Лика

На глубоких красных кожаных диванах курили одну за одной. Лика облачалась в короткие летящие юбочки и детские платьица, затем натягивала шлюшьи чулки в сетку и сидела на красной коже нога на ногу, взгляд беспристрастный, а губы мягкие и зовущие. Мужчины за шаткими столиками, втиснутыми между диванами как грязь между зубов, оборачивались на Лику и ерзали.

Лика подходила сама.

Она нависала над столом запахом чистой кожи, французского шампуня и сигарет с ментолом и заявляла, что сейчас будет читать стихи. Желающих отказаться не находилось.

Лика читала стихи наизусть, томно опуская до самого живота звуки «о» и «а». Читала за раз по три штуки, выкуривала в промежутках по сигарете и ожидала, пока у слушателя спадет эрекция. Она читала Лорку, Апполинера и Эзру Паунда, Бродского, Рыжего и Хлебникова. Иногда читала свои стихи про заброшки и малосемейки и особенно рьяно осыпала стол снежинками пепла. Соня спрашивала у Лики:

— Как ты это делаешь?

Соня тоже писала стихи с амбицией стать известной, издать пару сборников и поехать в тур по ближайшим деревням. Она недавно познакомилась с поэтом и издателем, пепельно седым и высохшим почти до самых костей. Он обещал ей твердый переплет и мягкую как ее кожа бумагу. Она обещала ему оргазм при каждой их новой встрече.

Лика любила Соню и поэтому говорила:

— Это просто стихи. Вот, слушай:

Девушка в чайной
Не так уже красива, как раньше,
Август поизносил ее.
Она не поднимается по лестнице так нетерпеливо:
Да, она тоже повзрослеет,

И сияние юности, исходившее от нее,
Когда принесла нам мафины,
Исчезнет.
Она тоже повзрослеет.

Соня доставала из холодильника холодную, на вкус как горный родник водку и наливала на дно фарфоровых кружек. Лика пила, запрокинув рыжую голову, будто вливала в себя лекарство.

— Твоё?

— Правдивое.

Когда они с Соней выпивали по третьей, у той язык становился длинный и пошлый.

— Слушай, а правда, что у мужиков от стихов такие стояки, что слышно, как они об стол стучат?

Потом приходил поэт, и Соня заплетаясь и буксуя на знаках препинания, читала ему стихи. Однажды Лика осталась на ночь и наблюдала, как не первой свежести поэт тащил Соню в ванну, где та тягостно и продольно блевала.

Лика пьянела плохо.

Внутри неё бушевал огонь, опалял почки, печень, желудок, кишечник и доводил кровь до кипения, отчего ее ток по венам был предельно болезненный. Этот огонь пожирал алкоголь без остатка. Оттого пожар на ее голове разгорался еще сильнее, а голос падал в глубокий темный колодец, откуда возвращался чужим и гулким.

Поэт пришел и уселся на красный диван напротив. Он смотрел на Лику, а она на него. Позже в его плохо обжитой, пожелтевшей спальне Лика откинулась на спину и огладила бедра и живот, с которых еще не сошли вмятины от острый костистых конечностей поэта. Она лежала и смаковала их разговор о шлюхах Элиота и рок-н-рольщиках, увлеченных Уитменом. Поэт тискал ее грудь и нашептывал про твердые корешки, оффсетную печать и грандиозные тиражи.

Тогда Лика сказала:

— Не надо.

Через две недели на красный диван плюхнулась Соня и похвастала еще пахнущей типографской краской книжицей. Поэт не соврал, поэт все сделал, как надо. Не зря она притворялась целый месяц, что ей нравятся его зубодробительные потуги. Лика смотрела на Соню и думала, что выебать ее − это меньшее из зол. Подаренный сборник стихов Лика выбросила в ближайшую урну.

Соня поехала в тур, потом в еще один. Лика тлела и уже реже таскалась в кафе в чулках и рюшах. Если ей случалось прочитать стихи на публику, зрители кончали и плакали.

Поэт умер, и на его похоронах были только пара скрюченных знаками вопроса стариков и Лика.

Когда у Сони спрашивали в интервью «как вы это делаете?», Соня отвечала:

— Это просто стихи.