Кровные клятвы и пули: как устроена албанская мафия?

Истоки и предпосылки

На западной кромке вечно бурлящих Балкан, там, где грозные горы встречаются с ласковым, но столь часто коварным морем, раскинулась Албания – земля древних тайн, орлиных гнёзд и неспокойной судьбы. Сама её география – эти дикие горы, это изрезанное побережье – словно подсказывала пути тем, кто искал тени. Лежащая на перекрёстке цивилизаций, между молотом Востока и наковальней Запада, она обладает протяжённой – почти полтысячи километров – и причудливо изломанной береговой линией, омываемой волнами Адриатики и Ионического моря. Берег этот, испещрённый бесчисленными заливами, укромными бухтами и крошечными островами, будто самой природой предназначен для того, чтобы прятать тайны и насмехаться над любым контролем. Стоит ли удивляться, что он стал идеальным коридором для контрабанды? Крупные порты – Дуррес, главный морской узел страны, Влёра, Саранда, Шенгьин – распахнутые ворота, как для легальной торговли, так и для тёмных, мутных потоков запретных товаров и живого груза. А близость Италии – всего лишь 72 километра через пролив Отранто до Апулии, земли, где пустила корни своя, местная мафия «Сакра Корона Унита», – превращает морской путь в соблазнительный маршрут для переправки наркотиков, оружия и человеческих душ, ищущих лучшей доли в сытой Европе.

Но не только море «сделало» Албанию. Её сердце – неприступные горы. Почти три четверти территории – царство скал, холмов и бездонных ущелий: грозные Северо-Албанские Альпы, не зря прозванные Проклетием, величественный Кораб на востоке, Пинд на юго-востоке, Кераунские пики, стражами застывшие над морем. Эти твердыни веками служили убежищем для гордых кланов, не желавших склонять голову ни перед султаном, ни перед королём, ни перед генсеком. Горы были их крепостью, их миром, где слово чужака – пустой звук. И в новые времена они не утратили своей мрачной власти. Труднодоступные склоны стали тайными тропами контрабандистов, надёжными схронами для оружия и нарко-лабораторий, а в последние десятилетия – гигантскими плантациями каннабиса, буйно разросшегося под щедрым солнцем, укрытого от закона и порядка. Да и можно ли было надёжно перекрыть границы с Грецией, Северной Македонией, Косово, Черногорией, вьющиеся змеёй по пересечённой местности, для тех, кто привык чтить лишь законы гор, а не линии, начертанные на картах?

Чтобы понять душу современной Албании – и её самые тёмные уголки, – нужно погрузиться вглубь её кровавой истории. Пять веков османского ига, с XV до начала XX столетия, не стёрли, а наоборот, словно в янтаре, законсервировали и укрепили древнюю клановую систему, особенно в непокорных горах севера, куда рука Стамбула дотягивалась редко и неохотно. Кланы – фисы – стали не просто семьёй, но государством в государстве, единственной защитой, опорой, судом в мире, где правили сила и произвол. Веками они жили по своим неписаным, но высеченным в сердцах племенным законам. Этот долгий, кровавый период вскормил дух необузданной автономии, глухое недоверие к любой власти извне и привычку полагаться лишь на своих: на кровь, на клан, на слово, скреплённое клятвой. Век XX принёс долгожданную независимость, но не мир. Череда смут, войн, унизительная итальянская оккупация… А затем, после Второй мировой, на Албанию опустилась долгая ночь – один из самых жестоких коммунистических режимов в Европе, диктатура Энвера Ходжи. Его хватка держала страну с 1944 по 1985 год, погрузив её в беспрецедентную, почти абсолютную изоляцию – не только от «прогнившего» Запада, но и от «предавшего идеалы» советского блока. Любая религия была объявлена вне закона, традиционные структуры – безжалостно искоренялись. Но даже Ходжа, при всей его мощи, не смог уничтожить невидимые, родовые нити клановых связей.

И вот он, злой парадокс истории: этот тоталитарный ледник, сковавший страну на десятилетия, под своей мёртвой поверхностью подспудно готовил почву для будущего криминального взрыва. Полное отсутствие опыта нормальной рыночной жизни, въевшаяся привычка решать все вопросы «по знакомству», через тайные связи, тотальное недоверие к обесценившемуся государству и, конечно, чудовищный, сдерживаемый железным занавесом голод – по джинсам, по свободе, по глотку иного воздуха. И когда режим рухнул на рубеже 1990-х, проржавевшую плотину прорвало. Переход к рынку обернулся диким, неуправляемым хаосом. Экономика рухнула в пропасть, миллионы остались без работы, новые институты власти оказались беспомощны. Страну охватило безумие финансовых пирамид – последняя отчаянная надежда на чудо. И когда эти пирамиды с оглушительным треском лопнули в 1997 году, похоронив под обломками сбережения всей страны, Албания взорвалась. Анархия, бунт, разграбленные военные склады – сотни тысяч автоматов, пистолетов, гранат хлынули на чёрный рынок и в руки толпы. То было страшное время – время безвластия, крови и отчаяния. Но для кого-то – время золотой лихорадки. Именно тогда, в этом всеобщем хаосе, многие криминальные группы, доселе таившиеся в тени, вырвались на свободу, словно стая оголодавших волков, вооружаясь до зубов, налаживая первые каналы контрабанды, захватывая контроль над целыми секторами теневой экономики. Девяносто седьмой стал огненным крещением, инкубатором для той тёмной силы, что вскоре заставит содрогнуться всю Европу.

Есть у албанцев секретное оружие, дар самой истории, который они обратили себе на пользу – их язык. Уникальный, одинокий осколок древности в индоевропейской семье языков, он сам по себе – неприступная крепость. Для чужака – будь то полицейский аналитик в Берлине или конкурирующий наркобарон в Роттердаме – албанская речь звучит как птичий щебет, как заклинание, не поддающееся расшифровке. Попытки прослушать их разговоры? Часто пустая трата времени – где найти столько переводчиков, способных понять не только сам язык, но и его диалекты, северный гегский и южный тоскский? А когда к этому лингвистическому бастиону добавляется виртуозное владение технологиями конспирации – одноразовые телефоны, сжигаемые после одного звонка, зашифрованные мессенджеры, чьи коды спецслужбы взламывают годами (если вообще взламывают), сложная система псевдонимов и иносказаний – преимущество становится почти абсолютным. Древний язык и гаджеты XXI века – поистине убийственный коктейль, позволяющий албанским бандам плести свою тёмную паутину почти невидимыми.

Несмотря на манящие огни евроинтеграции и статус кандидата в ЕС, экономические трудности, вечная эмиграция и сложный контекст отношений с соседями продолжают формировать непрерывный поток отчаявшихся людей и нерешаемых проблем. Албания всё ещё бьётся в тисках бедности. Пропасть в уровне жизни по сравнению с сытой Западной Европой остаётся унизительной, почти непреодолимой, вечно толкая тысячи и тысячи людей прочь с родной земли – искать счастья, или хотя бы простого выживания, на чужбине. Эмиграция стала второй натурой, национальной судьбой. Потоки денег от уехавших – из Италии, Греции, Германии, Британии, Швейцарии, Америки – как переливание крови для анемичной экономики, но и как симптом хронической болезни. Эта гигантская, разбросанная по миру диаспора – не только кормилица родины, но и готовая, тёплая среда, питательный бульон для тех, кто ищет за границей не работу на стройке, а криминальную удачу. Легенда о «бедном гастарбайтере» – идеальная маска. А наличие «своих» в каждом уголке Европы и Америки – готовая инфраструктура для баз, явок, перевалочных пунктов. И пусть Брюссель грозит пальцем, требуя от Тираны показательной борьбы с преступностью и всепроникающей коррупцией, ставя это условием вступления в «европейский рай», реальность упрямо сопротивляется. Давление есть, громкие операции проводятся, но победить многоголовую гидру организованной преступности, пустившую корни в саму ткань общества, пока не удаётся. А коррупция… она как тень, как неизменный спутник, как универсальная смазка для криминального механизма, позволяющая ему вращаться бесшумно и неотвратимо.

Культурный код и структура

Говоря «албанская мафия», забудьте о картинках из «Крёстного отца» – строгих пирамидах с чёткой иерархией. Её структура – это скорее сеть кланов, а не пирамида, подвижная, изменчивая, отличающаяся региональными особенностями и невероятной гибкостью. Это… грибница, невидимый мицелий, пронизывающий почву общества. Она состоит из множества отдельных кланов, фисов, и более мелких преступных групп, часто сплочённых кровью или происхождением из одного горного села, из одного квартала Шкодера, Тропои или Влёры. Каждая ячейка автономна, у каждой – своя специализация, свои лидеры, свои враги и союзники. Где-то на суровом севере, где древние традиции крепче гранита, клановая структура может быть более жёсткой, почти феодальной. В плавильном котле больших городов или вдали от родины, в эмиграции, группы могут быть более гибкими, создаваться под конкретную «сделку», под конкретный «проект». Но главное их свойство – поразительная способность мгновенно объединяться для большой охоты, для крупной операции, собрать силы в кулак, а потом так же быстро раствориться, рассыпаться на отдельные звенья. Эта адаптивность и децентрализация делают их почти неуязвимыми для ударов извне. Разгром одной группы – больно, но не смертельно для всей сети. А связи? Да, кровь – превыше всего. Но не только. Землячество, память об общем прошлом, даже вместе отсиженный срок – всё идёт в ход. Или просто – холодный расчёт, циничная взаимная выгода.

В самом сердце этой паутины находится фис (алб. fis) – клан, род. Доверие, замешанное на крови – вот альфа и омега клана, его неприступная цитадель и одновременно – его проклятие. Оно диктует всё: кому жить, кому умереть, кому отдать приказ, а кому – слепо повиноваться. Патрилинейный клан, где родство идёт по мужской линии – это не просто большая семья, это боевое братство. Предательство? Слово, которого здесь почти не знают. Оно страшнее смерти. Именно эта железная внутренняя спайка делает клан идеальной машиной для рискованного криминального бизнеса. Как доверить чужаку партию кокаина на миллионы? Как посвятить его в тайны маршрутов и явок? Никак. Только своим. Брату, кузену, племяннику – тем, в чьих жилах течёт та же кровь. Во главе этой волчьей стаи стоит самый авторитетный, самый сильный, самый хитрый. Его слово – закон, его воля непререкаема. Это лидер, криетар (алб. kryetar – председатель, глава), или неформально «крие» (алб. krye), или просто «босс». Под ним – ближний круг, его паладины, его преторианцы: братья, сыновья, племянники, чья верность не знает сомнений. Это становой хребет клана, его мозг и его кулаки. Нередко при главе существует и неформальный совет – круг доверенных лиц, старейшин рода или особо влиятельных боевиков, чьё мнение выслушивается, но не связывает руки боссу. Ступенью ниже – «солдаты», безликие исполнители, чьи руки по локоть в крови. И здесь снова правит кровь: предпочтение отдаётся молодым, голодным и злым кузенам, дальним родичам, доказавшим преданность делом, готовым убивать и умирать по первому слову. На самой периферии этой мрачной вселенной действуют «ассоциированные члены» – полезные чужаки, не связанные с кланом кровью. Это могут быть ушлые финансисты, отмывающие грязные деньги, коррумпированные чиновники, продающие информацию, иностранные партнёры, связники из других мафий. Их положение шатко, их лояльность держится на деньгах или страхе, но без них не провернуть сложных международных комбинаций. Однако сеть влияния клана не исчерпывается и ими. Важнейшую роль, особенно во внешних сношениях, играет древний институт мика (алб. mik – друг, гость). В албанской культуре мик – это не просто знакомый. Это священная фигура, гость, друг из другого клана, другой земли, с которым установлены нерушимые узы взаимной защиты, гостеприимства, поддержки, скреплённые честью. Иметь надёжных миков в других городах, странах, даже во враждебных группировках – бесценный капитал. Это позволяет безопасно передвигаться по чужой территории, заключать сделки, получать бесценную информацию, формировать неожиданные альянсы, расширяя возможности клана далеко за пределы кровного родства. Вся эта пирамида внутри клана, построенная на крови и дополненная институтом мика, обладает поистине феноменальной устойчивостью и герметичной закрытостью. Членство в ней часто передаётся по наследству или через брак, сплетая всё новые узлы лояльности. Вербовка чужаков – процесс долгий и опасный, предпочтение всегда отдаётся землякам или тем, кто доказал преданность кровью. Для многих юнцов из нищих сёл это единственный шанс вырваться из беспросветности, обрести статус, деньги, защиту.

Понятие чести – ндер (алб. nder) – и традиция кровной мести – гьякмаррья (алб. gjakmarrja) – находят своё мрачное отражение в криминальном контексте. Ндер семьи, ндер клана – это святыня. И в жестоком мире организованной преступности это понятие становится оправданием для самых страшных деяний. Оскорбил? Обманул? Перешёл дорогу? Это вызов, это удар по чести. А за поруганную честь платят только кровью. И тут из глубин веков всплывает зловещая тень гьякмаррья. Да, в современном мире это может показаться жестоким архаизмом. Но в преступном мире, где нет иных судов, кроме суда силы, логика вендетты работает безотказно. Убрать конкурента, казнить предателя, заткнуть рот свидетелю – это не просто бизнес, это акт «справедливости», восстановление баланса, демонстрация того, что с этим кланом шутки плохи. И войны между кланами, вспыхнувшие из-за денег, наркотиков или просто косого взгляда, могут тлеть годами, забирая всё новые жизни, перекидываясь из албанских гор на улицы европейских столиц.

И всё это зиждется на нескольких невидимых опорах, своего рода столпах, отражающих наследие старых традиций в преступной практике XXI века. Важнейшую роль играет канун (алб. Kanun – канон, свод традиционных законов), совокупность племенных устоев и правил. Хотя древние кодексы вроде «Кануна Леки Дукаджини» не лежат на столе у современных мафиози, их дух, их принципы – важность данного слова, нерушимость иерархии, правила поведения в конфликте, отношение к врагу и другу, и, конечно, понятие чести – впитаны с молоком матери, они формируют сам менталитет. Преступный мир лишь извращает эти понятия, ставит их себе на службу, оправдывая ими свою власть и жестокость. Не менее, а может, и более значима беса (алб. Besa – вера, клятва верности, данное слово) – священная клятва, что тяжелее гранита. Это не просто слово – это печать на душе, невидимые цепи лояльности, рвущие любые иные узы – закона, морали, страха. Беса цементирует эти группы изнутри, делает их почти непроницаемыми для чужаков, для полиции. Информатор? Агент под прикрытием? Почти невозможно. Люди годами сидят в тюрьмах, идут на смерть, но не нарушают бесу. Эта клятва – фундамент доверия, позволяющий проворачивать сделки на миллионы без всяких бумаг и гарантий. Нарушить бесу – значит стать изгоем, неприкасаемым, «живым мертвецом». К этому добавляется звериное чувство территориальности: борьба за контроль над районами, маршрутами, рынками сбыта – вечный двигатель конфликтов. И албанцы известны своей яростью в отстаивании «своего», будь то квартал в Берлине или тропа в горах. И, конечно, нельзя забывать о насилии – грубом, беспощадном, часто бессмысленном в своей жестокости. Оно стало не просто инструментом – оно стало их почерком, их визитной карточкой, их языком, понятным всем в криминальном подполье. Оно используется для устрашения конкурентов, для поддержания железной дисциплины, для принуждения жертв, для мести. Репутация безжалостных палачей помогает им захватывать и удерживать власть там, где правят страх и сила.

Становление и экспансия

Путь наверх для многих албанских гангстеров начался не на родине, не в пыльных сёлах или бедных городских окраинах, а за океаном; американский опыт стал для них суровой, но бесценной школой – настоящим криминальным университетом. В те бурные десятилетия – 70-е, 80-е, 90-е – когда албанская эмиграция хлынула в Новый Свет, итальянские мафиозные семьи, эти патриархи американского преступного мира, быстро оценили потенциал новичков. Дерзкие, крепкие, отчаянные, не боящиеся ни бога, ни чёрта – идеальный материал для грязной работы. Итальянцы охотно нанимали их вышибалами, курьерами, а главное – безжалостными исполнителями, киллерами. Зеф Мустафа, правая рука и любимый «клиппер» (киллер на бандитском сленге) Сэмми «Быка» Гравано из клана Гамбино – разве это не показатель? Но албанцы были не просто пушечным мясом. Они впитывали всё как губка. Они учились у своих «патронов» науке рэкета, ростовщичества, организации подпольных игр, мошенничества. И конечно – искусству наркоторговли – этому золотому дну преступного мира. Они своими глазами видели, как устроены итальянские «семьи», как работает их иерархия, как они общаются с помощью намёков и угроз, как отмывают миллионы, как решают кровавые споры. Это была бесценная школа. И они быстро заработали репутацию: да, дикие, да, жестокие, но слово держат, своих не сдают, бесу чтут. А это ценилось даже в мире волков. Постепенно они поднимались из грязи в князи, набирали вес, обрастали связями – не только с итальянцами, но и с ирландцами, русскими, латиноамериканцами. А потом настал их час. Час сказать «хватит работать на дядю». Опыт был накоплен, мускулы – накачаны, связи – установлены, дерзости – через край. Пришло время строить свою империю.

Долгое время имя албанской мафии ассоциировалось прежде всего с так называемым «Балканским маршрутом», но затем произошла стремительная эволюция: освоение новых, куда более прибыльных горизонтов и построение глобальной логистической машины. Исторически этот маршрут был главной героиновой артерией Евразии, дорогой смерти, по которой тонны опиума из «Золотого полумесяца» – Афганистана, Пакистана, Ирана – перекачивались в ненасытное чрево Европы. Путь этот лежал через Турцию, Болгарию, раздираемую войнами Югославию – земли, где албанцы, особенно косовары, чувствовали себя хозяевами. Они знали каждую тропу, каждый перевал, имели «своих» людей по обе стороны границы, умели договориться с таможенником или пограничником, а если надо – и заставить силой. Они стали ключевыми звеньями в этой смертоносной цепи – перевозчиками, охранниками караванов, оптовыми дилерами. И хотя войны, смена режимов, полицейские облавы то и дело меняли карту маршрутов, героиновый поток не иссякал, и албанские кланы продолжали собирать с него свою жатву. Однако подлинная революция, превратившая их из региональных баронов в глобальных игроков первого эшелона, случилась на стыке тысячелетий. Они сделали ставку на кокаин. И не просто вписались в существующие схемы, а перекроили весь рынок под себя. Они совершили почти немыслимое: вышли на прямые контакты с производителями в джунглях Колумбии, Эквадора, Перу. Зачем кормить посредников – итальянцев, испанцев, голландцев – если можно брать чистейший товар у самого источника, по самой выгодной цене? Это был ход невероятной дерзости, требовавший колоссальных ресурсов, железной воли и безупречной логистики. И они построили эту логистику. Морские контейнеры с хитроумными тайниками, быстрые катера, частные самолёты, вереницы подставных фирм – они освоили весь арсенал контрабандистов XXI века. Гигантские порты Европы – Антверпен, Роттердам, Гамбург, Валенсия, Генуя – стали их воротами для белого цунами. Речь шла уже не о килограммах – о тоннах! И очень скоро мир с удивлением обнаружил, что на улицах Лондона, Берлина, Рима, Брюсселя, Амстердама, Цюриха, Стокгольма именно албанцы диктуют цены на кокаин, безжалостно выдавливая или подчиняя себе конкурентов. Громкие международные операции, вроде «Los Blancos», лишь изредка приподнимали завесу над этой разросшейся кокаиновой империей. Но было бы наивно думать, что они ограничились лишь двумя видами наркотиков. Они быстро усвоили главный закон бизнеса: диверсификация. И вот уже сама Албания превращается в гигантскую плантацию каннабиса – этакую «европейскую Колумбию» для марихуаны, которую затем тоннами вывозят в соседние Италию и Грецию, а оттуда – дальше, на север. Параллельно они всё глубже проникают на рынок синтетических наркотиков – экстази, амфетаминов, часто выступая конечными дистрибьюторами «товара», произведённого в подпольных лабораториях Голландии или Бельгии. И, конечно, оружие. Балканы после войн были буквально нашпигованы оружием. А хаос 1997 года в Албании выбросил на рынок ещё сотни тысяч стволов. Этот смертоносный арсенал – от пистолетов Макарова до автоматов Калашникова и ручных гранатомётов – стал ещё одним высоколиквидным товаром, который они щедро поставляли криминальному миру всей Европы, подпитывая насилие и нестабильность.

Кокаин в контейнере с бананами? Его спрячут так, что и рентген не покажет. Или прикрепят к днищу сухогруза в виде герметичной «торпеды». Или перевезут через Атлантику на частном джете. А может, даже на полупогружном аппарате, скользящем под волнами. По дорогам Европы товар поедет в грузовике с двойным дном, о котором не будет знать и сам водитель, или в тайнике под сиденьем обычной легковушки. Людей через Адриатику? Ночью, на резиновых лодках с мотором, рискуя утонуть в шторм или нарваться на патруль. Оружие? Разберут до винтика и спрячут среди автозапчастей. Они постоянно меняют маршруты, схемы, транспорт, используют самые современные средства шифрованной связи, действуют по принципу «разделяй и властвуй», когда каждый участник цепочки знает лишь свой маленький фрагмент. Они всегда стараются быть на шаг впереди закона. И часто им это удаётся.

Глобальное присутствие и вызовы

Сегодня щупальца албанской мафии дотянулись до самых отдалённых уголков планеты, но их главная вотчина – Европа. Ключевые активности и география присутствия поражают воображение: от лондонских доков до брюссельских кварталов и далеко за их пределы. Наркоторговля остаётся их Клондайком, источником баснословных барышей. В Британии, особенно в её столице, они, по признанию самих британских спецслужб, контролируют львиную долю кокаинового рынка, действуя с поразительной организованностью и леденящей кровь жестокостью. В Бельгии и Нидерландах, в гигантских портах Антверпена и Роттердама, их кланы держат в руках ключевые нити импорта наркотиков со всего мира, превратив эти города в свои европейские цитадели и логистические хабы. В Германии они ведут беспощадную войну за сферы влияния на улицах Берлина, Гамбурга, Франкфурта, не уступая ни туркам, ни русским, ни местным бандам. В Италии, на богатом и промышленно развитом севере, они то заключают тактические союзы, то вступают в смертельные схватки с калабрийской «Ндрангетой» и неаполитанской «Каморрой», деля сферы влияния на кокаиновом рынке, но их присутствие ощутимо и в самом сердце страны, в Риме. Та же картина – в Швейцарии, Австрии, Греции, Скандинавии… Их следы повсюду. Но наркотики – лишь одна, пусть и самая заметная, голова этой гидры. Другой страшный, чудовищный по своей циничности бизнес – торговля людьми. Они стали одними из главных работорговцев современной Европы. Вербовка наивных девушек в нищих сёлах Албании, Косово, Молдовы – лживыми обещаниями работы и красивой жизни – и последующая их продажа в сексуальное рабство на панели Лондона, Брюсселя, Афин, Рима. Создание и контроль целых сетей сутенёров и подпольных борделей. Организация каналов нелегальной миграции, превращающая отчаявшихся беглецов от войн и нищеты в бесправных рабов на стройках, полях и фабриках Европы, вынужденных годами отрабатывать мифический «долг» за переправку. Думали, сюжет «Заложницы» это просто фантазия сценаристов? Это конвейер человеческих страданий, приносящий миллионы.

Применение запредельной жестокости – не просто метод, это их философия. Инструмент контроля над своими и чужими, способ устрашения конкурентов, наказания провинившихся. Похищения, пытки, показательные казни – их арсенал не знает границ. А контроль над неиссякающими потоками оружия с Балкан делает их вдвойне опасными – они вооружают не только себя, но и весь криминальный интернационал Европы, подливая бензин в огонь бандитских войн. Наконец, все эти кровавые деньги – наркодоллары, евро от продажи людей – нужно как-то легализовать, отмыть добела. И здесь они тоже проявляют чудеса изобретательности. Часть гигантских сумм возвращается на родину – в Албанию, в Косово – и вкладывается в бурное строительство отелей на Адриатике, сверкающих торговых центров, элитного жилья. Эти инвестиции могут выглядеть как экономическое чудо, но часто они лишь раздувают пузыри и глубже загоняют легальную экономику в тень. В Западной Европе деньги отмываются через покупку вполне легальных бизнесов – ресторанов, баров, ночных клубов, автосалонов, строительных фирм. Используются сложнейшие многоступенчатые финансовые схемы с участием десятков подставных компаний, зарегистрированных в налоговых гаванях по всему миру. И всё чаще в ход идут криптовалюты – идеальный инструмент для анонимного перемещения и легализации преступных капиталов.

В чём же секрет их феноменального, пугающего успеха? Это гремучий коктейль из архаики и современности. С одной стороны – железная внутренняя дисциплина, цементируемая кровными узами и нерушимой клятвой беса; звериная жестокость, готовность убивать не задумываясь, парализующая волю врагов и конкурентов; гибкая, подвижная, почти неуловимая сетевая структура, позволяющая им выдерживать удары, быстро восстанавливаться и перестраиваться. С другой стороны – авантюрная предпринимательская жилка, готовность идти на колоссальный риск ради колоссальной прибыли; и, конечно, огромная, разбросанная по всему миру албанская диаспора – неисчерпаемый источник кадров, укрытий, связей, баз для операций. Но есть и ещё одно важное качество – холодный прагматизм и умение договариваться, когда это выгодно. Их деловые, пусть и кровавые, альянсы с другими титанами преступного мира – калабрийской «Ндрангетой» (особенно в логистике кокаина), колумбийскими картелями, турецкими героиновыми баронами – тому подтверждение. Они умеют находить общий язык с кем угодно, встраиваться в любые схемы, находить свою нишу и играть по-крупному. Это уже давно не просто банды головорезов из бедных гор – это мощные, разветвлённые, высокоорганизованные транснациональные криминальные корпорации.

Победить такого врага – задача титаническая, почти невыполнимая. Непроницаемый языковой барьер. Использование самых современных методов шифрования коммуникаций. Железный кодекс молчания беса, помноженный на животный страх перед местью клана, – всё это превращает сбор доказательств в адский труд. Внедрить агента внутрь клана? Почти фантастика. Убедить кого-то дать показания? Шансы близки к нулю. Добавьте к этому раковую опухоль коррупции, которая разъедает государственные аппараты и в самой Албании, и в странах транзита, а порой и в благополучной Западной Европе, обеспечивая преступникам «крышу», информацию, свободу действий.

И пусть время от времени крупные операции приводят к громким арестам и конфискациям, сеть быстро залечивает раны, регенерирует, на место одних срубленных голов гидры тут же вырастают новые. Так, в середине 1980-х амбициозный прокурор Южного округа Нью-Йорка Рудольф Джулиани – будущий мэр города и соратник Дональда Трампа – бросил вызов «Балканскому маршруту». Его команде удалось перехватить партию героина оценочной уличной стоимостью не менее 125 миллионов долларов США и отправить за решётку ряд участников сети. Последствия не заставили себя ждать: члены группировки назначили награду в 400 000 долларов за головы двух ключевых фигур обвинения – помощника прокурора Алана М. Коэна и агента Управления по борьбе с наркотиками (DEA) Джека Делмора. Обоим пришлось жить под круглосуточной охраной федеральных маршалов. Буквально недавно, в конце 2024 года, в албанском городке Эльбасан накрыли крупную банду, промышлявшую заказными убийствами, как в самой Албании, так и за рубежом. Но это – лишь капля в море.

Гидра албанской организованной преступности продолжает дышать ядом, и конца этой битве пока не видно. Более того, она постепенно превращается в субкультуру, становится модной. Албанские банды «нового поколения» вроде лондонской Hellbanians не только торгуют наркотиками и занимаются вымогательством, но и записывают рэп собственного сочинения и снимают видео для Tik-Tok, на которых позируют с дорогими машинами и оружием. Это новая преступность – в стиле «лакшери». Лёгкой победы над ней точно не будет.