Комусо буквально означает монахи пустоты, так называют монахов дзэнской школы Фукэ в Японии.

Их отличительная черта — практика суйдзэн в виде игры на сякухати, являющейся длинной японской флейтой из бамбука, и большая тростниковая шляпа тэнгай, полностью скрывавшая голову.

Кроме флейты сякухати и скрывавшей лицо тростниковой шляпы тэнгай каждый комусо после принятия в школу получал два меча. Первый меч, являвшийся коротким мечом или кинжалом, назывался малая сякухати и закреплялся возле пояса. Второй длинный меч был сделан из дерева, имел длинную рукоятку и напоминал внешним видом посох или алебарду, он использовался, возможно, в тайных эзотерических боевых практиках школы.

Шляпа тэнгай «крышка неба» была сакральным предметом одежды. Значение шляпы раскрывалось в следующих строках:

Тэнгай, одеяние, предписанное общине, является частью украшения трёх тел Будды.

Тэнгай манифестировал суть учения школы, поэтому последователю нельзя было выходить на улицу без этой шляпы.

По тому, как последователь надевал тэнгай и удерживал свою флейту, другие последователи моментально определяли, нужен ли монаху ночлег или нет. Также тэнгай защищал от дождя и мог изготавливаться только в главных столичных храмах школы, которые не разглашали точную конструкцию шляпы. Использование тэнгай как способа сохранения анонимности последователей школы также связывается с политическими причинами.

Монашеское одеяние кэса служило «одеждой учения» и «доспехами смирения» и помогало ликвидировать гнев, лень и ложное знание. Внешне кэса выглядела как прямоугольная накидка с решётчатым узором. Разные по цвету кэсу соответствовали рангу последователя в школе и надевались вместе с сандалями дзори или деревянными гэта, имевшими высокую платформу.

Кэнконбари являлась дощечкой из дерева, носившейся монахом на груди. На одной стороне дощечки было написано «не рождённый, не умирающий», на другой — дзэнское имя последователя.

За спиной комусо держал одеяло фукусу, а на поясе располагались «Котомки трёх долин», включавшие в себя две коробочки для текстов буддийских гимнов и небольших молитвенных табличек и чашу для подаяния. Одну из коробочек разрешалось использовать для хранения мелких денег.

Комусо использовали свою флейту в самых разнообразных ситуациях, например, как при встрече с собратьями по школе, так и при встрече с врагом. Во втором случае адепт использовал сякухати и любые подручные материалы для отражения удара врага. Если предстоявший поединок не имел молниеносный характер, то комусо проходил через следующую последовательность отражения угрозы. Сначала он замирал в неподвижности, сосредотачиваясь, затем выверенным плавным действием отвязывал «котомки» от пояса. Только после этого монах имел право извлечь кинжал.

Если монах умирал в дороге, то по традиции его укрывали одеялом, а в качестве могильной доски использовали дощечку кэнконбари. Каких-либо погребальных церемоний не использовали, считая, что мелодию сякухати будет исполнять для монаха ветер.

Источник

Канал «Микроистория»

Окунев Никита — 49 лет, служащий пароходства.

После ненастья и маленьких холодов установилась удивительная для осени погода: вчера, например, в 2 часа дня на солнце было около 30° тепла.

В Харькове и в Харьковском уезде погромное движение усиливается. Особенно безобразничают там, где доберутся до какого-нибудь винного склада. Как прав Дорошевич, советовавший уничтожить все спиртное, не дожидаясь, когда «обезумевшие рабы» сами доберутся до него. Однако где же Дорошевич? Что с ним? Отчего он ничего не пишет?

Ночью обворовали склад, доверенный мне о-вом «Самолет». Воры взобрались на крышу, оторвали несколько листов, подпилили подрешетник, потаскали товару тысячи на 3 и ушли незамеченными. И это теперь обыденное явление, потому что на улицах уже нет ни блаженной памяти городовых, ни ночных сторожей. А дворники или дворовые сторожа спят себе после 8-часового ничегонеделания или сами занимаются тем, в чем обвиняют непойманных воров. Зато уж теперь так водится: как только кого накроют на месте преступления, то происходит такой ужасный самосуд, от которого избави Господи самого бесчеловечного преступника. Вот когда уместно сказать: «О времена! О нравы!».

Гайдукович Екатерина — 17 лет, гимназистка.

Сегодня был второй урок — педагогика, я очень люблю этот предмет; меня интересуют вопросы, касающиеся воспитания детей, я часто думаю о том, как у меня будут дети, как я буду воспитывать; странно! Когда я была ребенком, меня влекла к себе реальная жизнь, серьезные книги. Когда я вышла из детского возраста, то, наоборот, появилась новая страсть читать сказки и мечтать о дворцах, о красивых костюмах, и о, стыд!.. теперь, почти в восемнадцать лет, я мечтаю о том, как буду жить, когда выйду замуж, как я назову своих детей, как буду их воспитывать. Узнал бы кто-нибудь об этом, «вот глупенькая!» — сказал бы.

Сегодня был первый урок латыни; Головня, как я решила с первого взгляда, просто-напросто манекен: и ходит, и говорит, и смотрит как-то неестественно, ломается, на уроке всё время отпускал какие-то полунасмешливые шуточки, точно он пришел в великосветский салон, а не в класс... Положим, и наши девчонки больше похожи на светских барышень-кокеток, чем на учениц, особенно Нахабина и Островская, так чего же ему и не обращаться с ними, как с глупенькими девочками. Он, наверное, сюда поступил для развлечения, а не для серьезных занятий, да и не наверно, а действительно, ведь он же сам сказал: «Мы пройдем склонения, немного спряжения, в восьмом классе почитаем кое-что, поставят вам в аттестат отметку и латынь можно забыть».

Вот так раз! И это говорит учитель о своем предмете, он не старается вложить в учеников интерес к своему предмету, а наоборот, говорит об этом, как о чём-то необыкновенно неприятном, но необходимом. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, то я когда-нибудь обрежу его, да так, что ему и деваться некуда будет. И почему это я не такая, как другие? Кокетничала бы с ним, строила бы глазки и улыбки расточала и была бы довольна, как довольны у нас многие тем, что им хорошо: не спросили — слава Богу, по счастию вывезло на три — тоже слава Богу, а ты не удовольствуешься тем, что есть, выскажешь правду и поплатишься; вот я сказала батюшке по чистой совести, что тяжело молиться по заказу, а он мне три закатил, а ведь в прошлом году за худшие ответы он мне ставил пять или четыре. Удивительно! как времена меняются!

Ивнев Рюрик — 26 лет, поэт, прозаик, переводчик.

11–12 ч. ночи. Во время подготовки к лекции, прогуливаясь по комнате и случайно заглянув в зеркало. Я не знаю, какой подвиг должен я совершить, чтобы искупить свою низость и подлость (самую настоящую подлость, если уж говорить откровенно).

Источник