Колья, кресты и дурная слава: как мир «изобрёл» Дракулу

Крестоносец с дурными манерами

Влад III, господарь Валахии, которого потомки для краткости и броскости прозовут Цепешем, то есть «Колосажателем», а писатели-романтики превратят в вампира, видел себя в совершенно ином свете. Если бы у него был личный PR-отдел, он бы завалил всю Европу пресс-релизами о своей священной миссии. Влад был убежден, что он не просто очередной провинциальный князёк, грызущийся с соседями за клочок земли, а последний оплот христианства, рыцарь креста, в одиночку вставший на пути османской орды. И, надо сказать, поначалу эта стратегия работала. Он не просто хотел быть королем-крестоносцем, он им был, по крайней мере, в собственных глазах. Для этого он перешел Дунай и вломился на территорию Османской империи, действуя по принципу «лучшая защита — это нападение, желательно максимально жестокое». Целью его тактики было наводить такой ужас, чтобы у элитных турецких войск отпало всякое желание соваться на его землю. И пока он выжигал болгарские села и сажал на колья тысячи османских солдат и сочувствующих, в далеком Риме ему аплодировали. Папа Пий II, мечтавший о новом большом крестовом походе, но не имевший ни войск, ни денег, видел в валашском господаре идеального подрядчика для грязной работы на восточном фронте.

Проблема была в том, что его собственные подданные, особенно аристократия, смотрели на геополитические амбиции своего правителя с плохо скрываемым скепсисом. Бояре были людьми прагматичными. Они прекрасно понимали, что Валахия — это крошечное буферное государство, зажатое между Венгерским королевством и гигантской Османской империей. Их бизнес-модель строилась на мире и торговле. Ежегодная дань султану в размере 10 000 золотых дукатов была, с их точки зрения, не платой за унижение, а разумной инвестицией в стабильность. Это была своего рода страховка от войны, которая позволяла вести куда более прибыльные дела. Например, только торговля с трансильванским городом Брашов приносила в казну Валахии до 140 000 дукатов в год. Простая арифметика подсказывала, что платить десять тысяч, чтобы зарабатывать в четырнадцать раз больше, — это отличная сделка. Зачем ломать то, что прекрасно работает, ради сомнительной славы борца за веру? Но Влад мыслил другими категориями. Для него эти 10 000 дукатов были символом покорности, а мир с турками — предательством Христа. Он был готов пустить под нож всю торговлю и половину своей знати, лишь бы доказать, что он тут главный защитник христианства.

Чтобы ни у кого не осталось сомнений в его намерениях, Влад запустил настоящую агитационную кампанию. Он начал чеканить собственную монету, так называемый «крестовый дукат». На аверсе красовался он сам, гордый и суровый, с крестом в одной руке и державой в другой — классический образ монарха-христианина. На реверсе — лик Христа с благословляющим жестом. Посыл был предельно ясен: моя власть от Бога, и я веду священную войну. Судьба подкинула ему еще один козырь. Летом 1456 года, как раз когда Влад пришел к власти, в небе стала видна комета Галлея. Для средневекового человека это было не просто астрономическое явление, а знак свыше. И Влад, без сомнения, истолковал его как божественное благословение всех своих будущих военных авантюр. Пока его бояре подсчитывали убытки от разорванных торговых связей, новости о дерзком валашском князе разлетались по Европе. Английский пилигрим Уильям Уэй, оказавшийся в 1462 году на Родосе, писал, что местные рыцари-госпитальеры с восторгом встретили известия о победах Влада. Они звонили в колокола и служили благодарственные молебны, празднуя успехи своего далекого союзника по вере. Влад давал им надежду, что османского гиганта можно не только остановить, но и заставить отступить.

Однако этот образ благочестивого воина быстро тускнел, когда дело касалось тех, кто мешал его планам. А мешали ему в первую очередь трансильванские купцы из городов Брашов и Сибиу. Они пользовались старым торговым правом, которое обязывало всех проезжающих торговцев останавливаться в их городах и выставлять свой товар на продажу, причем местные имели приоритетное право покупки. Влада эта система категорически не устраивала, она подрывала его экономическую независимость и мешала финансировать войну. И он решил проблему в своем фирменном стиле — с помощью карательной экспедиции. Именно тогда, после того как на трансильванских дорогах выросли леса из кольев с насаженными на них купцами, и начали появляться первые немецкие памфлеты, описывающие его как кровожадного маньяка. Эти истории, рожденные из обиды и страха, стали первым кирпичиком в фундаменте его черной легенды. Влад, одержимый идеей крестового похода, не видел разницы между врагом внешним — турком, и внутренним — любым, кто стоял на его пути. Будь то продажный боярин или жадный купец, наказание было одно — мучительная смерть. Его жестокость не была бессмысленной, она была инструментом, с помощью которого он строил свое централизованное военное государство, и ему было глубоко плевать, что об этом думают за пределами Валахии. Он был уверен в своей правоте, ведь на его монетах был изображен сам Христос.

Бумажные войны

Когда Влад Цепеш прошелся огнем и колом по южной Трансильвании, он не только разорил купеческие конторы, но и невольно запустил первую в регионе пиар-кампанию, направленную против себя. Саксонские немцы, сидевшие в Брашове и Сибиу, были ребятами не только богатыми, но и грамотными. А главное, у них был доступ к самому страшному оружию той эпохи — печатному станку. И они этим оружием воспользовались. Начиная с 1462 года, из типографий Германии и Австрии хлынул поток небольших брошюр, этаких средневековых «желтых листков», подробно живописующих зверства «тирана и вурдалака» Влада. Это была классическая информационная война, где вместо снарядов — памфлеты, а вместо пушек — печатные прессы.

Истории, распространяемые с невиданной по тем временам скоростью, становились все более дикими с каждой новой редакцией. Авторы не скупились на краски, описывая, как валашский господарь завтракает в лесу из кольев, на которых корчатся в агонии его жертвы, как он сжигает заживо нищих, варит в котлах цыган и сажает на кол матерей вместе с младенцами. Один из таких авторов, поэт и менестрель Михаэль Бехайм, даже придумал для Влада прозвище — «Граф-Гадюка», которое звучало куда более зловеще, чем простое «Колосажатель».

Эти рассказы рисовали образ абсолютного, иррационального зла. Чудовища, которое убивает ради развлечения, чья жестокость не имеет ни границ, ни логики. В памфлетах утверждалось, что число его жертв — мужчин, женщин и детей — было так велико, что целые области остались безлюдными. Конечно, это было чудовищным преувеличением. Влад был жесток, но его жестокость была прагматичной. Он не был маньяком, он был политиком, решавшим конкретные задачи: подавление оппозиции, устрашение врагов, укрепление собственной власти. Но для авторов памфлетов эти детали были не важны. Их целью было не установление истины, а создание образа врага, с которым невозможно договориться, которого можно только уничтожить.

И здесь стоит вспомнить одну любопытную деталь, которую авторы немецких страшилок предпочитали опускать. Существует письмо, написанное в 1480 году неким Нягулом, одним из влиятельных бояр при дворе противников Влада. Этот человек, которого трудно заподозрить в симпатиях к Цепешу, писал городскому совету Брашова, напоминая им о событиях двадцатилетней давности: «Просто вспомните, кто начал сажать на кол. Беглецы [претенденты на трон] и вы сами, когда приютили и почтили Дана [соперника Влада]. Именно это и взбесило господаря Влада и заставило его напасть на вас, сажать людей на кол и прийти, чтобы сжечь вас заживо». Это свидетельство от человека из вражеского лагеря дорогого стоит. Оно не оправдывает Влада, но показывает, что история была куда сложнее. Похоже, что знаменитая валашская жестокость была ответом на жестокость не меньшую. Просто у трансильванцев оказался под рукой печатный станок, а у Влада — только колья.

Совершенно другой, но тоже крайне неоднозначный портрет Дракулы нарисовали в Московском государстве. В 1486 году там был составлен сборник рассказов под названием «Сказание о Дракуле воеводе». Этот текст, вероятно, основанный на южнославянских источниках, представляет собой прелюбопытную смесь восхищения и отвращения. В девятнадцати коротких анекдотах Влад предстает одновременно и храбрым воином, успешно бьющим турок, и жестоким, неуравновешенным тираном, готовым казнить любого за малейшую провинность. С одной стороны, «Сказание» рисует образ сильного правителя, который заслуживает уважения за свою борьбу с османами. С другой — это хроника патологической жестокости. Именно из «Сказания» происходит одна из самых знаменитых легенд о Дракуле. Когда послы турецкого султана отказались снять перед ним тюрбаны, сославшись на обычай своей страны, Влад приказал прибить тюрбаны гвоздями к их головам, чтобы они «крепче держались этого обычая». В этой истории — весь Дракула из «Сказания»: остроумный, находчивый и абсолютно безжалостный. Но и тут есть свой подтекст. Летопись составлялась в православном монастыре, и многие зверства Влада описываются уже после того, как он, находясь в венгерском плену, перешел в католичество. Так что часть его «грехов» вполне могла быть списана на предательство «истинной веры».

Была и третья версия легенды, для внутреннего, так сказать, румынского пользования. Это устные народные предания, которые собирались этнографами гораздо позже, но корни которых уходят в XV век. За столетия устной передачи эти истории, конечно, сильно изменились, но общая тенденция очевидна. В румынском фольклоре Дракула превратился в эдакого строгого, но справедливого отца нации. Вся его жестокость направлена исключительно на внешних врагов — турок, бояр-предателей и прочих прохиндеев и лентяев. Он — герой-цивилизатор, который не терпит преступности, лени и обмана. Он может быть суров, но всегда справедлив. Это идеализированный образ сильного лидера, который наводит порядок железной рукой, — образ, который, к слову, до сих пор очень популярен в Румынии.

И, наконец, была четвертая сторона — сами турки. В их хрониках конца XV - начала XVI века Влад фигурирует под однозначным прозвищем «Казыклы», то есть «Колосажатель». Фразы вроде «проклятый воевода Казыклы, сын Дракула» встречаются постоянно. Это лучшее доказательство того, что в одном Влад точно преуспел: он сумел внушить своим главным врагам животный, первобытный ужас, который не прошел даже спустя поколения. Таким образом, уже при жизни и сразу после смерти Влад Цепеш существовал в четырех разных версиях: для немцев он был кровавым маньяком, для русских — гениальным психопатом, для румын — суровым героем, а для турок — воплощением шайтана на земле.

Пыль веков и политический интерес

Как ни странно, после такой бурной посмертной жизни в памфлетах и сказаниях, Влада Цепеша умудрились напрочь забыть. Причем забыли его даже на родине. Прошли столетия, и грозный воевода превратился в полумифического персонажа, о котором и рассказать-то толком было нечего. Когда во второй половине XVII века в Валахии взялись за написание первой полноценной хроники, ее автор, боярин Стойка Лудеску, смог вспомнить о Владе всего три вещи: что он построил крепость Поенари, основал монастырь Снагов и жестоко наказал жителей столицы Тырговиште за убийство его старшего брата. История с наказанием — единственное, что напоминало о былой свирепости. Согласно хронике, на Пасху Влад окружил город, всех старейшин посадил на кол, а молодежь согнал на стройку своей крепости в качестве рабов. Через полвека другой летописец, Раду Попеску, практически слово в слово повторил этот рассказ, только с одной поправкой: по его версии, на стройку согнали вообще всех горожан, а про колья он деликатно умолчал. Вот и все, что осталось в народной памяти от великого борца с османами и героя жутких немецких брошюр. Пара строек и один особенно брутальный акт мести.

Ренессанс Дракулы случился в XIX веке, и обязан он был не столько историческому любопытству, сколько большой политике. Османская империя, вековой гегемон региона, трещала по швам и медленно разваливалась, получив от европейских дипломатов обидное прозвище «больной человек Европы» (бытует мнение, что это прозвище придумал Николай I, якобы озвучивший его в беседе с британским послом в Санкт-Петербурге, сэром Джорджем Гамильтоном Сеймуром). Этот процесс породил так называемый «Восточный вопрос» — по сути, большую драку за османское наследство. Именно в этом контексте фигуру валашского господаря извлекли из архивов и стряхнули с нее пыль. Он оказался на удивление удобным персонажем, которого можно было вертеть как угодно, в зависимости от политической повестки. Первыми за него взялись румынские романтики. Для них, идеологов молодого государства, которое только-только формировалось из двух княжеств, Валахии и Молдавии, и все еще находилось под османским сюзеренитетом, Влад был настоящей находкой. Он стал идеальным символом национальной гордости и борьбы за независимость. Художник Теодор Аман в 1860-х годах пишет знаменитую картину «Влад Цепеш и турецкие послы», иллюстрируя тот самый анекдот с прибитыми тюрбанами. А в 1883 году, когда Румыния уже стала независимым королевством, национальный поэт Михай Эминеску в своей сатире взывает к духу Цепеша, умоляя его вернуться и избавить страну от «сумасшедших и негодяев». Так родился «белый» миф о Дракуле — суровом, но справедливом правителе, который нужен нации в трудные времена.

Совершенно иначе на Влада посмотрели в Британии. Британцев в XIX веке волновала не столько судьба балканских народов, сколько сдерживание России. Они панически боялись, что после развала Османской империи русские подгребут под себя все ее европейские владения, а этого Лондон допустить не мог. Поэтому британцы систематически поддерживали турок, пытаясь продлить агонию «больного человека» как можно дольше. Многочисленные британские путешественники, дипломаты и журналисты, посещавшие в то время Румынию, писали о ее истории через призму этой большой геополитической игры. В их изложении Влад Цепеш превращался в опасного и жестокого мятежника, которого, к счастью, в итоге одолели цивилизованные османы. Джеймс Генри Скин, например, во время Крымской войны описывал Влада как «весьма красивого мужчину... но... в своей изощренной жестокости он далеко превзошел Людовика XI Французского, Ивана IV Русского или даже Калигулу, Домициана и Нерона». Другие авторы, вроде Джеймса Самуэльсона или Уильяма Битти Кингстона, шли еще дальше, называя его одним из самых чудовищных тиранов в истории человечества и всячески подчеркивая его садизм. Для британской аудитории создавался образ абсолютного злодея, а его поражение от турок подавалось как торжество порядка над хаосом. Это был тот самый «черный» миф из немецких памфлетов XV века, только теперь он обслуживал интересы британской внешней политики.

И тут в этой истории появляется совершенно неожиданный поворот, связывающий мрачного валашского князя с туманным Альбионом самым причудливым образом. В 1866 году прямой потомок Влада Цепеша, некий Франц, принц Текский, женился на кузине королевы Виктории, Марии Аделаиде Кембриджской, известной в свете как «Толстушка Мэри». У этой самой «Толстушки Мэри» был один близкий друг — ирландский театральный антрепренер и начинающий писатель по имени Брэм Стокер. Весной 1890 года, как раз когда вся британская пресса гудела о помолвке дочери Франца и Марии Аделаиды с наследником престола, принцем Эдди, Стокер начал писать роман под названием «Дракула». Многие были против этого брака, считая невесту недостаточно родовитой, но сама королева Виктория видела в ней идеальную будущую королеву. Увы, принц умер от гриппа, и девушка в итоге вышла замуж за его младшего брата, будущего короля Георга V. Невозможно отделаться от мысли, что Стокер, будучи вхож в этот круг, не мог не знать о скандальной родословной невесты наследника и, возможно, его роман был тонкой сатирой на «дурную кровь», просочившуюся в жилы британской монархии. Так или иначе, именно в этот момент клубок политических интриг, старинных легенд и великосветских сплетен начал сплетаться в тот узел, который позже превратит имя Дракулы в синоним вампира.

Как воевода стал вампиром

Роман Стокера, хоть и не стал мгновенным бестселлером, свою нишу нашел, но никто из читателей не уловил ни тонкого намека на королевскую семью, ни, что самое поразительное, связи между вымышленным графом-вампиром и реальным валашским господарем. Эта связь была настолько неочевидной, что первыми, кто ее заметил и вытащил на свет, оказались, как ни странно, турки. В 1928 году в Турции вышла книга под названием «Казыклы Войвода» («Воевода-Колосажатель»). Ее автором был указан некий Али Рыза Сейфи, но на самом деле это был весьма вольный перевод-адаптация стокеровского «Дракулы». Турецкий автор не просто перевел текст, он полностью переписал его под свои национальные нужды. Граф-вампир в его версии был не просто аристократом-дегенератом, а тем самым «проклятым Казыклы», историческим врагом турецкой нации. Герои романа — сплошь турки, вместо Джонатана Харкера — турок Азми, вместо Мины — турчанка Гюзин. Они постоянно вспоминают о «страданиях невинных турок от рук Влада Цепеша». В финале, когда вампиру вбивают в грудь кол, один из персонажей пафосно восклицает: «Вот она, месть за моих соотечественников, посаженных на кол на берегах Дуная!». Вместо распятия герои используют Коран, а вся охота на вампира превращается в акт исторического возмездия, причем происходит она в Стамбуле, куда Дракула зачем-то приплывает. В 1953 году по этой книге даже сняли первый турецкий фильм ужасов «Drakula İstanbul’da» («Дракула в Стамбуле»). Так, благодаря националистической пропаганде, исторический Влад и вымышленный Дракула впервые слились в один образ.

На Западе же все шло своим чередом. После выхода в 1931 году классического голливудского фильма с Белой Лугоши в главной роли, вампир Дракула стал иконой поп-культуры. Но он был просто вампиром из Трансильвании. Никто — ни зрители, ни критики — и не думал копаться в его историческом прошлом. Связь с Владом Цепешем оставалась достоянием узкого круга академических зануд. Только в 1950-х и 60-х годах начали появляться научные статьи, где робко предполагалось, что Стокер мог вдохновляться румынской историей. Первую биографию писателя, вышедшую в 1962 году, написал Гарри Ладлэм, который много общался с единственным сыном Стокера. Там эта версия тоже упоминалась. Но все это было каплей в море. Настоящая информационная бомба взорвалась в 1972 году.

Именно тогда двое американских историков, Раду Флореску (румын по происхождению) и Раймонд Макнелли, опубликовали книгу, ставшую мировым бестселлером — «В поисках Дракулы. Подлинная история Дракулы и вампиров». Эта книга сделала то, чего не смогли сделать десятки научных статей: она вбила в массовое сознание знак равенства между Владом Цепешем и графом Дракулой. Флореску и Макнелли провели впечатляющую работу в архивах, но подали свой материал не как скучную монографию, а как захватывающий исторический детектив. Они красочно описали и реальные зверства Цепеша, и вампирские мифы, смешав все в один коктейль из истории, фольклора и ужасов. Успех был ошеломительным. Книгу перевели на десятки языков, авторы стали звездами, их постоянно приглашали на телевидение в качестве главных экспертов по вампирам и румынским тиранам. В 1979 году они даже выпустили академическое, комментированное издание романа Стокера, окончательно закрепив свою репутацию.

Остальное, как говорится, — плохая история. После Флореску и Макнелли на тему Дракулы-Цепеша не писал только ленивый. Рынок наводнили сотни книг, статей и документальных фильмов, и почти все они шли по проторенной дорожке. Авторы, даже те, кто формально отрицал прямую связь между историческим и вымышленным персонажами, не могли удержаться от смакования самых кровавых мифов о жестокости Влада. Исторический контекст — борьба за независимость, политические интриги, особенности эпохи — все это отходило на второй план. На первом плане всегда был «лес кольев», прибитые гвоздями тюрбаны и прочие ужасы. В итоге произошло то, что должно было произойти: вампир сожрал воеводу. Образ кровососущего аристократа, созданный ирландским писателем, оказался настолько ярким и притягательным, что полностью поглотил и заместил собой реальную, сложную и противоречивую фигуру валашского господаря. Академическое «открытие», которое должно было пролить свет на истоки мифа, на самом деле лишь подлило масла в огонь, породив монстра, в котором вымысел и реальность смешались до полной неразличимости.

Наследие вампира и родина героя

В итоге современная Румыния оказалась в совершенно шизофренической ситуации. С одной стороны, у них есть национальный герой, борец за независимость, гроза османов Влад Цепеш. С другой — у них есть самый известный в мире бренд, зловещий граф Дракула, который с этим героем теперь неразрывно связан. И как с этим жить — непонятно. Сами румынские историки, конечно, пытаются отделить зерна от плевел. Особенно много работ на эту тему вышло в эпоху коммунизма, когда партия требовала воспитывать в народе патриотизм на правильных исторических примерах. Но тут возникла проблема. Работы румынских ученых на Западе априори клеймились как «националистические», особенно если они были написаны при Чаушеску. Возник даже популярный миф о том, что Влад Цепеш был чуть ли не личным кумиром румынского диктатора — мол, один тиран нашел вдохновение в другом.

На самом деле, это чушь. Влад был ужасно неудобным персонажем для любой авторитарной идеологии. Он был индивидуалистом, непредсказуемым и жестоким феодалом, который подчинялся только собственным правилам. Делать из него образец для подражания строителям коммунизма было бы странно. Он был слишком спорной фигурой, чтобы служить моделью для режима. Поэтому, вопреки мифу, в официальном пантеоне героев Влад занимал весьма скромное место. В его честь не называли массово улицы, ему не ставили помпезных памятников на каждой площади. Официальная пропаганда предпочитала других, менее спорных персонажей.

Зато «белый» миф о Дракуле нашел свою нишу не в кабинетах партийных идеологов, а в народной культуре, в городском фольклоре. Он выжил не благодаря, а вопреки официальной истории. Образ сурового, но справедливого правителя, который вешает и сажает на кол воров, коррупционеров и прочих бездельников, оказался невероятно живучим. Для страны, десятилетиями страдающей от коррупции и слабости власти, Влад стал символом «сильной руки», которой так не хватает. Он — это народная мечта о порядке, пусть даже жестоком, о справедливости, пусть даже кровавой. Он — тот, кто придет и одним махом решит все проблемы, потому что не боится запачкать руки. Этот образ не имеет ничего общего ни с вампиром, ни, по большому счету, с реальным Владом из XV века. Это современный социальный миф, ответ на конкретный общественный запрос.

Ну а пока сами румыны грезят о возвращении Цепеша-героя, их правительство с удовольствием эксплуатирует образ Дракулы-вампира. Туризм — это святое. Иностранцы хотят вампиров — они их получат. Главной приманкой стал замок Бран, который сегодня рекламируется как «замок Дракулы». Выглядит он действительно готично и зловеще, стоит на скале, все как надо. Есть только одна маленькая проблема: Влад Цепеш в этом замке, скорее всего, никогда не был. Ну, может, заезжал переночевать пару раз. Но для туристической индустрии это мелочи. Главное — правильный маркетинг. Миллионы туристов со всего мира едут в Трансильванию, чтобы побродить по «замку Дракулы», купить сувениры с клыками и сфотографироваться на фоне зловещих стен. Реальная история тут никому не интересна. Всем нужен аттракцион, и они его получают.

Так и замкнулся этот странный круг. Немецкие памфлеты XV века породили «черный миф». Румынский национализм XIX века — «белый». Ирландский писатель, начитавшись британских туркофильских книжек и наслушавшись великосветских сплетен, случайно создал глобальный поп-культурный феномен. Американские историки в XX веке связали все это воедино, породив гибридного монстра. А современная Румыния пытается как-то со всем этим жить, одновременно почитая героя и зарабатывая деньги на его вампирском альтер-эго. В конечном счете, Брэм Стокер, сам того не ведая, оказал Владу Цепешу неоценимую услугу. Он подарил ему бессмертие. Не то, о котором мечтают вампиры, а куда более надежное — культурное. Благодаря графу-кровопийце мир никогда не забудет о господаре-колосажателе. И это, пожалуй, самая циничная ирония во всей этой кровавой истории.