Инстаграм и отчуждение

Александр Снегирёв. Плохая жена хорошего мужа.

Я взялся читать новую книгу Александра Снегирёва с некоторой опаской: очень уж неудачной мне показалась предыдущая книга – «Как же её звали?». В своём кругу мы шутили (или не шутили), что Снегирёва испортила дружба с Александром Цыпкиным – унылым хохмачом-графоманом в книгах и обаятельным гением пиара по жизни. Одним словом, «Плохая жена хорошего мужа» несколько дней лежала у меня на столике, пока я ходил вокруг неё и не решался открыть: страшно обидно было бы разочароваться. Однако же боялся я зря – новая книга не только возвращает нам блистательного рассказчика, но и предъявляет несомненный рост над собой значительного художника, вдумчивого писателя и прекрасного стилиста.

«Плохая жена хорошего мужа» – сборник из 22 рассказов. Рассказов небольших: в самом объёмном 30 страниц, но по большей части – 10–20. Как раз этот объём всегда и казался мне самым продуктивным для Снегирёва; романы романами, но именно на пространстве рассказа он достигает подлинных высот.

Мир рассказов Снегирёва – мир сегодняшней московской средней буржуазии: шубы, тойоты, няньки, заграницы, рестораны, спортзалы, йога и ЗОЖ. Ему не нужны ни открыточные пейзажи, ни всемирно-исторические события на фоне, чтобы сказать то, что он хочет сказать. (В действительности писатели слишком часто пишут о всемирно-исторических событиях и бог знает каких пространствах, только чтобы скрыть нищету собственной мысли.) Снегирёв чувствует себя в своём материале как рыба в воде, и именно он даёт ему свободу для высказывания – высказывания глубоко трагического, но и неожиданно гуманистического.

Тут должны прозвучать все приличествующие случаю слова – тонкость, наблюдательность, изобретательность, стилистический такт, – вот они и прозвучали, только они всё-таки кажутся какими-то ходульными, чуда они не объясняют. Того чуда, которое из раза в раз удаётся Снегирёву: из повседневности московской жизни, из бытовухи и того, что называется отношеньками, – вынырнуть вдруг по ту сторону сиюминутности, поставить читателя на холодный ветер экзистенциальной тоски и почти сразу утешить лёгкой, неуловимой иронией.

В одном из рассказов описывается день героини, молодой матери, живущей в буржуазном московском пригороде, – муж-бизнесмен, собственный дом, домашний бар, всё как у людей. Вот приехал курьер, привёз продукты, вот заехал проведать папа, вот вдруг из прошлой жизни объявился бывший любовник, чтобы попрощаться навсегда, вот сын первый раз встал на ноги в кроватке, вот муж пишет, что останется в городе на ночь, потому что очень много работы, – и всё это время в подвале дома в ловушке сидит мышь. Героиня не знает, что с ней делать: убить не может, оставить тоже, она относит её на помойку, но потом почему-то забирает обратно. Ясно, что мышь эта выступает как метафора какой-то другой жизни, про которую героиня и хочет забыть, но не может.

Так это и работает: инстаграм и просекко, а в подвале бессознательного – пойманная в ловушку мышь. Снегирёв часто делает героями своих рассказов женщин, но вот что любопытно: его героини не работают, а если работают, про них никак не скажешь, что они занимаются делом. Ноготочки, шопинг, селфи – вот и все дела. Удивительно ли, что основная составляющая этой жизни – тоска; бесконечная, животная тоска. Впрочем, Снегирёв не осуждает и не бичует, а вместо этого бесконечно жалеет своих героинь, да и героев тоже. В конечном счёте текст Снегирёва работает как утешение, он как бы говорит – да, мы живём маленькие и довольно бездарные жизни, проводим их в мелкой суете, немудрящих желаниях и глупых заботах, но мы всё-таки не делаем зла, и кто осудит нас за такую малость, как стремление к простому комфорту и толике счастья?

В отличие от популярного нынче Селукова – схематичного, плоского и предсказуемого, как план эвакуационного выхода на стене столовой, — Снегирёву удаётся текст многомерный, мерцающий и неуловимый. А для чего ещё нужно искусство, как не для того, чтобы сказать то, что высказать трудно, почти невозможно? Вот герой помогает своему другу вернуть любимую женщину и жениться на ней, но скоро выясняется, что жизнь с ней невыносима, и друг хочет от неё избавиться; в финале они паркуют машину у кафе, ищут свободное место, вдруг видят пустое, но почему-то боятся, и парковщик говорит им: «Не надо бояться пустоты». Трудно выразить дискурсивно, что тут имеется в виду, как раз для этого и нужен рассказ – рассказ Снегирёва, – чтобы погрузить читателя в особенное состояние, когда жизнь как бы видна целиком и сквозь неё просвечивает само её основание.

У Снегирёва звериное чутьё на язык: писатель-неудачник, «онажемать» при богатом муже, брошенка, моряк-срочник – каждый говорит своим языком. Как будто бы это и есть профессионализм писателя, что ж тут удивительного, однако по нынешним временам нужно и это особенно отмечать. Вот новообращённая в веру героиня долго думает, чего ей попросить у Бога – денег, здоровья, мужа? – и в конце концов у неё вдруг вырывается: «Я хочу, чтобы он от меня отстал! Чтобы и он, и вы все от меня отстали! Пусть у вас у всех всё будет хорошо, будьте уже наконец счастливы, только отвяжитесь от меня! Слышите?! Пусть у вас всех всё будет хорошо, только оставьте меня в покое!» «Он воспримет это нормально» называется этот рассказ.

Тотальное отчуждение от жизни и друг от друга – вот, наверное, главный мотив, объединяющий все тексты сборника. Недаром многие снегирёвские герои как бы и не живут свою жизнь, а собирают материал для чего-то будто бы более важного, будь то инстаграм или творчество – впрочем, всякий раз никому не нужное. Недаром так часто подчёркивается схожесть героев с куклами или даже мертвецами на фотографиях. Недаром герои так часто думают о суициде.

Что ж, Снегирёв – ставил он себе такую задачу или нет – создаёт в новом сборнике объёмный, панорамный, подробный и в высшей степени искусный портрет современной буржуазии. И если вам показалось, что жизнь её тосклива, беспросветна, бессмысленна и жалка, то вам не показалось. Другое дело, что делать с этим знанием. Снегирёв не выносит вердиктов и не делает выводов. Но читатель имеет право их сделать.