Влад III, господарь Валахии, которого потомки для краткости и броскости прозовут Цепешем, то есть «Колосажателем», а писатели-романтики превратят в вампира, видел себя в совершенно ином свете. Если бы у него был личный PR-отдел, он бы завалил всю Европу пресс-релизами о своей священной миссии. Влад был убежден, что он не просто очередной провинциальный князёк, грызущийся с соседями за клочок земли, а последний оплот христианства, рыцарь креста, в одиночку вставший на пути османской орды. И, надо сказать, поначалу эта стратегия работала. Он не просто хотел быть королем-крестоносцем, он им был, по крайней мере, в собственных глазах. Для этого он перешел Дунай и вломился на территорию Османской империи, действуя по принципу «лучшая защита...
В середине двадцатых годов прошлого века граница между Советской Россией и панской Польшей была не столько линией на карте, сколько незаживающим рубцом, оставшимся после недавней войны. Рижский мирный договор 1921 года, наспех скроенный по линии, где выдохлись и остановились армии, не принес покоя ни русским, ни полякам. Он лишь зафиксировал хрупкое равновесие, которое ни одна из сторон не считала ни справедливым, ни окончательным. Для Варшавы эта граница была восточным форпостом, «кресами всходними», щитом Европы от большевистской заразы. Для Москвы — временным рубежом, за которым томились в польском ярме миллионы украинцев и белорусов, ждущих освобождения и воссоединения с «государством рабочих и крестьян». Эта граница дышала...
Амброуз Джозеф Смолл не был человеком, которого можно было бы назвать приятным: он был сгустком рефлексов, вихрем амбиций и аппетитов, замурованным в невысокую, но крепко сбитую фигуру 53-летнего мужчины. В его облике было что-то хищное и одновременно щегольское: аккуратно подстриженные усы, дорогие, сшитые на заказ костюмы и пронзительный, оценивающий взгляд, который, казалось, мгновенно определял стоимость всего, на что падал, будь то новая пьеса, породистая лошадь или попка молоденькой хористки. Родившийся в 1866 году в Ньюмаркете, Онтарио, в семье владельца отеля, Амброуз с юных лет проникся духом коммерции. Он начинал свою карьеру в Торонто как простой кассир в Grand Opera House, том самом театре, который позже станет жемчужиной...
История любит красивые мифы, особенно когда речь заходит о смерти великих людей. Умереть в бою, от руки завистника или от несчастной любви — это достойно. А вот скончаться от банальной болезни или, не дай Бог, по глупости — как-то не солидно. Поэтому, когда в 1601 году в Праге отдал богу душу величайший астроном своего времени, датский аристократ Тихо Браге, молва тут же состряпала ему подобающую, хоть и нелепую, эпитафию: умер, потому что не посмел выйти из-за стола, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Лопнул от вежливости. История эта, трогательная в своей абсурдности, прожила четыреста лет и до сих пор кочует по популярным статьям. Она делает из титана науки простого смертного, заложника дурацкого этикета. И в этом её прелесть. Вот...
Человеческая психика не выносит пустоты, особенно если эта пустота заполнена темной, холодной водой. Там, где взгляд упирается в непроницаемую толщу, воображение немедленно начинает рисовать зубастые пасти и извивающиеся тела. Эта потребность населить глубины чем-то древним и жутким — не шотландский эксклюзив, а глобальная прошивка, универсальная для всех культур и времен. Задолго до того, как предприимчивые горцы превратили свое озеро в доходный туристический аттракцион, люди по всему миру с упоением всматривались в местные водоемы и видели там черт-те чего. Лох-несское чудовище — всего лишь самый коммерчески успешный проект в бесконечной череде озерных страшил, чье существование целиком и полностью зависит от нашего неистребимого...
Ноябрь на Северных Курилах — это особенное время. Природа, давно позабывшая короткое лето, окончательно отворачивается от человека, погружая скалистые, безлесые острова в стылую полудрему, пропитанную солью и продуваемую океанскими ветрами. В 1952 году на острове Парамушир, в городе Северо-Курильске, который всего семь лет назад носил японское имя Касивабара, жизнь текла по суровому, но уже привычному распорядку. Этот городок был форпостом советской власти на краю земли, наспех заселенным после изгнания японцев по итогам Второй мировой войны. Он стал одним из символов нового советского присутствия на Тихом океане, стратегически важной точкой в цепи островов, ставших южным щитом Камчатки и заслоном для Охотского моря. Его население...
История американского фашизма была бы пресной и скучной без фигуры Уильяма Дадли Пелли. Этот человек, буквально сотканный из противоречий, был одновременно и пророком, и мелким жуликом, мистиком, общавшимся с духами, и прагматичным дельцом, продававшим своим последователям униформу втридорога. Прежде чем стать главным идеологом национал-социализм на Западном побережье, Пелли был ходячим воплощением американской мечты. Он был успешным журналистом, чьи репортажи и очерки с готовностью печатали такие медиа-гиганты, как The Saturday Evening Post и Collier's. Более того, он был талантливым беллетристом, дважды, в 1920 и 1930 годах, удостоенным престижной литературной премии О. Генри за свои рассказы. Его перо было настолько бойким, что...
Общественный имидж Герберта Джорджа Уэллса, который он сам десятилетиями старательно выстраивал и полировал, являл миру фигуру пророка, мыслителя и респектабельного интеллектуала эдвардианской эпохи. Это был человек, заглянувший в будущее в «Машине времени» и предсказавший ужасы глобальных конфликтов в «Войне в воздухе». Но, в то же самое время, за этим фасадом скрывался совсем другой человек, которого сам Уэллс в своих приватных мемуарах не без гордости аттестовал как «Дон Жуана среди интеллигенции». Чтобы понять, как невзрачный, пухловатый мужчина с писклявым голосом превратился в одного из самых плодовитых любовников своей эпохи, нужно копнуть глубже — не в светские салоны Лондона, а в удушливую атмосферу провинциальной галантерейной...
Второго апреля 1805 года в датском городке Оденсе, в крошечном однокомнатном доме, где помимо его семьи ютились еще два семейства, на свет появился мальчик. Судьба не потрудилась расстелить перед ним ковровую дорожку. Его отцом был двадцатидвухлетний сапожник Ганс Андерсен, человек, который умел читать и размышлять, но не умел зарабатывать деньги. Мать, Анна Мария Андердаттер, была неграмотной прачкой из еще более глубокой нищеты, женщина суеверная и простая, чьей главной заботой было прокормить семью. Их жилище, заставленное сапожным верстаком, кроватью и складной скамьей, было тем самым «болотом», тем «птичьим двором», из которого будущему великому сказочнику предстояло отчаянно выбираться всю свою жизнь. Бедность была не просто...
Августовский зной 1912 года плавил воздух над Луизианой, превращая его в густое, дрожащее марево. Для семьи Данбар, приехавшей из городка Опелусас на берег озера Свэйзи, это была долгожданная передышка — увеселительная поездка на природу, возможность порыбачить и отвлечься от рутины. Перси и Лесси Данбар, состоятельная пара, владевшая процветающим бизнесом, расположились в тени кипарисов вместе с двумя своими сыновьями. Старшему, Роберту, которого все звали просто Бобби, едва исполнилось четыре года. Светловолосый, крепкий малыш, он был объектом родительского обожания и центром их маленькой вселенной. Младшему, Алонсо, было всего два.