Реанимация
Беседа с кумом не задалась. На дипломатическом языке сказали бы, что «стороны не достигли взаимопонимания». Только где эти дипломаты и где «стороны»? В ИТК 2417 главным дипломатом, президентом, а, если очень хочется, то царем и богом, был майор Артеменко. А дальше все очень просто: хочешь сидеть без особых проблем, выполняй пожелания майора. Не выполнишь, в самый неожиданный момент огребешь каких-нибудь неприятностей.
Все так, но только даже первоходу известно, что якшаться с кумом, крутить вась-вась с администрацией — западло. Вот Женька и молчал, сидя на табуретке напротив кума.
- Давайте, Евгений, обойдемся без фамилий, номеров статей и прочих формальностей, - майор включил эдакого доброго папика. – Ваше дело я читал, понимаю, что вы у нас, можно сказать, случайно.
Артеменко поднял глаза на Евгения, ожидая реакции. Женька слегка поерзал на табуретке, устраиваясь поудобнее, спрятав руки между коленей, но глаза не отвел.
- Так вот, о чем это я, - майор поскреб гладковыбритую щеку. – Ах, да! Знаете, наше дело маленькое — мы всего лишь следим за гражданами, которые оступились, а теперь отбывают назначенное наказание. Доказана ли их вина, есть ли она вообще, нам это тоже безразлично. Есть человек, есть срок, есть место пребывания…Но! У каждого заключенного имеется вариант твердо встать на пусть исправления. Тогда у него увеличиваются шансы получить условно-досрочное. Евгений, скажите, вот вы хотите на УДО?
Женька только пожал плечами, но так ничего и не ответил майору.
- Понимаю, - теперь Артеменко теребил себя за кончик носа, - возможно, вы думаете, а с чего это вдруг майор такой добрый? А я вам так скажу: я — не добрый. Я — дальновидный и расчетливый. У нас тут все почти по-семейному, потом сами увидите. А мне, как главе семьи, очень желательно знать, чем дети дышат, в какие игрушки играют, о чем думают, в конце концов… Улавливаете мысль, Евгений?
Теперь Женька даже кивать не стал, а выпучил глаза, уставившись на майора с видом «лихим и придурковатым», как завещал потомкам еще Петр I.
Артеменко рвения не оценил. Выключил отцовский тон и перешел на более официальный:
- Хорошо! Беседа наша сегодня предварительная, но я предлагаю вам подумать. И хорошо подумать. Знаете как, для ответственных заключенных у нас УДО, а ведь чисто случайно человек может снова оступиться уже здесь, в колонии. И что тогда? – майор назидательно поднял указательный палец вверх, - А тогда срок пребывания в нашем учреждении может увеличиться, чтобы у заключенного было больше времени осознать, насколько он опасен для общества и все-таки встать на путь исправления.
Евгений глубоко вздохнул и поднялся с табуретки, понимания, что аудиенция окончена.
- Туда иди, - активист возле барака с красной повязкой махнул рукой в сторону то ли старого футбольного поля, то ли площадки для прогулок по периметру огороженной колючкой.
В колонии действительно было «по-семейному», если данный термин хоть как-то применим к месту лишения свободы.
Семейственность заключалась в том, что количество арестантов едва-едва дотягивало до полторы сотен, так что все знали друг друга в лицо, те, кто сидел больше полугода и по именам, и по статьям, и вообще иногда знали о конкретном зеке даже больше, чем он сам или чем ему бы хотелось.
Персонала на всю колонию, включая охрану из нескольких смен, штабных у кума, самого майора, вольнонаемных поваров и водителей едва-едва насчитывалось человек шестьдесят. Так что две сотни человек размешались на маленьком пятачке, прижатом к отвесной скале, почти с комфортом. Если бы не одно обстоятельство.
Женька помнил, как в американских боевиках, что они так любили смотреть с Настей на видео, показывали, как надрывно трудится несправедливо осужденный главный герой в какой-нибудь каменоломне. Возит ручные тележки, груженые булыжником под бдительным взором охранников с карабинами. А потом сбегает из тюряги, начинает крушить все вокруг, восстанавливать справедливость и раздавать тумаки плохишам, которые его подставили.
«Суки, вы и сами не понимали, какое счастье, что у вас было чем заняться за колючкой», - думал Евгений, нет-нет, да вспоминая образчики американского киноискусства.
Здесь, в этом медвежьем углу на полторы сотни зеков, работы почти не было. Точнее, она была, но только для избранных. Возможность попасть на работу в ИТК 2417 рассматривалась как особая привилегия, доступная избранным.
Человек двадцать работали в мебельном цеху в приземистом здании наискосок от жилого барака. Еще человек двадцать время от времени уезжали валить лес. Правда, эта работа не была постоянной. Руководство колонии время от времени снабжало черных лесорубов бесплатной рабочей силой, имея какие-то свои ништяки от такого сотрудничества.
О том, как тут все устроено, Женька узнал примерно через месяц, когда обжился, осмотрелся и даже нашел свое козырное место внутри ИТК, соскочив с крючка кума и не нарушив неписаных арестантских законов.
Сейчас Женька заходил на огороженное футбольное поле. Здесь каждый день собирались зека, которым не повезло с работой. Охрана по периметру строго следила за тем, чтобы они занимались именно ничего неделаньем. Не дай бог тебе было найти для себя хоть какое-то занятие на пятачке с колючей проволокой по периметру.
Возможно, человеку неискушенному подобный распорядок в отдельно взятой ИТК показался бы полной лафой: знай, сиди себе на свежем воздухе и наслаждайся бездельем.
Однако, когда тебя выводят на свежий воздух после скудного тюремного завтрака в 7 утра в холодный январский день, а снова зайти в помещение столовой можно будет лишь к двум часам дня, свежий воздух быстро надоедает.
Что же до наслаждения бездельем, так можно протянуть неделю, от силы две, а потом начинает съезжать крыша. Ты находишься в очень ограниченном пространстве без возможности занять себя хоть чем-нибудь, кроме бесцельного хождения по периметру маленькой площадки. Любая деятельность под запретом: нельзя притащить сюда книжку из библиотеки, чтобы почитать, выстругать что-то из найденной деревянной щепки или почистить тяжелые тюремные ботинки. Впрочем, чистить обувь зекам не запрещалось, но эта процедура, увы, не была бесконечной.
А еще в маленьком зоновском мирке, затерянном где-то в южных горах необъятной страны, время от времени возникали перебои с электричеством. Линии электропередач, через которые колония получала ток, то повреждались зимними лавинами или весенними камнепадами, то опоры электроснабжения повисали на проводах, проржавев снизу, то случалось еще что-нибудь непредвиденное. Поэтому привычным фоном жизни в колонии было тарахтение бензиновых генераторов.
Примерно в середине апреля проснувшиеся арестанты обнаружили оглушительную тишину без какого-либо намека на тарахтящий генератор. В столовой зеки тоже жевали молча, а на площадке, куда их традиционно отвели под конвоем, обнаружили еще и тех, кто обычно уходил работать в мебельный цех, а не маялся тут от безделья.
Женька физически чувствовал, как в воздухе висит напряжение. Оно требовало разрядки, которая не заставила себя ждать. Не понадобилось даже неосторожного слова, а хватило косого взгляда, чтобы между зеками вспыхнула потасовка. Охране пришлось вмешаться и отходить зачинщиков прикладами. Драка прекратилась, а вот напряжение так и не ушло. После обеда зеки просидели на свежей весенней траве, стараясь не поднимать голов, чтобы не спровоцировать новый мордобой.
Вечером после отбоя у Женькиной шконки нарисовался тщедушный мужичок, тот самый, которого он поднимал на скользкой тропинке у грузовика по дороге в колонию.
- Слышь, там эта…зовут тебя, - мужичок испуганно кивнул вглубь барака.
Женька поднялся и двинулся за мужичком.
Они пришли в отсек, который занимал смотрящий. Здесь был он и парочка приблатненных, что как тени всегда следовали за ним. Тщедушный мужичок тихо растворился в темноте барака, а Женьке в руку дали жестяную кружку с дымящимся чефиром.
- Братан, мы знаем, что ты с железяками на ты, - смотрящий внимательно посмотрел на Евгения.
- Короче так, - продолжил смотрящий. – Завтра с утра идешь к Михалычу и помогаешь ему заново все запустить, пока мы тут друг друга окончательно не перегрызли. Понял?
Евгений снова кивнул. А с утра оказался в маленьком помещении, пропахшем бензином. Вдоль стены тут выстроились в ряд три стареньких Ямахи, но ни одна из них по-прежнему не работала.
Женька разложил инструменты и под бдительным взглядом старого зека Михалыча приступил к реанимации генераторов.