Случай с яицами
Баба Люся хотела кастрировать кота Ваську. Дед Николай был против.
— Кот должен быть котом, — твердил.
Люська как ни силилась, так и не уразумела что это значит. Одним майским утром плюнула, сунула Василия в холщевую сумку и снесла тайком в соседний дом, к медсестре Катьке. Срезали Василию бубенцы. А после Катька возьми и брякни Николаю, дура. Николай два дня сердитый ходил, ни слова не говорил. А на третью ночь сон ему приснился. Жуткий сон. Будто сам он Кощей Бессмертный, но не в замке, а в затонувшей субмарине обретается, на дне океана Ледовитого запертый. Сидит и в иллюминатор глядит. И взору его нечто вроде диафильма показывают. О том, как Люська в сарайном подвальчике яичко нашла. То, что в утке, в зайце и в сундуке спрятано. Утку баба ручищами костлявыми сразу придушила, на жаркое. Зайца Ваське скормила. И вот уж яичко николаево меж пальцев длиннющих вертит, ухмыляется. Николай к иллюмитаору приник, кулаками бьется, умоляет сжалиться, не трогать яичко. Куда там! Глухо, как в танке. А бабка яичком, стерва, уж жонглирует, фертеля крутит николаевой смертью! У Николая дыханье сперло, сердце затрепыхалось, как полоумное. Горло свело, вместо звуков рык один. А бабка хохочет, заливается, окаянная! А потом — ТРЕНЬК! Яичко оземь грохнула. Но яичко не разбилось. Только Николай у себя в лодке закашлялся. К иллюминатору вплотную приник, от страха даже молитву какую-то вспомнил, зашептал. Неужто решится бабка! Вдруг, откуда ни возьмись, к Люське стая кошек налетела. И давай над яичком изгаляться. И так его, и эдак. Гоняют, зверюги, яичко, точно крысиную тушку по всему огороду. Штук 20 кошек и пребывает. А Николай каждую кочечку нутром чует. Извивается, кричит дед от боли, молит сжалиться — все бестолку. Бабка хохочет, кошки лезут из щелей, вот уж сотня их, вот уж тысяча и конца и края не видно мучениям…
Очнулся Николай посреди ночи весь в поту. Вскочил с кровати. Еле отдышался. Выкинул кота Ваську за порог. Проверил Люську — храпит за стенкой, как убитая. Лег спать.
Наутро вроде отпустило. А может и нет, черт разберет. Решил завтракать.
— Пару яичек всмятку? — буркнула Люська.
— В какую такую мятку! Только попробуй, — рявкнул Николай.
— Попробую, а как же, только вот кипяточку нагрею..
Николай подлетел к бабке сам не свой, схватил ее, руки-ноги бечевкой связал, бросил Люську на диван.
— Да как же, с детства, — пролепетала, икнув. — Бабка варила на завтрак по два яйца каждому.
— Ах ты, стерва! Змея подколодная! Я так и знал, что в логове твоем нечисто.
Замахнулся было Николай кулачищем, да вовремя опомнился. Люська глупая, бесовщины своей не сознает небось.
— Слушай меня, внмательно. Всмятку запрещаю. Поняла? Тронешь яйца, только тронешь яйца, готовь себе крестик осиновый, да оградку.
— Оох-их.. Да за что же, голубчик!
— За что?! За яйца, голубушка, за яйца.
— Да что же их сырыми что ли глотать?
Не успела бабка договорить, как Николай рот ей ладонью зажал, да кляпом заткнул. Люська глазенками хлопает, мычит.
— Значит так. Слушай сюда. Яйца не трогать. Не трогать яйца. Поняла? — прошептал Николай, склонившись над перепуганной Люськой.
— Ну вот и хорошо. Вот и славно, — Наколай ладонь пот со лба смахнул, выдохнул. — Посиди часок-другой, для профилактики.
Люська опять замычала, но что именно она хотела сказать уже никто не узнает. Потому что к вечеру баба отдала богу душу. Сокрушалась в кляп, что дед свихнулся на старости лет, да подавилась слюной.
Николай горевал. Похоронил Люську как подобает — все же живая душа. Пока могилку рыл, корил себя: надо было к батюшке свезти. Но уж как вышло. Разве ж он знал?!
Долго еще дед Николай по ночам думу думал: «Надо ж, какая судьба. Надо ж…»
А кот Василий с тех пор сам по себе бродит. Всех кротов у нас в поселке переловил.