Твоему ведомому. Глава 44
Брови Чон Хи слегка нахмурились, будто от неловкости.
— Фото… хочешь посмотреть? — осторожно спросила мать, доставая телефон.
Чон Ха рефлекторно кивнула, медленно моргнув.
Может, мать приехала сюда, чтобы попрощаться?
На экране телефона появилась улыбчивая девушка с каштановыми волосами в берете, прижавшаяся щекой к матери.
— Она изучает искусство, готовит выставку, — голос матери смягчился, когда она посмотрела на фото.
Чон Ха долго разглядывала не снимок, а улыбку матери, обращённую к её падчерице. Морщины, такое выражение лица — всё это было для неё новым.
Они с матерью давно жили в разных мирах. Она родила её, но близким человеком не была.
Связь между людьми — такая хрупкая, ненадёжная, легко обрывающаяся... В телефоне матери было столько фотографий её падчерицы, что альбом казался бесконечным.
На одном снимке, похоже, сделанном на курорте, Чон Ха заметила тёмно-каштановые волосы, развевающиеся на ветру, яркую улыбку, прижатые друг к другу плечи, легкое платье. Она выглядит такой свободной.
— После выпуска… я тоже выйду замуж, — неожиданно выпалила Чон Ха и тут же прикусила нижнюю губу, пожалев о сказанном.
Зачем я это сказала? Чего я вообще ждала?
Она в замешательстве посмотрела на мать. Нормально ли выглядит моё лицо? Я тоже хочу так улыбаться, как на том фото.
Едва слова сорвались с губ, она пожалела. На свадьбе будут отец и тётя.
Ни одна женщина не захочет видеть бывшего мужа рядом с когда-то близкой подругой. Чон Ха зажмурилась.
Не дожидаясь ответа, она торопливо вскочила.
Зачем я заставила мать чувствовать себя неловко? Лицо пылало, и она не могла больше оставаться здесь.
— Время возвращаться. Мне пора, — сказала она.
— Погоди, Чон Ха! — мать потянулась к ней.
Но Чон Ха, словно увидев что-то страшное, отшатнулась. Глаза матери дрогнули. Чон Ха поклонилась и быстро вышла из комнаты.
Лучше бы ты вообще не приезжала.
Смогу ли я стать сильнее перед расставаниями?
Смогу ли я, когда захочу, пересекать небо, чтобы увидеть тех, по кому скучаю?
Стать той, кто ищет, а не той, кого оставляют?
Чон Ха прикрыла ладонью влажные глаза.
Она шла, волоча ноги, в которых не осталось сил. Она не спала, и, кажется, пропустила обед, поэтому не замечала ничего вокруг.
Это короткое свидание так её вымотало, что всё тело ныло.
Сегодня даже форма казалась особенно тяжёлой.
Прежде чем снова стать строгим курсантом Им Чон Хой, всего на миг…
Вдруг гомон курсантов заставил её инстинктивно свернуть в укромное место. Дорожка к спортплощадке была густо усажена деревьями. Там было тихо и тенисто.
Чон Ха, наконец, выдохнула и спряталась в тени дерева. Между ветвей раздавался птичий щебет.
Ничего не делать, ни о чём не думать, просто на секунду…
Она подняла голову, внимательно оглядывая ряд деревьев.
И вдруг, где-то вдалеке, листва зашумела, и внезапно показалась человеческие ноги, безвольно свисающие вниз.
Чон Ха напрягла глаза, и тут раздался знакомый голос:
— Эй, давай, вылизывай своего птенца. Он ранен.
— Я помог, потому что он орал, зачем ты меня клюёшь? Неблагодарная тварь.
Чон Ха решила не подходить ближе, а спрятаться за толстым деревом. Большая ласточка раскрыла клюв и угрожающе закричала, словно защищая своё.
— Птенец упал, а ты сильно напугалась?
Из-за яркого солнца лица говорившего было толком не видно. Чон Ха моргнула раз, другой, пытаясь разглядеть его.
— Ничего, покорми червяками пару раз, и он быстро вырастет и улетит.
Он осторожно погладил крыло птицы указательным пальцем. Ласточка, вращавшая чёрными глазами, вскоре закрыла клюв и подставила головку. Он аккуратно погладил её.
— Трудно только до первого взмаха крыльев. А дальше — свобода.
Наверное, потому что поблизости не было никого… Но именно там, в этот миг, всё будто было другим, отдельным миром.
Сквозь ветви и листву лился ослепительный свет. Ресницы у него блестели.
Завороженная Чон Ха смотрела на этот свет, на лицо, наконец-то ставшее видимым. Ей вдруг стало спокойно.
— Хотелось бы, чтобы наша старшая тоже так заботилась о птенцах.
Чон Ха вздрогнула — она ведь подслушивала.
— Я такой же птенец, а она, чёрт возьми, любит только Чжин Чжу, — низкий ворчливый голос не подходил его почти детскому тону. — Иди, тащи червяков. Я присмотрю за малыми.
Он слегка подтолкнул взрослую ласточку, и она, трепеща крыльями, улетела.
Чон Ха осторожно шагнула ближе, сокращая расстояние. Пять птенцов раскрывали клювы и громко пищали.
Кан Хи Сэ, слегка недовольный, равнодушно тыкал их пальцем, но затем всё же стал осторожно перебирать и приглаживать их взъерошенные перья.
Он почесал щёку, где даже без улыбки виднелась ямочка. Чон Ха застыла, опираясь на ствол, не двигаясь ни на миллиметр.
— Не высовывайся из гнезда. Ещё раз упадёшь.
Один из птенцов, словно в знак протеста, раскрыл клюв, и Кан Хи Сэ шикнул:
Чон Ха прикусила губу. Ты сам тут не оттачивай идиомы втихаря!
Фраза Кан Хи Сэ «왈가왈가 하지 마» (в переводе «Не рявкай на меня») содержит корейскую идиому «왈가왈가» (walgawalgа), которая буквально означает шумное, хаотичное или раздражающее ворчание, болтовню или спор. Это выражение используется, чтобы описать ситуацию, когда кто-то говорит что-то бессмысленное, раздражающее или слишком много спорит, создавая шум.
Её напряжённое, усталое лицо начало медленно расслабляться.
После перепалки с птенцами Кан Хи Сэ одной рукой взял телефон. В тот же миг телефон Чон Хи завибрировал. Она торопливо развернулась и поставила его на беззвучный режим. Он звонил, но она не отвечала, и от этого его лицо постепенно мрачнело.
Он вновь посмотрел на экран, хмуря брови.
— Ветряная, — пробормотал он обиженно.
Фраза «바람둥이» (парамдуни), переведённая как «ветряная», в корейском языке применяется в основном к мужчинам и его можно перевести как «бабник, кобель», но в данном контексте это звучит не совсем естественно для русского языка)) и для Чон Хи) «바람둥이» может обозначать человека, который ведёт себя легкомысленно в романтических отношениях.
Несправедливое обвинение, но почему-то горло защекотало, будто вот-вот вырвется кашель.
Он снова постучал по экрану и начал звонить. Судя по тишине её телефона, звонил он кому-то другому.
Как только связь установилась, Хи Сэ моментально поморщился.
Голос, которым он говорил с птенцами, исчез. Теперь он был холодным и резким.
Из трубки донёсся визгливый голос Чжин Чжу, слышный даже Чон Хе.
— Что за младшая, которая не следит за передвижениями старшей? Зачем тебе тогда голова?
Чон Ха раскрыла рот. Это что за тон в общении с Чжин Чжу?
Не просто неподчинение, а нарушение субординации, будто он отчитывает младшего курсанта. Изменения в его интонации были особенно заметны.
— Что? Старшая? Какой бред. С чего бы нашей старшей ходить на свидания?
Чон Ха встрепенулась, проглотив ком в горле.
— Что за Диксон? Кто он, блять, такой?.. Какой курс? Какая рота?
Кан Хи Сэ ещё сильнее сжал челюсть. Такое выражение на его лице она видела впервые.
Но она снова сжала губы, прикусив их.
Неосознанно уголки её глаз изогнулись, а скулы слегка поднялись. Сонливость накатила с безумной силой.
Солнечный свет, падающий под углом, был таким приятным, что Чон Ха закрыла глаза. Она присела спиной к дереву, там, где Кан Хи Сэ её не увидит.
Чистый воздух, мягкий щебет птиц. Мир, далёкий от напряжённой академии, был здесь.
— Что же делать? — пробормотала невольно Чон Ха. Застоявшаяся тяжесть в груди медленно таяла. Длинный, тихий вздох вырвался из её рта.
Губа, которую он когда-то прикусил, зудела, будто зарастала новой кожей.