепился на берегах Камы и Белой. Спор об этой директиве был впоследствии перенесен вместе с другими военными вопросами на пленум ЦК. Поэтому необходимо немного остановиться на разборе ее.

Как уже сказано было выше, Колчак никак не мог остановиться, передохнуть, закрепиться и произвести контрудар. Мы непрерывно гнали его, не давая ему ни единого часа отдыха. И это гораздо больше расстраивало его ряды, чем боевые столкновения. «Закрепиться» на берегах Камы и Белой и выделить при этом несколько дивизий – это означало остановиться на берегах Камы и Белой и подготовиться к обороне, т. е. дать Колчаку возможность передохнуть и перейти в контрнаступление. При неустойчивости войск гражданской войны, в особенности, когда они не наступают, а обороняются, Колчак, отдохнув, шутя прорвал бы наш фронт и заставил бы наши войска опять отступать к Волге. Это – во-первых.

Во-вторых. Наши наступающие части, окрыленные блестящим успехом первых недель, неудержимо рвались вперед. Остановить их при том революционном подъеме, который их охватил, значило бы не более, не менее как рисковать тем, что в них возникнет грозное подозрение в измене со стороны командного состава.

В-третьих. Впереди, как раз за реками Камой и Белой, Красную армию ждали десятки тысяч свежих, крепких резервов из уральских рабочих, ненавидевших Колчака смертельной ненавистью.

В-четвертых. Именно не приостановкой на Каме и Белой, а максимально быстрым продвижением вперед можно было достигнуть наискорейшего выделения дивизий и переброски их на южный фронт. И вот почему. Прежде всего, не давая отдыха войскам Колчака, мы достигали их быстрого разложения и численного уменьшения, вследствие чего у нас получался относительный избыток сил. Затем мы получали впереди пополнение из уральских рабочих и сибирских крестьян и, следовательно, возрастали в численности абсолютно. Наконец, чем дальше на восток, тем короче линия фронта, тем меньше нам нужно войск. При начале наступления наш фронт достигал полуторы тысяч верст, у Уральских гор он не превышал 1.000 верст, за Тюменью он сокращался до 400–500 верст, а еще далее к востоку не превышал 30–40–50 верст.

Вывод из всего этого был один: наступать, наступать и наступать. Наступать, не задерживаясь, не закрепляясь, не оглядываясь назад, неотступно преследуя Колчака. Только так можно было наискорейшим и наивернейшим способом и помочь южному фронту и разгромить Колчака. Все эти соображения, в свое время сообщенные ЦК, были полностью оправданы дальнейшим ходом операций. Дивизии с восточного фронта (если не ошибаюсь, 5 дивизий) были в заранее намеченные сроки переброшены на южный фронт. Намеченный против Деникина удар верстах в 70-ти к югу от Орла (со стороны Брянска) запоздал дней на 8–10 и пришелся не южнее, а севернее Орла (верст на 15). Объясняется это запоздание начавшимся в это время параличом железных дорог.

Расхождение между революционным военным советом восточного фронта и тов. Троцким было усилено несогласием членов РВС с методами работы тов. Троцкого. Эти методы были хороши для начальной фазы строительства Красной армии (эта начальная фаза описана мной в статье «Свияжские дни», «Пролетарская Революция», 1924 г. № 2), когда необходимо было жестокими мерами преодолеть партизанщину и недисциплинированность, снабжение же приходилось производить методами партизанскими (снабжение на местах и случайные, без плана, маршрутные поезда, которые привозил с собой тов. Троцкий). Но к весне 1919 г. особенно на восточном фронте, быстро справившемся с партизанщиной и наладившем уже прочную организацию снабжения, эти методы устарели. В этом случае с тов. Троцким произошло то самое, о чем говорится во французской пословице: «Наши недостатки являются продолжением наших достоинств». Методы 18-го года были хороши для 18-го года, но были непригодны для 19-го.

В конце упомянутой мной статьи «Свияжские дни», по поводу расстрелов, произведенных 29-го августа на берегу Волги (в числе расстрелянных было три коммуниста, из них один старый член партии), я писал: «В тот момент, когда этот расстрел был произведен, и в той обстановке, в какой он был произведен, это была безусловно правильная и необходимая мера. Этот расстрел красной кровавой чертой подводил итог предшествовавшему партизанскому, хаотическому периоду существования Красной армии и был последней переходной ступенью к регулярной дисциплине».

Вот этой красной черты тов. Троцкий не заметил. На этой почве у тов. Троцкого возникло столкновение с Ревсоветом 3-й армии (Берзин, Смилга и Лашевич). Вот в чем оно заключалось:

Тов. Троцкий отправил в октябре 1918 года Ревсовету III армии следующие две телеграммы:

1) «Предлагаю немедленно сообщить, каковы, по вашему суждению, главные причины полной неудачности действий третьей армии. Опыты других армий свидетельствуют, что успеха нет, когда плохи командующие и комиссары. Предлагаю раз в неделю давать телеграфно общий обзор внутреннего состояния армии, командиров, комиссаров. Ясно, что в отношении третьей армии нужны радикальные реформы. 8-X. № 399. Предреввоенсовет Троцкий». 2) «Около двух недель назад из Пермской дивизии перебежало несколько офицеров. Я требовал составления послужных списков с указанием места пребывания их семейств для немедленного ареста таковых, никакого ответа не получил. Равным образом требовал ответа, расстреляны ли комиссары дивизии и полков, допустившие измену лиц командного состава. Ответа не получил. Требую немедленного разъяснения по всем пунктам. 18-го № 598 Предреввоенсовет Троцкий».

Тов. Смилга и Лашевич ответили тов. Троцкому следующим рапортом:

«В ответ на телеграммы ваши за №399 и №598 честь имеем заявить нижеследующее: Вы запрашиваете нас о причинах «полной неудачности действий третьей армии». О каких неудачах идет речь? Во время операции под Казанью и Симбирском нам была дана определенная задача приковать неприятеля, которую мы как будто удачно выполнили. Командиром Берзиным была получена телеграмма от Главкома, из которой явствует, что наряду со «славным именем Тухачевского» должно стоять и славное имя Берзина и пр. в этом же духе. Теперь 3-я армия готовится к выполнению последней задачи, к наступлению на Екатеринбург и Челябинск. Эта задача поручена нам и 2-й армии и будет выполнена, как только придет обещанная Главкомом дивизия. Если же вообще темп наших наступательных операций кажется РВСР слишком медленным, то разрешите обратить ваше внимание на следующие обстоятельства: 1) Было время в начале операций, когда фронт 3-й армии тянулся от Ишима до Красноуфимска, т. е. на расстоянии 920 верст. Силы же наши не превышали 6–7 тысяч человек. Ясно что армия тогда не могла выдержать удара противника, ибо он явился совершенно неожиданно. Теперь наш фронт идет от Надеждинска до Бик-Бардинского. Он сильно сократился, но еще и теперь длиннее, чем взятые вместе фронты второй, четвертой и пятой армий. 2) Кроме того, не следует забывать, что нам приходится воевать в местности, населенной кулачеством, которое настроено, в лучшем случае, не против нас и не за нас. Единственный источник бойцов – рабочие Северного Урала. Двадцатитысячная армия и создана исключительно своими силами. Пополнения из центра брать в расчет не приходится. В течение двух последних месяцев мы получили из Петрограда около 1.000–5.000 штыков. Но почти такое же количество бойцов, по приказу Главкома, мы отдали 2-й армии, для действий против Ижевска. К этому еще считаем необходимым добавить, что не было ни одного дня, когда наша сводка отмечала бы затишье на фронте. Наши потери в среднем от 300–500 человек в день убитыми, ранеными, больными. Были бои, когда из строя выбывало до 2.000 чел. Бороться же приходится все время с регулярными чешскими войсками. Теперь по вопросу о командирах и комиссарах. Лучше всего будет, когда мы назовем их имена. Они должны быть известны Рев. Воен. Сов. Республики. 4 дивизия – Блюхер, бывший командующий Южноуральской армии, получил 1-й орден Красного Знамени. 5 дивизия – Дамберг, соратник Блюхера. 3 дивизия – Эйдеман, видный работник в Сибири, бывший командующий Сибирской армией. Сводная дивизия – Овчинников, георгиевский кавалер всех степеней, имеет благодарность от вас за дела против немцев. Из них Блюхер – солдат, остальные – бывшие офицеры. Комиссары дивизий и бригад: Бакаев, Залуцкий, 3оф, Бела Кун, Мрачковский, Лацис. У нас не вошло в привычку много писать о подвигах наших бойцов. Но если бы это потребовалось, то мы уверены, что нам не пришлось бы краснеть за руководителей 3-й армии. Выводы: Для успешных активных операций нужны подкрепления. Одной дивизии надежных войск достаточно для форсирования обоих порученных нам пунктов. Нужно немедленно заменить мобилизованных пермяков другими частями. Территориальные войска доказали свою непригодность при принудительной мобилизации. Согласно второй телеграмме, мы должны расстрелять, помимо других, Бакаева и Залуцкого. Этого сделать мы не можем, ибо не считаем их виновными. Просим отдать нас под суд за неисполнение боевого приказа. 14 октября 1918 г. Члены Реввоенсовет 3-й армии Смилга и Лашевич».

Одновременно тт. Смилга и Лашевич обратились в ЦК со следующим заявлением:

«Уважаемые товарищи! Просим ЦК нашей партии ознакомиться с полученными нами от тов. Троцкого телеграммами и нашим рапортом. Мы совершенно отметаем в сторону все личные мотивы, хотя не скрываем, что телеграммы Председателя Военно-Рев. Совета республики были для нас чрезвычайно неприятным сюрпризом. Для пользы дела считаем нужным сделать Центральному Комитету следующее заявление: Для нас совершенно очевидно, что центр не имеет верной картины борьбы на Урале. Из нашего рапорта видно, что разговор об Урале, как о бездонной бочке, поглощающей бесцельно массу войск, есть не что иное, как болтовня неосведомленных людей. Все резервы, предназначенные для нас, были переадресованы на поволжский фронт. До прихода свежих войск от нас нельзя требовать успешных активных операций. Ни один из наших полков не побывал еще в резерве. Имеются части, которые пять месяцев не сходят с позиций. Ясно, что они устали смертельно и не способны на наступление. Теперь о комиссарах. Мы категорически протестуем против крайне легкомысленного отношения тов. Троцкого к таким вещам, как расстрел. Он, узнав, что в каком-то полку перебежало несколько офицеров, требует расстрела комиссаров полка и дивизии. По точному смыслу телеграммы, мы должны были расстрелять помимо других, Бакаева и Залуцкого. Этого мы, конечно, не сделали. Почему только этих комиссаров нужно расстреливать? У нас нет ни одной дивизии, в которой не было бы случаев измены. Нужно было бы перечислить половину революционного военного совета, ибо назначенный им когда-то командующий третьей армией Богословский сбежал, не приняв командования. Результатом таких телеграмм является лишь подрыв авторитета т. Троцкого и комиссаров. Мы неоднократно указывали, что при принудительной мобилизации мы должны отказаться от создания территориальных войск. Мобилизованные крестьяне будут драться в своей губернии, в своем уезде. Это ясно. И эту ошибку военной политики не исправить никаким террором. Заканчивая, мы не можем не сказать ЦК, что, по нашему мнению, оценку нашей работы может дать только ЦК, а не отдельные члены, хотя они формально и являются нашим «непосредственным начальством». Члены ЦК Смилга, Лашевич, 14 октября 1918 г.».

Политическая сторона этого столкновения в том, что военные отношения дисциплины и подчиненности вошли в конфликт с партийными отношениями и преодолели их. Это резко подчеркнуто в заключительных словах заявления тт. Лашевича и Смилги, которые противопоставляют военную дисциплину, формальное подчинение «непосредственному начальству», дисциплине партийной. Партийную дисциплину они правильно ставят выше военной, ибо, хотя формально строит армию военное ведомство, но на деле, организатором армии и руководителем всей военной политики является партия. Эту сторону вопроса тов. Троцкий всегда учитывал недостаточно. Скелет армии состоял из рабочих, а коммунисты играли в этом скелете роль спинного хребта. Ломать этот хребет было вещью недопустимой. А тов. Троцкий в порыве военно-дисциплинарного экстаза именно это пытался сделать по отношению к 3-й армии. Явное «переадминистрирование».

Армия есть военный слепок с общества и в соответствии с этим партийная организация внутри армии есть «военный слепок» с партии. Практически это означает, что демократические права армейской парторганизации сильно сужены, особенно право выбирать. В частности, армейские и дивизионные политотделы, руководящие всей политработой в армии, в том числе и партийной, не выборные органы, а назначенские. Вследствие гораздо более строгой, чем в других ведомствах, служебной субординации при таком сужении демократии армейских парторганизаций всегда имеется опасность полной подмены партийной дисциплины, партийных отношений товарищества – военными отношениями субординации и дисциплины. Это не раз бывало. Как наиболее яркий пример, можно указать одну партячейку в Северо-Кавказском военному округе, в которой «военизация» партийных отношений дошла до того, что, когда комиссар приходил на собрание ячейки, секретарь ее командовал: «Смирно! Встать». Такое оказенивание партработы, понятно, создает превосходную почву для обильного урожая всех видов военной казенщины.

Найти правильное сочетание военных и партийных отношений – дело нелегкое. Тут требуется немало такта и чутья, которые вырабатываются только долгим пребыванием и работой в партии:

В тесной связи с методами работы тов. Троцкого, нашедшими свое яркое выражение в конфликте с РВС 3-й армии стояло и то тяжелое положение, которое создалось в центре. Рев. Воен. Сов. Республики не было, хотя в нем и числилось чуть ли не 15 членов. Он не собирался. Военный Комиссариат был без коллегии. Управление делами Рев. Воен. Совета Республики и Всероссийский Главный Штаб от армий и фронтов были оторваны. Полевой штаб находился в Серпухове и не занимался ни организационными делами, ни снабженческими, т. е. 95 % работы главного командования были изъяты из ведения Главкома, и он должен был оперировать, не имея достаточной возможности влиять на операции главным доступным ему путем: организацией новых частей и снабжением.

Короче говоря, военного центра, планирующего, централизующего, управляющего не было.

Тов. Троцкий пытался единолично превратиться в такой центр, передвигающийся по фронтам, и продолжал работать все теми же партизанскими методами 18-го года: маршрутные поезда (вместо планомерного снабжения), чрезмерное обилие всяческих нажимов и репрессий, мало организации, много агитации. Эту систему работы тов. Троцкого один товарищ (если не ошибаюсь, тов. Смилга) метко охарактеризовал, как «систему организованной паники» (это только другая форма «переадминистрирования» и «аппаратной точки зрения»).

В середине июля 1919 г. положение стало таким, что пленум ЦК вынужден был поставить на повестку три вопроса: о продолжении наступления на восточном фронте, об организации нового Реввоенсовета Республики и о замене Вацетиса Каменевым. По всем этим вопросам ЦК согласился с предложениями восточного фронта. Тов. Троцкий был очень недоволен этими решениями, нервничал и подавал в отставку, но в конце концов через некоторое время решению ЦК подчинился.

Политическая сторона всей этой истории – это тенденция к эмансипации военных дел от партии. (Позже, в лице тов. Сапронова, партия видела такую же тенденцию к эмансипации от партии советских дел).

Гораздо сильнее эта тенденция выступила у тов. Троцкого в 1923 году.

Произошло это так.

Октябрьский пленум ЦК (1923 года) постановил усилить РВС СССР несколькими виднейшими военными коммунистами путем введения их в РВС. Мотивами к этому решению были: 1) Значительное расширение РВС, в связи с образованием СССР, за счет представителей национальных республик. Необходимо было в этом расширенном РВС обеспечить партийную линию образованием внутри него крепкого партийного ядра. 2) Необходимость увеличить число военных работников в виду того, что тов. Троцкий, занятый другими делами, не уделял военной работе достаточного внимания. 3) Необходимость оживить деятельность РВС СССР, который собирался очень редко и работал нерегулярно. 4) Тяжелое положение Красной армии (огромная текучесть личного состава армии, вследствие отсрочки на один год призыва контингента родившихся в 1902 г., которая, в свою, очередь, срывала обучение и политобработку красноармейцев и привела снабжение Красной армии к тяжелому кризису).

Тов. Троцкий в исключительно резкой форме протестовал против постановления пленума ЦК о введении в РВС СССР новых членов. Начавшаяся вслед за этим пленумом дискуссия перенесла спор с тов. Троцким в другую область.

Но ЦК не мог оставить армии без внимания, и январский пленум (1924 года) нашел необходимым образовать комиссию для обследования текучести и снабжения Красной армии.

На основании данных обследования комиссия пленума ЦК выработала ряд предложений, которые и легли в основу той обширной реорганизации Красной армии, которая началась весной 1924 года.

Таковы факты. Их политическая «мораль», политический урок, которому эти факты учат, – это опасность отрыва администрирования от политики, советского аппарата от партийного аппарата, в частности армии от партии. За последние годы партия не раз обсуждала тенденции к подобному отрыву и не раз их осуждала. Теперь партия (и не только наша, но и все входящие в Коминтерн партии) имеет возможность изучить эту тенденцию в наиболее крупном, в наиболее резком ее проявлении и в таком пункте, где она наиболее опасна. Именно в военном деле эта тенденция вырастает быстрее и сильнее, чем во всякой другой отрасли управления в силу объективных условий: огромный аппарат военного ведомства, обладающий тяжелыми силами инерции, а потому бюрократизирующийся, доведенная до предела централизация, строжайшая дисциплина и, наконец, чрезвычайно суженные по необходимости права армейских парторганизаций.

Вот почему совет заграничным товарищам: когда у них будет своя армия, за военными делами глядеть в оба и никакого отрыва армии от партии не допускать.

Да и нам об этом правиле забывать не следует.

Как мы видели, на отрыве марксизма от военной науки, политики от военного дела вырастает не только отрыв политработы от коммунизма, но и отрыв армии от партии. Не случайно эти три тенденции сплетаются в единый уклон. Но случайно политическое значение этих трех тенденций совпадает.

«Люди всегда были и всегда будут, – писал тов. Ленин, – глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обращениями разыскивать интересы тех или иных классов» («Три источника и три составных части марксизма»).

А из этого вытекает в применении к нашей теме два следствия:

1) Не о лицах, а о классовой подоплеке политических и социальных фраз, заявлений, обещаний этих лиц шла у нас речь.

2) Параграф 41-й политустава вместе с тезисами о военной пропаганде и «антимарксистскими» статьями тов. Троцкого пора сдать в то отделение истпартовского архива, над входом в котором стоит надпись: «Мелкобуржуазные уклоны».

Примечания

[1] «Может ли марксизм научить плести лапти?» – спрашивает тов. Троцкий на заседании ВНО 8-го мая 1922 г.

[2] Устаревшее слово из разговорной речи, которое означает выговор, строгое порицание – прим. КП

[3] Один из таких друзей марксизма договорился до слияния марксизма с «марсизмом» (от слова Марс – бог войны).

[4] Борьба между старыми спецами и краскомами ведется не только в теоретической области. В докладе, адресованном ЦК РКП, бюро комячеек Военной Академии писало о «насаждении спецов и лжеспецов» (которые пошли в армию по окончании гражданской войны), о «мощи спецовской касты», об «усилении идеологического влияния спецов», о «монополизации военного знания в руках спецов». Немало интересного по вопросу о борьбе между старыми спецами и краскомами можно найти на страницах «Красной Звезды».

[5] В качестве эпиграфа к брошюре «Военная доктрина или мнимо-военное доктринерство» тов. Троцкий избрал изречение Клаузевица: «В искусствах практических не следует гнать слишком вверх цветы и листья теории, но держать их поближе к почве опыта». Вот уж действительно совет вовремя и впопад. Клаузевиц писал после длинного ряда наполеоновских войн, когда буржуазная военная наука уже приняла законченные формы. Клаузевиц был самый теоретический из военных теоретиков, – недаром его прозвали «военным философом». Ему-то легко было говорить: «Довольно теоретизировать», когда сам-то он натеоретизировался досыта, до отвала. А у нас, где уж там о цветах и листьях теории говорить, когда мы еле несколько собственных зерен теории собрали.

[6] Авторы тезисов хотят сказать, что слияние военной и политической пропаганды произойдет путем слияния командира и комиссара. Но им этого недостаточно. Надо же «углубить» вопрос и «подпустить» обобщение. А от такого углубления и обобщения у них получаются теории, которые фатально противоречат марксизму. В этом фатализме нет ничего удивительного: он заложен, он предопределен отрывом военной науки от марксизма, военной техники от политики.

[7] Это очень нехорошо, что «вдалбливают», но по случаю плохих методов направлять удары на содержание политработы нельзя. Лучше вдалбливать коммунистическую словесность, чем некоммунистическую. Кстати, по поводу таких же жалоб насчет политпропаганды в партячейках тов. Ланда дал следующую отповедь, распространявшую свою силу и на политработу среди беспартийных («Политработник», 1922 г., № 3):

«В Красной армии широкие беспартийные массы интересуются всей окружающей жизнью, всеми вопросами текущей экономики и политики. Разумеется, не схоластикой, теоретическим умствованием и чтением «Азбуки коммунизма» «обязательно подряд», главу за главой должна заниматься ячейка (я был свидетелем, как некоторые политруки голосом отпевающего дьячка читали коммунистическое «евангелие»). Принципы конкретности и самодеятельности должны гармонически сочетаться с необходимостью ознакомления всей массы членов ячейки с основами марксизма. Методом от конкретного к теоретическому мы эту задачу решим. У каждого члена ячейки будет и повседневная ориентировка, и теоретическое понимание, а главное, уменье дать ответ той массе, которая обслуживается данной ячейкой».

[8] Для непосвященных поясним, что на «политчасе» преподают политграмоту, а на «политпросветчасе» – чтение, письмо, арифметику, географию и естественные науки. Прибавка к этому «просветчасу» слова «полит» обозначает только то, что для обучения грамоте, арифметике и пр. берут «политический» материал (биографию Ленина, отрывки из его сочинений и пр.).

[9] Тов. Троцкий – большой любитель «обобщать». Поэтому с ним частенько случается, что он «переобобщает».

[10] Для такого принижения политработы в Красной армии характерным является то обстоятельство, что в первом издании написанной тов. Троцким «Красной памятки для воинов рабоче-крестьянской Красной армии и флота об основных вопросах военного дела» нет ни звука о политработе и о политорганах, а для просвещения, развлечений и игр местечко нашлось.

[11] Опыт полугодичной работы с призывом родившихся в 1902 г. подтверждает, что культурное развитие красноармейца быстро обгоняет его политическое развитие. Между первым и вторым образуются «ножницы». Значительная часть красноармейцев, – пишут из одного округа, – получили знания, но их убеждения и мировоззрение не изменились в результате политработы.

[12] Недаром тов. Ленин еще во время профсоюзной дискуссии говорил, что у тов. Троцкого и на профсоюзы, и на армию «аппаратная» точка зрения: хороший аппарат и хороший метод могут заменить политику. На XI съезде РКП тов. Ленин по поводу трений в Донбассе заметил: «Они (т. е. часть одной из боровшихся там групп) попали в положение людей, которые «переадминистрировали». И дальше он добавил: «Не отрывать политики от администрирования – вот в чем задача. Ибо наша политика и администрирование держатся на том, чтобы весь авангард был связан со всей пролетарской массой, со всей крестьянской массой. Если кто-нибудь забудет про эти колесики, если он увлечется одним администрированием, то будет беда» (XVIII том, ч. 2, стр. 51). «Переадминистрирование» и «аппаратная точка зрения» – это одно и то же.

[13] Совершенно ту же ошибку, что и тов. Троцкий, делает тов. Городнев («Очерки Красной армии», 1924 г., стр. 66), когда утверждает, что «мы в нашей политической работе приходим к красноармейцу... с рабоче-крестьянской правдой, которая ему близка, и которую он понимает и усваивает с полуслова». Так ли, тов. Городнев? Действительно ли с полуслова?

[14] Пункт 4-й тезисов тов. Фрунзе гласит:

«Факт глубокого принципиального противоречия между строем пролетарской государственности, с одной стороны, и окружающим буржуазно-капиталистическим миром – с другой, делает неизбежными и столкновения, и борьбу этих двух враждебных миров соответствии с этим задачей политического воспитания Красной армии является поддержание и укрепление ее постоянной готовности выступить на борьбу с мировым капиталом. Это боевое настроение должно закрепляться планомерной политической работой, проводимой на основе классовой пролетарской идеологии в живых и общедоступных формах».

Приведя этот тезис, тов. Троцкий продолжает:

«Здесь подход заведомо не (?) политический, абстрактный, по существу неверный и опасный. Борьба между пролетариатом и буржуазией идет во всем мире. В этой борьбе либо на нас будут нападать, либо мы будем нападать. Необходимо армию держать в готовности, воспитывая ее на основе классовой пролетарской идеологии в живых и общедоступных формах. Да, ведь, это самое отвлеченное коммунистическое доктринерство, против которого мы все возражали на прошлом заседании, когда говорили о военной пропаганде».

[15] Тов. Троцкий говорит далее о 100%, коммунистов. Откуда он взял эту цифру, – мы не знаем. Называлась на основании опыта гражданской войны цифра 15–20%, как цифра, вполне обеспечивающая устойчивость части.

[16] Было бы желательно, чтобы СТО опубликовал наиболее существенные материалы, касающиеся организации обороны и участия в работах СТО тов. Ленина.

[17] К продуктам той же «военно-революционной романтики» относится и утверждение параграфа 41-го, что «за границей тов. Троцкий продолжал дело служения рабочему классу». Следовало бы сказать: «дело меньшевистского (троцкистского) служения рабочему классу».