64)
Сны. Они преследовали штабс-капитана. Яркие, невообразимые и всегда о прошлом. И каждый раз просыпаясь в своей комнатушке офицерского общежития он не знал, сон ли это? Идти с этим к медикам совершенно не хотелось. Получить в личное дело отметку о пошатнувшемся психическом здоровье для карьеры военного было равносильно получению "белого билета". Но разобраться во всём этом было необходимо. Сегодня Черненко проснулся с парой обширных гематом на груди. Как это возможно? Получить сокрушительный удар во сне и проснувшись увидеть на груди отметины от этого удара? Это точно не сон...
...Посреди тумана выступали серые коробки старинных домов. Лишь вблизи было видно, что фасады цокольных этажей облицованы камнем, а выше множество лепных карнизов. Такое ощущение, что это древний Санкт-Петербург. Хотя почему скорее всего? Вон в разрыве клочьев тумана Черненко явственно увидел шпиль Главного морского штаба, который жители города просто называли Адмиралтейством. Из истории штабс-капитан помнил, что сначала это была просто верфь и лишь потом оно стало местом службы высшего руководства флота Российской Империи. Кораблик на шпиле блеснул искоркой и тут же потух, туман вновь окутал всё вокруг. Он был не просто густым, он был физическим воплощением ночи, которая так и не смогла окончательно рассеяться. Туман стелился по гранитным тротуарам, заползал в подворотни, вытекал из промозглых колодцев дворов-колодцев, превращая величественный город в лабиринт призрачных очертаний. Штабс-капитан ощущал ледяную влагу каждой клеткой кожи. Он шел, кутаясь в китель, который оказался смехотворно тонок для питерского утра даже летом. Он обратил внимание на свою форму. Снова полевая, пехотная, начала двадцатого века . Только без погон, что было непривычно.
Он не понимал, как оказался здесь. Одно мгновение - он засыпал в своей комнатушке, уставший после долгого наряда. Следующее - проснулся на холодной каменной скамье на набережной и ежась от пронизывающего ветра с канала. Но это был не тот ухоженный Обводной канал, который он знал по своему посещению этого города. Каменных набережных не было, а в воздухе, смешиваясь с туманом, витали запахи угольной копоти, лошадиного навоза и прочих нечистот. Да, он помнил, что Обводный канал по своей сути служил для отвода сточных вод, но даже во сне удивился тому, что увидел.
Это была Лиговская улица, или Лиговка. Инстинкт велел ему идти к центру, к знакомому ориентиру. Может быть, там он сможет что-то понять. Покинув канал, он свернул в лабиринт узких, безлюдных улочек. Под ногами скользила булыжная мостовая, тротуары были вымощены крупными, неровными плитами. Изредка мимо, пугая его до глубины души, бесшумно проезжала конная повозка, кучер-извозчик молча смотрел на него из-под войлочной шапки с тусклым фонарем в ногах. Фонари если и горели, то тускло, их свет тонул в молочной пелене, создавая жутковатые ореолы.
Черненко ускорил шаг. Его сапоги скользили по камню, а тишина вокруг казалась ему зловещей. Он чувствовал себя призраком, затерявшимся в чужом времени. Где все люди? Года? Он уже совсем недалеко отошел от места своего появления, когда из глубокой подворотни, пахнущей кислой капустой и сыростью, послышался скрип шагов и низкий, хриплый смех.
Трое. Они вышли из тумана, как демоны, материализовавшиеся из самой его гущи. Двое постарше, коренастые, в засаленных картузах и косоворотках навыпуск, подпоясанных широкими ремнями. Третий - молодой, тщедушный, с лихорадочно блестящими глазами. Все трое смотрели на него так, будто он был диковинной зверюшкой.
- Смотри-ка, офицеришка гуляет!, - сипло произнес один из коренастых, перегораживая дорогу, - Такой ранешний. Из клуба, што ль?
Штабс-капитан попытался обойти их, вежливо пробормотав:
- Пропустите, пожалуйста. - но его слованикто не собирался воспринимать всерьёз.
- О-о! «Пожалуйста»! - передразнил второй, и его рука, тяжелая и шершавая, легла Черниченко на грудь, - Шикарно одет, а пахнет… непонятно чем. Чай, кошелек при нем?
- Дай на пропивку, чиновник! - просипел тщедушный, подходя вплотную.
- Ах, ты так! - раздался возглас.
Первый удар пришелся в солнечное сплетение. Воздух с шумом вырвался из легких, мир вокруг закружился. Тут же последовал удар под ноги. Он рухнул на мокрый булыжник, ударившись головой. Тут же на него обрушился град пинков. Грубые сапоги с подковами били по ребрам, по спине, по ногам. Он слышал хриплое дыхание нападавших, их улюлюканье, скрежет сапог по камню.
- Шерсти его, Ванька, ищи золотые часы!
Чьи-то цепкие руки рылись в его карманах, вывернули их. Но там ничего не было.
- Смотри, нету ни фига! - донесся удивленный возглас.
- Да брось, потом разберем! Тащи китель, ткань хоть куда!
С него стащили китель, сорвали широкий ремень, который они, видимо, приняли за невиданную роскошь. Он лежал, прижавшись щекой к ледяному, мокрому камню, и видел в тумане всего в сантиметре от своего лица чью-то старую, размокшую афишу. Полустертые буквы складывались в слово «Балет… Мариинский театр… 1913 год».
1913-й. Ледяной ужас, пронзивший его, был острее боли.
- Ладно, будет с офицеришки! - скомандовал старший, - А то городовой с Лиговку скоро появиться должон.
Удары прекратились. Он слышал, как их шаги затихали в тумане, уносясь обратно в подворотню, на свою Лиговскую улицу, в свое время. Их смех растворился в белой пелене. "Надо было бить первым..." - вдруг мелькнула запоздалая мысль.
Черненко лежал, не в силах пошевелиться. Каждый вдох отдавался огненной болью в груди. Туман зализывал его раны холодными языками. Где-то вдали, едва различимо, пробили куранты. Он не знал, Петропавловской крепости или городской Думы. Он знал лишь одно - он остался один в холодном, жестоком и абсолютно чужом 1913 году, избитый и ограбленный, на мостовой возле Лиговки. И вдруг раз - и в кровати, задыхаясь от боли...