Антестерион

В месяц Антестерион (2-й месяц аттического календаря) проходил большой одноименный праздник Диониса – Антестерии. Название месяца и фестиваля происходят от греческого слова, обозначающего «цветы» - и, согласно некоторым представлениям, соответствует времени года, когда начинают появляться первые цветущие побеги. Но более вероятно, что оно происходит из афинского обычая украшать детей, которым исполнилось три года, цветущими гирляндами. Можно сказать, что в одном из своих многочисленных аспектов Антестерии были детским праздником – детям дарили миниатюрные кувшины с изображенными на них разнообразными сценами. Как мы увидим, в этом празднике особый тип кувшинов играл важную роль. В более поздние периоды в эти даты школьным учителям выплачивали ежегодное вознаграждение и дарили подарки – что, возможно, объясняется связью Антестерий с детством. В ответ учителя должны были приглашать своих учеников на празднества.

Связь Антестерий с цветами и юностью объясняется тем, что Дионис был не только богом виноградной лозы, но и всего рождения и роста. Однако в главную очередь праздник был связан с двумя темами: вино и духи невидимого мира. В это время открывали сосуды с новым вином, но почему невидимые силы ассоциировались с Антестериями – не совсем ясно.

Праздник длился три дня – 11, 12 и 13 числа месяца.

В первый день проходила Пифоигия – «открытие кувшинов», когда люди дегустировали новое вино. У афинян не было большого праздника, посвященного сбору винограда в конце лета – плоды виноградной лозы чествовались в Антестерии. Когда виноград был собран и выжат, сок оставляли бродить в пифоях – больших глиняных сосудах, поскольку деревянные бочки греки не использовали. Содержимое оставляли нетронутым до Пифоигии, когда кувшины открывали, а образцы нового вина несли в святилище Диониса «на болотах», где происходили главные церемонии Антестерий.

Храм упоминается Фукидидом как древнейшее место поклонения Дионису, в отличие от святилища Диониса Элевтерия. Он говорит, что храм находился примерно на южной стороне Акрополя, но, к сожалению, никаких конкретных указаний не дает. В последние годы XIX века Дорпфельд обнаружил место святилища Диониса в небольшой долине под Ареопагом, примерно к западу от Акрополя. Это единственное место в пределах города, которое имеет все основания отождествляться со святилищем на болотах, как утверждал Дорпфельд.

Но даже против этого можно привести два аргумента: храм находился не так далеко к югу от Акрополя, как считает Фукидид, и что, хотя поблизости есть вода, ее едва ли достаточно, чтобы оправдать описание «на болотах». Даже в V веке болота должны были оставаться болотами, поскольку именно на них Аристофан представляет себе хор поющих лягушек. Поэтому место, где находилось святилище Диониса, лучше все еще считать неизвестным.

На Пифоигии вино приносили в святилище и там смешивали с водой в нужной пропорции. Древние греки не пили вино в чистом виде, и считалось, что правильно его разбавлять научил людей именно Дионис. В честь этого дара и нового урожая богу подносили первое смешанное вино сезона, после чего люди могли его попробовать. Но перед этим они молились и совершали возлияния, чтобы употребление напитка было для них безвредным и даже принесло пользу. Несомненно, молитва была направлена на будущее использование вина, а произносимые фразы подразумевали, что вино обладает могущественной, даже магической силой, управлять которой мог только Дионис. После того как новое вино было испробовано, остаток дня посвящали выпивке. По крайней мере, никакие другие действия ему не приписываются.

12 день Антестериона назывался Хоэс – Кувшины – и был главным днем праздника. Форма керамики, которая дала название этому событию, представляет собой изогнутые кувшины с коротким горлышком и крышкой. Их примеры сохранились в миниатюрных образцах, потому что именно их дарили детям во время Антестерий – и, соответственно, они производились в большом количестве. Чаще всего на них изображали пухлых мальчиков, занятых разными играми. По этим изображениям иногда можно сделать вывод о самом празднике. Полноразмерный хоэс представлял собой стандартную меру – он вмещал 12 чаш, каждая из которых равнялась половине пинты (ок. 250 мл.), и таким образом, в сосуде было чуть меньше трех кварт (ок. 3 л.).

Сохранилось множество упоминаний о событиях, происходивших во время Антестерий, но все же присутствуют некоторые сомнения в том, в какой из дней они происходили. Вполне вероятно, что главные события приходились на середину дня. Например, описывается процессия и то, что ехавшие в повозках оскорбляли и насмехались над людьми, которых встречали по дороге. Главной особенностью процессии был сам бог Дионис, который ехал на корабле, поставленном на колеса. В аттической литературе нет упоминаний об этом празднике, но изображения на вазах конца VI века доказывают его существование. По крайней мере, к этому времени весь характер церемонии был в основном очень прост. Мы не можем с уверенностью сказать, к какому аттическому празднику относился корабль-колесница, но четкие описания аналогичного обряда в Смирне, где он происходил в местный месяц Антестерион, позволяют с уверенностью утверждать, что в Афинах он проводился в день Хоэс.

Опять же, мы не знаем, каким был маршрут процессии, но поскольку транспортное средство представляло собой лодку, можно предположить, что Дионис был представлен так, будто прибыл по морю. Это вполне могло быть примитивной чертой, поскольку, как показывают ссылки у Гомера и в гимнах, для ионийцев Дионис ассоциировался с морем и мореплаванием. В процессии бога, вероятно, представлял актер в маске, а в колеснице его сопровождали другие, изображавшие сатиров и игравшие на флейтах. Но, судя по представлениям, в процессии были и более традиционные фигуры – Канефора, жертвоприношения, и юноши, несущие утварь, необходимую для богослужения. Если бог прибыл в Афины по морю, то естественно предположить, что он направлялся в свой храм, который описывался как святилище на болотах. Однако все это событие, очевидно, не столько преследовало теологическую цель, сколько давало возможность радостно и беззаботно отпраздновать окончание зимы и приход весны.

В отличие от Дионисий, в Антестерии не выделяются фаллические аспекты, а акцент делается на вине и веселье. Естественна, хотя и ошибочна, ассоциация Антестерий с карнавалом, который в современном мире проходит примерно в то же время года. Сторонники этой версии ссылаются на то, что само слово «карнавал» произошло от carrus navalis – «корабля-колесницы» бога. Но эта этимология неверна, и, хотя автомобили и фигуры в масках, а также приглашение к празднованию с опьяняющими напитками – все это является общим для обоих праздников, на этом параллели заканчиваются. Греки не устраивали праздников перед периодом поста, хотя, как мы увидим, день, следующий за Кувшинами, был торжественной и меланхоличной ему противоположностью.

Но даже в сам Хоэс совершался и более важный ритуал. Об этом свидетельствует приписываемая Демосфену речь, в которой обвинитель пытается создать у присяжных предубеждение против подсудимой Нееры. Он утверждал, что Неера – иностранка и гетера, и по закону не имела права вступать в законный брак с гражданином. Несмотря на этот запрет, она это сделала, в результате чего ее дочь стала считаться афинянкой и вышла замуж за гражданина, который даже был позднее избран базилевсом.

Базилевс (царь-архонт) в течение года своего правления отвечал за многие религиозные церемонии города и по древней традиции делил некоторые из этих обрядов со своей женой. В связи с этим, как объясняет обвинитель, существовал древний закон, согласно которому базилевс должен был быть женат, а его жена, известная как базилея, должна была вступать в брак девственницей, а не из предыдущего брака. Особые церемонии, обязательные для базилевса, которые обвинитель подчеркивал, были связаны с Антестериями. Обвинитель объяснял, что закон, регулирующий обязанности базилеи, был начертан на каменной стеле, установленной у алтаря в святилище Диониса на болотах, и рассказал, что это было самое древнее и самое важное святилище бога, которое открывалось только раз в год – 12-го числа Антестериона, или в день Кувшинов.

Но изначально это место не было храмом. Эти участки или здания предназначались для проведения особых официальных обрядов, а не для случайного поклонения. Как уже говорилось ранее, идея оставить храм открытым, как христианскую церковь, для использования верующими, посещающими его для частного поклонения, показалась бы совершенно странной как грекам, так и римлянам.

Утверждение о том, что святилище было открыто только один день (12-го числа Антестериона), вызвало некоторые затруднения у исследователей, поскольку, как мы видели, в Пифоигии подношения вина совершались в святилище на болотах. Стоит отметить, что у греков, как и у евреев, день начинался с заходом солнца. Поэтому первые пифои могли быть открыты в течение дня, а их содержимое – принесено в святилище на болотах к закату, когда начнется распитие.

Обвинитель подчеркивал обязанности базилеи 12-го числа. «Она приносила тайные жертвы от имени города, видела то, что не подобает видеть иностранцам, и входила туда, куда не мог войти ни один афинянин». Эти намеки указывают на то, что, когда открывалось святилище, базилея проводила некий священный ритуал, который часто держался в тайне в связи с обрядами плодородия, совершаемыми женщинами. Ничего не сказано о святилище на болотах – но упоминается священный участок и алтарь.

Возможно, описывается не храм, а небольшая ризница, где хранились «святыни» и предметы, используемые в ежедневных церемониях, и которая предназначалась только для базилеи. Другой ее функцией было требовать клятвы от «жриц, которые служат священным обрядам». Это были четырнадцать женщин, которые должны были выполнять ритуальные функции под руководством базилеи. Их число было равно числу алтарей в святилище, и, очевидно, стоит предположить, что они одновременно совершали жертвоприношения у каждого из этих алтарей. Что именно они приносили в жертву – мы не знаем. Это могли быть животные, например, козы – особая жертва для Диониса, - или просто возлияния вина. Жрицы назначались на каждый случай базилевсом и под его же руководством проводились формальные ритуалы, прежде чем женщины могли приступить к своим обязанностям.

Чтобы произвести впечатление на слушателей, обвинитель Нееры вызвал в качестве свидетеля «священного герольда, который служит жене базилевса, которой жрицы клянутся у алтаря». Приведенная формула клятвы гласила: «Я освящаю себя, я чиста и священна, от всего, что нечисто, от общения с мужчинами; я – жрица при Теонии и Иовакхии, чту традиции предков, сотворяю все в нужное время». Упоминания о чистоте обычны – в частности, было типично считать половой акт легкой степень загрязнения. Единственная удивительная особенность заключалась в том, что в клятве не указано, сколько времени должно пройти, что было обычным для подобных формул. Упоминания о Теонии и Иовакхии довольно туманны. На то, что это были некие обряды, посвященные Дионису, указывают и некоторые другие упоминания, но что это были за обряды и когда они проводились – мы не знаем.

Если вся формула не была вымышленным привнесением в речь Демосфена, можно предположить, что она приведена в сокращенном виде и первоначально относилась к какому-то архаическому периоду, когда эти обряды имели большое значение. Жриц называли gerarai, что переводится как «преподобные» и подразумевает уважение к должности, которую занимали эти четырнадцать женщин. Конечно, не стоит считать их аналогичными менадам, совершающим некий вакхический ритуал. Это скорее были торжественные пожилые жрицы, и то немногое, что мы знаем об их обязанностях, согласуется с данным им именем. Когда происходило посвящение жриц и их подношения Дионису – не указано. Если мы правы, представляя себе день виночерпиев как начинающийся с процессии, несущей бога в его святилище на болотах, то середина дня могла быть занята подношениями ему.

Однако у базилеи оставалась еще одна важная функция. Она должна была выйти замуж за Диониса и соединиться с ним. Подробности церемонии не сообщаются так как, несомненно, она считалась священным таинством. Указывается лишь, что церемония бракосочетания и единения с богом происходила не в его святилище на болотах, а в здании под названием Буколейон рядом с Пританеем в гражданском центре Афин. Поэтому разумно предположить, что дневной ритуал в святилище на болотах заканчивался свадебной процессией, во время которой жрицу в сопровождении бога вели в гражданский центр, где праздновался их брак. В обычных греческих браках точно так же жених с наступлением ночи приводил невесту в ее новый дом, что было кульминацией всей свадебной церемонии.

Аристотель, знавший о проведении этого ритуала во время Антестерий, сделал вывод, что изначально Буколейон был официальным зданием базилевса. Современные ученые предпочитают соотносить ранних аттических царей с дворцом на Акрополе. Но, возможно, за предположением Аристотеля кроется некая истина. Как отмечает Дейбнер, если предположить, что центральным действом всей церемонии было некое реальное единение, то проще всего считать, что базилевс играл роль Диониса на протяжении всей церемонии.

Наши свидетельства указывают на то, что кто-то в процессии играл роль бога. Если это так, то это мог быть базилевс – в соответствующем одеянии и маске он выдает себя за Диониса, появляющегося на свадебной процессии и в Буколейоне. Подобный Hieros Gamos (священный брак) не встречается в афинском ритуале и редок для греческой религии. Идея о том, что жрица была супругой бога, как считает Геродот, была восточной практикой. Как она попала в Афины и стала частью культа Диониса, остается невыясненным. Можно счесть этот ритуал призванным вызвать плодородие виноградных лоз – хотя время года кажется не самым подходящим. Возможно также в результате свадебного торжества прибывшего по морю Диониса принимали в общину и признавали его видимое материальное воплощение. В любом случае, можно согласиться с тем, что праздник и ритуал достаточно просты и относятся к некому очень раннему периоду.

То, о чем мы только что говорили, вполне могло быть основой Антестерий. Но хотя афинянам все эти сложные сакральные обряды могли бы показаться интересными, мысли рядового гражданина 12 числа Антестериона были заняты не ритуалом в святилище на болотах и не мистериями в Буколейоне, а празднествами, завершавшими этот день. Как следовало из названия – Кувшины – это был повод для масштабного распития, следовавшего за откупориванием вина, хранившегося с момента сбора урожая. Однако праздник проходил по правилам, которые афинянам казались настолько необычными, что требовали объяснения в виде легенды или мифа.

Вечером 12-го числа по традиции на праздник приглашали друзей, но хозяева предоставляли только одежду, масла и сладкое. Еду и напитки гости приносили для себя сами. Эта практика сильно отличалась от обычных греческих праздников, во время которых еду и вино предоставлял хозяин. Кроме того, вино для всех гостей смешивалось в большой чаше и разливалось из общей посуды каждому. В этой практике особенно ярко выражался дух общины. Поэтому идея о том, что каждый гость приносил свой запас вина и пил из него сам, была отрицанием традиционного доброго общения. Но своеобразные обычаи праздника Кувшинов пошли еще дальне. Появилась традиция, согласно которой каждый пирующий молча выпивал свою порцию. Это было полной противоположностью симпозиуму с его общим шумным празднованием.

Эта странная практика придает дополнительный смысл истории, которую Плутарх рассказывает о Тимоне-мизантропе. Однажды он и его друг Адеймант пили вдвоем на празднике Кувшинов. В конце молчаливой попойки Адеймант сказал Тимону: «Какой чудесный праздник вышел!». «Да, - ответил мизантроп, - если бы ты не пришел». Легенда приводит логичное объяснение этим своеобразным обычаям. Орест, зараженный миазмами кровной вины за убийство своей матери Клитемнестры, нашел убежище в Афинах. Поскольку он еще не был судим и оправдан Арейопагом, его считали заражавшим миазмами всех, с кем он общался. Он прибыл на празднование Антестерий, которое, надо полагать, до этого проходило как обычный греческий банкет. Царь не хотел показаться гостеприимным, не допустив Ореста к участию в празднике, но стремился защитить своих граждан от смертельного проклятия – кровной вины. Поэтому он приказал закрыть все храмы, а каждому гостю предоставить кувшин с вином, из которого тот должен был пить. Таким образом, Орест не мог войти на освященную землю и осквернить ее, а также не мог приобщиться к напиткам афинян и заразить их своим прикосновением. Поэтому гости и хозяева пили раздельно и в тишине. Легенда подразумевает, что и в дальнейшем на празднике действовали те же правила.

Традиция также предписывала царю учреждение состязаний в питье. Тот, кто первым осушал свой кувшин, получал в качестве награды пирог. Эта практика, как и другие упомянутые нами особенности, имела свои аналоги в V веке. Предположительно, люди устраивали свои собственные состязания в питье, но также существовал и государственный банкет, на который гостей приглашал жрец Диониса. Вся эта сцена комично и ярко представлена в «Ахарнянах» Аристофана. Именно эта дионисийская пьеса давала представление о деревенских Дионисиях. Она была поставлена в Ленее в 425 году до н.э. и заканчивалась 12-го числа Антестериона.

Герой пьесы, Дикеополь, которому удалось избежать участия в Пелопонесской войне, противопоставлен Ламаху, который по имени и характеру представляет собой воинственного афинянина. На сцене Дикеополь готовится к празднику Кувшинов, а Ламах возглавляет сопротивление внезапному беотийскому набегу на Аттику. Глашатай объявляет, что праздник будет проведен в соответствии с обычаями предков. Тот, кто первым опустошит свой кувшин, получит приз – бурдюк с вином (здесь информация Аристофана расходится с практикой, описанной античными комментаторами, которые писали о награде в виде пирога. Возможно, верно и то, и другое – но на частных праздниках достаточно было пирога, а на общественном пире правилом был целый бурдюк вина).

О начале состязания возвещал звук трубы. Дикеополь взял с собой корзину с едой для праздника. Выбранные им деликатесы противопоставляются грубому рациону солдата Ламаха, и его уверяют, что жрец Диониса приготовил для него все: «…лежанки, столы, подушки, ковры, гирлянды, ароматы, угощения, пироги, и прекрасных флейтистов…»

После паузы, заполненной пением оды, контрастная пара возвращается. Ламах во время своей ночной экспедиции упал в канаву, растянул лодыжку и разбил голову. Дикаополь, конечно же, выиграл состязание в пьянстве и возвращается, распевая традиционную песню о победе и неся свою награду – бурдюк с вином. Аристофан ловко стилизовал сцену, указывая на разницу между войной и миром, но, несомненно, он основывался на реальной практике праздника Кувшинов.

В IV веке состязание приобретает более сложный образ. Тимей, историк III века до н.э. рассказывает, как столетием ранее Дионисий Старший, знаменитый тиран Сиракуз, по случаю праздника виночерпиев оплатил особо дорогостоящее торжество. Была приглашена сотня гостей, и слуги принесли сто золотых кувшинов, наполненных вином – по кувшину на каждого гостя. Наградой в этот раз была красивая золотая гирлянда, которую уложили на треножник в центре собрания. Победителем стал Ксенократ, философ, который в то время был еще молод, но в 339 году должен был возглавить Платоновскую Академию. Ко всеобщему удивлению и восхищению, он не оставил себе гирлянду, а надел ее на изображение Гермеса у входа в дом, отдав в качестве подношения богу удачи. Эта история запомнилась как нравоучительный рассказ, иллюстрирующий презрение истинного философа к накопительству.

Обычные гирлянды на празднике Кувшинов были также предметом особого ритуала. Обычно участники любого праздника носили гирлянды, и, как мы видели, на этом празднике их предоставил хозяин, но вместо того, чтобы по окончании пира принести их в дар святилищам, каждый участник пира надевал гирлянду на свой пустой кувшин и нес ее к святилищу Диониса на болотах, где она передавалась жрице. Традиция приписывает этот обычай афинскому царю Демофонту во времена Ореста и видит в нем особый способ избавления от гирлянд, побывавших под одной крышей с убийцей. Возможно, именно на этот обычай ссылается и Аристофан, когда его хор лягушек говорит:

Нисейского бога так

Мы чествуем Бромия

На древних болотах,

В час, когда пьяной толпою,

Праздник справляя Кувшинов,

Народ за оградою нашей кружится.

После дня Кувшинов наступал день Горшков, и запоздалые гуляки, страдающие от последствий обильных возлияний, изображались слоняющимися по болотам на пути к жрице под аккомпанемент хора квакающих лягушек. Они вполне могли бы продемонстрировать последствия своего возлияния, если бы каждый из них выпил содержимое кувшина, что составило бы меньше трех кварт. Но нужно учитывать определенную долю воды в смеси.

Третий день Антестерий – Хитрои – существенно отличался от предшествующих. Он получил свое название от кухонной утвари, в которой днем варили смесь из всех видов овощей. Это блюдо не предназначалось для питания живых людей – его приносили в жертву Гермесу-психопомпу от имени умерших, и никто из членов семьи не принимал участия в этой трапезе, которая должна была умиротворить враждебность духов.

Неудивительно, что этот день считался днем дурных предзнаменований. Именно в Хитрои духи мертвых могли свободно выходить в мир живых. Поэтому хозяева домов принимали определенные меры предосторожности – они обмазывали свои двери смолой, считая, что это помешает призракам войти, а сами с рассвета жевали облепиху, так как ей приписывались защитные свойства. Очевидно, именно по этой причине афинские святилища были закрыты – а не в память о предостережении против кровной вины Ореста. Духи не должны были иметь свободного доступа к священным местам.

Когда же день заканчивался, духов можно было смело отправлять обратно в подземный мир. Для этого хозяин обходил все комнаты с криком: «Убирайтесь, злые духи (keres), Антестерии закончились!» В оригинале строка представляла собой ямбический стих, обычный для греческих народных изречений – нет причин сомневаться в ее первоначальном смысле и цели.

Любопытно отметить, что в более поздние периоды некоторые афиняне объясняли эти обряды очень скептично. В оригинале духи назывались «keres», то есть, вредоносные, злые существа. Это значение прекрасно согласуется с общим характером праздника, который, очевидно, был связан не с сентиментальным отношением к духам умерших, а с контролем и умиротворением бродячих слабо персонифицированных призраков. Однако более поздние комментаторы заменили слово keres на kares (карийцы) и объяснили, что оно использовалось как типичное описание рабов. Во время Антестерий рабам разрешалось праздновать вместе со свободными членами семьи. Поэтому сообщение о том, что Антестерии закончились, истолковывалось как требование к рабам вернуться к своим обычным делам. Такое объяснение, разумеется, неверно, и не объясняет первую часть фразы, которая по-гречески велит тем, к кому обращаются, уйти. Она обретает смысл только в том случае, если речь идет об окончательном выпроваживании кого-то из дома. Но интересно понять, как менее суеверные века не желали принимать первоначальный простой смысл обряда.

Представление о том, что есть в году некое время, когда призраки могут свободно приходить в мир живых, свойственно многим народам. Северная Европа большей частью склонялась к концу осени. Римляне отмечали Лемурии три дня – 9, 10 и 11 мая – и применяли свои собственные методы умиротворения призраков с помощью подношения бобов и изгнаний, когда время их пребывания подходило к концу.

Описанный выше ритуал был заботой отдельных домохозяев. Но и государство проводило особые обряды 12-го числа Антестериона. Они были связаны с местом возле Олимпии, где, по словам Павсания, в земле была пропасть шириной около локтя. По преданию, это была расщелина, в которую в конце Девкалионова потопа стекали воды, и Павсаний пишет, что ежегодно в нее бросали пшеничную муку, смешанную с медом. Эта смесь была типичным подношением мертвым, и нет сомнений, что именно в этом заключалось ее первоначальное предназначение. Расщелина рассматривалась как вход в подземный мир, и считалась удобным местом, где можно было принести духам общее подношение.

Ассоциации с потопом, вероятно, возникла много позже, когда за дело взялись искусные толкователи. Очевидно, наряду с пшеничной мукой и медом в расщелину наливали воду. Нам известно о празднике водоносов (Гидрофории) – афинском траурном дне по тем, кто погиб во время потопа. Возлияния воды – обычное подношение мертвым.

Легендарное представление о потопе, вероятно, пришло в Грецию с Востока, но так и не закрепилось в народном воображении. Странная процедура приготовления пищи в горшке без соли была добавлена в легенду афинянами. Они объясняли, что те, кто спасся от потопа сперва пребывали в панике, а 14-го числа Антестериона впервые набрались достаточно смелости, чтобы поставить горшки на огонь и бросить в них все, что попадалось под руку.

С этим днем была связана еще одна дионисийская легенда, которая служила объяснением еще одной ритуальной практики. Эта история была связана с Икарией, демом в Аттике. Когда Дионис прибыл туда, его приветствовал вождь по имени Икарий, которому он в благодарность подарил вино. Но когда те, кому Икарий первыми дал испробовать новый напиток, потеряли сознание, их родственники решили, что Икарий специально отравил их, и убили его. Пес привел дочь Икария, Эригону, к дереву, под которым лежало тело ее отца, и от горя девушка повесилась. После этого Аттику охватила чума, в результате чего люди обратились к дельфийскому оракулу. Пифия сообщила, что все беды были вызваны нечестивым отношением к Дионису и велела им организовать его культ, куда включить также Икария, Эригону и пса. В качестве особого талисмана они должны были развешивать на деревьях фигурки и качели. Литературные свидетельства этой легенды и связанных с нею практик довольно скудны и запутаны, но на прекрасной аттической вазе середины V века изображена девочка-подросток, сидящая на качелях и подталкиваемая сатиром, на котором надета цветочная гирлянда. Присутствие сатира доказывает, что это не просто сцена юношеской игры, а символическая связь с дионисийским праздником. На то, что это были именно Антестерии, указывает упоминание у Каллимаха. Поэтому Дойбнер, вероятно, был прав, предположив, что сцена на краснофигурной чаше для вина (скифос) также связана с Антестерией. На ней изображена молодая матрона, выходящая вперед в достойной и скромной позе, а сатир, идущий позади, держит над ее головой нечто вроде навеса от солнца. Сам сатир одет в замысловатую корону.

Согласно интерпретации Дейбнера, дама – это базилея, идущая в процессии на свою свадьбу с Дионисом. Сатир символизирует проведение дионисийского ритуала, а поза и манера поведения дамы вполне соответствуют традиционному представлению о невесте. Единственное возражение, которое можно сделать – то, что невест на свадьбу провожали на колесницах, а не пешком. Кроме того, если солнцезащитная накидка имеет практическое значение, можно возразить, что в феврале ее необходимость очень спорна. Но, возможно, его следует воспринимать как чисто символический жест почтения базилее. Идентификация этой сцены остается по меньшей мере сомнительной.

Три дня Антестерий представляют собой любопытную смесь обрядов. Ритуальное открытие кувшинов с вином и церемониальное распитие соответствовали началу сбора нового урожая. Кроме того, поскольку Дионис был в первую очередь богом вина, этот день можно считать особенно подходящим для отправления культа.

Но ритуал умиротворения различных злых и изгнания блуждающих духов в их мир не имеет очевидной связи с богом вина. Некоторые ученые пытались показать, что Дионис мог иметь отношение к мертвым, а в несколько изменчивой теологии греческого язычества едва ли найдется хотя бы одно божество без хтонического аспекта. Но нет никаких доказательств того, что ритуал у расщелины возле Олимпии был связан с Дионисом, а пища, приготовленная в день Горшков, предлагалась не ему, а Гермесу. Поэтому, вероятно, стоит предположить, что объединение двух праздников оказалось случайным, но с течением времени они стали в какой-то степени взаимосвязанными.

Например, Дейбнер обращает внимание на многочисленные антропологические свидетельства, собранные Фрейзером, и показывает, что раскачивание на качелях как практика было направлено на очищение. Считалось, что порыв воздуха отгоняет всю нечистоту. Если это так, то первоначальная цель раскачиваний во время Антестерий могла быть связана с избавлением от злых духов. Легенда, связывающая эту практику с Дионисом и Эригоной, выглядит как более поздний миф, созданный для того, чтобы объяснить этот обычай на празднике, который считался относящимся к богу вина. Это также может объяснить любопытные правила, регулирующие распитие вина в ночь праздника Кувшинов.

Легенда, связывающая этот обычай с Орестом, точно вымышлена, но справедливо намекает на то, что в основе лежит мотив, по которому каждый человек отделял себя от общения с соседом во время общинного пира. Возможно, причина в том, что канун праздника мертвых считался нечистым временем, когда лучше было не подвергать себя опасным внешним влияниям.

Выдвигая подобные объяснения различных аспектов праздника Антестерий, не следует думать, что для простого афинянина любые идеи такого рода были ясны. Для него это событие должно было напоминать то же, что ноябрьские дни мертвых европейцам – повод для веселых празднеств с, возможно, несколько жутковатой атмосферой и некоторыми странными традиционными играми, которые просто добавляли этому событию пикантности.

Через десять дней после Антестерий проводилось другое религиозное событие – Диасии, которые, как и праздник Кувшинов, были связано с чувством умиротворения. Фестиваль был посвящен Зевсу Мейлихию – «благому» или «милостивому». В этот священный день государственные чиновники совершали квазимагический ритуал. Диасии стали большим народным празднеством, в котором принимали участие все граждане.

Это был достаточно примитивный институт, о котором мы впервые слышим в связи с попыткой Килона силой захватить должность тирана в Афинах в 632 году до н.э. Он завоевал известность в Греции как олимпийский чемпион и женился на дочери тирана соседнего государства Мегары. Когда ему пришла в голову идея захватить политическую власть в Афинах, он первым делом обратился к дельфийскому оракулу и получил совет занять Акрополь в самый большой праздник Зевса. Так, с помощью сил, предоставленных тестем, он захватил Акрополь в дни Олимпийских игр, считая, что это и был величайший праздник Зевса. Но попытка провалилась, так как жители Аттики восстали и осадили Килона и его сторонников. В то время дельфийский оракул был непререкаемым принципом, который не мог ошибиться. Поэтому единственное объяснение неудачи Килона, которое могли принять современники, заключалось в том, что он ошибся в трактовке ответа.

Фукидид, рассказывающий эту историю, воспроизводит традиционное объяснение, согласно которому Килон должен был выбрать для нападения не Олимпийские игры, а величайший аттический праздник – Диасии. Причина, по которой этот выбор должен был быть практически мудрее, вытекает из описания Фукидида: «Диасии – это название величайшего праздника Зевса Мейлихия, проводимого за пределами города. Во время него все население приносит ему не жертвы, а бескровные подношения». Подразумевается, что если бы Килон выбрал этот праздник, то обнаружил бы Афины пустынными, так как население в основном отправлялось за город, чтобы принять участие в обрядах Зевса Мейлихия. Место его святилища, вероятно, находилось на берегу Гиссоса, недалеко от того места, где Писистрат должен был основать храм Зевса Олимпийского. В VII веке это место должно было находиться далеко за пределами города, а если бы оно располагалось в противоположном направлении от подхода к Акрополю, то точно не попало бы в поле зрения операции Килона.

Описание народных подношений, которое приводит Фукидид, древние комментаторы объясняют тем, что речь идет о пирогах, сделанных в форме животных. Причина в том, что каждая семья должна была делать подношения Зевсу, но только богатые могли позволить себе принести в жертву животное. Любой афинянин мог изредка раскошелиться на овцу или свинью, если их мясо было бы съедено семьей. Но целое жертвоприношение было большой денежной потерей, независимо от его духовной ценности, и можно понять, почему вместо него можно было сжечь замену в виде овцы или свиньи из теста.

Ксенофонт происходил из богатой афинской семьи, которая могла позволить себе быть щедрой в своем благочестии, и сам он был предан поклонению богам. Он рассказывает, как, когда остатки Десяти тысяч под его личным руководством наконец благополучно добрались до дороги, он был в настолько бедственном положении, что ему пришлось продать коня. Вскоре после этого он совершил жертвоприношение Аполлону, на котором присутствовал Евклид из Флиуса. Осмотрев жертву, пророк сказал, что, судя по признакам, Ксенофонту не хватает денег, но в будущем он их получит, вот только этому мешает Зевс Мейлихий. Поэтому он спросил Ксенофонта, продолжает ли он приносить жертвы богу и совершать целые жертвоприношения, как ему приходилось делать ранее. Ксенофонт признался, что не приносил жертв богам с тех пор, как уехал за границу. Тогда Евклид посоветовал ему вернуться к привычным обычаям, и все обернется к лучшему. На следующий день благочестивый Ксенофонт воплотил совет в жизнь, совершив «жертвоприношение нескольких свиней по обычаю предков». Жертвоприношение прошло удачно, и в тот же день прибыли два друга с деньгами для солдат, а также с лошадью Ксенофонта, которую выкупили для него и за которую не стали брать денег.

Ксенофонт, искренне убежденный в силе жертвоприношений для достижения результата, рассказывает эту историю без лишних комментариев, как наглядный урок для тех, кто верит в благочестие. Он не говорит, что в его семье было принято приносить в жертву свиней на Диасии, и, возможно, они выбрали некую другую дату, но поскольку это был самый большой праздник Зевса в Афинах, то повод кажется наиболее вероятным.

Общий тон праздника умиротворения и жертвоприношений вряд ли был очень веселым. Но Стрепсиад, типичный человек из народа и откровенный скупердяй, в «Облаках» Аристофана дважды упоминает Диасии в контексте, который позволяет предположить, что это был народный праздник. Он напоминает сыну, как тот, когда ему было всего шесть лет и он плохо разговаривал, попросил у отца игрушечную тележку, и тот купил ее ему на Диасии на первый гонорар, который он заработал в суде присяжных. И снова, когда Сократ объясняет Стрепсиаду, что источником грома и молнии являются раздутые до предела облака, он нарушает научное изложение вульгарной аналогией:

Боги великие, со мной было так же однажды на Диасии, когда я готовил рубец для родни и по неосторожности проткнул его. И вот он взорвался, лопнул с треском, забрызгал мне глаза и обжег мне лицо.

Очевидно, что Диасии были праздником, и даже несмотря на свое помпезное и торжественное религиозное значение, это был повод для семей собраться вместе, чтобы поесть. Обычная семья могла позволить себе субпродукты, например, бараний рубец, как в примере выше, и приготовить из них праздничное блюдо. С такими развлечениями и подарками для детей мрачные жертвоприношения Диасий заканчивались довольно весело.

В том же направлении, недалеко от Илисоса, где находилось святилище Зевса Мейлихия, в месяц Антестерион также проходили Малые мистерии. Пригород был известен как Агра: поэтому и сами мистерии назывались «Мистериями в Агре». Как мы уже видели, в классический период они занимали подчиненное положение по отношению к Элевсинским мистериям. Те, кто намеревался пройти посвящение в Элевсине, должны были сначала пройти посвящение в Агре, которая происходила семью месяцами ранее. Насколько строго соблюдалось это правило, сказать невозможно.

Древние авторы, упоминающие об этом, подразумевают, что это было строго обязательно, и мы видели, что предварительные этапы Элевсинского посвящения давали достаточно поводов для проверки того, подходит ли кандидат для последующих ступеней. Поэтому лучше принять, что те, кто проходил посвящения в Элевсине, ранее проходили посвящение в Агре. В этом случае в феврале должно было бы собраться столько же людей, сколько и в сентябре. Однако скудость упоминаний об Агре в античной литературе трудно объяснить, особенно, если он действительно проводился ежегодно в таком масштабе. Есть некоторые свидетельства эллинистических времен о том, что мистерии в Агре праздновались дважды в год, что могло быть сделано для иностранцев и других людей, которые пропустили празднование в феврале. В качестве альтернативы будущим посвященным могли разрешить воспользоваться прецедентом Асклепия и пройти все предварительные процедуры на четвертый день Элевсинского празднования. Но такое исключительное обращение не зафиксировано. Единственный известный случай ускоренного посвящения – это вопиющий пример Деметрия Полиоркета.

В 307 году до н.э., когда он освободил Афины от господства Кассандра, Деметрий написал письмо, в котором просил принять его сразу во все уровни посвящения. Письмо было получено в месяце Мунихион (то есть примерно в апреле). Чтобы угодить монарху, один из политиков, Стратокл, предложил назвать текущий месяц Антестерионом и провести для Деметрия Малые мистерии; затем название месяца снова изменить на Боэдромион, чтобы для его удобства были проведены Элевсинские мистерии, и позволить ему не только пройти посвящение, но и сразу после этого перейти к последней стадии Эпоптеи. Так и было сделано, несмотря на протест факелоносца Пифодора (Дайдухоса), и четыре века спустя Плутарх был должным образом шокирован этой нечестивой лестью.

Содержание мистерий в Агре не описывается. Такая скрытность логична; хотя Агра, возможно, не была окружена той степенью религиозного благоговения, которая окутывала Элевсин, она, в принципе, находилась под тем же правилом секретности.

Легенда объясняет, что Малые мистерии были учреждены сначала для блага Геракла, который хотел получить посвящение в Элевсине, но его не допустили как чужеземца. Предположение о том, что посвящение в Агре было не таким древним, как в Элевсине, несомненно, ошибочно. Каждый из них был местным культом богини плодородия, и только после политического включения Элевсина в состав Аттики его обряды должны были быть объединены с аграйскими в единый образец. Но легенда, возможно, верно подчеркивает связь двух праздников в этот более поздний период. Малые мистерии, как предварительные к Большим, вполне могли подчеркивать аспект очищения. В одном из немногих литературных упоминаний о них говорится об омовении в Илисосе. На нескольких не связанных между собой изображениях появляется Геракл – с разными вариациями мы видим его очищение за кровь в компании с Деметрой и Персефоной. Фигура служителя, участвующего в церемонии, — это, очевидно, Дайдухос, а использование веера для просеивания снова указывает на тесную связь с мистериями.

Но, как правильно утверждает Милонас, было бы неразумно идентифицировать эту сцену как некий центральный акт мистерий в Агре и Элевсине, которые, несомненно, оставались тайной. Нам просто показывают некое предварительное очищение, подобное тому, которое требовалось, чтобы очистить кровь Геракла от вины.

Одно из поздних упоминаний указывает на то, что Малые мистерии включали в себя драматические представления легенды о двух богинях, но это предположение небезопасно. Агра остается такой же туманной, как Элевсин, и менее значимой.

Глава из книги Г. Парке, "Праздники афинян". Перевод и адаптация Теогония • Θεογονία