Непробиваемый блок. Глава 8. Часть 17
— Что это ты вдруг без звонка? — спросил Гу Чхоль Ён, сидя на диване и вытирая окровавленную бейсбольную биту полотенцем.
— Сегодня лично поработали? — проговорила Ын Гиль с тем самым скучающим выражением, которое появлялось на её лице, когда дело не касалось волейбола. Её голос был ровным, будто в ней выключили эмоции. Даже сейчас Гу Чхоль Ён не уловил никакой тревоги.
— Ага, всё тело ломит, чёрт бы побрал. А ты что, сегодня без матча?
— Возможно, и дальше так будет.
— Меня поймали на допинге. И, похоже, уже выкинули.
Говоря о своей беде, она не повышала голос. Села напротив, на тот самый диван, который раньше казался удобным, а теперь неприятно проминался под весом её тела.
Гу Чхоль Ён всё так же лениво тёр биту, лишь мельком взглянув на неё.
— Зачем было подсыпать мне это дерьмо? Какой в этом прок?
Ын Гиль старалась скрыть сбившееся дыхание. Когда девять лет назад её вышвырнули из волейбола с худшей репутацией и она осталась без будущего, именно Гу Чхоль Ён подхватил её.
Но что если всё это… всё с самого начала… было частью чужого плана?
В голове всплыло только одно имя.
Рука Гу Чхоль Ёна с битой вмиг застыла. Сердце Ын Гиль застучало сильнее. Она резко откинула с лица прилипшие волосы, раздражённо провела по ним ладонью.
— Вы всё это время были его шавкой? С самого начала?..
— Отвечайте! С какого момента?!
Сердце колотилось как сумасшедшее. Казалось, будто по спине ползёт мерзкое насекомое, и нервы от этого дрожат, как струна.
Гу Чхоль Ён, наконец, поднял взгляд. Его голос был по-прежнему спокоен — пугающе спокоен.
— Ты думаешь, что я просто так вдруг появился в тот момент, когда тебе срочно понадобились деньги? Если да… значит, ты ещё не вкусила настоящую подлость этого мира.
— Я с самого начала был человеком тренера Рю. Все эти годы следил за тобой.
Гу Чхоль Ён пожал плечами и откинулся на спинку дивана.
— Всё просто. Деньги скрепляют узы крепче всего. Мы с тем человеком давненько сотрудничаем.
Даже площадка, в которую она вложила душу, теперь казалась частью чужой ловушки.
— У него слишком много рычагов на тебя, Ын Гиль. Он держит тебя за горло.
Наверное, это правда. Несколько лет назад биту вытирала она сама.
Гу Чхоль Ён небрежно протянул ей телефон. Она почти рефлекторно взяла трубку — и тут же застыла.
Холод пробежал по позвоночнику.
Незабываемый голос. Голос человека, который когда-то её «нашёл», «воспитал»… и разрушил.
Желудок сжался, дыхание сбилось. Она вцепилась в телефон так крепко, что ногти впились в ладонь.
— …Ха. — Ын Гиль коротко усмехнулась, но это была не усмешка, а срыв. Как будто из головы выкрутился болт, и из трещины пошёл холодный сквозняк.
Я знаю, как его вытащить на свет.
Конечно же, знала. Её рост. Любовь публики. Рекламные контракты. Всё это бесило Рю Сан Хёка до зубного скрежета.
Он всегда приходил — именно тогда, когда ей начинало по-настоящему везти.
Со Ха Хён в это время следил за местоположением Ын Гиль через экран телефона.
Мигающая красная точка, казалось, сжимала ему сердце.
— Президент, мы не на поимку любовника едем. Расслабьтесь, — секретарь Нам с беспокойством взглянул в зеркало заднего вида: Со Ха Хён уже ослаблял галстук, нахмурившись до предела.
— Зато едем туда, где она боится.
Как можно оставить женщину, которая едет навстречу боли?..
Раздражение бурлило в нём, словно кипящее молоко.
Официальное уведомление о её исключении.
И вот — тренер Рю уже купил билет в Корею.
Слово вылетело из него с холодной злобой, похлеще любого мороза. Никаких масок — только ярость.
Нам, чуть поперхнувшись, осторожно заговорил:
— Кстати… глава комиссии KADA звонил, звал выпить.
На самом деле Со Ха Хён узнал о провале допинг-теста раньше всех.
У него были прямые каналы связи — с Министерством, с Федерацией, с Олимпийским комитетом, с самой KADA.
— Я только из уважения к Ын Гиль обхожусь с ними по-человечески. А эти мрази теперь думают, что можно вытирать о неё ноги?
Сжатые в презрительную улыбку губы были зловещи. Даже для него самого публикация официальной бумаги оказалась ударом в спину.
Это шантаж. Это они хотят, чтобы я заплатил больше. Типичная игра лоббистов. Один раз сунул — и всё, считают себя богами.
Со Ха Хён заговорил о сделке, но… по тону — это звучало как отказ.
— Кон Ын Гиль за это время успела привязаться к «Ветроуказателю».
Он цокнул языком. Секретарь молча моргнул.
Похоже, шеф не хочет отдавать клуб. Он хочет отдать её — туда, где ей будет хорошо.
— Пусть лучше играет спокойно, — сказал он и в голове начал составлять список тех, кого стоит очистить с доски.
Когда они лежали, прижавшись сердцами, и делились друг с другом прошлым, Ын Гиль всё время согревала его обнажённое тело, чтобы кожа, торчащая из-под одеяла, не остыла.
Она гладила его, будто не желала отпускать, как будто боялась, что он исчезнет.
После всей этой грязной, никчемной истории, которую он ей рассказал, первым, что сказала она, было:
— Ну, а кормят там в психушке вкусно?
— А с наркотиками всё? Детокс прошёл? Слышала, на сперму плохо влияет.
— Ничего, всё равно нормально.
Он был благодарен за то, что она отнеслась к нему без предубеждений, искренне пытаясь принять его таким, какой он есть. И это было… прекрасно. Как можно не вывернуть душу наружу перед таким человеком?
Машина остановилась в узком переулке. Со Ха Хён вышел — как раз в тот момент, когда из мрачного здания вышла Ын Гиль.
Первое, что он заметил — её лицо. Белое, как мел.
Не пытаясь скрыть эмоции, он громко захлопнул дверцу и быстро зашагал к ней.
Она подняла голову на его низкий голос. В тот же миг из её глаз, без предупреждения, хлынули слёзы.
Его сердце будто замёрзло. Ын Гиль, шатаясь, подошла и уткнулась лбом ему в грудь.
Вопросы вроде «Как ты здесь оказался?» или «Почему ты тут?» были неважны. У неё не было сил их задавать. Она лишь тяжело дышала.
Её усталое дыхание впитывалось в тонкую рубашку, и он замер. Не мог ни обнять её от злости, ни оттолкнуть силой. Он отвернулся, раздражённо потирая лицо.
— Просто скажи одно слово, — процедил он сквозь зубы.
— Твои упрямство, гордость, принципы — отдай их мне и скажи одно слово. Попроси помощи.
— Да, у тебя есть я, — он прижался губами к её макушке.
— Что у тебя есть самого острого?
— Я, милая, — он холодно её успокаивал. — Я и есть твоё лезвие. Просто скажи.
Ын Гиль, хмурясь, боролась с собой. Она не привыкла просить о помощи.
— Я окунусь с тобой в эту грязь и буду драться.
Невероятно, что кто-то говорит такое.
— …Помоги, — прошептала она, вдыхая его манящий аромат. — Хочу, чтобы всё это исчезло.
Он сжал её в объятиях так, будто хотел раздавить.
За то, что решилась сказать, за всё, что пережила.
В этих словах было столько смысла, что её горло обожгло, словно она проглотила горячий камень.