Михаил Куликов. Страна Других, 13: Небесная Москва включает запасные двигатели
(Предыдущий пост тут.) Несмотря на внушительную архаическую компоненту, доминирующим типом в русской ЛКС является манихей. За XX век он массово взращён в городах на отпрысках переселившегося в город родового человека. Свою роль в этом процессе сыграло и наследие Последней (с точки зрения манихейского сознания) войны 41-45 годов.
Стоит отметить, что манихей пребывает сейчас в несколько подавленном состоянии. Бодрячок синтетического наркотика «#русский_мир» давно спал как пелена с глаз. Вновь обнажилась экзистенциальная пропасть, открывшаяся в сознании со смертью эсхатологической советской идеологии.
Впрочем, могло быть и хуже. Коллективному манихею всё-таки удалось сохранить нечто экзистенциально важное, без чего вся его архаическая империя давно растеклась бы как студень на солнце. К сожалению, #русская_матрица (РМ) вовремя нашла ментальный загуститель, удержавший аморфную массу в неких границах и даже позволивший откачать часть избыточной энтропии «за рубеж» (привет, Украино!).
Чтобы разобраться, что же конкретно произошло, надо вновь обратиться к такому эпохальному событию, как #смерть_Должного — так его обозначил Пелипенко. По идее событие это гораздо значимее любых идеологий — это распад самой метаконструкции абсолютного и однозначного Добра. Что должно включать и идеалистические представления о собственной империи, и хилиастические брожения ума, и представления о Москве как светоче мирового прогрессивизма. Даже такая базовая вещь как вера в принципиальную возможность утопии находится в этом экзистенциальном полюсе притяжения.
На время, да, смерть Должного можно было констатировать в XX веке, в годах 70х-80х, подобно клинической смерти больного в реанимации. Тогда-то всё перечисленное пошатнулось и стремительно растворилось подобно миражу в облаках. К 90м, когда в определённых слоях населения, воспринявших происходящие изменения как тяжкий путь в капиталистический рай, схлынула волна энтузиазма, в обществе в целом осталась лишь тупая боль ресентимента и безотчетный страх будущего (что для манихея вроде как симптом фатальный — подробнее об этом ниже). Однако с превращением крайнего президента РФ в царя на излёте XXI столетия отечественному манихею (и РМ в целом, конечно же) удалось совершить немыслимое — реанимировать Должное. По крайней мере собрать нечто функционально идентичное из Его осколков, как умелый мясник-травматолог может сделать с жертвой мотоциклетной аварии, например. По крайней мере, непредвзятые наблюдения русского социокультурного организма говорят, что клиническую смерть можно констатировать лет на 30, что примерно соответствует десяти минутам человеческого времени. После такого редко, но выкарабкиваются.
Возможно, оно никогда и не умирало до конца? Может быть оно, лишь подморозившись на излёте климатического цикла этой подогреваемой манихейским вулканом земли Санникова-Цымбурского, рассыпалось от столкновения с внезапно открывшимся Западным миром? Причём временно, чтобы собраться на следующем климатическом витке подобно жидкому терминатору из кинофильма.
Должное действительно умерло, только не в России, а в макрокультурной системе Западного мира. Причём на Западе тревожные симптомы зафиксировали куда раньше, при том что угасание шло постепенно, без резкого надрыва, подобно дряхлению старика. Связано это было с метаморфозами культуры личности, которая переварила, переработала Должное, перекачала Его экзистенциальную энергию в фигуру Человека (реализовав свои антропные основания, шлейф которых тянется ещё с античности). В России, понятное дело, никогда никаких антропных оснований не было, всё как раз наоборот. Тут сыграло стремительное столкновение с кросс-культурной экспансией смыслов с Запада, ведь новоевропейская личность в кратчайшие сроки распространила своё влияние на весь мир. СССР сдерживал его как мог, но настал день, и железный занавес пал.
Как РМ удалось собрать воедино, казалось бы, несобираемое? Дело, пожалуй, в том, что метаоппозиция абсолютного и однозначного Добра и такого же Зла сохранилась, пусть на время и в «плывущем» виде. В конце концов, манихей не может отказаться от неё ни при каких обстоятельствах. Он скорее рехнётся, чем признает отсутствие онтологических оснований этих абсолютов. Принять концепцию культурно обусловленной относительности ценностей он физически не может, разве что на словах, или незаметно для себя возведя и её в абсолют, отнеся всех, кто её не придерживается, к сатанинскому воинству (или как там это будет у него называться). Сохранившись, метаоппозиция Добро-Зло была подхвачена очухивающейся после распада СССР культурой, и стала наполняться конкретными смыслами. Если Западный манихей тоже взвыл от обрушения всяких окончательных ценностей, то находящиеся в авангарде культуры личности не дали ему пространства для манёвра. Должное там не имело шанса. Напротив, в России личность ни в каком не в авангарде, а в совсем другом месте, обозначить которое я здесь не могу в силу непечатности. Хотя здесь мы немного забегаем вперёд раздела о личности и постличности, который ниже.
Чтобы пролить свет на загадку Должного в текущем изводе РМ, мы решили провести полевое исследование. Главред Острога отправился собирать данные среди творческих работников — а сфера эта традиционно отражает санкционированные культурой формы Должного. Культработники (крабы?) же и транслируют оформленное в конкретный продукт Должное на остальной социум. Поляризатором, высвечивающим скрытые в ментальности структуры, служил контент определённого идеологического свойства, или лучше сказать — анти-идеологического. Он оперирует рядом символических персонажей, отсылающих к персонифицированным Добру и Злу, которые при этом меняются ролями и оказываются положительными или отрицательными героями в зависимости от развития фабулы и точки зрения героев. При этом символы были избраны таким образом, чтобы с особенной силой воздействовать на сознание православного русского. Кроме множества объяснимых отрицательных реакций на поверхностном уровне, нам удалось запечатлеть откровения одного сабжа исследований, которая копнула весьма глубоко, пересказывая свои впечатления от прочитанного. Вольная цитата: «[когда персонажи] начинают войну, и оказывается, что они друг друга стоят, и Вековое Добро внезапно оказывается Злом, или нет ни Добра ни Зла, а есть только тираны — становится очень страшно. Вдруг реально Добро — это Зло и наоборот?» То есть человек в такой картине мира чувствует угрозу принятому им порядку вещей на экзистенциальном уровне. Это означает, что метаоппозиция Должное-сущее жива и здравствует.
Это же подтверждают и иные наши исследования, проведённые, например в статье Алтуфьева «Русский способ освоения пространства или Рай этажом ниже» (Острог25). В статье описывается дичайший разрыв между непосредственно наблюдаемым (но экстремально искажающимся) сущим и спущенным сверху нормативом, который утверждается не только авторитетом Власти, но и самой сущностью обновлённого Должного. Полюсом Добра стал синтетик русской ЛКС, включающий в себя весь бардак русского быта и образа жизни, воспринимаемые как сверхценность. Можно с уверенностью заключить, что Пелипенко ошибся. Русское Должное сохранило себя. Место поселения русского Логоса и пребывания манихейского сознания — небесная Москва — не совершила экстренную посадку, как должна была, но запустила запасные двигатели, оставшись витать в облаках.
(версия исправленная и дополненная, впервые опубликовано в Острог20)