Непробиваемый блок. Глава 10. Корона любви. Часть 1
Если подумать, всегда именно ты вытаскивала меня из-под толщи воды и давала вдохнуть первый воздух.
Пять лет назад. Психиатрическая больница «Ханмаум».
«…Нам нужен более агрессивный приём подачи. Николь Фоссет с тринадцатью эйсами лидирует в общем зачёте…»
Со Ха Хён вяло открыл глаза, разбуженный раздражающим шумом. Руки, привязанные к поручням кровати, должны были бы мешать, но его лицо оставалось бесстрастным.
Туманный разум постепенно прояснялся. Он не думал, какой сегодня день, какое время года, сколько лет он заперт здесь. Лекарства, уколы, таблетки быстро стирали такие бессмысленные подсчёты.
Лишь чувство потери и отрезанные от мира чувства держали его в ловушке.
Экстремальные отношения с Ён И Чжи, которых он в итоге лишился, сведя себя с ума, были официальной причиной долгой госпитализации. Но чтобы вылечить эту неизлечимую пустоту, пришлось бы вернуться в детство.
Но это было смешно и утомительно.
Рассказывать о своём детстве перед двоюродным братом, своим лечащим врачом, — разве не жалкое зрелище?
Это напоминало, как мать, вдохновлённая своим несчастьем, собирала письма от фанатов, проклинавших её сына, и зачитывала их ему. Иногда эти мерзкие письма становились его учебником корейского или сказками на ночь.
Какого чёрта плохо жить, как ублюдок?
Он не чувствовал отвращения к своей исковерканной, иссохшей жизни.
Порой ярость, как лава, изливалась без причины, и он, разбивая больничные вещи, бродил по коридорам босиком, с налитыми кровью глазами. Тогда его на несколько дней усыпляли лекарствами.
«…Сегодня тайминг отличный! Игроки на передней линии, не теряйте мяч из виду, следите до конца!»
«И снова Кон Ын Гиль! Мощная атакующая подача! Долгая, но отличная! Сильная подача, и Корея увеличивает отрыв на два очка!»
Опять этот шум. Голоса людей, орущих в телевизоре. Ха Хён повернул голову к звуку, которого не должно было быть в его палате.
В тёмной комнате, куда не проникал лунный свет, виднелась худая спина. Сквозь тонкую больничную одежду торчали острые лопатки, как шипы. Хрупкое, округлое тело стояло перед телевизором, смотря спортивную трансляцию. Нереально.
— Отлично, блокировка! Молодец! Как всегда, классно!
Он не знал, сколько не говорил. Голос, низкий, хриплый, словно тысячу раз процарапанный, не казался его собственным.
Моргнув несколько раз, он стал видеть чётче. Школьница? Девчонка, выглядевшая юной, явно растерялась.
— …Ты меня не помнишь? — нерешительно спросила она.
Он сказал это ровно, без эмоций. Люди, кажущиеся мебелью, уже не удивляли, но сегодня это особенно раздражало.
Её непринуждённая манера задевала.
— Ты лунатик, бродил, не глядя назад, и мы тогда встречались. Официально, с печатями.
Он знал про свой лунатизм, но чтобы с кем-то связываться? Ха Хён хорошо понимал свою суть.
— Э… как ты узнал? — она смущённо улыбнулась, почесав затылок.
— Но мы договорились! Ты обещал, что я могу смотреть здесь телик!
— Я так и знала, поэтому подготовилась.
Она вытащила из кармана больничной одежды салфетку размером с ладонь. На ней было написано, что он разрешает смотреть телевизор когда угодно, с отпечатком пальца. Конечно, он этого не помнил.
Салфетку можно было разорвать. Он попытался встать, но лязг — наручники на кровати звякнули.
— Врёшь. Кто тут не знает твоего характера? Все говорят, что в дорогой палате живёт дядя-псих.
Двадцать семь, а уже «дядя». Ха Хён фыркнул.
Профессор Чан как-то упоминал, что «клиенты» порой за большие деньги запирают в больницу неудобных людей.
«У-у-у! Кон Ын Гиль! Она сделала это! Мы знали, что она сможет!»
Крик комментатора заставил Ха Хёна раздражённо нахмуриться. Девчонка же прыгала на месте, размахивая кулаками.
В этот момент его взгляд встретился с глазами юной спортсменки на крупном плане. Чистая, спокойная улыбка. Губы приподняты, но рот не раскрыт. Они, изогнутые, как тростник под ветром, были мягкими и прекрасными.
Ха Хён, усмехнувшись собственной мысли, наклонил голову. Это было как удар молнии. Он, давно лишённый влечения, был ошеломлён. Хотел обладать кем-то, но не рвать их плоть.
С того дня девчонка, словно воровка, прокрадывалась и включала телевизор.
Вялый Ха Хён просыпался от шума, и время, проведённое у экрана, росло.
Странная спортсменка притягивала взгляд. Каждый раз хотелось увидеть её открытый рот.
— Богиня! Кон Ын Гиль! Богиня! Богиня!
Она смотрела повтор чемпионата мира по женскому волейболу четырёхлетней давности. Этот канал был только в VIP-палатах.
В свои двадцать она, с флагом Кореи, была явным эйсом команды. Невероятный талант восполнял недостаток опыта. Даже Ха Хён, не разбирающийся в волейболе, видел её выдающуюся силу. Она была жемчужиной в грязи.
— …Слышала, что я сказала? Надо было блокировать с задержкой, — девчонка, назвавшая себя двадцатичетырёхлетней, знала о волейболе всё.
Слушать её объяснения было утомительно. Сначала он думал засунуть ей в рот одеяло, но её умение читать действия Ын Гиль оказалось полезным, и он оставил её.
— Это выражение — она сейчас зла.
— В её пустоте целый космос! Точно говорю, она в ярости. Связующая подала нестабильный мяч в сложную позицию, вот она и бесится.
Она выглядела взрослой, но вела себя, как ребёнок: прыгала, хихикала. Но была чистой и яркой, как подсолнух.
Кон Ын Гиль, которую он никогда не встречал.
При виде неё его аппетит разгорался, а связанные запястья ныли. Это было естественно, но для него — нет.
Её энергия — бег, крики, смех, жесты — он хотел проглотить. Странный инстинкт. Даже Чан Квон Чжу, его кровный родственник и врач, почти отказался от него, но эта энергия медленно ломала его апатию.
В детстве и тогда его спасала она.
Ребёнок с крыльями и номером один. Богиня.
Её образ, зовущий жить, каждый раз заманивал его, как зверя в ловушку.
Крала взгляд, перекрывала дыхание, но заставляла хотеть жить.
Однажды он спросил у воровки её имя.
Она замялась, потом пожала плечами:
— Ладно, Триста первая. Это было четыре года назад?
— V-лига? Секунду, сейчас сезон, посмотрим…
«…Пан Чжон Вон, атака с задней линии! Безупречно!»
Шла трансляция мужского матча между «Рио Лайф» и «Юни Эйр». Девчонка, вздрогнув, выключила телевизор.
Её голос дрожал от шока. Ха Хён, не интересуясь её проблемами, спросил о своём:
Она замялась, теребя пальцы, избегая взгляда.
— Э… Кон Ын Гиль… сейчас не играет.
Неприятное чувство вспыхнуло. Грубое ругательство закрутилось на языке.
— Почему? Если не Кон Ын Гиль, то кто будет играть?
— …За то, что ударила тренера.
Она призналась, опустив голову. Её поведение показалось странным, но, учитывая, что она врывалась в его палату и смотрела старые матчи, он решил, что это фанатская печаль.
Ха Хён, сузив брови, тихо рассмеялся. Слишком резко для простого смешка. Из-за такой ерунды она не играет? Его губы искривились.
Из-за кого я открываю глаза по утрам и жадно слежу за её потом на экране?
Ты не должна бросать волейбол.
Мысли путались, но жалобы вырвались первыми.
В его мутных глазах загорелся свет. Он вспомнил, что дома у него был клуб. Смешно, но впервые за два года в больнице он подумал по-настоящему.
Ему нравилась двадцатилетняя Кон Ын Гиль, но он хотел видеть её в двадцать четыре. Любит она до сих пор агрессивную игру? Улыбается ли так же тихо после удачного удара? Осталось ли её холодное лицо прежним? Эти мелочи сводили с ума.
— Это финал. Здесь она взяла золото.
Когда Кон Ын Гиль забила последний мяч, закрепив золото, её сияющая улыбка — ровные зубы, широко открытый рот, ямочки по краям губ — заставила его мёртвое сердце биться.
Он, кажется, тоже рассмеялся вслух. Девчонка, обернувшись, удивлённо вытаращила глаза.
Она опустила брови и тихо сказала:
— Кто сказал, что я буду играть?
Узнав, что Кон Ын Гиль в «Чёрных Фуриях», он почувствовал жар в глубине живота.
Но радость была недолгой. Позже он узнал, что она ненавидит эту команду.
Став владельцем «Чёрных Фурий», Ха Хён сразу взялся за чистку. Уволил всех, кто участвовал в травле Ын Гиль: менеджеров, сотрудников, тренеров, директора и даже почётного тренера Рю Сан Хёка. Всё, что он мог, — подготовить место для её возвращения.
Но Кон Ын Гиль так и не вернулась в «Чёрные Фурии». Она стояла по ту сторону сетки, лишь как враг, с яростной ненавистью в глазах.