Красное дерево

Автобус №2. Автотранспорт моей души. Окна − зеркала моего мщения. Два − это «в ад», сиденья липкие от пыток. На следующей остановке в центральные двери войдет красное дерево и заберет меня.

Аня отворачивается, чтобы скрыть мокрые глаза. Я продолжаю держать вежливое лицо, все-таки мы так себе знакомы. Повернется − улыбнусь ободряюще. А внутри вообще-то огонь мощнее перца чили. Если выйти сейчас, то все забудешь, если выйти сейчас, то...

Не приедешь на этот пустырь, где ветер, пустые банки коктейля «отвертка», какой-то серый песок. И не поцокаешь по бездорожью на белых босоножках на тонком каблучке − вся такая шалава крашенная − на улицу с ровными аллеями и ухоженными клумбами. Тихую улицу, где никто не ходит, ведь эта улица − декорации, муляж. Полина называла эту улицу − местом силы, кастанедовщина, все дела. Меня Полина называла сестрой, хотела вручить какому-то местному красавчику, а я, дура, повелась. Мальчики, когда тебе 14, важнее всего.

Вообще-то, мы с Полиной друг друга почти не знали. Нас ничего не связывало, мы даже жили супер-далеко − я в южном мкр, она в северном. В тот день она шла мимо, крутая и недоступная, а мои дворовые курицы зачем-то ткнули в меня пальцами и сказали − она странная, не разговаривайте с ней. За ней идет красное дерево, хотели сказать они. За Полиной дерево ходило уже много лет, ей нужна была сестра по несчастью.

Аня тоже там была, такая скучная и худая рядом с живой и грудастой Полиной. Полина мне сразу сказала:

— Малая, тебе нужен поц.

Это позже я узнала, что поц − это заимствование с идиша и переводится как «жопа», а тогда отнеслась к оценке своего положения максимально серьезно. Я уже курила взатяг, но сосаться с мальчиками, как крутые девчонки, и не мечтала. А тут фартануло. Мысленно я уже лепила к подсмотренным на пляже загорелым торсам мальчиков лицо Тимберлейка. Полина ободряюще взъерошила мою копну − мол знаю, что у тебя на уме, киса.

Все оттенки поц − маршрут от южного до северного. Полина − плеер моего сердца, Вилле Валло моих трепещущих ресниц. Если не понравлюсь Тимберлейку, буду тусить с Полиной, такой план. Мы его не обсуждали, но он был в нас − в том, как мы делили наушники, жались коленями, смеялись над жирной кондукторшей в деребаском шмотье. Я в короткой юбке, Полина в шортах. В «северном» нас ждали Аня и Тимберлейк, но по факту Аня и еще две старших.

Аня мне не нравилась. Два года спустя на маршруте «в ад» я сделала вид, что не узнала ее. Аня как палка, которую бросили, и никто не побежал. Поэтому ей капец как хотелось, чтобы кто-то бегал вокруг. Например, я − сходи за пивом, у нас кончились сиги, сделай то, скажи се. Полина сказала:

— Ща.

Полина выпила пива за себя и за меня и уламывала меня сесть к ней на колени. Тимберлейк не шел, подружки Ани щелкали семки и стремно ухмылялись, Аня накаляла. Каждый камень безлюдной аллеи − в моих ступнях, в моих голенях, в моей заднице. Полина заговорила про дерево. В темном темном городе на темной темной улице...

— Без хуйни, я его видела. Огромное красное, в руке фонарь. Да не у меня фонарь, дура, у дерева. Я побежала, оно за мной. Чуть не обоссалась.

— С Маратом меньше дуй просто.

Полина показала фак, старшая показала два фака, началась перепалка. Я компульсивно поправляла юбку и сосала сигу. Напротив нас цвел куст рододендрона. Розовый − цвет заката. На закате приходит дерево, оно ищет загулявших детей, но не брезгует и взрослыми. Однажды оно придет и за мной.

Тимберлейк не пришел. Аня куда-то ушла, потом пришла очень загадочная. Все девки тоже стали очень загадочными и потащили меня в падик. Падик оказался с темным закутком, там Аня достала продолговатый бумажный куль и пенисто плюнула на его кончик. Плевок моего безумия, пенистая грязь ожиданий юности. Ее пальцы размазали слюну по кулю, все ждали. Полина улыбалась и обнимала меня за плечо, ждала, что меня накроет, унесет, сделает лучше и проще. Потом все долго болтали и смеялись. Что-то про голых пацанов, тазики ацетона, долгий процесс зельеварения.

— Мы что, в Хогвартсе? − Пошутила я. Полина ухмыльнулась, девки посмотрели как на дуру. Я и была дурой. Прошлогодняя листва моего разложения, книжки про дружбу моих тупых фантазий. Я извинилась и уехала − скучная, понурая канцелярская крыса, библиотечный червяк, голые коленки, розовая сумочка с китайского рынка. Полина пыталась меня удержать − я вырвалась. Сосись со своими курицами, Полина, или с Тимберлейком. Кашель в моей груди − вот чего ты добилась. Ауфвидерзейн, чао-какао. Я хочу не хочу остаться. Останови меня.

Аня плачет тихо. Если не знать, что это плач, кажется − просто глубоко дышит. Я не плачу, я вообще не хотела с ней говорить. И ехать никуда не хотела. Полина все придумала − и меня, и пацана, которому я нужна, и красное дерево с фонарем в длинных жестких руках. Я не куровая, сказала я тогда Полине, прижавшись губами к ее уху, прости. Зови на море, если что. Не позвала. Ей нужна была сестра по несчастью, та, что тоже видит красное дерево. Ждет красное дерево.

В темном темном городе на темной темной улице загорелся подвал. Там был матрас, на который меня хотела отвести Полина. Юная сутенерка при наркотусе. Атлант с лицом Тимберлейка тоже был там. Красное Дерево тоже было там. Красное Дерево бросило фонарь и он разбился. Аня плачет. Я смотрю на входные двери − не следующей остановке войдет красное дерево и схватит меня.