Белые простыни
«Все, хватит. Я буду защищаться», — подумала Шура, надев черные очки к черной футболке и черным джинсам. Затем вышла за ворота и зашагала по частному сектору к станции.
Нужно держать границы, жесткие границы, черт бы распластал этих психологов, но они правы, думала Шура. Ты позволяешь жрать себя, потрошить, когда уже у самой на донышке, удержаться бы на плаву. В самолете маску надевают сначала на себя, потом на ребенка — хороший пример, его психологи любят. Но ведь истина! Как в точку! А ты с самого начала Шура Безотказная, вот теперь еле ноги волочишь, ничего удивительного. Ты должна каждую минуту осознавать, а эту свою улыбочку узлом завязать и в пупок засунуть. Что за дурь скалиться кому ни попадя, ворота нараспашку, и вот уже на кусок отдербанили и волокут, а ты и взвизгнуть не успела. Это все твоя спонтанность гадливая. Сдерживаться нужно Шура. Стена должна быть, чтобы подойти не смели. Но ты ссыкло, вот в чем дело! Ты чуешь, что без них не сможешь. Запереться в каморке ты не можешь. Зачахнешь и подохнешь. Ты алчная до их взглядов, лапа у тебя загребучая. Ты ведь завидуешь Мастеру и Буку им всем, кто в каморках мог, а ты — нет. Нужен какой-то компромисс, ты должна выбирать: пускать или нет. Паузу взять, приглядеться. Ты ведь бросаешься на них как псина голодная без разбору. Вот зачем ты к узбекам в подружки полезла? А теперь не знаешь как отбиться. Пожалела работяг бедолажных, замудоханых и одиноких? Кому из них нужна твоя жалость? В кулаке себя держать, в черном капюшоне, в глотку себе вцепиться, пока дисциплине не выучишься. А мир и без тебя как-нибудь сдюжит. До тебя и после тебя, мир как-нибудь выживет, даже кот-драчун с кровавой заднице, и тот без тебя жил и будет жить.
Легковушка остановилась по правую руку, водитель-узбек опустил стекло.
— Да. А что? — осторожно ответила Шура.
— Пасмотри, на заднем сиденье! Белый простыни! — неслось ей вслед.
Свернув на проезжую часть, Шура прибавила шаг. Солнце впивалось всем своим жаром в черную шурину спину.
На остановке Шура села в пазик, метнулась на заднее сиденье и уткнулась в стекло. Автобус набился под завязку и тронулся. Шура все думала о подлеце с простынями, ярость глотая ком за комом. А потом вдруг так смешно ей стало: простыни эти отчаяные, отчаявшиеся, беспросветные простыни, ах ты боже мой! Шура хихикнула сама себе. Тут же одернулась, огляделать — вроде бы никто не заметил. Жесткие границы, Шура! Она сплюнула со рта улыбку и снова уставилась в окно, не выпуская из виду обе скуловые мышцы.