Твоему ведомому. Глава 90
Кан Хи Сэ, казалось, помнил её жестокие слова, сказанные в детстве в безумном состоянии, так ясно, будто услышал их вчера.
Чон Ха спрятала дрожащие руки. Только увидев его гладкое, безупречное лицо, она поняла, что те слова пронзили его.
Оно было слишком искусственным.
Как она, после той аварии, впала в немилость отца и мучилась страхом высоты, так и юный Кан Хи Сэ явно был травмирован.
Его руки больно сжали её предплечья.
— Даже после таких слов я не мог перестать думать о той девочке.
Убить или спасти — надо было что-то сделать…
Чон Ха отступила назад. Кан Хи Сэ, будто предчувствуя её уход, грубо схватил её. Она вырывалась, била его по рукам, но он хватал снова.
Его крепкие руки слегка дрожали. Это так отличалось от его спокойной улыбки, что Чон Ха втянула шею.
Его жилистая хватка, казалось, кипела, не давая ей двинуться.
— Почему… всё это время молчал?
— А если бы сказал? Ты бы вообще считала меня человеком?
Когда она отвела взгляд, он приблизился так, что их носы почти соприкоснулись.
Его пронизывающий взгляд был неприятен, и она отвернулась. Тогда раздался металлический голос:
— А… вот почему ты вчера так странно вела себя.
— Ты не из тех, кто первым раздевается, я сразу почувствовал что-то неладное. Это ты скрывала?
Кан Хи Сэ издал пустой смешок.
— Старшая, ты хотела взять меня и выбросить?
Его взгляд, жалобный, тут же стал яростным.
— Ты всё спланировала, когда входила в отель? С самого начала хотела от меня избавиться?
Молчание было самым красноречивым ответом. Когда она сжала губы, он криво улыбнулся.
— Старшая, теперь понимаешь, почему я лгал? Если бы я сразу сказал правду, ты бы и не заговорила со мной. Высокая и гордая старшая даже не взглянула бы на такого, как я. Ты бы, чёрт возьми, ненавидела меня.
— И ты думаешь, я должен был всё выложить? Когда ты с самого начала собиралась меня бросить?
— Ты всегда думаешь только о себе…
— А что, заботиться о твоих чувствах, пока я подыхаю?
Он резко втянул воздух и скривил лицо.
— Даже если бы дошло до этого момента, даже если бы пришлось выть, как псу, я бы всё равно вцепился в тебя.
— Поэтому я не жалею. Всё равно меня бы выбросили.
Чон Ха, глядя на него, подавила вспыхнувшие чувства. Чем больше они говорили, тем сильнее она ощущала, что они идут параллельно. Беспомощность давила на плечи.
— Вот это в тебе я ненавижу больше всего.
— Я и не просил меня любить. Только просил быть рядом.
Она гневно уставилась на него, а он сжал её запястье так, будто хотел сломать.
Он казался жалким, но его равнодушие к её боли разочаровывало.
Его лицо, предчувствующее конец, мучительно исказилось.
— Слухи в туалете… Это ты их распустил?
Кан Хи Сэ, сжав губы, вдруг прищурился.
— Думаешь, я пустил слухи, чтобы тебя выманить?
— Звучит правдоподобно. Почему я до этого не додумался?
Он красиво улыбнулся, но в улыбке читался сарказм.
— Что ты хочешь услышать? Сделал я это или нет, ты всё равно меня не простишь. Если скажу, что не я, поверишь?
Его голос звучал беспечно, но рука, сжимавшая её предплечье, перекрыла кровь.
— Каждую ночь я боялся, когда ты меня бросишь, когда узнаешь.
— Снились сны, где ты в гневе плюёшь на меня и пинаешь. Но… быть использованным и выброшенным — даже в кошмарах не думал.
Его изогнутые губы слегка дрожали.
— Ты всегда заставляешь людей чувствовать себя жалкими.
— Лучше бы я тебя, чёрт возьми, мучил. Не ходил бы с тобой на параплан. Просто сбросил бы с крыши…
— Ты уже это сделал, — сухо ответила Чон Ха. — Заставил меня полюбить тебя. А потом отобрал это.
Его спокойное лицо треснуло, как от удара ножом. Глаза отчаянно заметались.
— Я только что из дисциплинарного комитета. Призналась по совести. Сдала значок председателя комиссии по чести. Скоро это дойдёт до отца. Наверное, он изобьёт меня до синяков.
Чон Ха говорила бесстрастно, словно о чужом.
— Так что не злись. Я всё поставила на кон и всё потеряла. Ты… не был для меня лёгким.
Несмываемые воспоминания — как глубокие шрамы.
Если авария Сон Хи преследовала её десять лет, следующие десять лет её будет преследовать ночь с Кан Хи Сэ.
Реальность, где надо отпустить, не успев взять, была горькой и страшной.
Кан Хи Сэ перед ней был воплощением её ошибок, вырезанным в плоти. Для Чон Хи он был монстром, её травмой.
В этом отец был прав. Её неуклюжая, эгоистичная любовь не могла перебороть вину, что она несла годами.
Наши корни слабы. Поэтому я отпущу тебя и стану свободной.
Думая, что упрямого Кан Хи Сэ можно перебороть, только став ещё хуже, она сказала:
С тем же выражением и тоном, что у отца, она обрушила презрение на человека, которого любила.
Это был единственный способ, который она знала, которому её научили — убивать чужую душу.
— Твоё сердце… Ты же говорил, что оно может остановиться в любой момент. Твоя мать так сказала.
Не плачь. Ни за что не плачь, Им Чон Ха.
Она спрятала дрожащее сердце под жёсткой оболочкой.
— Мне не нужны такие пациенты, как ты.
— Мне всего двадцать три. Я глотала таблетки, чтобы стать пилотом, а зачем мне тратить время на такого, как ты? Я не хочу. Зачем мне обсуждать будущее с тем, чья семья боится, что он в любой момент умрёт от остановки сердца?
Чон Ха стиснула зубы и посмотрела ему в глаза.
Хотелось отвести взгляд, но она вонзила ногти в ладонь, как нож в лёд.
— Схватив твою руку, я опять останусь виноватой.
Ближайшие люди наносят самые глубокие раны.
— Поэтому я выброшу тебя, пока не пришлось убирать твой труп.
Она вонзила слова, как кинжал. Горло жгло, будто обожжённое.
— Хочешь умереть — умри там, где меня нет.
Кан Хи Сэ, побледнев, слегка дрожал, но проглотил что-то с улыбкой.
Его полузакрытые глаза были прекрасны, но лицо выглядело странно.
Бледное, как у мертвеца. Будто он заранее готовился к этому, смиренно улыбаясь.
Его сжатая челюсть и одержимо изогнутые глаза затуманились. Чон Ха, замерев, посмотрела на него.
— Старшая, ты стараешься, — пробормотал он безжизненным голосом. — Думаешь, такими словами от меня избавишься? — он приблизился, втираясь лицом в её шею. — Хочешь сделать мне больно? Тогда скажи, что любишь Чон У Гёна. Что ты, чёрт возьми, без ума от него и с утра сосала его член.
Его красные глаза пылали. Вот видишь, тебе тоже больно.
Чёрные зрачки дрожали от ревности и боли. Если бы он просто улыбался, она бы продолжала держать нож на языке.