Несвятые девяностые
Недавно за чашкой чая коллега Аглая Топорова высказала идею: неплохо бы, мол, прочесть какую-нибудь громкую новинку до того, как о ней напишут критики. А то читаешь после того, как узнаешь, что о книге думает такая-то и такой-то, – и как будто уже вступаешь с ними во внутренний диалог, идёшь по заранее расставленным ими флажкам.
Что ж, я решил принять вызов: честное октябрятское, не читал ни одного отзыва о книге Анастасии Мироновой, кроме того, который вынесен на обложку. Более того: я толком не знаю, кто такая Анастасия Миронова. Журналистка? Блогер? Вроде бы и то и другое. Какого толка, о чём пишет? Убей бог не знаю, не спрашивайте. Эксперимент максимально чистый.
Однако ж я не мог не заметить, что коллеги, видевшие меня с книгой – сначала в магазине, где я её покупал, потом дома на подоконнике, – кривили лицо и спрашивали: «Ты что, собираешься это читать?» – «Ну да, – говорю, – а что?» – «Ну это же Миронова…» – «А что Миронова?» – «Да так…»
Так что читал я, преодолевая соблазн загуглить автора. Но соблазну не поддался и дочитал до конца, все 500 с лишним страниц. И что же сказать? Ну, как минимум это совсем не так уж плохо, как на то намекали коллеги.
Ну да, язык Мироновой – это тебе не Платонов и не Набоков. Её язык прост, как три рубля, и оттого возникает досадное чувство, будто тебе выдали 500 рублей сдачи мелочью. Но по крайней мере тут нет речевых и стилистических ошибок, как на каждой странице у Яхиной.
Да, рассказчик тут не справляется с композицией: начинает рассказывать историю и увязает в тысяче необязательных подробностей, не может отделить главное от второстепенного, не умеет пожертвовать деталью ради целого. Но ведь «Большую книгу» дали Иличевскому, который возвёл все эти пороки в принципы. А по сравнению с ним Миронова лаконична, как Тэффи.
Да, Мироновой не удаётся выписать своих героев вполне яркими и выпуклыми, но при всей своей невзрачности они всё-таки живые люди, а не умозрительные конструкты, как у Селукова – а ведь это с ним у нас носятся как с новым Чеховым.
Да, на весь роман нет ни единой шутки, а рассказчик не находит ни одного повода для иронии, ни тем более для самоиронии, но ведь не Миронова же десятилетиями приучала читающую публику к тому, что боллитра – это обязательно серьёзные щи на голубом глазу, поза мудрости и миссионерский тон?
Одним словом, придётся признать, что роман Мироновой на фоне продукции признанных мастеров словесности вовсе не так уж плох. А искренность, безыскусность и эмоциональность придают ему даже какое-то очарование.
Если коротко: роман описывает жизнь девочки-подростка на окраине Тюмени на фоне ранних девяностых. Детский сад, первые классы школы, давка в очередях за хлебом, сахар в наволочках, комнаты в общежитиях с удобствами на этаже, и далее по списку… И вот тут стоит вернуться к тому единственному отзыву на книгу, который я всё-таки вынужден был прочитать, потому что он вынесен на её обложку, отзыв Дениса Драгунского: «Одни гневно кричат: «Проклятые девяностые!» Другие им отвечают с той же яростью: «Великие девяностые!» А между ними стоит девочка и ждёт маму…»
У читателя этого отзыва может сложиться впечатление, будто, рассказывая о девяностых, Миронова придерживается нейтралитета в оценке эпохи, не присоединяясь целиком ни к проклятиям, ни к восторгам. Это совершенно не так.
Достаточно просто сухо перечислять. В домах нет воды, в магазинах – еды, одежду не купить, пьяные отцы бьют детей, озлобленные женщины на детей орут, а посреди всего этого стоит Денис Драгунский и, смахивая умильную слезу, говорит: «Сложное, неоднозначное время…» Дети боятся ходить по дворам, в подъездах никогда нет света, везде разбросан мусор и воняет мочой, а посреди всего стоит Ельцин Центр и прославляет наступившую наконец свободу. Каждый день когонибудь убивают, взрослые постоянно пьяные, дети едят собачью еду, пьяные менты стреляют по детям, а посреди всего этого стоит Музей истории ГУЛАГа и рассказывает про тяжёлое советское наследие. Ох уж эта сложность и неоднозначность!
Но ведь девяностые принесли России демократию – хоть этот-то ключевой момент освещён в романе? А как же. Вот мама берёт героиню с собой на выборы. Но вместо того чтобы поставить в бюллетене галочку, мама весь его исписывает проклятиями в адрес депутатов и кандидатов, демократов и демократии. Потом героиня говорит о выборах с бабушкой – та не верит ни в честность выборов, ни в то, что среди кандидатов могут быть честные люди. Но на выборы ходить всё-таки надо. Почему? Потому что надо. Что ж, привычка к выборам – часть тяжкого наследия советской эпохи.
А вот в школу приходит психолог и спрашивает детей, какое чувство они чаще всего испытывают в жизни. Дети мнутся, молчат, никто не знает правильного слова. Но его знает главная героиня, это слово – «ужас». «Мама!!!», вынесенное в заглавие, – это крик ужаса, который вырывается у маленькой Саши, когда она понимает, что её подружку, кажется, убили и вот-вот убьют её саму.
Так что никакой философствующей «и нашим, и вашим» позиции в романе Мироновой разглядеть не удаётся. И, должен признаться, хоть я и жил в описываемое время не на окраине Тюмени, а в Ленинграде, но лет мне было примерно столько же, и пафос ненависти к этому грязному, подлому и страшному времени я вполне разделяю.
Ну вот, а теперь можно пойти погуглить, кто такая Анастасия Миронова.