Страна Других, 15. Нисходящая спираль Настоящего
(Предыдущий пост тут.) Сегодня русские способны найти согласие только в одном — обновлённом Должном, которое приобрело перечисленные выше черты племенных мифологем. «Мы» и «наше» заняли центральное положение, и именно здесь скрыт ответ на вопрос, почему в обществе до сих пор такой высокий уровень поддержки СВО. Конформизм сам по себе играет большую роль, но потребность защитить текущий образ жизни, пресловутое #настоящее_продолженное, представляется нам первоочередной причиной. «Любая война в принципе плохо, но как можно желать самим себе поражения» — так рационализировал настроения людей на производстве один наш знакомый, имеющий непосредственное к нему отношение. Учитывая сказанное, отношения реанимированного русского Должного со временем представляют для нас первоочередной интерес.
В 00е и начале 10х годов из всех наблюдений следовало, что русские любят прошлое, ненавидят настоящее и боятся будущего. Впоследствии стало ясно, что данный тезис не вполне соответствует истине, как и кажущаяся смерть Должного. Тем не менее, разберём к чему он нас отсылает. Он указывает нам на трёхчастную мифологему о Возвращении, которая пронизывает Культуру со времён самых древних народов. Триада жизнь-смерть-возрождение встречается повсеместно и представляется выражением всеобщих принципов самоорганизации. Логоцентрический вариант мифологемы (свойственный культурам с манихейской доминантой) описывается следующим образом: рай первозданный – рай потерянный – рай обретённый, с ориентацией сознания от потерянного рая к обретённому. Тем самым культура выражает свои эсхатологические устремления. Напротив, ориентация родового индивида в его варианте трёхчастного мифа строго противоположна: она обращена к утраченному Золотому веку (в рай первозданный), будущее же сокрыто туманом и сулит всё более значительное отпадение от сакральной Традиции; с точки зрения традиционной культуры это не иначе как постепенное угасание. Взглянув на проблему русской футурофобии с такого ракурса, нетрудно связать её с общей деградацией манихейского сегмента культуры и предполагаемой смертью Должного. Будто бы отечественный манихей утратил веру в рай обетованный и устремил взор в дебри прошлого, впав в деморализующее, парализующее состояние. Однако постоянные наблюдения за процессами в пучине русской культуры позволяют нам уточнить не только текущее состояние Должного (отметив факт его реанимации), но и симптоматику современной футурофобии.
Русский по-прежнему боится будущего и искренне любит прошлое, которое стало его главной отдушиной. Оно позволяет не думать о будущем, насчёт которого у него самые неприятные предчувствия. Пелипенко был прав в том, что глубоко в общественном подсознании коренится тяжёлая догадка: исторического будущего у России в её нынешнем виде нет. И потому любая мысль о нём изгоняется из дискурса. Должное восстановилось, но утратило эсхатологическую перспективу. Оказывается, оно вполне может существовать и в таком альтернативном, кризисном режиме. Так что вряд ли русский ненавидит Настоящее. Напротив, это его крайняя надежда и заменитель Будущего в трёхчастной мифологеме Возвращения. Вместо Будущего у него теперь есть Настоящее-продолженное, которое жизненно необходимо длить, и длить, и длить «ради будущего наших детей». Таким образом, трёхчастная структура мифа замыкается на себя не через Будущее, а через растянутое и замкнутое в кольцо Настоящее. Недаром даже отечественная фантастика последних лет или написана в жанре «попаданцы», что есть чистый эскапизм, бегство в излюбленное прошлое или выдуманные миры, в которых русский может наконец показать свою воображаемую удаль назло реальности, или в жанре настоящее-продолженное, перемещая действие в насквозь разработанный ещё в 70е годы прошлого века космос или в постапокалипсис, где идёт очередная интеллигентская рефлексия жизни в РМ. Другая популярная ветка русского сторителлинга последних лет — это магический реализм, как отражение желания найти в повседневной жизни сказочное. И свежие результаты полевого исследования главреда это подтверждают.
Налицо попытка ментальной заморозки времени, всех процессов, в том числе процесса накопления энтропии (что включает внутрикультурные противоречия). Настоящее растягивается как резина, приобретает текучесть и пластичность, искажается и лепится как пластилин. Русский расщепляет, искажает, загораживает от себя неприглядное сущее, и именно в этом режиме ментальности кроется причина поведения, описанная в упомянутой статье Алтуфьева «Рай этажом ниже». Однако такое крайнее искажение, расширяющийся разрыв между сущим и должным лишь копит внутрикультурные противоречия и усугубляет #кризис_адекватности.
Накопленные противоречия уже отдаются в ватной среде запросом на патриотическую революцию — очередной виток сброса всё ещё существенно вестернизированного государственного сегмента с его проектной деятельностью АП, экономическим либеральничаньем и отсутствием широкомасштабных репрессий. Русские манихеи, конечно, неспособны до поры до времени на осмысленное объединение, не говоря уж о действии. Мазохический режим мироотречной фазы манихео-гностического комплекса (#МГК), в которой пребывает социум, не способствует любому действию. Они пока могут только угрюмо-обречённо собирать манатки на утилизацию в Украине. Активное манихейское действие, как обычно в российском контексте, будет спонтанным и никем не предвиденным, став результатом общекультурного или частичного фазового перехода к садической манихейской фазе. Это станет радикально поворотным событием, и породит непредставимое доселе пространство возможностей.
В смыслогенетической культурологии такое событие описывается через термин #инверсия, что отсылает к переворачиванию культурного пространства вдоль оси хорошо-плохо (она же добро-зло, сакральное-профанное, должное-сущее и прочие модусы). Когда старые ценности совсем протухли, у манихейской культуры с её дуализмом нет иного выбора. Таким рывком и сверхусилием манихей преодолевает очередной неизбежный кризис Должного. Сверхусилия вообще свойственны мышлению манихея, как «пятилетки» — советскому госплану. На ранних этапах пострусского дискурса, когда мы интуитивно нащупывали установки масс, мы использовали для описания такого перехода от пассивного к активному состоянию социума обозначение #СМ_переход (садомазопереход). Опираясь на его закономерности, можно наглядно объяснить прошлое, например садистский характер русской революции 1917г и его смену на мазохичную покорность конца 20х и 30х годов. Стоит при этом признать, что современная ситуация во многом уникальна.
За прошедшие несколько лет одним из центральных вопросов пострусского дискурса стал вопрос о ватном бунте (Алтуфьев, Острог10). Возможен ли он в условиях подорванного состояния РМ? Развёрнутую постановку этого вопроса можно найти в моей статье «Русский Шредингера» (Острог22). И упирается он как раз в теорию СМ-перехода. Возможна ли смена фазы от мироотречной к садической у народа, что потерял волю к жизни, боится будущего и отчаянно держится за настоящее?
Сегодняшние выводы об особом состоянии реанимированного Должного и успешном функционировании манихейского сознания в «безопасном режиме» убеждают нас в том, что инверсии — быть. Раз Должное реанимировано, а его коллизии с сущим набирают обороты вместе с общей изношенностью системы на всех уровнях и невозможностью латать стремительно множащиеся в ней дыры, манихейское сознание накапливает хаос. Напомним, что именно в хаотизированности скрывается один из ключевых механизмов манихейских инверсий. Полюса макроопозиций «плывут» и временно перемешиваются в срединном пространстве, временно порождая эйфорию докультурного состояния через #причащение_к_хаосу. Грядущая череда национальных фиаско на всех уровнях, включая техногенные катастрофы и неизбежное столкновение с последствиями «невойны» на Украине (которые только начали осознавать), обнажит накопившиеся противоречия во всей однозначности. Настоящее-продолженное не может длиться вечно, рано или поздно оно посыплется, лишив РМ последней опоры. Для меньшинства череда фиаско станет отрезвляющей как ледяной душ, а для основной массы — напротив, сводящей с ума принципиальной невозможностью в рамках внутреннего маня-мира Должного. Если реальность вдруг обнажится сквозь опалённые энтропией листы Логоса, напяленного на глаза как шапка-невидимка из газеты, то, как говорится, «тем хуже для реальности». Русский народ пропишет себе лекарство на порядок страшнее болезни.
(версия исправленная и дополненная, впервые опубликовано в Острог20)