Непробиваемый блок. Глава 3. Часть 5
Давно не видел, как ты так улыбаешься, спортсменка.
На обратном пути домой Ын Гиль пристально смотрела на Со Ха Хёна, сидевшего рядом. Как муха, назойливо прилипшая к памяти, эта фраза становилась тем обиднее, чем чаще она её прокручивала.
Что значит — так улыбалась? И что значит — давно?..
От ощущения неясной неловкости она сердито скрестила руки на груди.
— Говори, если только не хочешь испепелить меня взглядом.
Ын Гиль вздрогнула, но быстро вновь сделалась невозмутимой.
— Не знаю, ляпну сейчас глупость или нет... — её глаза сузились, точно у сыщика. — Вы пытаетесь показаться ближе, да?
— Ну, вы же сами сказали. Что я давно так не улыбалась.
Мужчина, всё это время смотревший вперёд, наконец повернулся к Ын Гиль.
— Да, это прозвучало слишком внезапно.
На её твёрдость Со Ха Хён почему-то только усмехнулся.
Эта женщина быстро соображает.
— Наверное, потому что я плохо переношу людей, которые пытаются пролезть в душу. А вообще-то, с чего бы мне улыбаться как-то по-другому? Почему вы так сказали?
— А ты, Кон Ын Гиль, прямолинейная и хваткая. Думаю, с тобой было бы весело проводить время.
— Почему вдруг такие разговоры?
— Незаурядность — это твое достоинство. Просто хотел сказать.
— Прямо сейчас? Ну, вообще-то я... То есть... Нет, не так... — Ын Гиль пожала плечами, но тут же отмахнулась и скривилась. — То есть вы признали, что ведёте себя как лис!
— Видишь? Быстро соображаешь. — Со Ха Хён легко улыбнулся.
От его уверенности Ын Гиль почувствовала раздражение, но одновременно и странную слабость. Она тяжело вздохнула, будто земля под ногами проваливалась.
— Как с таким лисом вообще мог вырасти такой сурок? — она покачала головой, вспомнив о Мин А — девушке, которая выскакивала вперёд, а потом тут же снова пряталась.
— Наверное, разные утробы помогли, — лениво пробормотал Со Ха Хён, крутя в руке телефон. Его голос в тёмной машине был низким и влажным.
Ын Гиль не скрывала своего смущения. И всё же:
— А у Чжегёна тоже есть тайна происхождения? — без тени стеснения спросила она, её глаза в темноте блеснули любопытством. Со Ха Хён на мгновение задержал взгляд на коже Ын Гиль, побелевшей в свете от телефона. Плечи, ключицы — всё словно припорошено снегом. И всё-таки, если бы лизнуть, на вкус они оказались бы кисловатыми или солоноватыми, совсем не такими, как выглядят.
— К сожалению, нет. Отец всегда устраивал бурные свадьбы и ещё более скандальные разводы. Так что вся грязь была абсолютно официальной.
Ын Гиль притворилась, будто не слышит, водя пальцем по окну.
Воцарившаяся тишина не была неловкой — скорее, даже желанной.
Через несколько минут, когда машина мчалась по пустынной трассе предрассветным утром, Со Ха Хён снова заговорил:
— Но это было не «пытаться показаться ближе». Скорее, «пытаться показать, что знаю».
— ...Что? — спросила полусонным голос Ын Гиль.
— То, что вы давно так не улыбались.
Опьяненная сном, с расслабленной головой, она сердито выдохнула:
— Я вообще перед вами хоть раз улыбалась?! Откуда вы знаете! Почему так нервируете мне душу!
Со Ха Хён, приподняв уголки губ, сунул ей перед носом телефон.
— Не передо мной. Перед всей страной.
На экране была фотография: ещё юная Ын Гиль, сияющая так, что видны были даже дёсны. Большие глаза полумесяцем, округлые алые щёки выпячены вперёд. Вид у неё был такой, что невольно сам начинал улыбаться.
Тот самый момент, когда на чемпионате мира она забила решающее очко и завоевала золото. Когда казалось, что весь мир у её ног. Яркое, как вчера, воспоминание — но быстро поблёкшее, словно старая чёрно-белая фотография. Счастье, срок годности которого уже истёк.
— Даже тебе, наверное, кажется, что тогда ты была совсем другой? — в его голосе чувствовалась странная горечь. Ын Гиль машинально провела рукой по длинным волосам.
— Но всё равно... та озорная улыбка, которую ты сегодня показала...
Когда Со Ха Хён выключил экран, в салоне вновь воцарилась тьма.
— ...она была куда пронзительнее, чем тогда.
Со Ха Хён был подонком, но не тем, кто валит женщин с ног по первому импульсу.
Во всём требовалась кропотливая работа.
Родившись с деньгами и красивой внешностью, он получал остальное так же легко, как по праву рождения. Но всё, что приходило без усилий, не имело веса.
Настоящего «своего» у него не было.
Деньги были отцовские, лицо — материнское. Чувства он прятал под маской, а характер — и вовсе. У него была бесцветная жизнь, в которой искренности не было места.
— ...Почему... почему в-вы меня позвали?
Со Ха Хён смотрел на младшую сестру, точно оценивая её посторонним взглядом. Его глаза, как острое перо, бесцеремонно скользили по лицу, снова и снова что-то отмечая для себя. Атмосфера напоминала жёсткое собеседование.
Мин А, вызванная на домашнюю арену Чжегёна, сглатывала всухую, не понимая, в чём дело.
— ...Что?.. — её глаза расширились от неожиданности.
— Почему именно она тебе нравится? С семнадцати лет за ней таскаешься.
Со Ха Хён при этом скорчил такое лицо, которое на людях ни за что бы не показал. Мин А, увидев, как её старший брат убрал с лица даже тень улыбки, испуганно опустила голову.
— С... с первого взгляда влюбилась...
— Да, как только увидела — сразу... сразу поняла: вот о-она!
— В семнадцать? Быстро же ты распустилась.
— А ты... ты ведь влюбился в т-тринадцать!
Для Мин А это было возражение ценой собственной жизни. Иначе он наверняка уцепился бы за какую-нибудь мелочь и вымотал бы её и её спортсменку до изнеможения — Мин А это ясно чувствовала, а потому решилась на отчаянный шаг. Впрочем, как водится у травоядных, её интуиция редко подводила.
Со Ха Хён молча постучал пальцами по столу, и от этого стука сердце Мин А тоже гулко подскочило. На миг она подняла голову, но тут же с испугом втянула шею.
Взгляд старшего брата был ледяным. Слишком свирепым для того, чтобы смотреть на младшую сестру — даже обидно стало, почти до слёз.
— Понять не могу, — сказал он, всё так же постукивая по столу. — Где граница того, кого можно считать последним ублюдком? Ни одного чёткого критерия.
Он говорил так, словно раздумывал о каком-то неприятном рабочем вопросе, словно выражал недовольство действиями подчинённого.
Мин А охватила тревога. Она не знала всех деталей, но нутром чувствовала: брат снова затеял какую-то гадость. И сама не заметила, как у неё вырвалось:
— Н-ну… если что-то плохо сделал — это ж в любом случае ублюдок...
— У-ублюдок, — торопливо подтвердила Мина.
— Ко-конечно ублюдок! — Мин А даже сжала кулаки, чтобы поддержать свой ответ.
— Е-естественно ублюдок!.. А?.. — она вдруг осеклась.
— В таком случае надо делать свою работу, — спокойно резюмировал Со Ха Хён. — Раз уж младшая сестра так решительно на этом настаивает.
— Мне кого-то нужно прижать, — произнёс он.
Разговор резко свернул в неожиданную сторону, и между ними повисла пауза.
Со Ха Хён был спокоен, а Мин А, напротив, напряглась — её мягкие щёки застыли.
— Э-это не про н-нашу спортсменку?.. — с надеждой спросила она.
— Если я тебя доведу до слёз, просто тихонько поплачешь, хорошо? — он впервые за всё время улыбнулся ей по-настоящему ласково. — В детстве ты ведь так часто делала. Слишком уж добрая была...
Мин А растерялась, почувствовав в его взгляде лёгкое тепло. Но не обольстилась — она знала: если от него исходит тепло, скорее всего это фальшь. Словно метеорит, внутри неё обрушилось мощное слово "Дерьмо!".
— Н-нет! Я-я не буду плакать! Я не хочу! Не хочу видеть, как ты решишь действовать всерьёз! Мне прямо д-дышать трудно становится!
— Настоящий сурок, — тихо пробормотал он.
— З-за что... П-почему... Что тебе не н-не нравится?.. — едва не плача, выдавила Мин А. — Может, п-потому что я всё в-время заикаюсь?..
Волнение только сильнее путало язык, но Со Ха Хён коротко пресёк её догадки:
— Наоборот. Всё слишком нравится.
— Хочется научить чему-то, а учить-то и нечему, — усмехнулся он.
Из четырёх уроков для будущего зятя три были уже позади.
Первый — светский приём, чтобы проверить умение вести себя в обществе.
Второй — поход в горы, чтобы проверить физическую форму.
Третий — гольф-турнир, чтобы оценить дух соперничества и умение заключать сделки.
Кон Ын Гиль блистала везде. В горном походе она установила рекорд по скорости подъёма, а на на гольфе, впервые держа клюшку, сказала: «Я только ломать умею», — а потом, то ли везением новичка, то ли талантом, дважды загнала мяч в лунку. Она обыграла восемь человек, содрав с каждого по 5 миллионов вон. Настоящая прирождённая победительница.
Как и заявляла, она не склонялась ни перед кем и ничем.
Фраза вроде бы простая, но в этом мире — редчайшая ценность. И оттого в душе у Со Ха Хёна теплилось чувство гордости.
Сломанную ветку можно снова укоренить в землю, и она вырастет прямо. Именно такой — похожей на укоренённый черенок — казалась ему она.
— Вот поэтому захотелось забрать.
Глаза Мин А чуть не выскочили из орбит. Её тело наполовину поднялось со стула.
— Мин А. В игре ведь мяч всегда отбирают, верно?
— Э-это же... Это ж всего лишь мяч!
Всё... Он спятил. Уже всё было ясно. Если у брата "щёлкнуло", никакие провода не спасут: выключить его уже не получится.
Настоящее безумие. Похоже, ему снова пора в больницу. Мин А, будто наседка, охраняющая яйцо, судорожно искала оправдание:
— Н-но ты же знаешь, что у нас с ней у-ж-жжасно т-тёплые отношения! Что м-мы уже п-по-на-н-настоящему!
Он безупречно улыбнулся. От этого Мин А стало ещё страшнее.
— Мне это по душе. Плюнуть, нарушить правила, поставить подножку, быть мразью... Делать всё, что отстойно смотрится.
— Значит, ты позвал меня сегодня, чтобы...
— Из уважения к родственным связям — предупредить лично. Так ведь ещё подлее получится, верно?
У Мин А на глазах выступили слёзы.
Что делать. Что делать. Что же делать, спортсменка!
...Замолчи. Сегодня ты принесла лучший подарок.
Я... Я... Я словно предала свою спортсменку!..
Со слезами на глазах Мин А вскочила.
Она больше не могла находиться в одном помещении со своим братом.
Перед тем как выйти из кабинета, она развернулась и воскликнула, полная обиды:
— Я... Я всем расскажу, к-какой ты на самом деле человек!.. — и в её глазах ярко вспыхнуло: «Долой "Чёрных Фурий"!»