Соглядатай
В эту неделю Женька появлялся в своем гараже, где лежал под разнообразными тачками, только во второй половине дня.
В первой половине прыгал в свою ласточку и ехал к перинатальному центру, где работала «эта сука».
Приезжал туда с утра пораньше, но не заезжал на гостевую парковку. Нашел местечко, с которого просматривалась, как стоянка машин, главный вход и ворота, куда заезжали медики на своих автомобилях.
Его не особо беспокоил знак «Остановка запрещена», потому что парковался Евгений от него за несколько метров. В конце концов, всегда можно быстро уехать, если вдруг на горизонте нарисуется гей в самом плохом смысле этого слова за рулем видавшего вида эвакуатора.
Через час-полтора перед служебным въездом появлялась юркая ядовито-фиолетовая «Шкода Фелиция».
За пять дней, что Женька провел на своем импровизированном наблюдательном пункте, «Шкода» выезжала из ворот в середине рабочего дня три раза.
Он тут же пристраивался за ней.
Не прижимался к бамперу ядовито-фиолетовой машины, а держался от нее за два-три автомобиля.
Один раз «эта сука» ездила в какую-то медицинскую лабораторию, два раза в центр города в Городское управление здравоохранения.
Потом опять возвращалась в перинатальный центр.
В субботу, когда он припарковался у дома «этой суки», фиолетовая «Шкода» так и простояла недалеко от подъезда девятиэтажки.
В воскресенье сука с какой-то женщиной постарше и высоким худощавым парнем поехала в супермаркет.
На парковке у супермаркета Женька провел минут сорок, став на своей «девятке» в соседнем ряду.
Дождался, пока троица выкатит из супермаркета доверху наполненную продуктами тележку, загрузит в маленький багажник миниатюрной «Фелиции», проводил суку до дома и, не останавливаясь, поехал домой.
На следующей неделе Евгений изменил свой график.
Под машинами валялся в первой половине дня, а вторая опять начиналась у перинатального центра.
Правда, наблюдать приходилось уже с гостевой парковки с почасовой оплатой. Все окрестности были забиты машинами, которые с удовольствием оттаскивали геи в самом плохом смысле этого слова. Их эвакуаторы слетались сюда, как стервятники на труп слона, где-нибудь в африканской саванне.
Фиолетовая машинка выезжала только после окончания рабочего дня. Один раз Евгений прождал «эту суку» до глубокого вечера, снявшись с парковки и переместившись на свой наблюдательный пункт, где к тому времени ни машин пациентов, ни эвакуаторов-стервятников уже не было.
«Шкода» поменяла уже привычный Евгению маршрут. Почему-то «эта сука» направилась не домой, а на местный вариант Рублевки, известный в народе, как «Царское село».
Он знал это место. Остановившись за полквартала у высокого забора, напротив которого стояла сейчас «Шкода», Женька вспомнил…
- А сегодня, дорогой, у нас день под девизом «знакомство с родителями», - Настя насмешливо и одновременно участливо улыбнулась, как умела делать только она. – Готовься.
- Слушай, мож не надо, ну, зачем? – попытался отпетлять Жека.
- Надо, Федя, надо, - ответила Настя, добавив в голос нравоучительности, как герой известной комедии, которого она цитировала.
А потом у Женьки случился культурный шок.
Это была гостиная, а не кухня, потому что плита, мойка, огромный пузатый холодильник просматривались через огромную полукруглую нишу.
Здесь стоял огромный стол и десяток массивных дубовых стульев с высокими резными спинками. Вовсе необязательно было быть экспертом по мебели, чтобы определить, что каждый из стульев – результат кропотливой ручной работы резчика.
На одной из длинных стен гостиной висел плоский телевизор циклопического размера.
В другом конце бесконечного пространства притаилось фортепиано.
Сам по себе объемный и массивный инструмент выглядел маленьким, даже миниатюрным, и немного жалким. Колченогая круглая табуретка рядом с ним вообще казалась вещью случайной. Она лучше смотрелась бы в круглом домике какого-нибудь хоббита или низкорослого гнома.
Стены напротив гигантского телевизора не было. Было длинное окно в пол, что выходило во внутренний двор. За невесомыми белыми занавесками, как в запотевшем после душа зеркале в ванной комнате, красными размытыми пятнами маячили розы, слегка качавшиеся под легким ветерком.
Женьку и Настю встретила Настина мама.
«Вот как выглядит Снежная Королева», - подумал тогда Евгений.
А еще ему стало безумно неудобно и стыдно за свою фирменную футболку balenciaga, которую Настя уговорила его купить, добротные, но всё же китайские джинсы и такие же китайские кроссовки.
Кстати, сменить кроссовки на домашние тапочки никто не предложил, и это было настоящее счастье. Не нужно было переживать за качество и свежесть носков и напрягаться еще и по этому поводу.
Настина мать кинула на Женьку незаметный оценивающий взгляд (он все же его заметил!), ничего не сказала, но на секунду на ее лице промелькнуло такое выражение, с каким палач дергает за веревку, после которой тяжелый нож гильотины летит на голову мятежника, закованного в деревянные колодки под ним.
К столу вышел и Настин отец, худощавый молчаливый человек чуть ниже среднего роста с пронзительными внимательными глазами.
Настин отец сел во главе стола. Удивительно, даже при том, что резная спинка стула возвышалась над его головой минимум на полметра, он не выглядел потерянным и крошечным в этом огромном пространстве. Скорее, все пространство гостиной пропитывалось жесткой властной энергией, исходившей от этого человека.
«Хорошая пара, - подумал Жека. – По-настоящему королевская. А я – плебей».
Впрочем, особо рефлексировать было некогда. Нужно было отвечать на дежурные вопросы родителей девушки, делиться своими планами, что-то рассказывать о себе.
А еще нужно было следить за манерами.
Хорошо, хоть еда оказалась совершенно простой – какой-то гуляш с картошкой, - а на столе не было безумного количества столовых приборов: вилка, ложка, нож, что лежали у каждой из тарелок на белоснежных салфетках.
Он чувствовал себя натянутой струной миниатюрного фортепиано, на которое иногда бросал осторожные взгляды. Отвечал на вопросы Настиной матери, стараясь убрать дрожь из хриплого голоса.
Когда Настин отец молчаливым кивком указал на запотевшую бутылку с водкой незнакомой марки, молча благодарно кивнул.
Стол был настолько широким, что никаких вариантов чокаться тяжелыми хрустальными стопками не предполагалось.
Евгений молча поднял свой бокал, посмотрев в холодные стальные глаза Настиного отца и выпил обжигающе-холодное спиртное, как необходимое смертельно больному лекарство.
На вопросы Женька отвечал механически. Он прекрасно осознавал, что слишком разные миры пытаются пересечься. Оба прямые, оба параллельные, но один из миров расположен где-то в стратосфере, другой – у самой-самой земли с ее пылью, грязью и прочими неудобствами.
Осознавал и продолжал удивляться, как представители этих параллельных миров умудрились пересечься?
В какой момент Настя посмотрела вниз и обнаружила, что под ее ногами может лежать не только гранитная плитка или до блеска отполированный паркет, но еще и жить люди?
Задумавшись, Жека сидел и мусолил в руках пакет с кетчупом, машинально выдавливая его себе на тарелку.
- Эй, кетчуп и другие любят! – он очнулся, когда Настя буквально вырвала из его руки злосчастный пакетик.
Теперь каждый из параллельных миров снова будет плыть через реальность собственным маршрутом.
Точнее, плыть будет только один. Тот, что находится в стратосфере, а на самом деле на соседней улице Царского села. Пусть и бесповоротно осиротевшим, но куда-то этот мир всё же будет двигаться.
Мира, который находился у самой земли, больше не существует. Он разорван в клочья. От него не осталось даже радиоактивной пыли, как бывает при ядерном взрыве.
Одна из прямых, что пересеклись когда-то в пространстве, стерта чьей-то твердой рукой. Рукой этой безжалостной суки, что снова села в свою гребаную «Шкоду» и плавно двинулась вперед, насмешливо подмигнув Женьке задними габаритами.
В субботу сука ездила в салон красоты, а вечером покатила в театр.
В воскресенье снова была история с супермаркетом, теткой постарше и худым высоким парнем. Эти трое опять вышли вместе из подъезда девятиэтажки, сели в маленькую фиолетовую машинку и поехали знакомым маршрутом. Женька двинул за ними на своей тонированной в не могу «девятке».