Возвращение Мартена Герра: самозванство и судебные интриги в Гаскони XVI века

В один из тех дней 1556 года, когда солнце щедро заливало светом поля Артига, деревушки в графстве Фуа, что в предгорьях Пиренеев, местный крестьянин, возвращаясь с поля, столкнулся с путником. Лицо незнакомца показалось ему смутно знакомым, напомнив Мартена Герра, зажиточного односельчанина, покинувшего родные края лет восемь назад после досадной ссоры с отцом из-за какой-то мелочи – то ли украденного зерна, то ли невозвращенного долга. С тех пор о Мартене не было ни слуху ни духу.

«Уж не ты ли будешь Мартен Герр, муж Бертраны де Рольс?» – полюбопытствовал крестьянин. Путник, помедлив мгновение, словно выныривая из глубоких раздумий, утвердительно кивнул. Новость о возвращении блудного сына мигом облетела Артига.

Прибыв в деревню, «новый» Мартен с охотой рассказывал о восьми годах, проведенных в скитаниях и приключениях, о службе в королевских войсках и о твердом решении наконец-то остепениться и мирно зажить с женой и сыном Санкси. Мальчика, родившегося в 1548 году, аккурат в год исчезновения отца, Мартен, по сути, и не видел. Бертрана де Рольс и Мартен Герр поженились совсем юными, и первенец в их семье появился далеко не сразу, что в те времена считалось дурным знаком и поводом для пересудов. Едва Санкси появился на свет, как его отец, молодой и горячий, решил попытать счастья на чужбине, оставив жену и крохотного сына.

Бертрана, измученная годами одиночества и неопределенности, не скрывала своей радости. Родители тщетно пытались выдать ее замуж снова, но она упорно хранила верность пропавшему супругу, надеясь на его возвращение. И вот, ее надежды сбылись. Семейная жизнь быстро наладилась, и вскоре у пары родились две дочери, наполнив дом детским смехом.

Однако возвращение «блудного сына» пришлось по вкусу далеко не всем в Артига, и уж точно не дяде Мартена, Пьеру Герру. Отец Мартена, Санкси Герр-старший, скончался за время отсутствия сына. Пьер, его родной брат, взял на себя управление имуществом племянника, не забывая при этом и о собственных интересах. Появление «воскресшего» Мартена, требующего не только возврата своих земель и активов, но и подробного отчета о дядином управлении, стало для Пьера Герра крайне неприятным сюрпризом. Он-то уже, поди, считал себя полноправным хозяином.

Дядя, человек крутого нрава и нечистый на руку, затаил злобу. Он не собирался так просто расставаться с нажитым и начал открытую войну против племянника, обвинив его в самозванстве. Пьер громогласно заявлял, что этот человек – обманщик, присвоивший имя Мартена Герра, дабы завладеть его состоянием и уютным семейным очагом. Бертрана горячо защищала мужа, утверждая, что узнала его, несмотря на годы разлуки. Семья Герр, как и вся деревня Артига, раскололась на два враждующих лагеря. Даже родные сестры Мартена, после некоторых колебаний, признали в пришельце своего брата, вспомнив детские приметы и привычки.

Ситуацию усугубляло и то, что за время отсутствия Мартена умер и его тесть. Вдова, мать Бертраны, недолго горюя, вышла замуж за того самого Пьера Герра. Теперь эта новоиспеченная пара оказывала на Бертрану колоссальное давление, требуя, чтобы она отреклась от «мужа». Они и прежде, еще до исчезновения Мартена, нашептывали молодой женщине, что ее брак неудачен, утверждая, будто Мартен «связан» колдовством и оттого бесплоден – до тех пор, пока рождение маленького Санкси не опровергло эти злые наветы.

Пьер Герр, одержимый идеей избавиться от незваного гостя, пускал в ход любые средства. Он распространял слухи, что подрастающий Санкси совершенно не похож на своего «отца». Упрямый дядя повсюду рассказывал, что настоящий Мартен в юности обожал фехтование, а этот, которого Бертрана признала своим мужем, не проявляет к этому искусству ни малейшего интереса. По деревне поползли даже более зловещие сплетни: будто бы Пьер и его новая жена, мать Бертраны, пытались организовать убийство «самозванца», чье возвращение нарушило их спокойное и сытое существование.

Масла в огонь подлил некий путешественник, утверждавший, что хорошо знал Мартена Герра и что тот потерял ногу в битве при Сен-Кантене. Было ли появление этого свидетеля случайностью, или же это Пьер Герр проявил недюжинную смекалку, разыскав человека, чьи показания могли подтвердить его правоту? Загадка, покрытая пылью веков.

Языковой барьер и первые тучи над самозванцем

Вскоре объявился еще один «осведомленный» человек, заявивший, что прекрасно знает этого «вернувшегося» Мартена Герра. По его словам, настоящее имя пришельца – Арно дю Тиль по прозвищу Пансет (что на гасконском диалекте означало «брюшко»), уроженец деревни Сажас в Гаскони. Этот свидетель добавил, что Арно некоторое время проживал в соседней с Артига деревне и слыл хитрецом и пройдохой, замешанным в сомнительных делишках. Казалось, Пьер Герр одержал верх. «Мартена», а точнее Арно, бросили в тюрьму.

Начался судебный процесс в городе Рьё. Согласно знаменитому Ордонансу Виллер-Котре, изданному королем Франциском I в 1539 году, обвиняемый должен был защищать себя сам, причем на своем родном языке. Данный указ, среди прочего, предписывал обязательное использование французского языка во всех официальных документах и судопроизводстве, имея целью унифицировать юридическую практику в королевстве. Однако в XVI веке Франция была еще далека от языкового единообразия.

Суд заслушал несколько сотен свидетелей. Сегодня трудно представить всю сложность и запутанность судебных заседаний той эпохи, осложнявшихся из-за языкового многообразия. Обвиняемые, свидетели, судьи – все говорили на разных диалектах и наречиях.

Когда дело Мартена Герра дошло до Парламента Тулузы, высшей судебной инстанции в регионе, пришлось учитывать, что семья Герр имела баскские корни. Они переселились в графство Фуа из Страны Басков в 1527 году (тогда их фамилия звучала как Дагерр). Мартену в ту пору было три или четыре года, и он, несомненно, знал основы баскского языка, прежде чем перейти на широко распространенный в регионе окситанский. Арно же, выдававший себя за Мартена, был родом из Гаскони и говорил на гасконском диалекте окситанского языка, который, однако, имел свои фонетические и лексические особенности. Можно лишь догадываться, насколько это переплетение языков и диалектов затрудняло разбирательство, превращая его порой в настоящее вавилонское столпотворение.

Некоторые свидетели давали показания, которые можно было истолковать в пользу «Мартена»/Арно, но большинство склонялось к версии об обмане. Чувствуя, что дело пахнет жареным и что ему грозит суровое наказание, Арно не пал духом и решил подать апелляцию в Парламент Тулузы. Это была его последняя надежда.

В те времена крестьяне редко доходили до столь высоких инстанций, но Арно, видимо, был человеком не робкого десятка и обладал незаурядным умом, раз уж сумел так долго водить за нос целую деревню и даже обзавестись семьей под чужим именем. Его уверенность в себе и знание мельчайших подробностей из жизни настоящего Мартена поражали. Он помнил детали детства, соседей, семейные истории – все то, что, казалось бы, мог знать только истинный Мартен Герр. Это обстоятельство сильно смущало судей и заставляло некоторых сомневаться в его виновности.

Тулузский фарс и явление одноногого солдата

Новый судебный процесс открылся в Тулузе в апреле 1560 года. Докладчиком по делу был назначен Жан де Кора, известный юрист и член Парламента. С самого начала Кора проникся необъяснимой симпатией к обвиняемому. Он был убежден, что Бертрана де Рольс, даже после стольких лет разлуки, не могла ошибиться и принять в свое супружеское ложе чужого мужчину, интимные особенности которого не были бы ей известны до мельчайших подробностей. В глазах Жана де Кора главным злодеем в этой истории выступал Пьер Герр, которого докладчик считал алчным и беспринципным человеком, стремящимся окончательно ограбить своего племянника.

Кора, человек просвещенный и гуманный для своего времени, был известен своими прогрессивными взглядами и склонностью к кальвинизму, что уже само по себе делало его фигуру заметной и неоднозначной в католической Тулузе. Его юридический трактат по делу Мартена Герра, "Arrêt mémorable du Parlement de Toulouse", опубликованный в 1561 году, стал бестселлером и принес этому необычному случаю долгую славу. В своем труде Кора писал: «Это деяние, в своем роде, величайшее, самое поразительное и удивительное из всех, о каких только можно прочесть в каких-либо Анналах».

Судебные слушания в Тулузе привлекали множество зевак. Среди зрителей, внимавших перипетиям этого необычного дела, был и молодой Мишель де Монтень, будущий великий философ, который позже упомянет этот случай в своих «Опытах» как пример ненадежности человеческих суждений и легкости, с которой люди поддаются обману. Монтень, размышляя о деле, задавался вопросом о природе истины и способности человека ее постичь, особенно когда речь идет о чужой идентичности и глубинах человеческой души.

Процесс близился к завершению, и все указывало на то, что Арно дю Тиля вот-вот оправдают. Жан де Кора уже готовил свою триумфальную речь. Но тут, в самый напряженный момент, когда судьи готовы были огласить вердикт, произошел невероятный, поистине театральный поворот. В зал заседаний, тяжело стуча деревянным протезом, вошел одноногий мужчина. Он заявил, что является настоящим Мартеном Герром.

Солдат рассказал, как был ранен в битве при Сен-Кантене в 1557 году, сражаясь в рядах испанской армии против французов, и поведал о своей полной опасностей жизни наемника. Бертрана, увидев его, упала на колени и, рыдая, стала молить о прощении своего «истинного» мужа. Лже-Мартен, Арно дю Тиль, поняв, что игра проиграна, во всем сознался. Его самообладание, так долго поражавшее судей, оставило его. Маска спала, и перед судом предстал обычный мошенник, пусть и незаурядного таланта.

Арно был немедленно приговорен к смертной казни по семи пунктам обвинения, включая обман, прелюбодеяние и присвоение чужой личности. Виселицу установили прямо перед домом семьи Герр в Артига. Там и закончилось «приключение» вернувшегося Мартена Герра, а точнее, Арно дю Тиля. Последними словами казненного, обращенными к настоящему Мартену, была просьба не обижать Бертрану.

Тело самозванца, по некоторым свидетельствам, было сожжено, как поступали с останками колдунов. Удивительная осведомленность Арно о жизни настоящего Мартена породила слухи о том, что он был связан с нечистой силой. Многие верили, что такое знание мельчайших деталей могло быть внушено ему «фамильяром» – так в те времена называли демона, вселившегося в тело и душу человека. Сам Жан де Кора в своем отчете отмечал: «...он казался более чудовищным и удивительным, чем все остальные». И заключал: «Безусловно, были веские основания полагать, что у этого обвиняемого был некий фамильяр» (другими словами, мелкий бес).

За кулисами громкого дела: политические игры и тень Жана де Кора

В XVI веке, эпохе бурных политических перемен и непрекращающихся войн, случаи исчезновения людей и подмены личности, вероятно, не были такой уж редкостью. Почему же банальная, на первый взгляд, история Мартена Герра приобрела столь громкую известность, пережила века и до сих пор будоражит воображение историков, писателей и кинематографистов? Каприз истории? Или же это был судебный процесс, разыгранный на фоне острых религиозных полемик и политической напряженности?

Если присмотреться внимательнее, то современников интересовал не столько сам Мартен/Арно, сколько фигура Жана де Кора, докладчика по делу. Жан де Кора склонялся к невиновности Арно, руководствуясь внутренним убеждением, однако у этого влиятельного юриста имелось немало недоброжелателей. В 1560 году правовед находился на пике своей карьеры. Его авторитет был настолько высок, что к нему за консультациями обращались даже итальянские суды, как это было, например, в Ферраре.

Король Генрих II высоко ценил его советы в юридических вопросах и в 1553 году назначил его советником Парламента Тулузы. Овдовев, Жан де Кора женился на Жаклин де Бюсси, принадлежавшей к известной кальвинистской семье. Кора разделял веру своей супруги. Однако его принадлежность к Реформатской церкви вызывала беспокойство у католического большинства, тем более что к 1560 году многие члены Парламента Тулузы и несколько капитулов (городских магистратов) «розового города», как называли Тулузу, также симпатизировали идеям Кальвина.

Харизма и влияние Жана де Кора делали его «опасным» человеком в глазах католиков. А политическая ситуация во Франции в момент процесса Герра была крайне нестабильной. В 1559 году король Генрих II трагически погиб от раны, полученной на рыцарском турнире от копья Габриэля де Монтгомери. Его старший сын, Франциск II, болезненный подросток, находившийся под сильным влиянием своей матери Екатерины Медичи и могущественных герцогов Гизов, ярых католиков, с трудом лавировал между враждующими религиозными фракциями.

В 1560 году король назначил Мишеля де л’Опиталя Великим канцлером Франции. Канцлер был человеком умеренных взглядов, сторонником веротерпимости и компромисса между католиками и протестантами. Мишель де л’Опиталь также объявил о созыве Генеральных штатов (высшего сословно-представительного органа во Франции XIV–XVIII веков). В этой напряженной обстановке победа Жана де Кора на предстоящих выборах в Генеральные штаты казалась весьма вероятной. Для влиятельного юриста-кальвиниста это был шанс получить общенациональную трибуну, возможность идеи своей религиозной доктрины и влиять на государственные решения, что серьезно беспокоило его католических оппонентов. Они опасались усиления протестантской фракции и подрыва своего доминирующего положения, поэтому для его врагов дело Мартена Герра стало удобным поводом, чтобы начать кампанию по его дискредитации.

Очевидно, что некоторые члены тулузского Парламента плели интриги против Кора. Вряд ли случайно однажды Пьеру Герру сообщили, что его племянник Мартен потерял на войне ногу. Можно с большой долей уверенности предположить, что этот «удачный» свидетель появился не из ниоткуда. И уж тем более не случайно одноногий калека так эффектно возник в зале Парламента Тулузы, хотя до этого он ни разу не проявлял желания вернуться к родным.

И на то были веские причины. Этот самый настоящий Мартен Герр, после скверной ссоры со своим отцом Санкси Герром, бежал в Бургос, в Испанию, и поступил на службу к кардиналу Франциско де Мендоса-и-Бобадилья. В 1557 году при осаде Сен-Кантена он сражался в рядах испанцев с такой отвагой, что заслужил награду от самого короля Филиппа II Испанского. С тех пор Мартен Герр жил в госпитале для военных инвалидов, стараясь не привлекать к себе внимания, поскольку воевал на стороне врагов Франции.

Несомненно, настоящий Мартен Герр не желал ничего иного, кроме как быть забытым. Но некий Антуан де Пауло, чей сын был Магистром ордена Святого Иоанна Иерусалимского, разыскал калеку и, пустив в ход какие-то интриги, добился для него королевского прощения за этот явный акт государственной измены.

Получается, появление настоящего Мартена Герра в самый кульминационный момент процесса было, скорее всего, не случайностью, а хорошо срежиссированным ходом в сложной политической игре, направленной против Жана де Кора и растущего влияния протестантов на юге Франции. Это дело стало одним из многих частных примеров глубокого кризиса, охватившего страну, которая стояла на пороге затяжных и кровопролитных религиозных гражданских войн.