О "возвращении к истокам"

Пишет otshelnik_1

Так называемое «возвращение к истокам» в определенных кругах уже давно является общим местом.
Превратили, мол, русский народ в советский, а теперь давно пора и обратно.
Вот это «обратно» применительно к Истории особенно умиляет.
А «обратно» - это как?
Конечно, слово «советский», как противопоставление слову «русский», на многих действует, как красная тряпка на быка. Оно как бы указывает на то, что превращение русского народа в советский было и незаконным, и для русского народа жутко разрушительным. А коли так - надо «возвращаться»!

Почему-то желающие «вернуться к истокам», «православные монархисты» и «белые» полагают, что до революции люди были «как мы», но только намного более русские, более нравственные, более правильные, ну, и «ваще». То есть до такой степени «не такие, как мы», что мы по сравнению с ними - «ваще совки», а не русские.
В смысле, это мы, их оппоненты - «ваще совки», а они-то вот как раз олицетворяют собой «правильную» «возвращающуюся Россию».

Господа, а вы уверены, что знаете людей ТОЙ эпохи? Людей Традиционного общества.
Понимаете, как они воспринимали окружающий мир? Чувствуете их?
Вы можете посмотреть на ТОТ мир ИХ глазами? Вы уверены в адекватности СВОИХ современных представлений о ТОЙ России?

РУССКАЯ НАЦИЯ ПРОТИВ "ПРАВОСЛАВИЯ-САМОДЕРЖАВИЯ-НАРОДНОСТИ"

Дореволюционная Россия, хотя и была тронута Модерном, тем не менее, в целом представляла собой традиционное общество.
Большинство дореволюционных русских практически не знали своей истории, имели слабое представление о географии, а потому, например, абсолютно не разбирались в геополитике. Их это, вообще, не интересовало.

Конечно, представители традиционного общества обладали тем, что иногда безосновательно ассоциируют с национальным самосознанием. Они обладали коллективным бессознательным, хранилищем скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всего народа.
Однако, все же, вряд ли это «бессознательное» уместно именовать национальным самосознанием. Ведь «сознательное» и «бессознательное» - это антонимы.

У человека с национальным самосознанием обязательно должно быть знание истории своей страны. Именно знание, а не просто совокупность смутных интуитивных переживаний. Он «человек исторический». В его сознании присутствует временная ось, на которой располагаются исторические события, причем концептуально. Он знает и свое место на этой оси, он фрагмент непрерывной череды поколений, он продолжатель их дел и ответственен перед ними. Такие люди образуют сообщество людей с горизонтальными связями. Их объединяет осознание общности своей исторической судьбы, ибо эта судьба существует для них не только в ощущениях и верованиях, но она уже выражена и в рациональном знании. Для осознания этой общности им не нужны никакие внешние авторитеты. Их объединяет, прежде всего, именно это национальное самосознание. САМОсознание, то есть сознание, существующее помимо внешних авторитетов. Им для ощущения единства, монарх не обязателен. И формируется такое сообщество в эпоху Модерна, как правило, посредством общенациональной школы. (Такого института в РИ, например, не было, он возник только при Советах).

А вот, в традиционном обществе единство общин и подданных обеспечивается вертикальными связями через монарха. Эти связи обязательно должны быть освящены господствующей церковью. Непременно! И для этого необходима воцерковленность большей части общества. Сильные горизонтальные связи действуют только в пределах общин, а сквозных горизонтальных связей, пронизывающих все общество, практически нет. Без монарха такое общество рассыпается в прах, на множество отдельных общин и личностей, и начинается смута. Традиционное общество «без царя в голове», как правило, существовать не может.

Обычный представитель простого народа в РИ не был «человеком историческим». Он не знал истории своего сообщества. Такому человеку «временная ось» упирается в затылок. Он не может посмотреть на нее со стороны, осознать ее «в себе» или себя на ней. Оборачиваясь, он видит лишь ближайшее событие, ну, может быть, еще одно событие по списку, если оно выпирает за габариты ближайшего. Это то, что отец рассказывал, то, что дед рассказывал, а дальше уже идет – «вот старики говаривали, что бывалыча…»
Да и некогда ему назад-то оглядываться. Большую часть жизни он вынужден смотреть под ноги, как лемех его плуга творит очередную борозду. Время для него, скорее, циклично: посевная, сенокос, страда, зимняя «расслабуха» и далее по кругу. Для него этот бесконечно повторяющийся круговорот крутится вне истории. Иными словами, у такого человека отсутствует национальное самосознание, хотя он и является носителем коллективного бессознательного, т. е. подключен к хранилищу скрытых воспоминаний, в которых заключен опыт всего народа.

Термины «народ» и «нация» толкуются по разному, но то, что это не одно и то же, понятно всем. Народом уместно называть, прежде всего, сообщество людей живущих в рамках традиционного общества. А вот нация – это уже более высокая ступень народного бытия. Это народ, обладающий национальным самосознанием.
Парадокс заключается в том, что если внутри традиционного общества формируется сообщество людей с горизонтальными связями, осознающих свое единство помимо Монарха и Церкви, как, например, «третье сословие» в королевской Франции, то такое сообщество на определенной стадии вступает в противоречие с основами традиционного общества.
История показывает, что процесс формирования национального самосознания, национальной идентичности сопровождается подчас жесточайшим и разрушительным конфликтом нового с традиционными формами донационального бытия. И основными жертвами этого столкновения становятся Монархия и Церковь.

Для дореволюционного русского общества «народное» и «православное» были практически неразделимы. В треугольнике Народ-Вера-Монарх все три элемента абсолютно необходимы и жестко связаны.
Эта структура традиционного общества вызревает исторически в течение многих столетий. И именно поэтому она предельно органична.
Но только до определенного момента.
Монархия (если это не декорация, не дань традиции и не дополнение к другим, основным формам правления) требует воцерковленности большей части народа, она требует искренней и цельной веры.
Но, если секуляризация общества достигает определенного критического уровня, происходит слом всей системы. Это, как правило, именно слом, крах. Здесь возникает триггерный эффект – бескомпромиссный переброс в иное состояние: расцерковленные, даже не имея значительного численного перевеса над верующими, требуют от последних абсолютной капитуляции под угрозой жестокого насилия.
Как правило, угрозами дело не ограничивается.
И это в основе своей не проявление чьих-либо козней, это общественно-историческая закономерность.
Например, в революционной Франции гонения на церковь были существенно более жестокими, нежели в революционной России. Правда и по продолжительности этот период во Франции был существенно короче, чем у нас.

Нация это, как правило, самодостаточный продукт болезненного (и даже кровавого) распада традиционного «треугольника» Народ-Церковь-Монарх, в результате чего Монарх зачастую погибает, а Церковь подвергается гонениям. По мере формирования Нации, т. е. укрепления горизонтальных связей между людьми на основе национального самосознания, нетерпимость к Церкви постепенно ослабевает. Нация и Церковь вступают в сотрудничество, но родовая отчужденность между ними исчезнуть уже не может. И для Нации Церковь никогда не станет тем, чем она была для Народа.
Церковь уже не может осенять все народное бытие, как прежде. Она может быть только рядом с народом, сбоку.
При этом могут восстановиться в известной степени и монархические институты, но только не над народом, а рядом, сбоку, на откидном стульчике. Ибо теперь уже не Бог является источником власти, а народ.

(Конечно, в нашем многообразном мире в каждом конкретном случае бывает по-своему, но указанная закономерность в истории, все же, явно просматривается.)

*********
Помнится, с год назад в полемике со мной один «очень воцерковленный» пожилой человек, бывший чекист, чуть ли не по-детски плакал по поводу того, что «у нас нет царя». Он приводил в качестве примера французов эпохи Столетней войны, которые тридцать лет держались за полностью сумасшедшего короля. То есть клинически сумасшедшего.
Он укорял меня этими французами, укорял меня их монархизмом!
Он ставил их мне в пример!
Монархизм для него был фетишем, он был самоценен и свят сам по себе! (Может их в КГБ кололи чем-то?)
Он испытывал искренний комплекс национальной неполноценности от того, что мы не то что нормального, но даже хотя бы сумасшедшего монарха над собой не имеем.

(Надо сказать, французы держались за короля-психа постольку, поскольку только так они и осознавали себя единым народом. По-другому они не могли, у них тогда еще не было национального самосознания. Позднее, когда оно появилось всего-то лишь у части народа, они здорового и башковитого короля ничтоже сумняшеся оттащили на эшафот.
Первая функция монарха в традиционном обществе это даже не «править мудро». Первая функция монарха – быть символом общественного единства. А быть таким символом, причем независимо от своих качеств, личность может только тогда, когда она сакрализована, а, главное, общество воцерковлено и, следовательно, признает и почитает сакральное.)

Представим себе наше общество и, скажем, Путина (условно говоря), помазанного на царство, ну, или кого-то другого. И вот, предположим, этот условный «Путин», условно говоря, сошел с ума.
Правят, само собой, другие, а условный «Путин» во время постоянно повторяющихся приступов, то условного «Пескова» замочит, то условному «Медведеву» ухо откусит, то условного «Полония» на перо посадит, то условную «Офелию» в пруду утопит.
И так тридцать лет подряд. И все 30 лет именно он должен являться для нас символом народного единства. Даже не те, кто правят, а именно он!

Представили себе?
То-то же…
Даже неграмотные французы 650 лет назад так могли.
А вот вам, в нашей «самой читающей стране» - слабо!

Теперь-то вы поняли, наконец, какой чудовищной трансформации подвергли нас коммунисты!
Как низко мы пали!
*******
НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ

Современные люди в нашей стране в большинстве своем попросту не в состоянии воцерковиться так же, как были воцерковлены их прадеды. И большая часть современных «воцерковленных» таковыми, скорее всего, не являются, даже несмотря на предпринимаемые основательные духовные усилия. Полагаю, многие сами чувствуют их тщетность, хотя далеко не каждый в этом признается.
Возможно, при этом их предки представляются им духовными гигантами.

На самом деле никаких особых духовных усилий для воцерковления нашим предкам тогда не требовалось. И никаких особых заслуг в этом плане у них не было. Более того, они просто не могли существовать без веры. Это для них было столь же естественно, как дышать воздухом. Мы ведь не замечаем, как мы дышим, и не предпринимаем для этого никаких видимых усилий.
Они попросту не могли без веры жить…
Точно так же, как их правнуки в массе своей попросту не могут эту веру обрести в своей полноте и цельности.

И причина этого не в насильственном насаждении атеизма, как думается многим, а в кардинальном изменении самой «структуры» человеческого сознания, что было подмечено еще В.В. Кожиновым.

Современная цивилизация, начиная с позднего Средневековья, все больше и больше погружает человека в мир предметных форм передачи информации: книг, газет, театра, кино, телевидения, интернета. Как верно заметил один проницательный европеец: с тех пор, как был изобретен печатный станок, дьявол поселился в типографской краске.
Изначально сознание человека было отражением преимущественно его личного жизненного опыта и слабо зависело от «текстов», явленных извне. (Причем для большинства единственным «текстом» было Священное писание, которое с детства было частью внутреннего мира человека и никоем образом не воспринималось в качестве «текста» внешнего.)
Когда же человек начинает воспринимать изрядную долю информации о мире и о себе из «внешних» источников, уже не зависящих от его сознания, порожденных некими внешними по отношению к нему центрами, он обретает привычку и, главное, безусловную необходимость (!) воспринимать в качестве ОБЪЕКТА не только эту информацию, но и свое сознание вообще. В том числе и религиозное сознание, которое ранее было неотделимой стороной его собственного бытия, подобной, например, дыханию.
Человек обретает «критическое» (в смысле аналитическое, а не «критиканское») отношение ко всему, в том числе и к своей религиозной вере. И такие изменения, как правило, рано или поздно ведут к ее утрате. Происходит специфическое расщепление. Сознание человека уже не выступает только как субъект. Оно уже одновременно является и объектом. Оно как бы постоянно «видит» себя со стороны. И в церкви, и на молитве.
Это коренным образом отличает нас от наших предков, которые вообще не могли воспринимать свое религиозное сознание как объект, который можно осмыслять и оценивать. Им это не пришло бы в голову. У них в этом не было ни потребности, ни необходимости. Сами обстоятельства их бытия не провоцировали их на это.
Известно, например, что средневековые еретики были, в основном, выходцами из книгочеев. И объясняется это не тем, что в книгах они узнавали нечто, что могло поколебать их веру. (Содержание книги не способно поколебать религиозную веру человека, ибо знание и вера лежат в разных плоскостях). Просто, привыкая работать с предметными формами информации, они попадали в группу риска, в группу людей, предрасположенных к утрате целостности мироощущения.
Кстати, существующий в некоторых религиях запрет на изображения людей и животных выполнял вполне определенную функцию по защите религиозного сознания. Опасно создавать виртуальный мир, мир искусственных образов. И талибы, запрещая предметные формы носителей информации, действовали вполне логично.

Вот стоит, например, современный человек в Храме и пытается духовно сосредоточиться. А ему из-за левого плеча какая-то сволочь нашептывает:

- Ну, ты даешь! XXI век на дворе!
- Изыди!
- Не могу. Я вторая половина твоей больной раздвоенной души.

Эта вторая половина отвечает за наше критическое отношение к информационным потокам, в которых мы так любим купаться. Без нее в современном мире мы не выживем. А хотите дедовской цельности – ступайте в монастырь или запритесь в скиту. Кстати, так поступали и в традиционном обществе впечатлительные люди, которые дорожили своим религиозным сознанием, если в силу особой впечатлительности их «шизофренили» даже слабые информационные потоки того времени.

Человеческому сознанию весьма затруднительно действовать по принципу: вот на это смотрим критически, а вот здесь табу.
Помните, что говорил Хмырь лже-Доценту на его: «Тут помню, тут не помню»? (Башкой, мол, в вагоне на пересылке треснулся.)
Правильно - «Так не бывает».

Ну, почти не бывает.

Справедливости ради следует отметить, что у разных людей сознание обладает различной способностью сохранять
религиозность при погружении в виртуальный мир внешних по отношению к их сознанию образов и идей. Можно привести примеры ученых или писателей, всю жизнь сохранявших глубокую религиозность или даже обретших ее в зрелом возрасте. Но эти примеры, пусть и далеко не единичные, будут все же, скорее, исключением из общего правила.
Кстати, именно такой контингент людей и сохраняет сегодня по-настоящему религиозную веру в обществах модерна. И, как известно, контингент этот, увы, пребывает в сугубом меньшинстве.

«Не пытайтесь повторить» - это не о стремлении обрести веру, а о попытке воспроизвести утраченный строй жизни. Ведь тот, кто не попытается обрести веру, тот не узнает, способен он ее обрести по-настоящему или нет. Вдруг он является обладателем достаточно редкого на сегодняшний день дара? Впрочем, если вы и не являетесь обладателем этого дара, не обязательно сообщать об этом всему свету.
Мало кто сообщает.
Именно поэтому почти все мы православные.

Помню, в начале 90-х группа патриотической православной молодежи отправилась к старцу. Мне рассказывал об этом очевидец. Молодые люди наперебой говорили, что «нам нужна монархия», «нам нужен государь». Старец молча слушал их и улыбался. А потом сказал:

«Ребятушки, если вам, таким, какие вы есть, дать сегодня царя, то вы его через две недели расстреляете».

Ребятушки в монархической песочнице!
Еще раз.

Наши предки попросту не могли жить без монарха, поскольку не имели национального самосознания.

При этом наши предки способны были жить монархическим строем, поскольку в массе своей обладали религиозным сознанием, иметь которое им позволяли конкретно-исторические обстоятельства их бытия.

Сегодня у нас нет необходимости в монархе, поскольку у нас есть национальное самосознание.

Но даже если предположить фантастический вариант, и мы захотели бы сегодня восстановить монархию (ну, например, для того, чтобы вы в своей песочнице не размазывали слезы и сопли по своим детским личикам), мы все равно не смогли бы этого сделать, поскольку общество в целом не способно к воцерковлению. Причем эта неспособность связана вовсе не с засильем «безнравственных совков», а с конкретно-историческими обстоятельствами нашего бытия. И среди этих обстоятельств наличие у нас национального самосознания играет не последнюю роль.

И будь вы по-настоящему воцерковлены, вы бы прекрасно понимали (даже, скорее, ощущали) это, ибо по-настоящему верующего человека (в том числе и неграмотного) отличает, прежде всего, способность глубоко и полно переживать исторический процесс.

Что не понятно?
Окончание