Бан Чан / Ян Чонин
July 14

24/7

Метки: Разговоры, ООС, Романтика, Повседневность, AU, Упоминания курения

Направленность: Слэш

Фэндом: Stray Kids

Пэйринг и персонажи: Бан Чан/Ян Чонин

Рейтинг: R

Размер: 27 страниц

Статус: завершён

Описание: У Чана получилось все исправить в прошлом и изменить настоящее. А так ли в нем все хорошо?

Примечания:

продолжение работы 24 to 25: 24 to 25 — Teletype



Часть 1.

Чан наспех надевает ботинки и дрожащими руками хватает с крючка куртку, когда кто-то открывает дверь в его квартиру своим ключом. Чан застывает с сигаретой во рту. Кто вообще может открыть ключом его квартиру, кроме него самого? Но дверь открывается, и за ней, опустив голову, стоит высокий парень. Чан ошарашено смотрит, забывая даже дышать. Парень никак не может вытащить ключ из двери, и, когда ему наконец это удается, поднимает голову и натыкается взглядом на Чана, вздрагивая. Старший роняет сигарету изо рта, потому что в этом высоком взрослом парне он узнает высокие скулы и красивые лисьи глаза. Испуганное на мгновение выражение лица теплеет, острые скулы смягчаются, а на щеках появляются ямочки.

— Чонин...

Чан не может поверить своим глазам. Он только глупо моргает, пока Чонин со спортивной сумкой в руках проходит в квартиру и закрывает за собой дверь.

— Куда-то уходишь? — интересуется он и скидывает обувь.

Он, очевидно, привычным движением мажет Чана по щеке поцелуем и хочет пройти внутрь квартиры, но Чан хватает его и прижимает к себе. Он словно больной вдыхает запах его волос, которые пахнут морозом с улицы и еще шампунем. Сжимает пальцами его плечи, очень по-настоящему ощущая ткань куртки. Он шершавая, немного грубая, еще прохладная после улицы, а Чонин такой настоящий, такой живой, что Чан крепко зажмуривает глаза и прижимается щекой к его волосам. В носу щиплет, и он только крепко целует Чонина в висок, прижимая к себе.

Ян отстраняется от него, удивленно улыбаясь. Он заглядывает ему в глаза и проводит ладонью по волосам, все еще взлохмаченным ото сна.

— Все в порядке? — спрашивает Чонин.

Его голос звучит взрослее, ниже, но все так же заботливо, как и раньше. Чан смотрит на него во все глаза и шмыгает носом. Он уже даже забыл, что у него ужасно раскалывается голова после вчерашнего. Чан кивает как болванчик, улыбаясь, и все трогает Чонина за руки, спускаясь к запястьям, а потом берет в руки его ладони и прижимает к своим губам. Чонин хмыкает, улыбаясь, и наконец высвобождает свои ладони, отходя чуть подальше, чтобы снять куртку и повесить ее на крючок. Чан жадно следит за его движениями, а куртка Чонина на крючке в его квартире выглядит как гребаная мечта, которой Чан жил последние десять лет. Неужели у него и правда все получилось? Несмотря на то, какую непоправимую, непростительную ошибку он совершил, Вселенная все равно дала ему шанс? Рождественское чудо и правда существует? Он заслужил его?

Чонин поднимает сумку с пола и проходит в комнату, шуршит там молнией и вещами. Чан, словно заторможенный, на негнущихся ногах медленно проходит за ним, и только ловит, ловит взглядом каждое его движение. Чонин в его квартире. В их квартире. Они живут вместе. Все еще. Получается, обрывки тех воспоминаний, которые крутились в его голове, пока он спал, подменялись? Хорошие воспоминания заменяли плохие, вставая на их место так, словно грязное и смятое полотно его жизни разглаживалось, избавлялось от пятен и светлело.

Чонин так изменился за эти десять лет, очень вытянулся, черты его лица стали острее, взгляд — осознаннее, но вместе со всем этим — это все еще был его Чонин. С его красивой улыбкой и теплым взглядом, нежными прикосновениями. Ян кидает на него странные взгляды, пока делает себе чай, а Чан сидит на кухне и, подперев щеку ладонью, мечтательно смотрит на него. Чонин хмурится, глядя на такого хена, и неловко улыбается.

— Видно, ты здорово перебрал вчера, — хмыкает Чонин, открывая холодильник.

Чан согласен со всем, что он сейчас скажет. Пусть он выглядит глупо и странно, главное, что Чонин сейчас в их квартире, на их кухне, разговаривает с ним как обычно и делает себе привычный чай.

— Я сегодня поздно вернусь, — говорит Чонин. — Ужинай без меня. Последняя репетиция перед концертом.

Чан кивает и встает, чтобы, притянув его к себе, поцеловать в висок.

— Во сколько у тебя репетиция? — спрашивает он, обнимая ладонью его щеку и поглаживая большим пальцем. — Я отвезу тебя.

Чонин удивленно поднимает брови.

— Ты все еще пьяный, что ли? — спрашивает он и чуть отстраняется.

Чан хмурится, неловко улыбаясь. Он сказал что-то не так? Чонин внимательно на него смотрит и вздыхает.

— Ладно, — он пожимает плечами и берет в руки кружку.

Значит, Чонин и правда стал музыкантом. Репетиция, концерт? У него теперь группа? Чан за него очень счастлив. Его любимый мальчик исполнил свою самую большую мечту. Чан берет его за руку и переплетает пальцы.

— Надеюсь, мое место в первом ряду? — улыбается он.

Чонин чуть не давится чаем и переводит на него очередной удивленный взгляд. Он внимательно смотрит на него, словно хочет убедиться, что с Чаном все порядке. Бан правда не понимает, что не так.

— Никаких билетов для тебя нет, — удивленно хмыкает он. — Ты же уже давно не ходишь на наши концерты.

Улыбка Чана опадает, из искренней превращаясь в натянутую и неловкую. Что это значит? Чонин забирает свою ладонь из его и берет кружку обеими руками, дует на горячий чай. Чан опускается на свое место, все еще не понимая, что здесь не так. Они же живут вместе, Чонин играет в своей группе, как такое может быть, что Чан не ходит на его концерты? Да это просто невозможно, Чан всегда поддерживал его в музыке, он не пропустил ни одного их выступления тогда, в прошлом. Как он может не ходить на его концерты сейчас?

Ладно, это все неважно. Кажется, что Чан в этой жизни немного изменился, но настоящий Чан вернет все на свои места. Хотя это конечно ужасно странно, что Чан вдруг ведет себя здесь так.

Он все же везет Чонина на репетицию, и по дороге спрашивает, куда ехать, потому что он не помнит точный адрес.

— Точный адрес? — смеется Чонин. — Ты никогда не был в этом зале. Он же новый.

Чан смущенно улыбается, как будто припоминая, что и правда, откуда ему в таком случае знать адрес. Чонин говорит, куда ехать, и Чан забивает адрес в навигатор. Чонин мажет его в щеку на прощание, и Чан просит его сказать, когда он закончит, потому что он заедет, чтобы его забрать. Чонин поджимает губы и кивает, улыбаясь.

Чан, окрыленный чудом, едет на другой конец города за сэндвичами, которые раньше так любил Чонин. Он надеется, что в этом будущем киоск все еще работает, потому что хочется снова порадовать своего парня, как когда-то в школе. Сэндвичи еще горячие, и Чан только думает, что они, к сожалению, остынут к концу репетиции Чонина, но заканчивает он поздно, а потому все киоски уже будут закрыты. Если что, их можно будет подогреть дома. Чонин сказал, что уйдет часа на четыре, а значит, у Чана еще где-то около трех в запасе. Он вспоминает, что с утра хотел поговорить с Хенджином и набирает его номер, просит о встрече, и друг говорит, что будет рад видеть его у себя дома. Бан уточняет адрес и тратит еще около получаса на дорогу до Хенджина.

Хван встречает его с мягкой улыбкой и дочкой на руках. Это та же самая девочка, Хёри, которую он приводил к нему на осмотр перед Рождеством тогда. Чан улыбается в ответ, думая, что для Хвана ничего не изменилось и пошло так же, как и в прошлый раз — и это хорошо. Хотя он вмешался в его жизнь в прошлый раз со своим невероятным рассказом, слава Богу, здесь все обошлось без изменений. Хенджин приглашает его зайти, а потом ведет в кухню, где ставит чайник, пока Хёри убегает играть в свою комнату.

— Дочка у тебя очаровательная, — улыбается Чан, присаживаясь на стул.

— Ты говоришь это каждый раз, — замечает Хенджин и улыбается тоже. — Но я не против, потому что это правда.

Чан смеется.

— Ты чего вдруг приехал? — интересуется Хенджин.

— Подбросил Чонина до зала, и теперь вот жду, когда закончится репетиция, — рассказывает Чан. — И заодно хотел тебе рассказать кое-что.

Хенджин кивает и садится напротив него, подпирая ладонью щеку. Чан взахлеб рассказывает о том, что ему приснился странный сон. Точнее, он до сих пор не уверен, сон ли это, но проснулся сегодня Чан уже в другой реальности — той, о которой когда-то мог только мечтать. Он воодушевленно рассказывает о том, как обнимал Чонина сегодня утром, что он правда настоящий, живой, в его квартире, и что он теперь точно верит во все Рождественские чудеса и зимних волшебников. Хенджин вежливо улыбается, но по его лицу заметно, что он не понимает ничего из того, что говорит Чан, и когда Бан это замечает, он осекается.

— Ты не помнишь?.. — он заглядывает Хвану в глаза, но тот только пожимает плечами.

— О чем?

— Ну... — Чан теряется, — я же приходил к тебе тогда, еще когда мы учились, рассказывал, что произошло.

Хенджин честно задумывается, словно пытается вспомнить что-то подобное, но в конце концов только виновато улыбается.

— А... — Чан неловко смеется и потирает шею. — Это был сон, я... это, скорее всего, просто приснилось мне, и я до сих пор под впечатлением, поэтому...

— Неудивительно, — мягко улыбаясь, кивает Хенджин. — Ты хорошо так набрался вчера. Завтра на смену?

Чан растерянно кивает. Да, точно, он же тоже вернулся в свое время. Он все еще старший врач, и завтра у него рабочая смена. Интересно, изменился ли он как работник? Работает ли он все в той же больнице? Чан старается в разговоре ненавязчиво упомянуть название учреждения, чтобы проверить, и Хенджин улыбается. Значит, все верно, он все еще там. Получается, он вернулся в свою ту же самую жизнь, только с Чонином вместе. Значит, все сложилось просто идеально. Именно так, как он и мечтал все это время. Они с Чонином вместе, у Чана любимая работа, Иен-и играет в своей группе, и все они с друзьями все еще общаются. Значит, и Рождество они встречали все в том же "Рассвете", и с той же компанией. Это просто потрясающе.

Счастливый, он возвращается к залу Чонина, чтобы забрать его с репетиции. Ян выглядит уставшим, но очень довольным, когда садится на переднее сиденье рядом, а Чан только и может, что думать о том, как он мечтал, чтобы Чонин вот так вот привычно сидел рядом с ним. Боже, сколько бы он отдал за то, чтобы Чонин писал ему о том, что скоро заканчивает репетицию, чтобы садился на это место в его машине, и чтобы они ехали вместе в их дом. Чан тянется, чтобы достать с заднего сиденья бумажный пакет с завернутыми в него сэндвичами и протягивает Чонину.

— Ты, наверное, ужасно голодный, — говорит он с улыбкой.

— Это точно, — стонет Чонин, жадно разворачивая пакет. — Спасибо тебе большое.

Он достает упаковку с сэндвичами и вдруг замирает, глядя на них в руке.

— Это что... те самые сэндвичи?.. — вдруг спрашивает он не своим голосом.

— Да? — Чан немного теряется от такой реакции, он думал, что Чонин, как и раньше, обрадуется. — Ты не рад?

— Нет, почему же, — бормочет Чонин и слабо улыбается, только эта улыбка почему-то кажется грустной. — Ты постоянно покупал мне их... раньше.

Чан кивает и снова улыбается. Значит, он просто давно этого не делал, поэтому Чонин удивлен.

— Почему ты про них вообще вспомнил? — улыбается Чонин и достает один из упаковки.

Чан пожимает плечами.

— Хотел тебя порадовать немного. Ты все еще их любишь, верно?

Ответом на это служит блаженный стон Чонина, когда он откусывает сэндвич. Чан улыбается, глядя на это, и радуется, что все сделал правильно. Чонин такой голодный, что уплетает бутерброды за пару минут, а Чан говорит, что в бардачке лежит бутылка воды. Они едут домой по ночному Сеулу, который под Рождество весь горит огнями, и Чан не может перестать улыбаться. Раньше он мог только мечтать о том, чтобы показать Чонину все эти огни, а сейчас они для Яна такие же привычные каждый год, как и для самого Чана.

— Красиво, правда? — завороженно шепчет Чан, пока они стоят на светофоре.

Чонин, отлипая от окна, кивает.

— Помнишь, Иен-и, как ты всегда хотел жить в таком городе? Полном огней, — вспоминает Чан с немного грустной улыбкой. — Я так рад, что твои мечты исполнились.

Чонин поджимает губы и улыбается, кивает. Чан думает о том, сколько в Сеуле парков, по которым он всегда мечтал пройтись вместе с Чонином, и теперь думает, что обязательно сделает это. Они пройдут по каждому из них, держась за руки, улыбаясь и целуя друг друга в покрасневшие от холода носы, а потом наделают кучу фотографий вместе. Чонин вдруг тяжело вздыхает, глядя в окно.

— Хен, — негромко зовет он, когда Чан паркуется у дома. — Я хочу поговорить с тобой.

— Конечно, детка.

Он и сам бы хотел с ним поговорить. Они вместе уже, получается, так долго, а на их пальцах все еще нет колец. Да, однополые браки не разрешены в их стране, но кто запретит Чану все равно купить пару обручальных и поклясться Чонину в вечной любви на словах? И почему он не сделал этого раньше, зачем было столько лет ждать? Он специально заехал сегодня в ювелирный, чтобы присмотреть им кольца, и сейчас бархатная красная коробочка приятно жжет внутренний карман куртки. Вся его жизнь сложилась теперь именно так, как он и хотел, и для полноты картины не хватает только кольца на безымянном пальце Чонина. Он хочет любить его целую вечность и еще немного, потому что то, что с ним произошло — это настоящее чудо. Чан больше не упустит ни одной возможности.

Они заходят в квартиру, Чан помогает снять куртку Чонину и между делом невесомо целует его в щеку. Чонин на это улыбается, поджимая губы и почему-то отводя взгляд. Завтра после смены Чан обязательно приготовит им поздний ужин и купит шампанского, чтобы провести вечер вдвоем. Теперь-то он вряд ли будет задерживаться на работе, ведь дома его будет ждать Чонин. Квартира теперь не пустая, и никогда не будет такой. Чан думает, что еще хочет по дороге домой купить Чонину цветы — просто так, чтобы младший улыбнулся.

Чонин все это время молчит, наливая в чайник воду, и ставит его на электрическую подставку. Он стоит, прислонившись спиной к кухонной тумбе, и кусает губу. Чан внимательно на него смотрит. Что хочет сказать Чонин, что так нервничает?

— Хен, — наконец, говорит Чонин, — твои родители уже давно ждут нас.

Чан кивает, опускаясь на стул.

— Тебе стоит уделять им больше внимания, — говорит младший, и Чан снова кивает. Разве он совсем к ним не ездит? — Нам бы съездить, когда у тебя будут выходные.

— Конечно, солнышко, — кивает Чан, улыбаясь.

— А после этого... — Чонин отводит взгляд и немного опускает голову, — давай расстанемся, Чан.


Часть 2.

Чан не может сдержать нервного смешка.

— Извини? — он как-то глупо улыбается, сам того не желая, но Чонин выглядит серьезно. — Ч-то?..

У Чана в голове паника. Что не так? Ну, что не так? Как такое могло произойти? Ведь они с Чонином должны были всегда-всегда быть вместе, ведь они столько пережили вместе! К горлу подкатывает ком. Он смотрит на такого красивого и грустного Чонина, и вдруг замечает, что Ян выглядит очень... уставшим. Чан не обратил на это внимания сегодня за весь день ни разу, но Чонин и правда выглядит измотанным. Он вспоминает все его тяжелые вздохи и отведенные взгляды за день и понимает, что его любимый, наверное, долго обдумывал это предложение. Чонин и правда очень, очень повзрослел. Перед Чаном уже давно не семнадцатилетний мальчишка, у которого из проблем — только наступающие экзамены. И взгляд у Чонина взрослый, осознанный и, опять, уставший.

— Иен-а, — осторожно зовет Чан, и Ян поднимает на него печальный взгляд. У старшего от этого взгляда болит сердце. — Чем я тебя обидел? Что я не так сделал?

Но Чонин, словно ожидавший услышать что-то другое, только поджимает губы.

— Ты ничего не сделал, хен, — отвечает он и грустно улыбается. — И в этом проблема.

— Я не понимаю, — растерянно бормочет Чан.

— Конечно, ты не понимаешь, — печально усмехается Чонин и наливает им чай, по привычке в обе кружки, а не только себе. — Если бы ты понимал, возможно, до такого бы не дошло.

Он подходит к столу, за которым сидит абсолютно потерянный Чан и ставит кружки на стол, а потом садится рядом. Бан поднимает на него беспомощный взгляд, полный непонимания ситуации.

— Просто... — Чонин снова поджимает губы и смотрит на кружки на столе, — наши чувства угасли, наверное? — он теребит пальцами бирку от чайного пакетика, сгибая маленькую картонку в разные стороны так, что краска на ней расползается, обнажая белые края сгибов. — Без лишнего огня и драмы. Чан, — он вскидывает на него умоляющий взгляд, — ну, посмотри на нас.

— А что не так?..

— Мы превратились с тобой просто в сожителей. Я уже давно не чувствую от тебя ни тепла, ни заботы, которые были раньше. Мы будто живем каждый своей жизнью и снимаем квартиру на двоих. Ты — на сменах, я — в студии, иногда видимся по вечерам. Еще реже — ложимся спать вместе. Мне двадцать пять, а я чувствую себя как дряхлый старик, который уже прошел свой жизненный путь и теперь ему ничего не остается, кроме как вспоминать о том, как хорошо было раньше.

Чан не может поверить этим словам. Как такое вообще могло произойти? Чонин говорит, что не чувствует себя нужным, что у Чана работа всегда важнее. Да как она может быть важнее Чонина, которого он любит больше жизни? Где он оказался? Это так он прожил жизнь, о которой мечтал?

— Мы... мы ссорились с тобой, Чонин? — аккуратно и нерешительно спрашивает Чан, понимая, что закапывает прошлого Чана еще глубже с такими вопросами.

Чонин удивленно вскидывает брови, а потом только тихо и устало смеется.

— Ссорились, хен? Было бы славно, — хмыкает он. — Тогда было бы понятно, что хоть что-то еще живо в наших отношениях. Ну, не считая нашей вчерашней ссоры, конечно. Очень мило, что ты делаешь вид, что не помнишь.

Вчерашней ссоры?.. Чан бы действительно хотел закопать прошлого себя. Нет, сначала откопать, воскресить, а потом убить за то, что он сделал с Чонином, с ними — и только тогда закопать обратно. Так глубоко, чтобы поближе к преисподней.

— Это первое за последние десять лет Рождество, которое мы провели порознь, Чан, — напоминает Чонин и усмехается. — А ты даже не заметил? Не помнишь, хочешь сказать, как мы хлопали дверьми, как я собрал сумку и уехал к родителям? Поразительно, хен.

Чонин добивает его с каждым словом. Он еще и позволил Чонину уйти накануне Рождества? Да что с ним в этом мире случилось вообще? Чан в полном смятении от того, что происходит, и вдруг понимает, что он совершенно не помнит последние десять лет. Какие-то ключевые моменты, обрывками крутившиеся в его голове, пока он не проснулся окончательно утром, он помнит: выпускной Чонина из школы, как они съехались, как Чонин выпускался из университета, но... все остальное? Полный провал в памяти, как словно этого и не было.

Чонин вздыхает и кладет ладонь на лоб. Он очень сильно устал.

— Иен-а, пожалуйста, — умоляюще выдыхает Чан. — Обещаю тебе, я исправлюсь. Я уже не тот Чан, который был. Пожалуйста, ты...

— Не надо, — просит Чонин, словно ему больно или неприятно все это слышать. — Не надо мне больше ничего обещать, хен, пожалуйста. Давай просто разойдемся, пока мы можем это сделать по-человечески. Я совсем не хочу заканчивать наши отношения скандалом.

Вот так просто. Чан пережил просто эмоциональную мясорубку за последнюю ночь, чтобы попасть сюда и узнать, что он довел своего любимого, маленького Чонина вот до такого. Чтобы, обрадовавшись с утра его появлению, узнать, что он на самом деле собирался с мыслями, чтобы попросить его уйти из его жизни. Конечно, спасенная жизнь Чонина ни идет ни в какое сравнение ни с чем в этом мире, в том числе и с их отношениями, но... Просто, к чему тогда все это было? Чтобы показать Чану, что они с Чонином все равно не будут вместе? Чтобы доказать ему, что в конце концов он все равно его потеряет, хоть и метафорически?..

Разговор на кухне заканчивается тем, что Чонин соглашается пока не разрывать отношения, но просит пожить отдельно и говорит, что съедет сам. Он даже не идет в их спальню, чтобы лечь на кровати рядом. Стелет себе на диване в гостиной, а Чан как побитая собака остается сидеть на полу у его ног, хотя Чонин и говорит ему идти спать. Сам Ян вскоре засыпает, а Чан так и остается на полу, потому что уйти от Чонина сейчас, когда он только обрел его в своей жизни? Нет, ни за что, как бы не проснуться завтра уже в другом месте. Чан бы променял тысячи ночей в своей прошлой жизни на удобной кровати на этот жесткий пол рядом с диваном, на котором спит Чонин.

Смена на работе на следующий день проходит как в тумане. Чан рассеян из-за вчерашнего разговора и из-за того, что плохо спал, хотя последнее его вряд ли действительно волнует. Как же все исправить? А может ли он что-то исправить? А имеет ли он право что-то теперь исправлять? А вдруг это условие этой Вселенной, где Чонин остается жив в том случае, если они разойдутся? Ведь то, что должно произойти, обязательно произойдет. Что, если, исправляя прошлую ошибку, Чан сейчас совершит такую же? Должен ли он пустить все на самотек и оставить как есть, чтобы у Чонина была лучшая жизнь? Но какой тогда смысл в этой жизни, если Чонина не будет рядом? В голову лезут укоризненные мысли о том, что главное, что Чонин жив, а все остальное не важно. Да, неважно, но... Столько вопросов в голове и ни одного ответа. Конечно, если бы Чан оказался перед выбором прошлого исхода событий или этого, он бы, безусловно выбрал нынешний вариант. Ведь тогда исправить все действительно было невозможно, а сейчас... А сейчас ему просто нужно время, чтобы во всем разобраться и понять, что делать. Очень кстати вспоминается, как говорила бабушка: всё — это когда ноги холодные, а во всех остальных случаях можно найти выход.

Дома у Хенджина тепло, но не только по температуре. Во всей квартире теплый свет, а сам дом словно пышет заботой и уютом, которые здесь процветают. До вчерашнего разговора с Чонином Чан был уверен, что в их квартире — точно так же. Чан чувствует себя, ну, прямо говоря, стремно, снова заявляясь к другу после смены, потому что он правда, совсем-совсем не знает, что ему делать. А в Хенджине сила какая-то есть, сто процентов. Не зря же ведь он ему помог в прошлый раз. Может, он его ангел-хранитель? Боже, Чан от этих мыслей смеется сам себе. На столе четыре банки пива, на часах почти десять, Хёри уже давно спит, а Хенджин параллельно готовит себе обед на завтра.

— Ты извини, — говорит Чан, потирая ладонями лицо, — правда, прости, что я опять приперся, просто...

— Да рассказывай уже, — добродушно ворчит Хенджин, помешивая еду на сковородке.

По всей квартире стоит аромат горячей еды, томящихся овощей и домашнего уюта.

Чан вздыхает и рассказывает о вчерашнем разговоре с Чонином, обо всех своих вопросах и непониманиях, хватается за голову и говорит о коробочке с кольцом, которая до сих пор лежит в кармане, и которое он так и не отдал.

— Значит, Чонин решил уйти от тебя? — говорит Хенджин, накрывая сковородку крышкой и разворачиваясь к Чану.

Бан понуро кивает и пьет свое пиво из банки.

— Вот оно как, — говорит Хенджин так, словно все-таки что-то знает.

Чан даже мимоходом думает, что Хван на самом деле все помнит, просто вчера сделал вид.

— И что же, — хмыкает Хенджин, — ты и правда не помнишь вашу ссору?

— Блять, Хендж, — отчаянно рычит Чан, — я тебе клянусь, все что угодно на отсечение даю, у меня полный провал.

— И не только в памяти, — замечает Хван, имея в виду отношения с Чонином.

Чан снова кивает и вдруг вспоминает о времени.

— Ой... Боже, извини, Джин-и, я ведь совсем не смотрел на время, — спохватывается он. — Приперся к тебе в самую ночь. А где Юна? — спрашивает он, оглядываясь, словно жена должна появиться на кухне из воздуха. — В прошлый раз ты тоже был один, она на сменах, чт...

Он осекается, когда Хенджин поднимает на него резкий и даже укоризненный взгляд. В его добродушных глазах вдруг мелькает какая-то агрессия и даже как будто обида. Чан прикусывает язык — он опять сказал что-то не так?

— Юна умерла пять лет назад, — говорит он негромко и очень отчетливо, а Чан бледнеет и округляет глаза. — Хёри шесть лет, а мы с тобой учились вместе, если ты вдруг забыл и это тоже.

— Боже, прости, — ошарашенно говорит Чан, — Джин-и, прости, пожалуйста! Я не знал, я правда...

Хван щурит глаза, а потом смотрит на него как-то странно. Из его взгляда пропадает агрессия и обида, которые плескались там до этого. Чан перед ним бледный как полотно и с полным ужасом во взгляде. Хенджин выдыхает, потирая переносицу, и выключает конфорку на плите.

— Чан, ты серьезно?

Бан давится воздухом, размахивая руками.

— Джин-и, я клянусь!

— Ты же был на похоронах.

Чан глубоко вздыхает и трясущимися пальцами тянется в карман толстовки, где лежит пачка сигарет. Хенджин кидает на него предупреждающий взгляд, но сталкивается в ответ с потерянным и снова вздыхает, а потом включает вытяжку на кухне. Чан кивает в знак благодарности, и они меняются местами: Хенджин уходит к столу, а Чан встает ближе к плите и поджигает сигарету.

— Т-так не должно было быть, — бормочет Чан. Он прекрасно помнит, что Хенджин был счастлив в браке, они с Юной души друг к друге не чаяли, и Хёри росла в полной хорошей семье.

Знал ли Хенджин, чем пожертвует, когда помогал Чану в прошлый раз? Случилось ли это реально из-за него? Понимает ли он, из-за чего это произошло?

— Давай не будем, — просит Хенджин и открывает свою банку пива.

— И что... — Чан затягивается, — ты все пять лет один?

Хенджин выразительно на него смотрит.

— Я с дочей.

— Ты же знаешь, о чем я.

— Знаю, — кивает Хенджин. — Да, один. Не надо на меня так смотреть, Чан, мне никто не нужен. Правда.

— Мне ужасно жаль, дружище, — искренне говорит Чан. — Я представляю, каково тебе.

— Да откуда...

Хенджин машет рукой и снова пьет. Чан поджимает губы. Да, видимо, Хенджин и правда не в курсе того, что случилось на самом деле с Чонином. Так вот, как распорядилась судьба. Но за что так с Хенджином? Ведь он не сделал ничего, чтобы это заслужить. За то, что он единственный выслушал его и поверил? За то, что помогал ему как мог? Разве это справедливо? Или это Чан виноват, и теперь останется в неоплатном долгу перед другом за то, что вмешался в его таймлайн со своим рассказом? Кто бы сказал ему условия в прошлый раз!

— Хендж, дружище, — растерянно бормочет Чан, — если вдруг, не дай бог, что-то с Хёри или тебе вдруг нужна будет помощь, я...

— Я знаю, Чан, — понимающе и благодарно улыбается Хенджин. — Ты уже говорил мне это. Спасибо.

— Да разве есть за что...

— Детские врачи стоят дорого, — улыбается Хенджин. — А болеют дети часто. Так что, правда, спасибо.

Чан мотает головой и тушит сигарету о пепельницу. Он еще и спасибо говорит. Чан не может сдержать усмешку. Во что же он превратился в этой жизни?

Когда Чан возвращается домой и включает свет, то квартира уже полупустая. Точнее сказать, очень привычная, ровно такая, какая была у него в прошлой жизни. Это ощущается странно и... пусто. Чонин даже не попросил помочь с вещами. Даже не предупредил, что сегодня его уже не будет. Чан проходит на диван садится, оглядывая комнату. Все как и было. Только на комоде стоит рамка с фотографией, которую Чонин оставил ему. Чан подходит к комоду и берет рамку в руки. Там они с Чонином счастливые, широко улыбаются и прижимаются друг к другу щеками. Чан совсем не помнит эту фотографию и даже не может сказать, когда она была сделана, но сам тот факт, что она была, все равно греет ему сердце. Чонин живой — и это самое главное. Чан гладит пальцами лицо Чонина на фотографии и твердо решает — он вернет Чонина во что бы то ни стало. Если Чонин его разлюбил, то, прежде чем сдаться, он сделает все, чтобы вернуть их отношения. А если не получится, то... Чану ничего не останется, кроме как смириться и отпустить Чонина окончательно.


Часть 3.

Чан звонит Чонину следующим вечером после смены, и тот берет трубку спустя всего пару гудков. Это греет сердце, потому что Чонин, хоть и предложил разойтись, все равно идет на контакт. Чан не может не думать о том, что прожитые вместе десять лет между ними уже что-то намного большее, чем просто любовь — а может, это именно она и есть. Тихая, спокойная, с разговорами на кухне вместо громких истерик. Чонин не меняется в голосе, там не скользит холод или обида (хотя он имеет полное право!). Их неспешный разговор со стороны выглядит так, словно между ними и не произошло ничего. Они всегда уважали друг друга и старались разговаривать — очень странно, что все вдруг дошло до такого.

Как смена? — спрашивает Чонин, и Чан тепло улыбается.

— Устал, — признается Чан. — Зима, детишек много приводили.

Голос Чонина смягчается — наверное, он тоже там улыбается.

— Где ты живешь теперь? — спрашивает Чан. — Даже не сказал мне, что вывозишь вещи. Я бы помог, лисенок.

Чонин вдруг молчит дольше, чем следовало. Чан не может не подумать о том, что, верно, это давнее прозвище выбило его из колеи. Тот Чан, наверное, давно уже к нему так не обращался. Настоящему Чану очень сложно сейчас к этому привыкнуть — еще пару дней назад он постоянно так называл семнадцатилетнего мальчишку.

У Хана, — наконец, отвечает Чонин. Его голос звучит как-то смущенно. — Все нормально, хен. Я знаю, что ты всегда занят.

Ай. Это звучит неприятно, Чан поджимает губы. Чонин даже не стал ему звонить, потому что это не имело смысла. Для прошлого Чана, конечно же. Бан только тяжело вздыхает, потирая переносицу и откидывая голову на большую диванную подушку.

— Без тебя пусто, — признается Чан, слова как-то сами вырываются. Чонин на том конце вздыхает и молчит какое-то время.

Без тебя тоже, — наконец, говорит он. И несмотря на всю грусть момента, тепло разливается по телу от того, что Чонин тоже скучает.

Чан не чувствует себя двадцати-девятилетним врачом, которым он, на самом деле, и являлся до всей этой истории. Он чувствует себя второкурсником медицинского университета, который глупо улыбается в трубку при разговоре с любимым мальчишкой. Чонин скучает по нему, а значит, у него есть все шансы вернуть себе его любовь.

Чан, — зовет Чонин и старший отзывается коротким мычанием. — Ты... правда хочешь прийти на концерт?

— Конечно, Иен-и, — время перед ответом не занимает и секунды.

Было бы здорово, — говорит Чонин, и в его голосе слышится надежда. — Тебя так давно не было.

Чан улыбается, слушая его, и по привычке скользит взглядом по стене, где должен был висеть календарь. Он там и есть, надо же, как такие детали в точности совпадают с тем, что было раньше. Даже календарь на том же месте.

Тогда в четверг? — спрашивает Чонин и Чан угукает, тут же глядя на дату в календаре.

— Вот черт, — вырывается у него, когда он видит эту самую дату, обведенную в круг черной гелевой ручкой. Смена!

Что? — раздается в трубке.

— Ничего, — тут же бормочет Чан. — Просто смена...

Он не успевает договорить, потому что его прерывает вздох, а голос Чонина меняется.

Забей, — говорит он как-то бесцветно. — Как всегда, Чан. Доброй ночи.

И звонок обрывается. Чан шипит и шлепает себя по лбу ладонью — ну вот надо же было открыть рот! Сказал бы, что вода на плите убежала или об косяк ударился, ну зачем он вообще заикнулся про эту дурацкую смену? Для себя Чан решает без единого сомнения — на концерте он будет любой ценой.

Вообще-то, уйти со смены всего на пару часов раньше, будучи старшим врачом — не так уж и сложно. Всего-то стоило всех предупредить, оставить человека за себя и пообещать, что будешь на телефоне. Для прошлого Чана это и правда было непосильной задачей — уделить всего пару лишних часов времени своему парню? Чан кривит губы в брезгливости к самому себе. Пара часов — всего лишь небольшой минус в зарплате, ничего криминального. Подъезжая к клубной улице, он сбавляет скорость, чтобы успеть рассмотреть вывески в поисках нужной. Паркует машину неподалеку и подходит ко входу, где ему преграждает путь крепко сложенный охранник.

— Сегодня в клубе концерт, — оповещает он. — Вход только по билетам.

— У меня нет, — Чан растерянно хлопает себя по карманам куртки, словно надеется найти там то, чего у него никогда и не было.

— Тогда я не могу вас пустить, — говорит охранник.

Чан достает бумажник.

— Я могу оплатить прямо сейчас, — говорит он, — это не проблема, правда. Я просто забыл купить билет.

— Оплату принимаю не я, — возражает мужчина. — И продажи уже закрыты. Я могу только пустить вас по билету или не пустить совсем.

Вот же черт. Ну почему он не выпросил у Чонина билет раньше? Чан решает поговорить со строгим охранником снова.

— Там мой друг выступает сегодня, — просит он. — Может, я смогу договориться с администратором? Можете его позвать, пожалуйста?

— Друг? — уточняет охранник и достает из пальто какую-то бумагу, сложенную вдвое. — Как вас зовут? Возможно, вы есть в списке гостей.

Это вряд ли. Такие списки составляются заранее, а Чонин до недавнего времени был уверен, что Чан больше никогда не придет на его концерт. Да и в прошлый раз скинул трубку, очевидно, сделав вывод. Чан почти готов махнуть на это рукой, но в последний момент все же решает попытать удачу.

— Бан Чан.

Мужчина разворачивает листок и пробегается по списку взглядом. А потом вдруг отходит, открывая путь к двери.

— Проходите.

Просто невозможная удача! Чонин все равно внес его в список гостей, хотя был уверен, что Чан не придет! Он улыбается, заходя внутрь помещения, потому что Чонин действительно ждал его сегодня. А потом ему становится до ужаса грустно — Чонин каждый раз вписывал его имя в список, в надежде, что он придет?.. Какой позор, Бан Чан, какой позор. Как так можно было? Чонин, наверное, ждал его все это время, а он ни разу не пошел ему навстречу. Как он мог все это время принимать Чонина как должное? Словно он какое-то приложение к его успешной жизни врача. Чану противно от себя самого.

Однако в клубе душно. Он бросает взгляд на сцену, но не видит там знакомых лиц. Видимо, кто-то пока что выступает на разогреве. Причем разогрев удался на славу — люди в клубе уже вовсю танцуют и веселятся. Чан тянет за ворот рубашки и подходит к бару, просит налить воды. Бармен без лишних вопросов протягивает ему стакан несколько секунд спустя. Он только сейчас понимает, что, возможно, выглядит нелепо и совершенно не вписывается в атмосферу клуба в своей белой рубашке и классических брюках. Честное слово, Чан, еще бы смокинг надел. Почему-то он не подумал об этом, когда собирался с утра и хотел принарядиться для Чонина. Да и Чан, признаться честно, уже очень давно не был в таких местах.

К барной стойке подлетает Чонин, даже не замечая его. Он почти впечатывается в лакированное дерево и просит что-то у бармена. Чан смотрит на него и понимает, что никогда не видел младшего таким. Черная косуха с металлическими вставками, растрепанные волосы, какие-то металлические украшения на шее и кольца на пальцах — весь этот образ все еще так похож на того дерзкого Чонина, которого он знал раньше. Который хулиганил в школе, смело улыбался, усаживаясь к нему на колени и прекрасно зная, что, чем бы Чан ни занимался, сейчас он будет заниматься только им. Который говорил о выступлениях на улицах Итэвона и Каннама и который решился на всю эту аферу ради желанной гитары. Чан не может отвести от него взгляд, оставаясь, словно прикованный, стоять на месте. Чонин такой красивый и такой любимый, что внутри что-то сводит от этого. Ян вдруг поворачивает голову и замирает, встречаясь взглядом подведенных черных глаз с офигевшим взглядом Чана. Его лицо вытягивается в удивлении, и он даже не сразу понимает, что бармен уже протянул ему бутылку воды, о которой он просил пару минут назад.

Чан, наконец, отмирает и заставляет свое тело двигаться, чтобы подойти к парню.

— Чан, — выдыхает он изумленно. — Ты.. пришел?..

Бан сглатывает от зрелища перед собой и заторможенно кивает.

— Я же обещал, Иен-а, — говорит он, мягко улыбаясь. — Ты потрясающе выглядишь.

Чонин тоже, видимо, приходит в себя и давит усмешку, все еще не веря своим глазам. Он хмыкает, но ничего не отвечает, хотя Чан уверен, что его появление неплохо так выбило младшего из колеи. На Чонина вдруг налетает Джисон с вопросом о том, где он заблудился с этой несчастной водой, а потом замечает Чана рядом — и его губы складываются буквой "о", а и без того круглые глаза становятся еще круглее. Чан тоже удивлен, но больше в приятную сторону. Значит, с Ханом Чонин не просто дружит, они все еще играют в одной группе. Это просто потрясающе.

— Хен! — удивленно восклицает он, а потом расплывается в широкой улыбке. — Сто лет тебя не видел на наших концертах!

Эта счастливая фраза от Хана бьет Чана под дых новой волной укора и стыда по отношению к самому себе. Неужели он и правда был так занят работой? Они пожимают друг другу руки и обнимаются, а потом Джисон тянет Чонина за плечо, потому что им уже скоро выступать. И Чонин уходит, хотя до последнего не отводит от Чана взгляда.

Их концерт начинается всего через несколько минут, и Чан только обновляет себе стаканы с безалкогольным мохито, сидя у барной стойки. Чонин на сцене выглядит великолепно. Он в своей стихии, он увлечен, активничает с толпой, задает вопросы и шутит между песнями. Чан этих песен не знает, ни одной. Интересно, а знал ли прошлый Чан об этих песнях? Слушал ли он их? Тематика их песен все такая же, с теплотой думает Чан. Переть напролом за своей мечтой, не оглядываться назад, веселиться от души и благодарить мир. Но потом атмосфера концерта меняется, когда начинается более лирическая часть — и вот здесь Чана пробивает. Он жадно вслушивается в тексты песен, и его сворачивает болью изнутри. Чонин так чисто и печально поет про невыносимое одиночество, про невзаимную любовь и про бесчисленные попытки вернуть чувства, что Чан понимает — это все о них. По коже мурашки, а в глазах щиплет от осознания, что это он виноват в том, что Чонин писал эти песни. Как он себя чувствовал, когда писал все это? Где был тогда Чан? Знал ли он о том, про кого написаны эти песни?

Когда концерт заканчивается, Чан допивает свой четвертый безалкогольный мохито и погружается в мысли настолько, что точно был бы не прочь выпить чего-то покрепче градусов на сорок. Он приходит в себя, только когда люди начинают кричать и хлопать, и видит, как ребята на сцене улыбаются, прощаясь с публикой, и машут всем руками.

Через какое-то время Чонин подходит к нему с несмелой улыбкой. Его кожаная куртка висит на руке, потому что, очевидно, после концерта ему слишком жарко, а сам парень остается в черной майке. Чан смотрит на его плечи и ключицы, на его шею, на которой блестят металлические украшения. Чонин выглядел замечательно, будучи дерзким мальчишкой, но взрослый Чонин, уверенный в себе и ужасно сексуальный — был не менее горяч. Чонин присаживается рядом с ним на барный стул и поправляет взлохмаченные волосы. Чан думает только о том, как хочется его поцеловать, желательно дома, без чужих глаз.

— Хочешь выпить? — предлагает он севшим голосом.

— Ты же за рулем? — удивляется Чонин, и Чан заставляет себя кивнуть.

— Просто хочу тебя угостить.

Чонин улыбается, и ямочки на его щеках заставляют сердце Чана наворачивать кульбиты. Так хочется провести по его волосам ладонью, погладить по щеке. Сложно поверить, что всего несколько дней отделяют его от объятий в руках Чонина на диване в его старой квартире, а сейчас он даже не может прикоснуться к нему без разрешения.

— Это было очень здорово, — говорит Чан. Чонин заказывает себе выпить, и на барную стойку ставят стакан.

— Спасибо, — Чонин стреляет накрашенными глазами и делает глоток, немного морщится от крепости напитка.

— А где Хан? — интересуется Чан и оглядывается, но друга нигде нет. — И Минхо? Он тоже не приходит на концерты?

Чонин хмыкает.

— Минхо уже давно прописался у нас в гримерке. Хан, естественно, тоже там.

Ай. Это тоже было неприятно. Получается, Минхо всегда поддерживает Джисона, а Чонин просто привык, что Чана никогда нет рядом.

— Ты... знал, что я приду сегодня? — Чан лелеет надежду, что сегодня ему просто повезло, но Чонин поджимает губы и мотает головой.

— Был уверен, что нет.

— А мое имя в списке?..

Чонин снова пьет и вздыхает, грустно улыбаясь.

— Оно всегда там. Наверное, какая-то часть меня всегда надеется, что ты вдруг... придешь. Как сегодня, — он смотрит на Чана. — Почему вдруг?

— Я же обещал, — повторяет Чан, но Чонин мотает головой.

— Нет, я не об этом. Почему ты вдруг вообще решил прийти? Пообещать, что придешь?

Чан теряется с ответом, а Чонин допивает свой стакан и просит обновить. Что ему ответить? Что для Чана архиважно быть с ним? Что это поддержка Чонина не имеет условностей? Он прекрасно знает, как это прозвучит в контексте их ситуации. Чонин просто не поверит, ведь Чану уже давно все равно. Чонин ждет его ответ и продолжает пить.

— Потому что я предложил расстаться?

— Нет, что ты, — тут же оговаривается Чан испуганно. — Если бы ты не сказал этого, я бы все равно захотел прийти. Это же ты, Чонин.

Чонин усмехается. Конечно, он не верит.

— Ты странный, — вдруг говорит он. — Вдруг снова такой... такой, как раньше. Мне правда приятно видеть тебя на концерте, приятно, что ты подвозишь меня до студии и забираешь, чтобы довезти до Хана. Покупаешь мне сэндвичи, — он улыбается и шмыгает носом, а его голос вдруг дрогнул, — мои любимые... Но это как будто, — он переводит на него взгляд, Чан видит что его глаза немного блестят, — уже недостаточно, Чан.

— Я буду стараться лучше, — тут же обещает Чан, но у Чонина это вызывает улыбку.

— Не в этом дело, Чан-и, — он вздыхает и снова пьет. Чан видит, что его парня уже давно повело. — Этого уже недостаточно, потому что это уже не нужно. Все, уже ничего не исправишь, понимаешь? Я ждал тебя слишком долго.

— Иен-и, — умоляюще зовет Чан и двигается к нему ближе, кладет ладонь на щеку, когда тот смотрит на него своими красивыми печальными глазами.

Чонин просто невероятный. В этом клубе, где играет громкая музыка, за этим баром, где на него падает теплый свет от торшеров, с этими растрепанными волосами, которые должны были сделать его образ дерзким, но сделали просто очаровательным. Чан не может отпустить его. Взгляд срывается на губы, и Чан чувствует какую-то жизненную необходимость поцеловать его. Они совсем близко, Чан даже чувствует его дыхание на своих губах, и он тянется ближе, чтобы коснуться его губ — но именно в этот момент Чонин закрывает глаза и отстраняется. Разочарованный стон почти слетает с губ Чана, но он вовремя сдерживает его и опускает взгляд, убирая ладонь с его щеки и на всякий случай собирая пальцы в кулак, чтобы неповадно было снова распускать руки.

— Я поеду домой, — тихо говорит Чонин, отводя взгляд и слезая с высокого стула. — Я перебрал.

— Я отвезу тебя, — тут же говорит Чан, не глядя оставляя купюры на барной стойке. Но Чонин мотает головой и достает телефон.

— Я вызову такси.

— Чонин, — просит Чан, — пожалуйста. Прости меня, — добавляет он. — Я не должен был.

Чонин поджимает губы, и приложение такси остается открытым, но больше Чонин там ничего не нажимает. Чан протягивает ему ладонь, он внимательно смотрит, словно думает, соглашаться или нет.

— Я отвезу тебя к Хану. Если хочешь. И больше не буду трогать.

Чонин думает еще какое-то время, Чан все так же держит ладонь перед ним. И Чонин, в конце концов, выдыхает и берет его за руку.


Часть 4.

Чан думает, что если им нужно начать все с начала, то начать нужно с первого свидания. Идея повторения их первого совместного времяпрепровождения наедине кажется ему очень хорошей. В тот раз, он до сих пор помнит, они пошли гулять на набережную, и когда Чан звал мальчишку прогуляться, он только молился о том, чтобы Ян не позвал кого-то еще — Чан не мог признаться, что это должно было быть именно свидание, а не просто прогулка. Маленький гитарист, на самом деле, быстро смекнул, что это не обычная прогулка, а потому никого и не позвал. Они гуляли по набережной, смущенно друг другу улыбаясь, и Чан очень хотел взять его за руку, но боялся нарушить личное пространство, а непоседливый Чонин в итоге взял его за руку сам, через два часа, со словами о том, что если он это не сделает, то Чан еще сто лет не сможет решиться. Не то чтобы он был не прав, конечно — Чан был очень осторожным. Воспоминания сейчас вызывают теплую улыбку. А Чонин всегда был смелым, и сейчас тоже.

Как бы отреагировал прошлый Чан на такое предложение? Отпустил бы Чонина? Позволил бы их многолетним отношениям просто исчезнуть? Или постарался бы что-то исправить? Чан очень надеется, что второе.

В свой выходной он просит Чонина освободиться пораньше, чтобы он смог его забрать. Голос Чонина в трубке звучит удивленно и как будто немного растеряно, но он соглашается. Уже успех, получается. Сейчас Чан уверен только в том, что даже если ему придется всю жизнь провести, гоняясь за Чонином, он это сделает.

То, что Чан не учел — их первое свидание было прямо в разгаре жаркого июля, когда у набережной хотя бы немного дышалось легче, чем в городе. А сейчас на улице январь, и совсем не плюс. Он понимает эту абсолютно тупую и очевидную деталь только когда они приезжают на место.

— Набережная, Чан? — Чонин улыбается, удивленно поднимая брови. — Почему вдруг?

Улыбка Чонина помогает уже порядком разволновавшемуся Чану успокоиться. В конце концов, вдоль набережной стоят маленькие аккуратные, выполненные в одном стиле, кофейни. Желающих погулять в такой мороз немного, но люди все же есть. Они неспеша идут вдоль набережной, везде горят огни и медленно падает снег. Чонин улыбается, пряча немного покрасневший нос в большом теплом шарфе. Свет многочисленных огней отражается в его глазах, делая их похожими на космос — Чан не может отвести от него взгляд.

— Здесь так красиво и спокойно, — восторженно говорит Чонин, и у Чана сжимается сердце от этой счастливой улыбки на любимом лице. Чонин подбегает к ограде и смотрит на большую замерзшую реку. — Ты же знаешь, я всегда боюсь ходить по льду, — вдруг говорит он, когда Чан подходит к нему. — Даже если уже глубокая зима, и я знаю, что лед толстый и прочный, что даже техника может по нему передвигаться, мне все равно страшно. Сама мысль о том, что всего несколько сантиметров льда отделяет меня от глубокой, холодной воды заставляет сердце сжиматься от страха. Но вместе с тем — это просто потрясающе красиво. Лед такой... почти прозрачный, с красивыми трещинами внутри, такой... спокойный и надежный. А мне все равно страшно, — он неловко смеется и смотрит на Чана. — Глупо, правда?

— Вовсе нет, — Чан мотает головой и улыбается. Очень хочется взять Чонина за руку прямо сейчас, переплести пальцы и поцеловать их.

Боится ли Чонин, что их отношения похожи на этот лед? Прочные, надежные со стороны, но сейчас под ними — многометровая глубина, темная и холодная. Чан бы хотел сказать, что они не в Сеуле, а на Северном Полюсе, где лед никогда не растает. Но Чонин больше ничего не говорит, и Чан, возможно, все эти аллегории придумал себе сам. Они проходят почти всю набережную, тихо разговаривая и улыбаясь. Чонин рассказывает о песнях, которые написал Хан, что они уже начали записывать новый альбом — Чан давит в себе вопрос о песнях Чонина. Он на досуге посмотрел их выпущенные песни, с улыбкой отмечая те, которые он помнит еще с тех пор, когда они только начинали. Сейчас они звучали немного по-другому, но все равно приятно, что они решили их выложить. А вот новые песни... Чан смотрел кредиты, и те песни, которые писал Чонин — все сплошная печаль. Не лучшая тема для разговора, хоть Чану и хочется их обсудить. Самому ему рассказывать нечего, но он все равно вспоминает истории с детишками, которых к нему приводили в эти дни. Не говорить же Чонину, что все эти дни он думает только о том, как снова его покорить.

Ян шмыгает носом и прячется в шарф, и Чан только сейчас понимает, что у самого от мороза щиплет щеки, а руки замерзли даже в карманах — он постоянно забывает перчатки в машине. У Чонина — большие теплые варежки, но кончики ушей все равно уже покраснели, и сейчас самое время зайти куда-нибудь погреться.

— Кофе? — предлагает Чан. Чонин переводит на него удивленный взгляд.

— Ты взял с собой?

— Н-нет, — теряется Чан и оглядывается по сторонам. — Тут же кофейни...

Он был слишком увлечен Чонином, чтобы заметить, что ни в одной из этих красивых кофеен не горит свет. Чонин смеется.

— Они же не работают зимой, хен, — улыбается он. — Ты забыл?

Да он и не знал, честно говоря. Вся его прошлая жизнь состояла из работы и дома, иногда вылазки к родителям и еще реже — к друзьям. Как странно, что кофейни не работают зимой. Наверное, поэтому здесь так мало людей. Чонин, тем временем, все больше мерзнет, хотя и старается не показывать, что ему холодно. Чан с сожалением думает о том, что до машины отсюда идти далеко, так что Иен-и замерзнет еще больше. Вот он лошара, конечно. Надо ж было так облажаться. Чонин, видимо, замечает его растерянное лицо и ободряюще улыбается.

— Все нормально, хен, — говорит он. — Мне правда очень понравилось. Ты старался.

Ты старался. Почему это звучит так, словно за ним последует "но"? Ты старался, но облажался. Ты старался, но у тебя уже ничего не получится. Ты старался, но это было глупо. Это звучит как утешение. Им приходится идти еще около двадцати минут обратно, за которые оба совсем замерзают, а Чан чувствует себя еще большим лохом, чем когда-то в семнадцать, когда у него денег еле наскреблось, чтобы купить Чонину мороженое, а сам он сказал, что не хочет. Хорошо хоть машину вспоминает разогреть заранее, так, что когда они садятся, можно действительно погреться.

— Прости, Иен-а, — говорит Чан. — Я совсем тебя заморозил.

Но Чонин, кажется, ничуть не расстроен неудачной прогулкой. Он улыбается и почти тянет ладонь, чтобы потрепать Чана по волосам, но вовремя себя останавливает и поправляет собственный шарф, отводя взгляд.

— Это было лучшее свидание за последние несколько лет, — заверяет Чонин.

Конечно, уныло думает Чан. Потому что, скорее всего, других и не было. Чан ведь постоянно занят.

— Я ужасно голодный и хочу горячий кофе, — бодро говорит Чонин. — Поехали куда-нибудь.

Чан правда благодарен. Чонин мог бы послать его куда подальше, но он только улыбается, и ямочки на его щеках заставляют Чана зависнуть на какое-то время.

Хенджин от души смеется через несколько дней, когда Чан зовет его выпить в бар. Бан на это ничего не говорит, пусть Хенджин проржется, в конце концов он и правда тридцатилетний идиот. Официант забирает пустые стаканы и спрашивает, обновить ли им напитки. Чан тянется за пачкой сигарет на столе и кивает, парнишка кивает и уходит.

— С тобой правда что-то случилось, — говорит, наконец, Хенджин и даже вытирает выступившие от смеха слезы. — Я не знаю, что должно было случиться, чтобы Чан, которого я знал, потащил своего парня гулять на набережную зимой в минус двадцать. Вас там ветром не сдуло?

— Вообще-то было красиво, — бурчит Чан, закуривая, и Хенджин снова смеется. — Я хотел повторить наше первое свидание, и оно должно было быть лучше, чем тогда.

— Чан-и, — голос Хенджина звучит как-то снисходительно. Так маленьким детям объясняют, что нельзя таскать кошку за хвост. — Это было больше десяти лет назад. И Чонин влюбился когда-то в горячего старшеклассника, а не в тридцатилетнего уставшего дядьку-врача. Да ты тогда мог его позвать вокруг дома погулять десять раз, он был бы рад. Чонину уже давно не пятнадцать.

Внезапно Чан ловит себя на мысли, что того Чонина он знает вдоль и поперек, но совершенно не знает этого Чонина — двадцатипятилетнего молодого мужчину. Что ему нравится теперь? Какая у него любимая еда? Чан не знает ничего из этого.

— Чан, — говорит Хенджин все еще своим этим вразумляющим тоном, и мужчину это даже немного раздражает. Он знает, что Хван прав. — Люди расходятся, даже будучи в браке. Так бывает, чувства угасают. Это не катастрофа и не конец света, особенно если вы расходитесь по-нормальному. Это даже лучший исход из возможных. Тебе же уже давно все равно, зачем ты так стараешься? Чтобы Чонин просто остался с тобой, потому что ты привык?

Чана это злит. Что значит чувства угасают? Да он даже не смог побыть с Чонином нормально, чтобы их чувства успели угаснуть! Да если бы прошлый Чан знал о том, что... Да и вообще, какая разница, он просто уверен, что их с Чонином чувства не могут угаснуть! Не после того, что произошло. Это совершенно нормально, что он не хочет его отпускать, и дело тут не в привычке. Что за слово вообще глупое по отношению к их чувствам.

— К нам это не относится, — цедит Чан, а после выдыхает сизый дым. Но Хенджина ничуть не задевает его оскорбленный тон, а только вызывает улыбку.

— Ты сейчас на меня злишься или на себя?

Чан тушит сигарету и фыркает, после складывая руки на груди. Хенджин как всегда, не в бровь а в глаз. Может, если бы прошлый Чан больше с ним разговаривал, до такого не дошло бы. Одно теперь ясно точно: начинать с Чонином заново — это не метафорически. Это на самом деле начинать заново, узнавать его, угадывать, что вызывает улыбку на его лице, мечтать о прикосновениях, узнавать, о чем мечтает он. Но Чонин терпеливо дает ему шанс — это фора. Иначе он бы просто не согласился на "просто разъехаться". Если бы Чонин не продолжал ждать его, он бы просто ушел. А значит, двигается в правильном направлении. Возможно, идет в темноте, немного отклоняется от курса, пытаясь нащупать верную дорогу, но он делает все правильно. Нужно просто немного времени и упорства — ведь Чонин его ждет.

И Чан решает обратиться за помощью к Хану. Они все еще лучшие друзья, играют в одной группе, и Чонин решил съехать именно к нему. Джисон знает Чонина лучше, чем Чан, как бы обидно это не было признавать. Но это пока что, Чан обязательно наверстает все упущенное и займет свое место в сердце Чонина.

Поймать Хана сложно, но Чану все-таки удается отвлечь его от работы. Он зовет друга к себе, потому что заявляться к нему — идея не самая лучшая, учитывая, что там теперь живет Чонин. И хотя Ян часто пропадает в студии, все-таки бы не хотелось, чтобы он внезапно пришел домой, а тут Чан выстраивает стратегию по его завоеванию. Хотя, возможно, это было бы даже забавно, но не в данной ситуации. Джисон неплохо так удивлен тому, что Чан сам зовет его встретиться, и он даже успевает привыкать к этому вечному удивлению, которое его теперь окружает. Неужели он и правда настолько закрылся за все это время? Это не смешно, это уже раздражает и злит. Да, стать врачом было его мечтой, но как можно было настолько уйти в работу, чтобы поставить ее во главу всей своей жизни? Настолько был ослеплен карьерой? Просто придурок. И хотя он поначалу пытается выстраивать диалог аккуратно, чтобы не выглядеть дебилом перед Джисоном, в конце концов он сдается, потому что есть куча вещей, которым он просто не может найти объяснение. К тому же, перед Джисоном не стыдно быть дебилом. Поэтому после всех танцев с бубном он все-таки задает вопросы в лоб.

— Ты серьезно спрашиваешь меня, что нравится твоему парню?

— Да, я просто отвратительный парень, — кивает Чан. — Пожалуйста, Хан. Мне очень нужно сохранить эти отношения.

— У вас, что, настолько все плохо? — удивляется Джисон. Чан смотрит на него как на новые ворота.

— Хан, он буквально уехал жить к тебе.

— Он ничего мне не рассказывал, — возражает Хан. — Ну, точнее, сказал, что вы решили пока пожить отдельно, но не говорил, что вы расстались.

— Мы не расстались, — настаивает Чан. — Не говори так.

Джисон говорит, что Чонин любит фильмы ужасов и китайскую еду. Чан от этого даже перестает жевать чипсы, которые достал из упаковки. Чонин никогда не любил ни ужасы, ни китайские забегаловки. Почему ему вдруг вообще начали нравиться фильмы ужасов? Чонин всегда любил комедии, еще триллеры, но ужасы? Сам Чан, признаться честно, ужасы смотрел всегда только в компании друзей, когда они еще собирались. Абсолютно не его тема, никогда не была.

Но если Чонин любит ужасы, значит, Чан заказывает билеты на сеанс.


Глава 5.

Чонин сидит на сеансе и выглядит как-то отрешенно. Его будто не волнует сюжет фильма, совершенно не пугают ни громкие звуки, ни гнетущая атмосфера. Чан с досадой ловит себя на мысли, что фильм, который он выбрал — отстой. Ужастики ведь тоже разные бывают. Чонин вообще будто смотрит сквозь экран, всем время думая о чем-то своем, и иногда словно выпадает из мыслей, когда Чан говорит ему что-то о сюжете. Он улыбается и кивает, соглашаясь с его словами, а через какое-то время его лицо снова принимает это задумчивое выражение. Мелькает мысль, что, может, лучше бы было Чонина позвать все-таки на триллер, которые он раньше очень любил. Вдруг Хан его обманул?

— Фильм — говно? — то ли спрашивает, то ли констатирует Чан, когда они выходят.

Чонин на это только улыбается и мотает головой.

— С чего ты взял?

— Тебе совсем не было интересно, — замечает Чан. — Я опять не угадал?

Чонин смеется и гладит его по плечу.

— Дело не в этом, Чан-и, — мягко говорит он. — Я смотрю ужасы не ради острых ощущений.

— А почему? — удивляется Чан.

Чонин медлит с ответом, пока они спускаются на эскалаторе вниз.

— Просто, — начинает он задумчиво, — когда я смотрю ужасы, я успокаиваюсь.

Чан не может сдержаться от смешка. Это как вообще?

— Не знаю, — словно читает его мысли Чонин и улыбается. — Я просто думаю о том, что все, что происходит на экране — ненастоящее, и моя жизнь намного спокойнее, чем то, что в фильме. Это скорее фон для меня, чтобы подумать.

Чан бы хотел знать, что у этого парня в голове. Он ловит себя на мысли, что сейчас словно очутился в той же ситуации, что и десять лет назад, когда оказалось, что он Чонина совсем не знает. Просто любить Чонина всегда было чем-то естественным для Чана, чем-то, что было априори. Это не зависело от того, какие фильмы любил Чонин, какую еду или какую слушал музыку. Чонин просто всегда ощущался как дом, и Чан этот дом оберегал так, как только мог. Они был похожи — и это было прекрасно, они были совершенно разные — и это было еще лучше, потому что оба делились тем, что им нравится, и обсуждали кучу совершенно разных вещей. Чан, например, был очень далек от создания музыки, да и вообще к творчеству его не особо тянуло, но Чонин этим горел — и Чан мог часами слушать, как тот играет на гитаре, сочиняя новую мелодию, или как Чонин с горящими глазами включал ему песни только что найденной группы, которая ему понравилась. Без Чонина Чан был бездомным. Некуда возвращаться, и никто не ждет. Вот, как это ощущалось.

Но сейчас одного этого недостаточно. Сейчас Чану во что бы то ни стало нужно подобрать к нему ключ, заново его завоевать, потому что — Хенджин правильно сказал — они оба уже не дети. Перед Чаном сейчас взрослый, серьезный, осознанный и уверенный мужчина, а сам Бан потерялся где-то между вторым курсом и собственным тридцатилетием.

По завету Джисона они сидят в китайском ресторане, но и там Чонин будто погружается в собственные мысли, изредка возвращаясь, чтобы ответить на что-то Чану с неизменной теплой улыбкой на губах. Чонин не отталкивает его даже после того, что было, но почему же оно все равно ощущается так, словно между ними пропасть?

Чан ни в коем случае не собирается отступать, но собственное бессилие демотивирует. Он оказывается в баре за третьим стаканом рома после очередной смены, и с бесконечными мыслями о том, что он делает не так и как же все-таки Чонина покорить. Чан потирает уставшие глаза и вздыхает, а в сознании стоят широкая улыбка Чонина с ямочками на щеках и его теплые руки, по которым Чан ужасно скучает. Просит помощи у друзей уже давно бессмысленно, он, наверное, уже узнал все, что мог узнать в своем положении. На вопросы, которые терзают его уже месяц в этой новой жизни, никто кроме него ответить не сможет, а у него ответов совершенно нет. Джисон вдруг спрашивает в сообщении, чем он занят, и Чан в ответ кидает фотку стакана с огненной водой и геолокацию, говорит, присоединяйся. Но Хан ничего не отвечает и, кажется, присоединяться не собирается тоже. Вообще-то, побираться по друзьям в поисках ответов на вопросы, учитывая, что он, кажется, на общение с ними забивал так же, как и на Чонина в своей жизни, — это эгоистично. Чану правда стыдно за себя самого из этой вселенной, и он извинялся перед удивленными друзьями уже, кажется, бесчисленное количество раз, но что поделать — без их помощи он бы вряд ли разобрался. Из собранных крупиц Чан может восстановить только такую картину: он погряз в работе, а все остальное осталось в стороне. Очень просто, никаких тайн и мистик. Не то чтобы Чан сомневался в том, что такое могло произойти — занять то положение, на котором он находится сейчас, было действительно тем, к чему он стремился. Единственное, что не укладывалось в его голове — неужели он и правда настолько ушел в работу? Так было в его прошлой жизни, без Чонина, но ведь оно так случилось именно потому, что его не было. У Чана просто не было другой отдушины, а все вокруг напоминало только о том, что он не смог сберечь. Получается, что он бы стал таким в любом из вариантов. Внезапно подкрадывается мысль, что, может быть, Чану и было дано это чудо для того, чтобы он снова вернулся в жизнь? А впрочем, какое Вселенной до этого дело. Он, пожалуй, слишком много о себе возомнил.

Рядом подсаживается кто-то, от кого пахнет морозом. Чан переводит на пришедшего гостя расфокусированный от алкоголя взгляд. Чонин. Парень улыбается ему и заказывает себе что-то.

— Опять пьешь, Чан-и? — спрашивает он риторически. Ему подают его заказ, и Чонин кивает в знак благодарности.

— Иен-и?.. — Чан моргает, чтобы картинка собралась воедино, но перед глазами все равно расплывается.

Он бы не удивился, если бы внезапный гость оказался кем угодно, кроме Яна, а он бы всего лишь ловил галлюцинации своего воспаленного мозга. Но это был Чонин. И он сидел рядом с ним.

— Распитие алкоголя в одиночестве — верный признак алкоголизма, — замечает Чонин с мягкой улыбкой. — Поэтому я пришел составить тебе компанию. Хан сказал мне, где ты.

— Иен-и, — снова говорит Чан, расплываясь в благодарной улыбке, а у самого щиплет глаза. — Спасибо тебе.

Этих слов недостаточно. Чан, на самом деле, и не знает, существуют ли вообще в мире такие слова, чтобы передать всю благодарность и нежность, которую он испытывает к Чонину за то, что он просто есть. За то, что живой, что сидит рядом, тепло улыбаясь, что остается рядом, пусть они и на грани разрыва. Чан любит его больше всего на свете, но слова комом застревают в горле, и получается только вот это сухое и совершенно скудное "спасибо".

— Ты снова пришел ко мне, — грустно улыбается Чан, чувствуя себя жалко. Как он, наверное, выглядит в его глазах, после того, как игнорировал его существование, а теперь вдруг напивается из-за того, что Чонин решил уйти? Отвратительно, вот как. И почему он все еще здесь?

— Между нами половина жизни, — замечает Чонин. — Как я могу не прийти?

Чонин не может быть настоящим. Он не может быть таким добрым и понимающим, таким теплым и все еще близким, он просто не может быть обычным человеком. Пьяное сознание Чана едва ли не рисует над его головой нимб.

— Половина жизни... — задумчиво повторяет Чан. — Подумать только. Как так получилось, что мы оказались в такой ситуации?.. Мы столько прошли вместе, почему же теперь стали так далеки?

— Мы много прошли, — соглашается Чонин, допивая свой стакан и просит обновить. — Просто оказалось, что идти больше некуда.

Это не так. Чан готов как ребенок разреветься от несправедливости ситуации. Это нечестно, это неправильно, настоящий Чан не прошел и половины их общего пути, это несправедливо, что у него забирают то, чего ему так сильно не хватало. Ты пытаешься реанимировать мертвого, стучит у него в сознании, и он злится на это дурацкое сознание. Оно может быть хоть трижды право в данной ситуации, но это все равно все не так! Чан только и делает, что гоняется за исчезающим образом, а Чонин словно испаряется, стоит ему только его поймать. Чан бежит со всех ног, хватает его за руку, запыхавшись и из последних сил, а в следующее мгновении пальцы обхватывают пустоту. Это нечестно. Это просто нечестно.

Чан помнит, как крепкие руки держат его, помогая зайти в собственную квартиру. Он ненавидит ее всей душой, если там нет Чонина. Но он здесь, рядом, помогает дойти до дивана в гостиной и усаживает на мягкие подушки. Чан отключается и приходит в себя тогда, когда Чонин садится рядом и протягивает ему стакан воды.

И Чан плачет. Не бьется в истерике, но горячие пьяные слезы бегут по его щекам, пока он пьет эту воду из стакана. Он чувствует, как теплая ладонь гладит его лицо, и наверное Чонин смотрит на него с жалостью. А как на него еще смотреть? Чан накрывает его ладонь своей и подносит к губам, горячо целует.

— Все будет хорошо, — слышит он тихий и спокойный голос Чонина, а сам мотает головой. Не будет. Без него — не будет.

— Ты не понимаешь, — горячо шепчет Чан, прижимая к щеке его ладонь. — Со мной случилось чудо. Мне дали второй шанс, мой маленький, а я...я все просрал. Опять.

Чонин гладит его по волосам, и комната переворачивается, когда Чан находит себя уже в горизонтальном положении. Чонин укрывает его пледом и поправляет волосы, убирая со лба непослушные кудряшки. Его прикосновения ласковые, почти невесомые, и Чан проваливается в сон, вылавливая в сознании только заботливый голос:

— Тебе нужно поспать, Чан-и.

Утро выходного дня встречает его головной болью. Но не только ей, потому что Чонин выходит из их спальни, аккуратно прикрывая за собой дверь, чтобы, видимо, не разбудить Чана. Он помнит, что вчера они пили вместе в баре, а потом отрывками вспоминается, что Чонин привез его домой. Вместо тошнотворного похмелья внутри разливается теплое чувство благодарности и щемящей любви к Чонину не только за то, что довез своего пьяного (пока еще) бойфренда до дома, но и что остался ночевать здесь. Неважно, что они спали на разных местах, важно, что Чонин дома, а от того вся квартира будто становится теплее.

— О? — удивляется Чонин, видя как лохматая макушка приподнимается с дивана. — Проснулся? Я разбудил тебя?

— Нет, — Чан едва мотает головой и улыбается. — Нет, мой хороший, что ты.

Чонин улыбается и кивает, просит его сходить умыться, а сам говорит, что пойдет на кухню, чтобы сделать ему воду с лимоном. Чан вспоминает, что плакал ночью, и ловит себя на том, что сейчас слезы тоже близко. Потому что Чонин рядом, потому что он вот такой. Холодная минеральная вода с лимоном заходит лучше любого лекарства, и Чан с наслаждением выдыхает, откидывая голову к стене. После душа живется легче.

— Ты давно не спишь? — спрашивает Чан, и Чонин кивает.

— Пришло кое-что в голову рано утром, поэтому я немного поработал за твоим компьютером. Надеюсь, ты не против.

Чан смеется. Какая нелепость. Чонину можно все и даже больше. Между ними повисает уютная тишина, хотя Чану и хочется поговорить побольше. Неважно о чем, только чтобы слышать голос Чонина и чувствовать от этого спокойствие и умиротворение.

— Хочешь... — подает голос Чонин неуверенно, — хочешь посмотреть?

Чан тут же открывает глаза и кивает, наверное, слишком сильно, потому что по голове тут же гул. Но это неважно. Чонин делает к нему шаг и делится тем, что у него на душе — Чан чувствует себя от этого странно счастливым. Он был бы рад, даже если бы Чонин поделился с ним самым нелепым сном или мыслями о том, как ему сегодняшняя погода, но Ян идет дальше и предлагает ему посмотреть его работу. Он притаскивает ноутбук, в его глазах такой знакомый Чану огонь и вдохновение, когда он включает отрывки мелодии, которую набросал в их комнате в наушниках и показывает текст. Он смущенно улыбается и говорит, что ничего из этого еще не дописано, и он обязательно обратится к Хану за помощью с аранжировкой — Чан только с упоением слушает и кивает. Вот бы остаться в этом утре насовсем. Чтобы Чонин улыбался и с трепетом рассказывал ему о новых песнях, Чан даже готов оказаться в дне сурка и каждое такое утро просыпаться с головной болью от вчерашнего алкоголя.

— Я люблю тебя, — вдруг негромко говорит Чан, и сам удивляется тому, как внезапно он отпустил эти слова. Он ни в коем случае не хочет на Чонина давить.

Чонин осекается и меняется в лице, а его улыбка вдруг становится такой грустной и понимающей, но он ничего не отвечает.

— Что мне сделать, чтобы и ты... чтобы ты тоже полюбил меня? — возможно, он звучит умоляюще. Уже плевать.

Чонин выдыхает все с той же улыбкой и поднимает на него взгляд.

— Я никогда не переставал любить тебя, хен, — говорит он, а у Чана в этот момент сердце ухает куда-то вниз. — Просто... время шло, и я понял, что... ну, я не нужен тебе? — возможно, Чану только кажется, что глаза младшего на этих словах заблестели от накатывающих слез. Но Чонин не плачет, нет, он даже не подает вида.

— Это не так, — слабо возражает Чан.

— Мне бы хотелось, — признается Чонин. — Но если это просто привычка, хен... если я просто приложение к твоей жизни, то я, правда, не хочу. Пожалуйста, не надо держать меня, если это так, мне ведь... мне тоже тяжело, Чан-и.

— Это не так, — отчаянно повторяет Чан, потому что сказать ему больше нечего.

Это не так. Как мне тебе доказать? Что сделать, чтобы ты поверил? Ты не приложение к моей жизни, ты и есть моя жизнь, Чонин.

— Иен-и, — он тянется к его ладоням и двигается ближе, чтобы взять их в руки и поцеловать. Чонин поджимает нижнюю губу так, словно из последних сил держится, чтобы не заплакать. — Мне ужасно жаль за все мысли, которые у тебя появились в голове из-за меня. И я ужасный эгоист, не только потому, что оставил тебя, но и потому, что не отпускаю тебя сейчас. Иен-и, я просто не могу, — признается Чан. — Я так скучаю по тебе.

— Я тоже, — тихо говорит Чонин.

Чан тянет его за руки к себе, и Чонин не колеблется и секунды, чтобы встать и подойти к нему. Чан усаживает его к себе на колени, и тут же крепко обхватывает его торс руками, прижимаясь к горячему телу. Боже, как он скучал по нему! Ни одни слова в мире не смогут описать эту тоску в его душе без возможности держать Чонина в руках. Обнимать его, прижимать к себе, целовать его ладони, переплетать с ним пальцы, оставлять поцелуи на его плечах. Чонин тихо смеется, и в уголках его глаз все-таки блестят слезы.

— Не уходи, пожалуйстанеоставляйменя, — шепчет Чан. Он прижимается губами к его телу, обнимает его крепко, так, словно боится отпустить. Не словно. И правда боится.

— Почему мне кажется, что ты уже это говорил? — улыбается Чонин, вытирая ладонью собственные слезы.

Чан на это ничего не отвечает, только продолжая прижиматься к нему и оставлять разбросанные поцелуи. Он забирается ладонью под свободную футболку, чтобы почувствовать Чонина еще ближе. Эта дурацкая одежда так раздражает. Чонин немного ерзает, чтобы развернуться к нему лицом, и обнимает ладонями его щеки. Он улыбается, со своими невероятными ямочками на щеках. Чан бы хотел раствориться в этом моменте, навсегда остаться в его руках.

А потом он его целует. Чонин сам приближается к его губам и целует его. Поглаживая большими пальцами щеки, он нежно прижимается к его губам. И Чан бы хотел ответить так же нежно, но получается жадно. Он сам тянется ближе, сгребает его руками к себе, не намереваясь отпускать Чонина больше никогда в своей жизни — во всех смыслах.

— Я так скучал по тебе настоящему, — выдыхает Чонин между поцелуями. — Так долго ждал тебя.

У Чана от этих слов сжимается сердце. И может, это его сентиментальность, но почему тогда Чонин целует его так отчаянно, словно тоже ждал этого все десять лет? А впрочем, какая к черту разница. Чан больше не хочет думать, он хочет только целовать Чонина. Водить ладонями под его футболкой, прижимать ближе к себе, ощущая приятную тяжесть и тепло его тела. Он хочет прикусывать его губу, не сдерживая нахлынувших эмоций, хочет чувствовать, как горячие ладони гладят его плечи, сжимают волосы на затылке. Он хочет отстраниться от Чонина лишь на мгновение, чтобы увести его с кухни в спальню и там обнимать его так крепко и целовать так отчаянно, как хотел все это время.

— Ты говорил о чуде, — вдруг вспоминает Чонин, — сегодня ночью. Что это было?

Но Чан не хочет пересказывать невероятную историю еще раз. Это не имеет никакого смысла, а единственное, что важно — это обнимающий его Чонин. Это его глаза, его ямочки на щеках, его ласковые руки. Его песни, его звонкий смех, его шутки, его забота. Его крепкие объятия, его горячие поцелуи. И его вера в них.

— Единственное чудо, которое со мной случилось, это ты.