Хлам, получивший Пулитцера
В бегстве от реальности нет ничего предосудительного − так звучит одна из центральных мыслей романа «Потрясающие приключения Кавалера & Клея» Майкла Шейбона. Вокруг читательского эскапизма − то есть предпочтения читателями простых и поверхностных произведений условно более умным и злободневным − автор выстроил каркас сюжетных твистов и характеристик персонажей, где каждая деталь работает и бьет в цель.
Для обоих героев романа, двоюродных братьев-комиксистов Джо Кавалера и Сэма Клея, побег − не умозрительная величина, а единственный способ существования. Автор нарочно поместил их в терминальные обстоятельства войны и гендерных предрассудков, чтобы вопрос о необходимости эскапизма прозвучал предельно остро. Так чудесное путешествие Джо Кавалера из хватки нацистов в дом тети и кузена оборачивается для него бесконечным чувством вины, спастись от которого можно только бегством. Сэм Клей в свою очередь бежит от самого себя и своих сексуальных предпочтений. Оба бегут в литературу и преимущественно в комиксы.
Благодаря истории комиксов 40х − 50х годов читатель может рассмотреть феномен бегства от реальности буквально под микроскопом. Именно тогда зародилась индустрия, которую до сих пор зовут чтением для тупых, жанр, который встал на ступень ниже бульварных романов и стал синонимом эскапизма. Следуя этой логике Шейбон называет комикс, лежащий в основе сюжета «Кавалера и Клея» − «Эскапист». Комикс про фокусника и трюкача, сражающегося с силами зла, становится для большинства персонажей романа ключом к освобождению.
Чтение и писательство, считает Майкл Шейбон − это отличный и благородный способ сбежать. Издательство «Эксмо» выяснило, что большинство школьников проводят часы за чтением книг именно благодаря эскапистскому свойству литературы. В 2020 году, когда книжная индустрия в России оказалась под ударом, роман «Кавалер и Клей» актуален как никогда. Провалиться с головой в историю – навык, который нужен всем, когда вокруг неразбериха\война\ковид.
К тому же роман действительно «потрясающий» − время от времени Кавалер и Клей вдруг сбрасывают повседневный костюм Кларка Кента и предстают перед читателями сияющими персонажами из супергеройских комиксов. Получается матрешка − персонажи-комиксисты переносят в жизнь пафос собственных произведений. Это авторский трюк − Шейбон будто подмигивает читателю и спрашивает «Ловко, а? Смотри, как я могу!» и живописует первый поцелуй в духе дешевой бульварщины − герои целуются на верхнем этаже Эмпайр-стейт-билдинг на фоне бьющих в окна молний. У любого другого автора эта сцена стала бы верхом пошлости, однако Майкл Шейбон делает ее и трогательной и величественной.
Ритм романа − это тоже своего рода трюк. Он намеренно замедляет читателя: текст вязкий и густой и избегает динамики и быстрого монтажа. Вместо этого Шейбон выстраивает из слов целые полотна, и большинство сцен «Кавалера и Клея» не уступают в деталях описанию известной и живописной битвы при Бородино в романе «Война и Мир». В прозе Шейбона простые события из жизни прирастают и меткими эпитатами и целыми поездами синонимов − так он создает панораму жизни из будничных и простых деталей, которые можно подолгу рассматривать, словно картины Босха. Текст «Кавалера и Клея» − это выписанный словами комикс, который получил Пулитцеровскую премию и по мнению критиков встал в один ряд с главным романов Толстого. И в то же время, выбери Майкл Шейбон формат рисованной истории, какой-нибудь Мединский легко обозвал бы роман хламом.
«Весь мир, даже Сэмми Клей, который почти всю свою взрослую жизнь создавал и продавал комиксы, считал их хламом, а вот Джо их любил: за низкокачественное цветоделение, за плохо обрезанную бумагу, за рекламу пневматических винтовок, и танцевальных курсов, и кремов от прыщей, за подвальный запах тех изданий, что постарше. А больше всего он любил комиксы за картинки и сюжеты, за вдохновение и усердие пятисот стареющих мальчишек, что пятнадцать лет грезили изо всех сил, преображая свои страхи и самообманы, свои мечты и сомнения, свои школьные образования и сексуальные извращения в то, чему лишь самое бестолковое общество способно отказать в статусе искусства.»