Минимизация и медикализация: как современная психиатрия способствует контролю женского самовыражения и проявлений травмы

Авторка: N. Wolff (2020)

В этом эссе обсуждается, как современные психиатрические диагнозы могут  влиять на то, как женщины и их самовыражение воспринимаются в обществе. Существует ряд диагнозов, которые гораздо чаще приписываются женщинам, симптомы многих из которых связаны с «нежелательным и неуместным» выражением эмоций. В обществе, которое продолжает недооценивать и унижать женщин, жизненно необходимо противостоять любой системе, которая способствует их подчинению. Это особенно важно в отношении диагнозов, которые патологизирут эмоциональных или открыто выражающих свое мнение женщин, а также могут заглушать их мнения и мысли. В этом эссе будут проанализированы происхождение и использование ряда психиатрических диагнозов, а также их влияние на то, как женщин воспринимают при выражении их эмоций или мнений. В частности, будет обсуждаться смещение акцента с хорошо известной связи между травмой и состояниями психики на индивидуальную психиатрическую аномалию. Это в свою очередь может быть использовано, чтобы перевести разговор с обсуждения важных проблем, касающихся насилия и предубеждений по отношению к женщинам, на обвинение отдельных людей в их «ненадлежащей» реакции на травму. Я рассмотрю эти вопросы через призму ряда различных диагнозов, которые чрезмерно приписываются женщинам, и проанализирую то, как они могут быть использованы для содействия контролю и подчинению женщин.

Контроль эмоций

Это эссе начнется с обсуждения способов, которыми психиатрия патологизирует проявления эмоций и личности у женщин и, таким образом, используется для осуществления контроля над их самовыражением. Женщины, чье проявление эмоций считается слишком мужественным или слишком женственным, с наибольшей вероятностью попадают под диагностические критерии психиатрического расстройства. Важно проанализировать историю происхождения таких расстройств, влияние гендерных предрассудков на их диагностику, а также последствия этих ярлыков для жизни женщин.

Традиционно мужские эмоции, такие как гнев и раздражительность, при проявлении женщинами могут быть расценены как неуместные, нежелательные и даже привести к психиатрическому диагнозу. Предменструальное дисфорическое расстройство (ПМДР) (ранее предменструальный синдром (ПМС)) — это диагноз, обычно приписываемый женщинам, которые выражают раздражительность и злость перед менструацией [1]. Использование ПМДР в прошлом подвергалось критике за патологизацию нормального биологического процесса для цисгендерных женщин и медикализацию переживаний женщин относительно собственного тела [2]. Было высказано предположение, что серьезно нездоровыми можно считать лишь ситуации, в которых чувства и «симптомы» начинают негативно влиять на окружающих [3]. Многие женщины воспринимают некоторые потенциально здоровые формы поведения как симптомы своего ПМДР из-за того, как их поведения выглядит со стороны. Например, исследование показало, что женщины описывают свои основные симптомы ПМС как «нежелание или неспособность оказывать безусловную заботу или поддержку другим» [4]. Другое исследование показало, что многие женщины приписывали расстройству «потребность побыть в одиночестве» во время менструации [3]. Можно поспорить, что требовать личного пространства и не иметь возможности постоянно оказывать неограниченную заботу другим — нормально. Однако несколько женщин заявили, что чувствуют себя эгоистичными, когда ставят заботу о себе выше своей семьи или отношений [3]. Медикализация этих симптомов в значительной степени связана с традиционными гендерными ролями и ожиданиями общества от женщин. Значительная часть женщин (40%) испытывают умеренное или тяжелое ПМДР, а еще больше испытывают легкие симптомы, что указывает на то, что это довольно распространенный процесс для тех, кто менструирует, и что патологизация этого является одним из способов минимизировать чувства женщин и повлиять на их положение в обществе [3]. Было проведено очень мало исследований, которые подтверждают существование предменструального заболевания — распространенная ситуация при рассмотрении диагнозов, преобладающих или исключительных для женщин. Игнорирование и отрицание эмоций и мнений женщин при менструации все еще распространено, и этот диагноз может лишь усугублять положение. Психологиня Кэрол Таврис описала «опасности сведения всех наших чувств, проблем и конфликтов к биологическим процессам» в отношении ПМС [5]. Риск приписывания чувств и мнений гормональным изменениям дает еще больше возможностей для игнорирования женского мнения как идущего из «ПМС». Кроме того, термин «ПМС» все еще используется как недостаток наличия женщин на руководящих должностях и в целом позициях, наделенных властью, о чем свидетельствуют комментарии, сделанные о Хиллари Клинтон во время избирательной кампании 2016 года [6]. Этот диагноз все еще используется в разговорной речи для игнорирования и дискредитации женщин, выражающих гнев или агрессию, независимо от причины, что побуждает женщин изменять свое самовыражение, чтобы их уважали и слушали. Это особенно важно, поскольку влиятельные и открыто выражающие свое мнение женщины представляют собой одну из самых больших угроз патриархату, и исторически сложилось так, что навешивание на женщину ярлыка “сумасшедшей” было самым простым способом ее дискредитировать.

При рассмотрении использования психиатрических диагнозов для принижения женщин, необходимо обсудить пограничное расстройство личности (ПРЛ) — одно из самых стигматизированных психических состояний, в большинстве своем диагностируемое женщинам (75%) [7]. ПРЛ имеет несколько диагностических критериев, которые традиционно считаются мужскими или более подходящими для мужчин, такие как импульсивное поведение, агрессия и трудности с контролем гнева [8]. Исследования показали, что мужчины на самом деле с большей вероятностью соответствуют критериям ПРЛ, чем женщины, хотя женщины гораздо чаще получают этот диагноз [8]. Возможно, это вызвано тем, что некоторые из этих видов поведения более социально приемлемы у мужчин, и поэтому реже рассматриваются врачами как патологические. Вопрос легитимности этого расстройства и того, стало ли оно синонимом «проблемной женщины», неоднократно обсуждался [9]. Может ли этот и некоторые другие психиатрические диагнозы быть просто ярлыками, которые даются людям, которые демонстрируют поведение, которое наше патриархальное общество не одобряет? Есть и другие аспекты ПРЛ, которые связаны с традиционно женскими чертами, такими как страх быть покинутой, самоповреждение и интенсивное выражение эмоций. Поэтому некоторые предполагают, что женщины находятся в ситуации «уловки-22»*, где ни мужское, ни женское выражение эмоций не являются приемлемыми [10, 11]. Отмечалось, что диагноз ПРЛ использовался в качестве наказания для разгневанных женщин; одна пациентка даже сказала, что ей «поставили диагноз [ПРЛ] только тогда, когда [она] начала отстаивать [себя] как личность и женщину.» [12].

Пересечение гендера и расы также должно быть учтено при рассмотрении ситуаций принижения через использование определенных психиатрических диагнозов. Существуют доказательства того, что небелым людям непропорционально часто ставят неправильный диагноз психических расстройств из-за того, что лечащий врач не понимал контекст их жизни и культуры [13]. В контексте расстройств личности психиатр принимает решение о том, является ли выражение эмоций или поведение «уместным» в данной ситуации. Это крайне субъективно и позволяет личному опыту и предрассудкам врачей влиять на постановку диагноза пограничного и иных расстройств личности. Практическое отсутствие исследований о расовых различиях в диагностике пограничного расстройства личности, вероятно, ставит в еще более невыгодное положение небелых женщин с психиатрическими диагнозами [13, 14]. Из-за культурных различий выражение эмоций темнокожих женщин может быть патологизировано, особенно в контексте стереотипа «сердитой темнокожей женщины», который может перекликаться со стереотипом «трудной» женщины, у которой диагностировано пограничное расстройство личности [13]. Существует также риск того, что некоторые психиатрические расстройства недосточно диагностируются и игнорируются в темнокожих сообществах из-за этого стереотипа, что создает больше препятствий для получения поддержки. Важно проводить дальнейшие исследования проявлений расстройств личности у небелых женщин, чтобы гарантировать, что предвзятость врачей не влияет на их диагнозы, особенно учитывая нехватку небелых психиатров.

В то время как симптомы ПРЛ и ПМДР сосредоточены на интенсивных или враждебных проявлениях эмоций, женщины, ведущие себя чрезмерно пассивно или чувствительно, также могут подвергаться риску психиатрических диагнозов. В 1983 году Марси Каплан заявила, что поведение на стереотипно женский лад само по себе может привести к получению женщиной психиатрического диагноза [15]. Зависимое расстройство личности имеет много общего с традиционными женскими гендерными ролями, причем женщины на 40% чаще получают диагноз, чем мужчины [16]. Диагноз включает: избегание конфликтов с другими, пассивное поведение, постановку потребностей своего опекуна выше своих собственных, неспособность принимать решения без поддержки других [17]. Патологизация этих черт, за которые в прошлом женщин хвалили и ценили, указывает на непостоянство некоторых психиатрических диагнозов и на то, как они могут использоваться и нередко используются, чтобы просто навязать социальные ожидания. Неформальное предложение психоаналитиков-мужчин о введении «мазохистского расстройства личности» для людей, которые остаются в абьюзивных отношениях, указывает на то, что расстройства личности могут просто возникнуть из неприязни или непонимания действий людей [18]. Это подкрепляется устаревшими диагнозами, такими как истерия и нимфомания, которые отошли на второй план, поскольку ожидания в отношении женщин изменились.

Гистрионическое расстройство личности (ГРЛ)* описывается некоторыми как «по сути карикатура на преувеличенную женственность»; у пациентов проявляются такие симптомы, как быстрая смена эмоций, преувеличенное выражение эмоций, чувствительность к критике, сексуально откровенное поведение и желание быть в центре внимания [9].

ГРЛ возникло из устаревшего диагноза истерии, который развился в истерическое расстройство личности, а затем, наконец, в гистрионическое расстройство личности. В отношении этого диагноза существует определенная гендерная предвзятость, ввиду чего появляется риск чрезмерной диагностики такового у пациенток из-за «тесной связи гистрионической симптоматики со стереотипно женским поведением» [19]. Сексуальная агрессия также может привести к излишнему диагностированию данного расстройства у женщин, поскольку такое поведение, как правило, менее приемлемо в обществе и более подвержено риску осуждения и патологизации. Ряд психологов и психиатров разделяют мнение, что ГРЛ следует удалить из DSM из-за его гендерной предвзятости и отсутствия специфики в его симптомах. Нейробиолог Бетани Стеннетт, клинический психолог Роджер Блэшфилд и поведенческий психолог Шеннон Рейнол заявили в 2012 году, что ГРЛ «предвзят по полу» и «является отрицательным диагнозом, назначаемый «трудным» пациенткам», и поэтому его следует удалить из DSM [20]. Кэрол Гулд предположила в 2011 году, что ГРЛ является не патологическим расстройством, а культурным [16]. Кажется, что в постоянно развивающемся и многокультурном обществе мы не можем маркировать личность женщины, не вписывающей в него, как расстройство. История происхождения и современная критика этого диагноза предполагают, что он играет значительную роль в контроле самовыражения женщин путем патологизации феминных черт.

Обсужденные мной в этом разделе расстройства, преобладающие у женщин, объединены «ненадлежащим» выражением эмоций в качестве симптома. Это крайне субъективная оценка, и неразумно ожидать, что врачи не позволят своим личным чувствам и опыту повлиять на использование ими этих диагнозов. Также многократно обсуждалось, что расстройства личности являются скорее «культурными расстройствами», чем «психиатрическими» [16, 21]. В обществе, в котором культура и гендерные нормы постоянно развиваются, использование общественных предрассудков или ожиданий в отношении женщин для определения психиатрических диагнозов, по-видимому, создает пространство для бо́льших предубеждений, как это уже случалось в прошлом. Также важно признать, что в контексте нашего общества проявление женщинами мнений и эмоций находятся под особым контролем. Хотя важно принять во внимание лиц, которым может потребоваться повышенная поддержка в области психического здоровья, в этом эссе подчеркивается, что некоторые диагнозы фокусируются на индивидуальной психологической ненормальности, а не на ситуациях или среде, которые могли привести к развитию этих трудностей в самооценке, отношениях и выражении эмоций. Хотя поддержка и помощь могут быть необходимы, окружающая эти диагнозы стигма, и то, как они могут быть использованы против женщин, указывают, что от ярлыка для пациентов может быть больше вреда, чем пользы. Применение ярлыка «неприемлемости» для агрессивных, пылких или интенсивных проявлений эмоций женщинами — это способ заставить их замолчать или подчиниться, особенно когда они выражают неблагоприятно воспринимаемые мнения. Стереотип «сумасшедших женщин» использовался на протяжении всей истории для дискредитации или принижения женщин, и, возможно, некоторые из этих современных психиатрических диагнозов действуют аналогичным образом.

Восприятие травмирующего опыта

Теперь рассмотрим, как восприятие и выражение женского опыта травмы патологизируются и контролируются. Вследствие этого минимизируется женский опыт травмы, и смещается фокус с причины травмы на индивидуальное расстройство, что наносит вред отдельным людям и закрепляет системы, вызывающие травму. Я также рассмотрю, как использование самих психиатрических диагнозов может способствовать травмированию женщин и как это может усилить систематический контроль над женщинами. Я сосредоточусь на двух диагнозах: (комплексное) посттравматическое стрессовое расстройство и пограничное расстройство личности, диагнозы, неразрывно связанные с травматическими жизненными событиями.

Посттравматическое стрессовое расстройство — это диагноз, разработанный на основе концепции «снарядный шок», термина, который первоначально использовался для описания «нервного и психического шока», перенесенного солдатами во время Первой мировой войны [22]. Оно было признано официальным расстройством после войны во Вьетнаме в 1970-х годах и вошло в DSM* в 1980 году [23].

Истоки диагноза привели к остаточным представлениям о ПТСР как болезни ветеранов войны (статистически чаще мужчин), несмотря на значительное количество доказательств того, что женщины испытывают ПТСР чаще мужчин [24, 25]. В DSM-IV 1987 года диагноз ПТСР включал условие, что травма была «вне диапазона обычного человеческого опыта», что подвергалось критике за исключение таких ситуаций, как сексуальное насилие, домашнее насилие и травматические роды – относительно распространенного для женщин опыта [23]. В 2013 году для DSM-V это было изменено на ситуации, включающие «реальную или предполагаемую угрозу смерти или серьезных ранений» [23]. Это все еще затрудняет признание травмы в контексте ПТСР для женщин, ставших жертвами эмоционального, финансового или скрытого сексуализированного насилия. Это очень важно, постольку данные указывают, что среди женщин, жертвы психологического насилия с большей вероятностью испытывают ПТСР, чем жертвы физического насилия [26]. Помимо прочего, существует недостаток исследований ПТСР у женщин как следствия сексуализированного насилия или трудных родов в сравнении с проявлениями ПТСР у ветеранов войны, что в свою очередь минимизирует важность и влияние травмирующих событий, в большей мере затрагивающих женщин. Таким образом, оказывается менее понятно, как лечить ПТСР после таких событий. Кроме того, женщины испытывают симптомы ПСТР в среднем в течении 4 лет до постановки диагноза и начала лечения по сравнению с 1 годом у мужчин [27]. Это может быть связано с различиями в проявлении ПТСР у женщин или может быть признаком того, что медицинские работники (или сами женщины) преуменьшают травматический опыт или предполагают, что ПТСР вызывается переживанием боевых действий. Существуют доказательства того, что повседневный опыт сексизма, испытываемый женщинами, может сам по себе привести к симптомам ПТСР, и исследователи травм настаивают на том, чтобы определение травмы включало угнетение и дискриминацию, такие как сексизм и расизм [28]. Важно повышать осведомленность о подверженности женщин риску ПТСР и о том, что оно может быть вызвано многими формами травмы, включая скрытые.

Я уже обсуждала, что небелые женщины могут считаться психически больными, ввиду роли, которую играет их расовая принадлежность в некорректном трактовке их эмоции. Также очень важно признать травматичность систематического расизма и потенциально сопутствующие ему проблемы психического здоровья, такие как ПТСР. К сожалению, DSM по-прежнему признает диагноз ПТСР только если он вызван отдельным инцидентом расизма, который соответствует критериям определения травмы [29]. Скрытый расизм, такой как микроагрессия и дискриминация, может не признаваться врачами как травмирующий и не учитываться при диагностике, из-за-чего ПТСР, вызванный расовой травмой, недостаточно диагностируется. Исследования показали, что нацеленный на женщин расизм с большей вероятностью вызывает психологический стресс, и что и сексизм, и расизм коррелируют с более значительной симптоматикой симптомов ПТСР [30, 31]. Врачам стоит осознавать это в отношении небелых женщин, которые вероятно будут страдать как от расизма, так и сексизма, и должны получить признание своей травмы и поддержку.

Травма, в частности, насилие, также тесно связаны с диагнозом пограничного расстройства личности у женщин — 81% из диагностированных подвергались насилию в прошлом [32]. Одна из проблем диагноза ПРЛ заключается в том, что он смещает внимание с насилия на жертву и ее «расстроенную личность». Согласно ряду страдающих ПРЛ*, по их ощущениям, их прошлая травма часто игнорировалась, несмотря на большое количество доказательств, связывающих насилие и ПРЛ [33].

Слай Саркисова, психотерапевтка, специализирующаяся на травмах, описала ПРЛ как «ярлык, который часто неправильно используется и применяется, особенно к женщинам или людям с приписанным при рождении женским гендерным маркером, чтобы патологизировать их за эмоциональное выражение страдания» [34]. Множество других психологов выразили обеспокоенность о том, что ПРЛ принижает страдания женщин, давая им уничижительные психиатрические ярлыки, которые отвлекают внимание от общества, которое изобилует травматическим опытом для женщин. Клэр Шоу сказала, что «реальная проблема — это повсеместное насилие над женщинами и девочками в этом обществе в сочетании с продолжающимся замалчиванием и обесцениванием опыта женщин» [35].

Диагноз комплексного ПТСР имеет много общего с ПРЛ (такие симптомы, как эмоциональная дисрегуляция, негативное самовосприятие и сложные межличностные отношения), но он фокусируется на травме, являющейся диагностическии критерием для комплексного ПТСР, но не для ПРЛ [31]. Хотя было доказано, что между этими двумя диагнозами есть дискриминантная валидность*, существует очень высокая коморбидность, так как 25-58% страдающих ПРЛ также диагностированы комплексным ПТСР [36, 37].

Ввиду того, что диагноз КПСТР был введен относительно недавно (впервые описан в 1980 году) и не фигурирует в DSM-V, уровень осведомленности врачей может быть снижен, а риск некорректной диагностики – повышен [38]. Поэтому ПТСР, а также комплексное ПТСР часто неправильно диагностируется как ПРЛ у женщин из-за общих симптомов и скрытой предвзятости врачей. То, что женщины, подвергшиеся насилию, с большей вероятностью получат ярлык «расстройство личности» вместо ярлыка, который с сочувствием относится к их травмирующему прошлому, подчеркивает акцент на «неуместных» эмоциональных реакциях женщин, а не на травматических ситуациях.

Теперь обсудим, какую роль играют восприятие и лечение диагнозов психического здоровья в подчинении женщин. Психиатрические диагнозы по-прежнему используются, чтобы дискредитировать женщин и манипулировать ими на рабочем месте, в суде и в семьях [39]. По-прежнему распространенной практикой является использование записей о психическом здоровье жертв в судебных процессах по делам об изнасиловании в попытке опровергнуть их показания [40]. Несмотря на доказательства того, что женщины (и мужчины) с психиатрическим диагнозом гораздо чаще становятся жертвами сексуализированного или домашнего насилия, его по-прежнему используют как способ подорвать доверие к жертве. В 2012 году Джессика Энгл и Уильям О'Донохью предположили, что несколько диагнозов психического здоровья, включая пограничное расстройство личности и гистрионическое расстройство личности, являются «путями к ложным обвинениям в сексуальном насилии». Несмотря на то, что они не ссылались ни на какие источники, согласно которым люди с такими диагнозами с большей вероятностью будут ложно заявлять о сексуализированном насилии, они описали, как люди с пограничным расстройством личности «представляют собой «идеальный шторм» симптомов: импульсивный, эмоционально неуправляемый человек, со слабой связью с реальностью, демонизирует кого-то, и в поиске внимания и мести делает ложное заявление о сексуализированном насилии». Они также описали, как ложные заявления о нападении могут принести выгоду людям с гистрионическим расстройством личности, так как через ложь они привлекают к себе внимание и получают новую и интересную ситуацию [41]. Заявлять, что эти расстройства сами по себе связаны с ложными обвинениями, крайне проблематично и приводит к стигматизации. Нет данных, указывающих, что люди с ПРЛ и ГРЛ с большей вероятностью ложно заявляют о сексуализированном насилии, и доказательство ложности обвинения представляет значительные трудности, поскольку многие женщины отзывают обвинения в сексуальном нападении из-за травматичности судебного разбирательства. Спон и Теллис обнаружили, что вероятность признания дела необоснованным почти в 10 раз выше, если у жертвы проблемы с психическим здоровьем, что, вероятно, обусловлено стигмой, окружающей психическое здоровье, и ее частым использованием для обесценивания опыта людей [42]. Использование психиатрических диагнозов для дискредитации женщин в судебных разбирательствах по делам о сексуализированном насилии и домашнем насилии — это еще один способ подчинения женщин и удержания их в слабом положении.

К сожалению, лечение психических заболеваний само по себе может быть разрушительным и травмирующим, особенно для женщин. Получение диагноза ПРЛ после насилия может повторно травмировать, поскольку он способен вызвать проблемы с самооценкой и чувство вины у жертвы из-за смещения акцента на личную патологию вместо контекста травмы [43]. Более того, значительная стигматизация, которую испытывают страдающие ПРЛ от психиатров, значительно способствует их чувству стыда и низкой самооценке. В США и Виктории, городе в Австралии, психиатрические службы постоянно отказываются принимать женщин с ПРЛ в качестве основного диагноза, что усиливает их чувство нежеланности и убеждает их в том, что они не заслуживают помощи [12, 44]. Многие исследования мнений медицинских работников о ПРЛ показывают, что они с большей вероятностью сочтут их «раздражающими», «манипулятивными», «нежелательными», что несомненно может просочится в их обращение с пациентами, как явно, так и подсознательно [44]. Эта проблема заслуживает особого внимания в отделениях неотложной помощи, куда пациенты с пограничным расстройством личности вероятно часто обращаются за помощью из-за самоповреждения или суицидальных мыслей. Данные указывают, что стигма и отсутствие осведомленности о ПРЛ привели к негативному отношение к, и обращение с такими пациентам, когда они обращаются в отделение неотложной помощи. Некоторые пациенты заявляли, что им накладывали швы для самоповреждения без местной анестезии, заявляя, что они «сделали это, потому что им нравится боль» [33]. Такое обращение с пациентами с ПРЛ может быть невероятно унизительным и вредоносным для отношений между врачом и пациентом, а также для психического здоровья пациента. Этот бездушный взгляд на пациентов с ПРЛ подчеркивает, что даже люди с психиатрическим образованием способны преуменьшать важность прошлого пациента и обвинять его в его негативных симптомах.

Жизненно необходимо рассматривать последствия стационарного психиатрического лечения с точки зрения связи между травмой и психическим нездоровьем, в особенности, у женщин. Доля пациенток психиатрических стационаров, которые подверглись насилию, травме или жестокому обращению, велика. Agenda, альянс для женщин и девочек из группы риска, обнаружил, что в 2017 году около 1 из 5 женщин подвергались физическому удержанию в психиатрических отделениях, несмотря на национальные рекомендации применения удержаний только в качестве крайней меры. Девочки в психиатрических учреждениях чаще подвергаются физическому удержанию, чем мальчики (17% против 13%), и их чаще держат лицом вниз. Удержание лицом вниз широко критикуется, и многие предлагали запретить его из-за его потенциального физического вреда и психической травмы. В Великобритании 32 женщины умерли после физического удержания в психиатрических учреждениях за пять лет, что указывает на то, насколько применяемая сила чрезмерна. Удержание, особенно лицом вниз, также несет за собой повышенный риск повторно травмировать или послужить триггером для пациентов, переживших насилие, сексуализированное нападения или жестокое обращение [46]. Как уже обсуждалось ранее в этом эссе, большая часть женщин и девочек с психиатрическими диагнозами — жертвы насилия или травмы, и поэтому жизненно важно, чтобы службы охраны психического здоровья спрашивали об опыте травмы в рамках диагностики, включая сексуализированное насилие и жестокое обращение, и при лечении сосредотачивались именно на травме как мужчин, так и женщин, находящихся в психиатрических стационарах.

Вывод

В ходе обсуждения психиатрических диагнозов, которые чаще приписываются женщинам, в этом эссе было подчеркнуто, насколько изменчивой и непоследовательной может быть оценка женского психического здоровья. Диагнозы DSM можно рассматривать как «основанные не на медицинских знаниях, а на социальных и политических факторах приемлемого поведения для женщин» [47], что распространяется и на иные маргинализированные группы – об этом свидетельствует наличие гомосексуализма* в DSM на протяжении многих лет.

Традиционно большая часть исследований и медицинских моделей были основаны на опыте мужчин (в частности, белых мужчин), в результате чего нормальное, но не соответствующее модели "здорового мужского поведения" поведение женщин может считаться проявлением патологии. Это особенно сильно затрагивает небелых женщин и женщин из ЛГБТК+ сообщества*, чьему опыту посвящено мало исследований.

Обсужденные расстройства личности (ПРЛ, ГРЛ, ЗРЛ) – диагнозы, которые, согласно статистике, значительно связаны с травмой и насилием. Влияние дискриминации и неравенства на психическое здоровье все еще недостаточно исследовано, а психологическое воздействие этих социальных предубеждений не признано должным образом ни на индивидуальном, ни общественном уровне. Также важно исследовать и оценить подчинение небелых людей, членов сообщества ЛГБТК+* и других меньшинств посредством похожих инструментов.

Расстройства личности, более распространенные среди женщин, могут быть просто рациональной реакцией на стресс, связанный с гендерно-направленным подчинением. Без утверждения легитимности травм, связанных с расовой или гендерной принадлежностью, традиционные властные отношения продолжат вносить вклад в подчинение женщин и небелых людей, в том числе в психиатрии, тем самым определяя их положение в обществе. Это важно не только для правильного лечения, но и для освещения того, какие обстоятельства позволяют травмирующим событиям происходить. Сосредоточение внимания на патологизации реакций женщин на травму оказывает негативное воздействие не только на психическое здоровье, самовосприятие и лечение людей, но также на восприятие и приоритеты общества в отношении гендерных и расовых предрассудков. Кроме того, в этом эссе мной была предпринята попытка привлечь внимание к тому, как психиатрические диагнозы активно используются для принуждения женщин к молчанию или их дискредитации и дальнейшей травматизации. Я считаю, что в этом эссе подчеркивается необходимость рассмотреть возможность изменения или отказа от использования некоторых устоявшихся диагнозов, в частности, расстройств личности, проистекающих из попыток подчинения женщин, что в свою очередь продолжает влиять на их использование и сегодня.

Источники:

1. Hantsoo, L., & Epperson, C. N. (2015). Premenstrual Dysphoric Disorder: Epidemiology and Treatment. Current psychiatry reports, 17(11), 87. https://doi.org/10.1007/s11920-015-0628-3
2. Chrisler, J. C., & Caplan, P. (2002). The strange case of Dr. Jekyll and Ms. Hyde: how PMS became a cultural phenomenon and a psychiatric disorder. Annual review of sex research, 13, 274–306.
3. Ussher, J. M. (2003). The ongoing silencing of women in families: An analysis and rethinking of premenstrual syndrome and therapy. Journal of Family Therapy, 25(4), 388-405.
4. Ussher, J. M. (2008). Challenging the positioning of premenstrual change as PMS: The impact of a psychological intervention on women's self-policing. Qualitative research in psychology, 5(1), 33-44.
5. Tavris, C. (1993). The Mismeasure of Woman. Feminism & Psychology, 3(2), 149–168. https://doi.org/10.1177/0959353593032002
6. Doyle, S. (2016) Hillary Clinton and our long, sexist tradition of using women’s bodies to disqualify them from power. Retrieved from https://qz.com/783723/hillary-clinton-and-our-long-sexist-tradition-of-using-womens-bodies-to-disqualify-them-from-power/ on 28/09/20
7. Shaw, C., & Proctor, G. (2005). I. Women at the margins: A critique of the diagnosis of borderline personality disorder. Feminism & Psychology, 15(4), 483-490.
8. Nicki, A. (2016). Borderline personality disorder, discrimination, and survivors of chronic childhood trauma. IJFAB: International Journal of Feminist Approaches to Bioethics, 9(1), 218-245.
9. Ussher, J. M. (2013). Diagnosing difficult women and pathologising femininity: Gender bias in psychiatric nosology. Feminism & Psychology, 23(1), 63-69.
10. Potter, N. N. (Ed.). (2009). Mapping the edges and the in-between: A critical analysis of borderline personality disorder. Oxford University Press.
11. Lester, R. J. (2013). Lessons from the borderline: Anthropology, psychiatry, and the risks of being human. Feminism & Psychology, 23(1), 70-77.
12. Epstein, M. (2006). The emperor’s new clothes: On being invisible and neglected within the mental health system–a gendered perspective from a “borderline pioneer”. In Keynote address THEMHS conference.
13. DeArth-Pendley, Gina. (2012). Racial Disparity and the Pathologizing of People of Color in Mental Health Diagnoses and Psychological Assessment.
14. Johansen, E. B. (2020). Therapists' Experiences Working with Women of Color with Borderline Personality Disorder (Doctoral dissertation, Widener University).
15. Kaplan, M. (1983). A woman's view of DSM-III. American Psychologist, 38(7), 786.
16. Gould, C. S. (2011). Why the histrionic personality disorder should not be in the DSM: A new taxonomic and moral analysis. IJFAB: International Journal of Feminist Approaches to Bioethics, 4(1), 26-40.
17. Bornstein, R. F., Denckla, C. A., & Chung, W. J. (2015). Dependent and histrionic personality disorders.
18. Fuller, M. D., & Kenneth, A. (1986). Masochistic personality disorder: A diagnosis under consideration. Jefferson Journal of Psychiatry, 4(2), 4.
19. Cassels, B. W. (2018). HPD: Examining the Histrionic Personality from the Intersection of Gender Politics, Masculinity, and the DSM. Pacifica Graduate Institute.
20. Blashfield, R. K., Reynolds, S. M., & Stennett, B. (2012). The death of histrionic personality disorder. In T. A. Widiger (Ed.), Oxford library of psychology. The Oxford handbook of personality disorders (p. 603–627). Oxford University Press.
21. Bjorklund P. (2006). No man's land: gender bias and social constructivism in the diagnosis of borderline personality disorder. Issues in mental health nursing, 27(1), 3–23. https://doi.org/10.1080/01612840500312753
22. Jones, E., & Wessely, S. (2005). Shell shock to PTSD: Military psychiatry from 1900 to the Gulf War. Psychology Press.
23. Lazaroff, A. M. (2006, September). The role of the Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders in the maintenance of the subjugation of women: Implications for the training of future mental health professionals. In The Forum on Public Policy (Vol. 1, pp. 1-32).
24. Luxton, D. D., Skopp, N. A., & Maguen, S. (2010). Gender differences in depression and PTSD symptoms following combat exposure. Depression and anxiety, 27(11), 1027-1033.
25. Simmons, C. A. (2007). Speculation as to why women “get” PTSD more often than men. Women & Therapy, 30(1-2), 85-98.
26. Pico-Alfonso, M. A. (2005). Psychological intimate partner violence: The major predictor of posttraumatic stress disorder in abused women. Neuroscience & Biobehavioral Reviews, 29(1), 181-193.
27. Hu, J., Feng, B., Zhu, Y., Wang, W., Xie, J., & Zheng, X. (2017). Gender differences in PTSD: susceptibility and resilience. In Gender Differences in Different Contexts (pp. 21-42). BoD–Books on Demand.
28. Matheson, K., Foster, M. D., Bombay, A., McQuaid, R. J., & Anisman, H. (2019). Traumatic Experiences, Perceived Discrimination, and Psychological Distress Among Members of Various Socially Marginalized Groups. Frontiers in psychology, 10, 416. https://doi.org/10.3389/fpsyg.2019.00416
29. Miller, G. H. (2009). Commentary: The trauma of insidious racism. Journal of the American Academy of Psychiatry and the Law, 37(1), 41.
30. Carter, R. T. (2007). Racism and Psychological and Emotional Injury: Recognizing and Assessing Race-Based Traumatic Stress. The Counseling Psychologist, 35(1), 13–105. https://doi.org/10.1177/0011000006292033
31. Berg, S. H. (2006). Everyday sexism and posttraumatic stress disorder in women: A correlational study. Violence Against Women, 12(10), 970-988.
32. Ford, J. D., & Courtois, C. A. (2014). Complex PTSD, affect dysregulation, and borderline personality disorder. Borderline Personality Disorder and Emotion Dysregulation, 1(1), 9.
33. Veysey, S. (2014). People with a borderline personality disorder diagnosis describe discriminatory experiences. Kotuitui: New Zealand Journal of Social Sciences Online, 9(1), 20-35.
34. Shimo, A., 2019. Are Sexual Abuse Victims Being Diagnosed With A Mental Disorder They Don't Have?. [online] the Guardian. Available at: <https://www.theguardian.com/lifeandstyle/2019/mar/27/are-sexual-abuse-victims-being-diagnosed-with-a-mental-disorder-they-dont-have#:~:text=%E2%80%9CBPD%20is%20a%20label%20that,of%20suffering%2C%E2%80%9D%20Sarkisova%20says.> [Accessed 4 October 2020].
35. Epstein, M. (2008). Let’s face it! She’s just too f**** d”: The politics of borderline personality disorder. Sisters Inside.
36. Golier, J. A., Yehuda, R., Bierer, L. M., Mitropoulou, V., New, A. S., Schmeidler, J., ... & Siever, L. J. (2003). The relationship of borderline personality disorder to posttraumatic stress disorder and traumatic events. American Journal of Psychiatry, 160(11), 2018-2024.
37. Harned, M. S., Rizvi, S. L., & Linehan, M. M. (2010). Impact of co-occurring posttraumatic stress disorder on suicidal women with borderline personality disorder. american Journal of psychiatry, 167(10), 1210-1217.
38. Schwecke, L. H. (2011). Beyond childhood sexual abuse: Ritual abuse-torture and human trafficking. Journal of psychosocial nursing and mental health services, 49(1), 8-10.
39. Hebert, J. L. (2004). Mental Health Records in Sexual Assault Cases: Striking a Balance to Ensure a Fair Trial for Victims and Defendants. Tex L. Rev., 83, 1453.
40. Khalifeh, H., Moran, P., Borschmann, R., Dean, K., Hart, C., Hogg, J., . . . Howard, L. (2015). Domestic and sexual violence against patients with severe mental illness. Psychological Medicine, 45(4), 875-886. doi:10.1017/S0033291714001962
41. Engle, J., & O'Donohue, W. (2012). Pathways to false allegations of sexual assault. Journal of Forensic Psychology Practice, 12(2), 97-123.
42. Spohn, C., White, C., & Tellis, K. (2014). Unfounding sexual assault: Examining the decision to unfound and identifying false reports. Law & Society Review, 48(1), 161-192.
43. Warner, S., & Wilkins, T. (2004). Between subjugation and survival: Women, borderline personality disorder and high security mental hospitals. Journal of contemporary psychotherapy, 34(3), 265-278.
44. Bogod, E. (2002). Borderline Personality Disorder Label Creates Stigma. Mental Health Matters On-line Journal. Retrieved Dec, 12, 2006.
45. Sheehan, L., Nieweglowski, K., & Corrigan, P. (2016). The stigma of personality disorders. Current Psychiatry Reports, 18(1), 11.
46. Agenda, the alliance for women and girls at risk (2018). Women in Crisis: How women and girls are being failed by the Mental Health Act. Retrieved from: https://weareagenda.org/wp-content/uploads/2018/08/Women-in-Crisis-Agenda-report-.pdf on 04/10/20.
47. Little, J. (2015). “Frailty, thy name is woman”: Depictions of Female Madness.

Источник: Minimisation and Medicalisation: How Modern Psychiatry Contributes to the Subjugation of Women’s Self Expression and Experiences of Trauma

Перевод: Маша

Редактура: Пауль, Каша