60)

Грохот. Не современный, приглушенный знакомой колесной броней, а безжалостный, рвущий барабанные перепонки. Оглушительная канонада тяжелых осадных орудий. Штабс-капитан Черненко вскинулся на койке в своей скромной комнате в гарнизонном общежитии. Сердце колотилось, как пулемет Печенег, в висках стучало, а в ноздрях стоял едкий, сладковато-миндальный запах. Хлор. Знакомый по учебникам химической защиты, но никогда не испытанный вживую. Он вдохнул глубже – и закашлялся, горло сжала невидимая рука. Пришлось откинуться обратно на подушку.

Комната вокруг поплыла, затуманилась. Серый потолок расплывался, как акварель под дождем. Его место занимал низкий, закопченный, кирпичный свод старого каземата. Скудный свет коптилки, сделанной из гильзы артиллерийского снаряда, выхватывал из полумрака обшарпанные стены, груды ящиков, фигуры в серо-зеленых шинелях, судорожно заматывающие тряпки вокруг лиц. Совершенно несовременная форма. Какая-то старинная. Солдаты явно готовились к атаке. Но глаза их были полы страха.

"- Где я?" – мысль пронеслась вихрем. Натужно прокашлявшись он поднялся с кинутой на пол шинели. "- Я знаю знал это место. До тошноты." - мелькнула ещё одна мысль

Осовец. Крепость. 1915 год. "Штурм мертвецов". Историческая справка, которую он изучал в академии, вдруг обрела плоть, запах и звук.

– Ваше благородие! Штабс-капитан! – Хриплый голос рядом заставил его вздрогнуть. К нему пробирался молоденький солдат, лицо под грязной тряпкой было землистым, из уголков рта стекала розовая пена, – Газ... немцы... Зельбургский... форт пал... Они идут!

Черненко посмотрел на свои руки. Они были в грубых кожаных перчатках, заляпанных грязью и чем-то бурым. На нем – поношенная, не особо чистая, но добротная офицерская форма Русской Императорской армии. На боку – холодный корпус нагана в порванной кобуре.

"- Это не я. Или... это тоже я?" - мысли путались, как провода под обстрелом. Знания из будущего накладывались на инстинкты и память тела, оказавшегося здесь. Он "знал", что газ – хлор, "знал", что нужно искать высоту, "знал", что атака будет чудовищной... и бессмысленной. Но тело штабс-капитана в этот момент рвалось в бой.

– Собрать... кто может держать винтовку! – Его собственный голос прозвучал хрипло, чужим, но властным, – На вал! На позиции! За Родину! За Веру! Царя!

Последние слова вырвались сами, как заученная молитва. Солдаты, больше похожие на призраков, чем на живых, с трудом поднимались. Кашель раздирал легкие. Кто-то беззвучно рыдал. Черненко из будущего видел их обреченность сквозь призму учебника истории. Черненко из прошлого видел долг, который надо отдать, не посрамив чести.

Он выбрался на вал, пригнувшись под свист шрапнели. Картина открылась адская. Серая, ядовитая пелена еще клубилась в низинах, разъедая все живое. От Зельбургского форта, захваченного немцами, двигались цепи пехоты в характерных "пикельхельмах". Их было много. Очень много. Они шли уверенно, почти не пригибаясь – кто будет бояться гарнизона, отравленного газом?

И тут земля, где держалась оборона русскими солдатами "зашевелилась". Из траншей, из воронок, из клубов ядовитого тумана поднимались фигуры. Солдаты. "Его" солдаты. Но какие! Лица, обмотанные окровавленными тряпками, превратились в страшные маски. Глаза, вылезающие из орбит, налитые кровью и безумием. Роты, превращенные газом в толпу живых мертвецов. Они кашляли кровью, их рвало, они шатались, но... они держали винтовки. Штыки поблескивали тускло в утреннем свете, пробивающемся сквозь газ.

– В атаку! Ура-а-а! – Крикнул кто-то, и этот крик, больше похожий на предсмертный хрип, подхватили десятки глоток. Это был не боевой клич, а вопль обреченных, переходящий в животный рев.

И они пошли. Не строем. Даже не толпой. Каждый – сам по себе, преодолевая адскую боль в легких, слепоту, тошноту. Они шли на немцев, спотыкаясь, падая, поднимаясь, плюя кровью и кусками легких.

Немцы остановились. Уверенность сменилась недоумением, а потом – животным ужасом. На них шли мертвецы. Люди, которые по всем законам природы должны были быть трупами. А они шли. И стреляли. Нет, не стреляли – палили куда попало, из последних сил, часто не целясь. Но этого было достаточно.

Паника. Она распространилась по немецким цепям быстрее газового облака. "Русские не умирают!" – кричали они. "Ожившие мертвецы!" Офицеры пытались остановить бегство, но страх был сильнее дисциплины. Первые ряды дрогнули, побежали назад, сминая следующие.

Черненко, охваченный нечеловеческой яростью и отчаянием одновременно, бежал вместе со своими солдатами. Он видел, как падает молоденький рядовой, кричавший ему в каземате о начале немецкой атаки, сраженный пулей в лоб. Видел, как седой унтер, держа одной рукой выпадающие кишки, другой швырнул гранату в группу залегших немцев. Видел безумие в глазах своих людей – и ужас в глазах врага. Он чувствовал жгучую боль в груди, вкус крови во рту, запах смерти и разложения, смешанный с пороховой гарью и незабываемым ароматом хлора.

Он настиг отступающего немецкого лейтенанта. Тот обернулся, его молодое лицо исказил первобытный страх. Он выстрелил из пистолета почти в упор. Черненко почувствовал удар в грудь, словно кувалдой. Он упал на липкую от крови и грязи землю Осоваца. В глазах потемнело. Последнее, что он увидел – это спина убегающего немца и фигура русского солдата с перекошенным от кашля и ярости лицом, замахивающегося прикладом на кого-то невидимого... или на саму Смерть???

Штабс-капитан Черненко вскинулся на койке в своей комнате офицерского общежития. За окном мирно гудела техника, где-то кричал сержант, строя новобранцев. Сердце бешено колотилось. Он дотронулся до груди – цела, сухая, в камуфляже. Никакой дыры. Никакой шинели. Никакого нагана.

Но в горле стоял едкий привкус миндаля и крови. В ушах – неумолкающий хриплый рев: "Ура-а-а!" И память... Память была переполнена до краев. Болью разорванных легких. Запахом хлора и смерти. Лицом того немецкого лейтенанта. И главное – он видел своих солдат. Оживших мертвецов, шагнувших в бессмертие.

Подойдя к окну, он оперся на подоконник дрожащими руками. Знание истории было теперь не сухими строчками учебника. Оно было пропитано кровью, болью и запахом газа. Он "был" там. Запах миндаля в ноздрях и жгучая боль в легких, которой физически не было не давали списать всё произошедшее на рядовой кошмар. Да и грудь болела так, словно по бронику попала пуля немаленького калибра.

- Осовец... Осовец... – прошептал он, – Штурм мертвецов...

Что это было? Холодок пробежал по спине. Сон? Кошмар? Галлюцинация переутомленного мозга? Но он точно знал, что всё было именно так. И он побывал в Осовце. Разумом знал. С трудом налив в стакан воды из пыльного графина, дрожащими руками поднёс его ко рту.

-Товарищ штабс-капитан, вас к майору! - послышался голос адъютанта из коридора.