PCInt — Элементы марксистской ориентации (1946)
PARTITO COMUNISTA INTERNAZIONALISTA
Элементы марксистской ориентации
Марксизм — не выбор между различными мнениями
По очевидным причинам, этот текст не доказывает то, что он утверждает. Его цель — как можно более ясно очертить направление этого издания. («Prometeo»). Он всего лишь провозглашает фундаментальные позиции, чтобы избежать всякой путаницы и двусмысленности, вольных или невольных.
Прежде чем убедить собеседника, нужно заставить его хорошо понять позицию, которую ему излагают. Убеждение, пропаганда, прозелитизм приходят потом.
Согласно нашей позиции, мнения не являются продуктом пророков, апостолов или мыслителей, мозг которых творит новые истины, способные привлечь многочисленных последователей.
Процесс происходит совсем по-другому. Безличная работа авангарда разных социальных групп концентрирует и делает очевидными теоретические позиции, на которые общие условия жизни толкают индивидов задолго до того, как они это осознают. Наш метод является, следовательно, анти-схоластическим, анти-культурническим, анти-просветительским. В настоящий период теоретического опустошения, отражения практической дезорганизации, не следует ни удивляться, ни оплакивать, если определение позиций повлечет за собой сначала не присоединение, а удаление сторонников.
В каком смысле марксисты принадлежат к исторической традиции
Всякое движение, предлагающее свои тезисы, говорит о своей связи с историческими предшественниками и традициями, близкими или дальними, национальными или интернациональными. Движение, теоретическим органом которого является данный журнал («Prometeo»), также имеет строго определенные происхождение и истоки. Но, в отличие от других движений, оно не исходит из откровения, имеющего сверхъестественное происхождение, не признает авторитет неизменных тезисов и не допускает, по еще более весомым причинам, при изучении любого вопроса ссылки на философские, моральные юридические каноны, каким бы способом последние ни претендовали на то, что являются органически присущими мысли и чувству любого человека.
Можно называть это направление терминами марксизм, социализм, коммунизм, политическое движение рабочего класса. Плохо злоупотребление, которому подверглись все эти термины. В 1917 г. Ленин считал фундаментальным вопросом изменение имени Партии, возвращение к термину «коммунистическая» из Манифеста 1848 г. Сегодня чудовищное злоупотребление именем «коммунистическая», осуществляемое партиями, находящимися за пределами всякой революционной и классовой линии, создает еще большую путаницу: движения, откровенно защищающие буржуазные институты, осмеливаются называть себя партиями пролетариата; термин марксисты используется для обозначения самых абсурдных партийных конгломератов, вроде испанского антифранкизма.
Историческая линия, преемственность с которой мы утверждаем, такова: Коммунистический Манифест 1848 г. (точное название которого на самом деле «Манифест Коммунистической Партии», без указания имени нации); фундаментальные тексты Маркса и Энгельса; классическая реставрация революционного марксизма против всех ревизионистов и оппортунистов, сопровождавшая победу революции в России, и фундаментальные ленинские тексты; учредительные декларации I-го и II-го Конгрессов Коммунистического Интернационала в Москве; позиции, защищаемые Коммунистической Левой на следующих конгрессах, начиная с 1922 г.
В пределах Италии эта линия связана с левым течением в Социалистической партии во время войны 1914-1918 гг., созданием Коммунистической Партии Италии на съезде в Ливорно в 1921 г., ее съездом в Риме в 1922 г., с действиями ее левого крыла, преобладавшего в ней до съезда в Лионе в 1926 г., а потом боровшегося в эмиграции уже вне партии и Коммунистического Интернационала.
Эта линия не совпадает с троцкистским движением IV Интернационала. Троцкий выступил поздно — а Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие русские группы большевистской традиции еще позднее — против ошибок тактики, которую он поддерживал до 1924 г., признав в конце концов, что отклонение зашло до такой степени, что уничтожило фундаментальные политические принципы движения. Современные троцкисты претендуют на реставрацию этих принципов, но они не отказываются очевидным образом от разрушающих элементов «маневреннической» тактики, которую они ошибочно называют большевистской и ленинской.
Направленность метода диалектического материализма
Следует принимать как основу любого исследования совокупность происходившего до настоящего времени исторического процесса и объективно рассматривать современные социальные явления. Этот метод весьма часто декларировался, но столь же часто искажался в процессе его применения. Исследование начинается с изучения материальных средств, с помощью которых человеческие группы удовлетворяют свои нужды, т.е. техники производства и, в связи с ее развитием, экономических отношений. В ходе различных эпох эти факторы определяли надстройку, образованную юридическими, политическими и военными институтами и господствующими идеологиями.
Этот метод хорошо определяется терминами: исторический материализм, диалектический материализм, экономический детерминизм, научный социализм, критический коммунизм.
Важно применять всегда позитивные результаты, основанные на фактах, и не предлагать для объяснения общественных явлений ни вмешательство мифов и богов, ни принципы «естественного» «права» или «этики», каковыми могут выступать Справедливость, Равенство, Братство и подобные им бессмысленные абстракции. Еще более важно не поддаваться господствующей идеологии и не прибегать, бессознательно для самих себя, к таким бессмысленным постулатам в самые острые моменты и в ситуациях, требующих бесповоротных решений.
Диалектический метод — единственный, который позволяет преодолеть современное противоречие между строгой преемственностью и последовательностью теории и ее способностью критически преодолеть и превзойти старые выводы, исходящие из формальных условий и правил.
Приверженность ему не имеет характера ни веры, ни слепой страсти школы или партии.
Противоречие между производительными силами и производственными отношениями
Производительные силы, образуемые прежде всего людьми, пригодными к производству, их группами и используемыми ними орудиями и средствами, действуют в рамках форм производства. Мы понимаем под этими «формами» порядки и отношения зависимости, в которых развивается производительная и социальная деятельность. К таким формам относятся все организованные иерархии (семейная, военная, церковная, политическая), государство и все его органы, право и суды, которые применяют право, правила и приказы юридического и экономического характера, охраняемые от любых посягательств. Общество представляет данный тип постольку, поскольку производительные силы содержатся в рамках форм производства. В соответствующий момент истории это равновесие начинает распадаться. Разные причины, среди которых прогресс техники, рост населения, расширение средств сообщения, увеличивают производительные силы. Они входят в конфликт с традиционными формами и стремятся взорвать их структуру; когда это удается, мы присутствуем при революции: человеческая общность организуется соответственно новым экономическим, социальным и юридическим отношениям, новые формы заступают место старых.
Диалектический метод открывает, применяет и проверяет свои решения на уровне массовых общественных явлений, действуя научным и экспериментальным способом. (Этот метод мыслители буржуазной эпохи применяли к изучению природы в процессе теоретической борьбы, являвшейся отражением социальной революционной борьбы их класса против теократических и абсолютистских режимов, но не могли довести до применения к области общественных явлений.) Он прилагает полученные при анализе больших социальных явлений решения к проблеме поведения индивида — в прямом противоречии с методом, используемым всеми противостоящими ему школами — религиозными, юридическими, философскими или экономическими.
Эти последние на самом деле строили нормы коллективного поведения на неосознаваемом фундаменте мифа об Индивиде, представляли ли они его в виде индивидуальной и бессмертной души, юридического и гражданского субъекта, неизменяющейся монады экономической практики и т.д. и т.п. Но современная наука превзошла плодотворную гипотезу о неделимых материальных индивидах, атомах[1]; она определяет атомы как сложные комплексы и, далекая от того, чтобы свести их к неразлагающимся монадам, рассматривает их как точки взаимодействия силовых линий, исходящих из внешнего энергетического поля; так что, упрощая, можно даже сказать, что не космос есть функция единиц, но что всякая единица есть функция космоса.
Все, верящие в индивида и говорящие о личности, достоинстве, свободе, ответственности человека или гражданина, не имеют ничего общего с марксизмом. Люди не приводятся в движение их мнениями, верованиями или каким-либо другим феноменом их так называемой мысли, которая воодушевит их волю и их действие. Они толкаются к действию своими нуждами и потребностями, которые принимают характер интересов, когда материальные требования затрагивают в одно и то же время целые группы. Они сталкиваются с ограничениями, которые среда и социальная структура противопоставляют удовлетворению этих требований. Они реагируют, индивидуально и коллективно, способом, который, в подавляющем большинстве случаев необходимым образом обусловлен еще до того, когда игра стимулов и реакций заставит возникнуть в их мозгах отражения, именующиеся чувствами, мыслями и суждениями.
Само собой разумеется, что данный феномен очень сложен и в определенных случаях может идти в обратном порядке сравнительно с общим законом, который не становится от этого менее обоснованным.
Следовательно, все те, кто заставляет действовать индивидуальное сознание, моральные принципы, мнения и решения индивида или гражданина в качестве движущих сил в игре социальных и исторических фактов, не имеют права называть себя марксистами.
Класс, классовая борьба, партия
Контраст между производительными силами и социальными формами проявляется как борьба между классами, имеющими противоположные экономические интересы; на своих высших этапах эта борьба становится вооруженной борьбой за завоевание политической власти.
Согласно марксистской точке зрения, класс является не статистически данной неподвижной величиной, но действующей органической силой; он появляется тогда, когда простое совпадение экономических условий и интересов расширяется до общих действий и борьбы.
В этих ситуациях движение направляется группами и организациями авангарда, современной и развитой формой которых является политическая партия класса. Общность, действие которой венчается действиями партии, действует в истории с эффективностью и динамизмом, которые не могут быть достигнуты на ограниченном уровне индивидуальных действий.
Именно партия достигает теоретического понимания развития событий и поэтому может влиять на это развитие — в направлении, определенном производительными силами и их отношениями.
Конформизм, реформизм, антиформизм
Принципы и директивы нельзя изложить, не прибегая, несмотря на трудность и сложность проблем, к упрощающим схемам. С этой целью мы различаем 3 типа политических движений, которые позволяют охарактеризовать все. Конформистскими являются движения, которые борются за то, чтобы сохранить в целостном объеме существующие формы и институты, запрещая любое изменение и провозглашая неизменные принципы, будь они религиозными, юридическими или философскими. Реформистскими являются движения, которые, не желая резкого и насильственного ниспровержения традиционных институтов, отдают себе отчет в ставшем чересчур сильным давлении на них производительных сил и выступают за постепенные и частичные изменения существующего порядка. Революционными (мы будем использовать временный термин антиформистские) являются движения, которые отстаивают и осуществляют на практике нападение на старые формы и, даже прежде чем теоретизировать о характере нового строя, стремятся сломать старый, содействуя тем самым неостановимому возникновению новых форм.
Всякая схематизация представляет опасность ошибок. Можно задаться вопросом, не приведет ли марксистская диалектика к созданию всеобъемлющей и искусственной модели исторических событий, сводя всякое развитие к череде господствующих классов, которые рождаются революционными, вырастают в реформистские и умирают консервативными. Возникновение бесклассового общества после революционной победы пролетариата кладет предел такому развитию (Маркс называл это « концом человеческой предыстории »). Но этот предел может казаться финалистским, а потому всего лишь метафизической конструкцией, подобной обанкротившимся идеологиям прошлого. Гегель (как показал в свое время Маркс) свел свою диалектическую систему к абсолютной конструкции, ниспав, бессознательно для себя, в ту же метафизику, которую он превзошел в разрушительной части своей критики (философское отражение революционной борьбы буржуазии). Вот почему Гегель, вершина классической философии немецкого идеализма и буржуазной мысли, утверждал абсурдный тезис, что история действия и мысли должна в конце концов кристаллизоваться в совершенную систему, в завоевание Абсолюта. Марксистская диалектика упраздняет столь статический вывод.
Тем не менее, может казаться, что Энгельс, в своем классическом изложении научного социализма (как теории, противостоящей Утопизму, который доверял социальное обновление пропаганде за принятие проекта лучшего общества, предлагаемого автором или сектой), допускает правило или общий закон исторического движения, когда он использует такие выражения как « движение вперед » или « мир прогрессирует ». Эти энергичные пропагандистские формулы не должны побуждать верить, что был открыт рецепт, в который можно заключить бесконечный мир возможных эволюций человеческого общества, рецепт, который займет место обычных буржуазных абстракций об эволюции, цивилизации, прогрессе и т.д.
Великолепная польза от диалектики как оружия исследования тоже является в сущности своей революционной: она проявляется в беспощадном разрушении многочисленных теоретических систем, которые, одна за другой, прикрывали господство привилегированных классов. Это кладбище низвергнутых идолов мы должны заменить не на новый миф, новое слово, новый символ веры, но на реалистическое исследование фактических условий и их наиболее возможного развития.
Например, правильной марксистской формулировкой будет не «однажды пролетариат возьмет политическую власть, разрушит капиталистическую систему и построит коммунистическую экономику», но наоборот «только путем своей организации в класс и, следовательно, в политическую партию, и путем вооруженного установления своей диктатуры пролетариат сможет разрушить капиталистическую власть и экономику и сделать возможной некапиталистическую и нерыночную экономику».
С научной точки зрения, мы не можем исключить иной конец капиталистического общества, каковым может быть возврат к варварству, мировая катастрофа, вызванная, например, патологическим вырождением человеческой расы вследствие использованного оружия (предупреждением о чем служат ослепшие и обреченные на радиоактивное разложение тканей люди из Хиросимы и Нагасаки.), или другими формами, которые мы еще не можем предвидеть.
Интерпретация характера современной исторической фазы:
Диалектический критерий оценки прошлых и настоящих социальных институтов и решений
Революционное коммунистическое движение современной эпохи катаклизмов должно характеризоваться не только теоретическим разрушением всяческого конформизма и реформизма современного мира, но и практической и «тактической» позицией, согласно которой больше не существует общего пути с каким-либо конформистским и реформистским движением, в т. ч. в ограниченные периоды или в ограниченных областях. Оно должно основываться на признании того необратимого исторического достижения, что буржуазный капитализм полностью исчерпал свои антиформистские импульсы, т. е. что в прошлое ушла историческая задача разрушения докапиталистических форм и сопротивления угрозам их реставрации. Нельзя отрицать, что когда могущественные силы капиталистического будущего, ускорившие в неслыханном ритме преобразование мира, развивались при этих последних условиях, движение пролетарского класса могло и должно было, диалектическим образом, одновременно и осуждать эти силы в своей доктрине и поддерживать их в своем действии.
Сущностное различие метафизического и диалектического методов заключается именно в этом. Данный тип социальных и политических институтов и организации не является сам по себе плохим или хорошим, который надлежит принять или отвергнуть после рассмотрения характеризующих его черт в соответствии с общими правилами и принципами.
Согласно диалектической интерпретации истории, каждый институт приводит поочередно сначала к революционному, потом к прогрессивному, и, наконец, к консервативному эффекту со всеми последствиями. Для понимания всех сторон проблемы, следует поставить на свои места производительные силы и социальные факторы, чтобы вывести из них смысл политического конфликта, посредством которого выражается отношение этих сил и факторов.
Метафизической точкой зрения будет провозглашать себя из принципа авторитарным или либертарным, монархистом или республиканцем, аристократом или демократом, и ссылаться в полемике на правила, помещенные вне исторической ситуации. Уже старик Платон, в первой систематической попытке политической науки, превзошел мистический абсолютизм принципов, и Аристотель последовал за ним, различая три типа — власть одного, нескольких, многих — и хорошие и плохие формы: монархия и тирания — аристократия и олигархия — демократия и демагогия.
Современный анализ, следуя за Марксом, проникает намного глубже в основания вещей. В настоящий исторический период почти все политические пропагандистские формулы используют худшие традиционные мотивы религиозных, юридических и философских предрассудков всех видов.
Нужно противопоставить всему этому хаосу идей — отражению хаоса в отношениях интересов разлагающегося общества — диалектический анализ современного отношения реальных сил. Чтобы ввести этот анализ, нужно взглянуть на аналогичную эволюцию хорошо известных отношений прошлых исторических эпох.
Диалектическая оценка исторических форм
Исторический пример: меркантилизм
Не имеет никакого смысла провозглашать себя сторонником коммунистической или частной, свободной или монополистической, индивидуальной или коллективной экономики вообще, и расхваливать преимущества какой-либо системы с точки зрения общего блага; делая так, впадают в утопию, прямо противоположную марксистской диалектике. Хорошо известен пример слов Энгельса о коммунизме как «отрицании отрицания». Первые формы человеческого производства были коммунистическими, затем появилась частная собственность, система, намного более сложная и эффективная. От нее человечество вновь повернется к коммунизму. Этот современный коммунизм был бы невозможен, если бы в свое время первобытный коммунизм не был бы превзойден, побежден и разрушен системой частной собственности. Марксизм считает это первое преобразование преимуществом, прогрессом, а не вредом. То же, что мы говорим о коммунизме, применимо также и к другим экономическим формам, как рабство, крепостничество, капитализм мануфактурный, промышленный, монополистический и т.д.
Товарная экономика, при которой предметы, удовлетворяющие человеческие нужды, перестают, в эпоху выхода из варварства, непосредственно присваиваться и потребляться их производителем и становятся объектом обмена, сперва натурального, затем при посредстве денежного эквивалента, эта товарная экономика представляет грандиозную социальную революцию.
Она делает возможным назначение разных индивидов на различные производственные работы, расширяя и дифференцируя в огромных размерах все стороны социальной жизни. Можно признать все эти изменения, утверждая при этом, что после ряда типов экономической организации, основанных на общем меркантильном принципе (рабовладение, феодализм, капитализм), сегодня общество склоняется к нетоварной экономике. Другими словами, можно одновременно и признавать революционный характер рыночной экономики, и отвергать, как ставший конформистским и реакционным, тезис, согласно которому производство всегда будет невозможно вне механизма денежного обмена товаров.
Упразднение товарной экономики может основываться сегодня, и только сегодня, на факте развития ассоциированного труда и концентрации производительных сил. Капитализм, последняя из рыночных экономик, осуществляя это развитие и эту концентрацию, делает возможным сломать пределы, при которых продукты выступают как товары и сам человеческий труд рассматривается как товар.
В предшествующие этому современному периоду столетия критика рыночной системы, основывающаяся на общих рассуждениях философского, юридического или морального плана, была бы обыкновенным идиотизмом.
Социальный пример: семья
Разные типы социальных агрегатов, посредством которых коллективная жизнь выделяется из примитивного индивидуализма, проходят огромный цикл, делающий все более сложными условия, при которых живет и действует индивид. Эти типы не могут, рассматриваемые изолированно, оцениваться положительно или отрицательно. Они должны рассматриваться в их связи с преемственностью и историческим развитием, которое придает им меняющуюся роль при различных трансформациях и революциях. Каждый из этих институтов возникает как революционное достижение, развивается и реформируется в ходе долгих исторических циклов и становится, наконец, конформистской и реакционной помехой развитию.
Институт семьи[2] появляется как первая социальная форма человеческого рода, благодаря которой связь между родителями и детьми продолжается намного дольше, чем это физически необходимо. Возникает первая форма власти, осуществляемой сперва отцом, затем матерью над их детьми, даже когда последние стали взрослыми. Здесь мы также присутствуем при революции, т.к. появляется первая возможность организованной коллективной жизни и закладывается основа развития, которое приведет впоследствии к первым формам организованного общества и государства.
Социальная жизнь становится еще более сложной в последующих фазах этого развития, власть одного человека над другим расширяется далеко за пределы родства и крови. Новый, более обширный социальный агрегат включает и подчиняет институт семьи, как мы можем видеть при первых городах-государствах, при аристократических режимах и затем при буржуазном строе — все они основываются на неприкосновенном институте наследства.
Когда возникает необходимость общества, превзошедшего игру индивидуальных интересов, институт семьи, с ее слишком тесными границами, становится реакционным элементом в обществе.
Не отрицая поэтому его прогрессивную в прошлом историческую функцию, современные коммунисты, отметив при этом, что капиталистическая система уже деформировала и разложила пресловутую святость данного института, открыто борются с ним и предлагают его уничтожить.
Политический пример: монархия и республика
Различные формы государства, такие как монархия и республика, изменяются в ходе истории сложными способами и могут, как та, так и другая, представлять в разных исторических ситуациях и революционную, и прогрессивную, и консервативную энергию. В общем, можно предположить, что капитализм, до своей гибели, сможет уничтожить уцелевшие до сих пор династические режимы, но в данном вопросе нельзя исходить из абстрактных суждений, расположенных вне времени и пространства. Первые монархии появляются как политическое выражение разделения материальных задач: одни элементы первобытного племени или рода посвящают свои силы вооруженной защите от соседних групп и племен, а равным образом вооруженному грабежу их; другие занимаются охотой, рыбной ловлей, землепашеством или зарождающимися ремеслами. Первые короли и воины основывали свою привилегию власти на большем риске. И в этой области мы видим, как появляются более сложные и развитые социальные формы, невозможные прежде, формы, представляющие путь к революции в социальных отношениях. В последующие эпохи институт монархии делает возможным образование и развитие обширных национально-государственных организаций против федерализма лордов и сатрапов и выполняет новаторскую и реформаторскую функцию. Данте был великим монархистским реформистом начала Нового времени. В более поздние времена и во всех странах монархия — но ничуть не меньше и республика — проявила себя как наиболее строгая форма власти буржуазии.
Одни республиканские движения и партии могут иметь революционный характер, другие — реформистский, третьи — чисто консервативный.
Чтобы ограничиться самыми простыми и понятными примерами, Брут, изгнавший Тарквиния, был революционером; Гракхи, хотевшие придать аристократической республике содержание, отвечавшее плебейским интересам, были реформистами; традиционные республиканцы типа Катона и Цицерона, боровшиеся против грандиозной исторической эволюции, представленной мировой экспансией Римской Империи с ее юридическими и социальными формами, были конформистами и реакционерами.
Вопрос всецело извращается, когда прибегают к общим местам о цезаризме и тирании, враждебных республиканским принципам свободы, и к т.п. риторико-литературным мотивам.
Из современных примеров достаточно привести как соответственно антиформистские, реформистские и конформистские типы французские республики 1793, 1848 и 1871 гг.
Идеологический пример: христианская религия
Кризисы экономических форм отражаются не только в политических и социальных институтах, но и в религиозных верованиях и философских идеях. Юридические, религиозные или философские позиции нужно рассматривать в их отношении к историческим ситуациям и социальным кризисам. Каждая из этих идеологических позиций последовательно является революционным, прогрессивным и конформистским знаменем.
Движение, носящее имя Христа, было антиформистским и революционным. Утверждать, что каждый человек, независимо от его социального положения или касты, обладает имеющей божественное происхождение бессмертной душой, означало по-революционному восстать против угнетательских и рабовладельческих порядков античного Востока. Во времена, когда закон допускал, что человек может быть товаром, объектом торговых сделок, как и любое другое животное, утверждение равенства верующих было лозунгом борьбы, сталкивающимся с сопротивлением теократической организации судей, аристократов и военных в античных государствах.
После долгих исторических фаз и упразднения рабства христианство стало официальной религией и опорой государства.
Оно знало свой реформистский цикл в Европе нового времени, когда шла борьба против исключительной связи церкви с самыми привилегированными и угнетательскими слоями.
Сегодня не может быть более конформистской идеологии, чем идеология христианства, которое уже в эпоху Французской революции было, и как организация, и как доктрина, наиболее мощным орудием сопротивления старого режима.
Сегодня могущественная система церкви и религиозного внушения, повсюду примиренных и согласованных с капиталистическим режимом, используется как фундаментальное средство защиты против угрозы пролетарской революции.
При современных социальных отношениях уже давно достигнутым результатом является то, что каждый отдельный индивид представляет собой экономическую единицу, теоретически способную иметь активы и пассивы. Предрассудок, наделяющий каждого индивида моральным балансовым учетом его действий и иллюзией загробной жизни, является не чем иным, как отражением в мозгах людей самого характера современного буржуазного общества, основанного на частной экономике.
Поэтому невозможно бороться за слом пределов экономики частных предприятий и индивидуальных балансов, не занимая при этом откровенно антирелигиозную и антихристианскую позицию.
Капиталистический цикл
Революционная фаза
В главных странах современная буржуазия уже прошла через три отличительных исторических фазы. Буржуазия появляется как откровенно революционный класс и ведет вооруженную борьбу, чтобы разбить цепи, которыми феодальный и клерикальный абсолютизм прикрепляет производительные силы крестьян к земле, а ремесленников — к средневековому корпоративизму. Необходимость освободиться от этих цепей совпадает с развитием производительных сил, которые, с помощью ресурсов современной техники стремятся объединить трудящихся в большие массы. Чтобы предоставить свободное развитие этим новым экономическим формам, нужно силой разгромить традиционные режимы. Класс буржуазии не только ведет повстанческую борьбу, но и устанавливает, после своей первой победы, беспощадную диктатуру, чтобы не дать монархистам, феодалам и церковной иерархии вернуться к власти.
Капиталистический класс появляется в истории как антиформистская сила, и его могущественные силы побуждают его сломить все материальные и духовные препятствия; его мыслители самым радикальным образом ниспровергают древние каноны и старые верования.
Буржуазия заменяет теории авторитета божественного права на теории народного суверенитета, политического равенства и свободы и провозглашает необходимость представительных институтов, претендуя на то, что благодаря им власть станет выражением свободно проявленной народной воли.
В этот период либеральный и демократический принцип проявляется как исключительно революционный и антиформистский, тем более, что он реализуется не мирными и законными способами, но с помощью революционного насилия и террора, и что победивший класс — буржуазия — защищается от реставраторских попыток посредством революционной диктатуры.
Эволюционная и демократическая фаза
Во второй фазе отныне стабилизировавшегося капиталистического режима, буржуазия провозглашает себя гарантом и оптимального развития, и благосостояния всего социального коллектива, и проходит относительно спокойную фазу развития производительных сил, подчинения всего населенного мира своей собственной системе и интенсификации общего экономического ритма. Это — прогрессивная и реформистская стадия капиталистического цикла.
В этой второй буржуазной фазе демократический парламентский механизм функционирует в реформистском направлении, правящий класс делал вид, что его собственная организация способна представлять и отражать интересы и требования трудящихся классов. Его правители заявляют, что могут удовлетворять последние экономическими и законодательными мерами, оставляя существовать юридический стержень буржуазной системы. Демократия и парламентаризм не являются более революционными лозунгами, но приобретают реформистское содержание, которое обеспечивает развитие капиталистической системы, предотвращая резкие столкновения и взрывы классовой борьбы.
Империалистическая и фашистская фаза
Третья фаза — это период современного империализма, характеризующегося монополистической концентрацией экономики, формированием капиталистических картелей и трестов и обширного государственного планирования. Буржуазная экономика изменяется и теряет свойства классического либерализма, при котором каждый хозяин предприятия был автономен в своих экономических решениях и отношениях обмена. Производство и распределение подчиняется все более строгой дисциплине; экономические показатели не являются более результатом игры свободной конкуренции, но влияния сперва ассоциаций капиталистов, затем органов финансовой и банковской концентрации, и, наконец, государства. Политическое государство, которое, как считают марксисты, всегда было комитетом по интересам буржуазии, и которое, и как правительство, и как полиция, защищало последние, все более и более становится органом и контроля над экономикой, и даже управления последней. Эта концентрация экономических полномочий в руках государства может истолковываться как продвижение частной экономики к экономике коллективной только при забвении факта, что современное государство выражает исключительно интересы меньшинства, и что всякое огосударствление, осуществленное при сохранении рыночных форм обмена, ведет к концентрации, не ослабляющей, а усиливающей капиталистический характер экономики. Политическое развитие буржуазных классовых партий в современный период (как ясно показал уже Ленин в своей критике современного империализма) ведет к наиболее жестоким формам угнетения: приход к власти тоталитарных и фашистских режимов был проявлением этого. Эти режимы представляли самый современный политический тип буржуазного общества, и нынешняя эволюция, становящаяся все более очевидной, показывает их распространение по всему миру. Параллельный аспект этой политической концентрации состоит в абсолютном господстве нескольких больших государств за счет автономии средних и малых государств.
Наступление этой третьей фазы капитализма нельзя смешивать с возвратом к докапиталистическим формам и институтам, принимая во внимание поистине головокружительную динамику промышленного и финансового роста, не известного добуржуазному миру ни в качественном, ни в количественном отношениях.
Капитализм на деле отрицает демократический и представительный аппарат и создает абсолютно деспотические правительственные центры.
В некоторых странах он уже теоретизировал и провозгласил создание единой тоталитарной партии и иерархической централизации, в других он продолжает использовать ставшие бессодержательными демократические лозунги, неотвратимо двигаясь в том же самом направлении.
Для точной оценки современного исторического процесса, существенно важным является следующее положение: эпоха либерализма и демократии закончилась, и демократические требования, некогда революционные, затем прогрессивные и реформистские, сегодня являются устаревшими и исключительно конформистскими и консервативными.
Пролетарская стратегия в фазе буржуазной революции
Цикл пролетарского движения соответствует циклу капиталистического мира. С возникновением крупного промышленного пролетариата, начинает строиться критика буржуазных экономических, юридических и политических формул; и открытие, что буржуазия не освободила человечество, но заменила господство и эксплуатацию со стороны предшествующих ей правящих классов на свои собственные. Тем не менее, трудящиеся всех стран не могут не бороться на стороне буржуазии за свержение феодальных институтов. Поэтому они не поддаются внушениям реакционного социализма, который, пугая призраком безжалостного капиталистического хозяина, призывает рабочих к союзу с монархическими и аграрными правящими классами. Даже в борьбе, которую молодые капиталистические режимы ведут против угрозы реакционной реставрации, пролетариат не может отказать в своей поддержке буржуазии.
Классовая стратегия зарождающегося пролетариата предусматривает достижение целей антибуржуазного движения на волне повстанческой борьбы, ведомой в союзе с буржуазией — с одновременным достижением освобождения от феодального угнетения и капиталистической эксплуатации.
Эмбриональное проявление этого факта можно обнаружить в «Заговоре Равных» Гракха Бабефа. В теоретическом отношении, это движение было еще незрелым, но якобинская буржуазия беспощадно подавила, с полным успехом, рабочих, только что боровшихся за нее и за ее интересы — и преподнесла им тем самым важный урок.
Накануне национальной и буржуазной революционной волны 1848г. теория классовой борьбы была уже полностью выработана, в европейском и мировом масштабе отношения между пролетариатом и буржуазией стали отныне полностью ясными.
Маркс в «Коммунистическом Манифесте» предполагал союз с буржуазией против партий монархической реставрации во Франции и прусского консерватизма одновременно с тем, как планировал немедленное движение к революции, стремящейся к завоеванию власти рабочим классом. Также и в этот исторический период попытки восстания трудящихся безжалостно подавлялись, но классовая доктрина и стратегия, соответствующая этому периоду, подтверждалась и усиливалась на путях марксистского метода.
Грандиозная попытка Парижской Коммуны произошла в той же ситуации и отвечала тем же историческим оценкам. Тогда парижский пролетариат, свергнув Бонапарта и обеспечив победу буржуазной республики, еще раз пытался завоевать власть и показал продержавшийся несколько месяцев первый пример своего классового правления.
Самое яркое и значительное, что есть в этот эпизоде, заключается в безоговорочном союзе буржуазных демократов с консерваторами и даже с победоносной прусской армией ради подавления первой попытки пролетарской диктатуры.
Тенденции социалистического движения в демократически-пацифистской фазе
Во второй фазе, когда реформы рамок буржуазной экономики сопровождались наиболее полным применением парламентской и представительной системы, перед пролетариатом встала альтернатива исторической важности. В теоретической области встал вопрос интерпретации революционной доктрины, рассматриваемой как критика буржуазных институтов и всех защищающих их идеологий. Произойдет ли падение капиталистического господства и замена его новым экономическим строем в результате насильственных столкновений, или к этому можно прийти путем постепенных изменений, используя парламентский легалистский механизм? Практически встал вопрос, должна ли партия рабочего класса объединяться уже не с буржуазией против докапиталистических режимов (эти последние более не существовали), но по крайней мере с передовой и прогрессивной частью буржуазии, более склонной реформировать капиталистическую организацию.
Ревизионистские течения в марксизме развились в период идиллии, которую знал капиталистический мир с 1871 по 1914 гг. Фальсифицируя указания и фундаментальные тексты марксистской доктрины, они создали новую стратегию, согласно которой массовые экономические и политические организации рабочего класса должны готовить постепенное преобразование всей системы капиталистической экономики, проникая в политические институты и легально завоевывая их.
Полемика, сопровождавшая этот период, разделила пролетарское движение на противоположные тенденции; хотя в целом вопрос вооруженного восстания с целью слома буржуазной власти не ставился, марксистская левая энергично противодействовала избытку соглашательской тактики в профсоюзной и парламентской областях, а также предложениям поддерживать буржуазные правительства и допустить участие социалистических партий в министерских коалициях.
Именно тогда открылся чрезвычайно серьезный кризис мирового социалистического движения, обусловленный вспышкой войны в 1914 г. и переходом большей части профсоюзных и парламентских вождей к политике национального сотрудничества и поддержки войны.
Пролетарская тактика в фазе империалистического и фашистского капитализма
В третьей фазе капитализм находится перед двойной необходимостью: продолжать развивать производительные силы и не дать им нарушить равновесие его организации. Именно поэтому он вынужден отказаться от либеральных и демократических методов, одновременно концентрируя в могущественных государственных органах контроль за экономической жизнью и свое политическое господство. Также в этот период перед рабочим движением предстают две альтернативы. С теоретической точки зрения оно должно утверждать, что эти более узкие формы классового господства при капитализме составляют необходимый, более развитый и современный этап, который капитализм проходит, прежде чем истощить все свои исторические возможности и прийти к своему концу. Эти формы не являются, следовательно, временным усилением политических и полицейских методов, после чего можно будет вернуться к формам мнимой либеральной терпимости. С тактической точки зрения, ошибочно и иллюзорно утверждать, что пролетариат должен бороться за то, чтобы заставить капитализм вновь пойти на либеральные и демократические уступки — ибо климат политической демократии не является больше необходимым условием для дальнейшего роста капиталистических производительных сил — этой незаменимой предпосылки социалистической экономики. В первой буржуазной фазе — в период буржуазных революций, когда не только история поставила этот вопрос, но и он находил свое решение в параллельной борьбе сил третьего и четвертого сословия, союз между двумя классами [пролетариатом и буржуазией] был необходимым этапом на пути к социализму. Во второй фазе законно было ставить вопрос о совместном действии реформистской демократии и социалистических рабочих партий. Если история подтвердила правильность отрицательного ответа на этот вопрос со стороны левого марксистского крыла, правое ревизионистское и реформистское крыло не может рассматриваться как конформистское движение вплоть до его фатальной дегенерации в 1914 — 1918 гг. Если оно ошибочно верило, что колесо истории поворачивается исключительно медленно, оно все же не пыталось повернуть историю вспять. Здесь нужно воздать должное Бебелю, Жоресу и Турати. В настоящей фазе самого алчного империализма и самых свирепых мировых войн исторически не может более подниматься вопрос о параллельном действии пролетариата и буржуазной демократии. Те, кто утверждает противоположное, не представляют больше направление, крыло, течение рабочего движения, но всего лишь маскируют свой полный переход в лагерь консервативного конформизма. Единственная встающая сегодня альтернатива, на которую нужно ответить, совершенно другая. Развитие и эволюция капиталистического мира и капиталистического строя приобрело централистский, тоталитарный и «фашистский» характер; должно ли пролетарское движение присоединить свои силы к этому движению, ставшему единственным видом реального реформизма при этом строе и при власти буржуазии? Можно ли надеяться привить появление социализма к этому неизбежному наступлению капиталистического этатизма, помогая ему разбить последние сопротивления либеристов и либералов, этих буржуазных конформистов старого образца? Или напротив, пролетарское движение, разбитое и разгромленное настолько, что не смогло отстоять свою автономию против «сотрудничества классов» в период двух мировых войн, должно восстановить свои силы, отвергая подобный метод и иллюзию мирной буржуазной организации, в которую пролетарии могут законно проникнуть или которая, по крайней мере, податлива на давление масс (эти две концепции являются равно опасными формами пораженчества по отношению к революционному движению)? Диалектический марксистский метод ведет к отрицательному ответу на этот вопрос о возможности союза с новыми современными буржуазными формами — по тем же причинам, по которым он отвергал вчера союз с реформизмом демократического и пацифистского периода. Капитализм, диалектическая предпосылка социализма, не нуждается более в чужой помощи ни для того, чтобы родиться (утверждая свою революционную диктатуру), ни для того, чтобы вырасти (в его либеральной и демократической организации). В современный период он с необходимостью должен соединить и сконцентрировать свое экономическое достояние и свою политическую власть в чудовищное единство. Его трансформизм и его реформизм обеспечивают его развитие, и в то же время его сохранение. Движение рабочего класса не попадет под его влияние и господство, лишь отказываясь помогать появлению фаз, пусть даже необходимых, капиталистического будущего, лишь реорганизуя свои силы вне этих устаревших перспектив, лишь освобождаясь от старых традиций и отказываясь, хотя и с запозданием на целую историческую эпоху, от тактического соглашения с любой формой реформизма.
Русская революция; ошибки и уклоны Третьего Интернационала, инволюция пролетарского режима в России
В конце первой мировой войны самая острая проблема современной истории переходит в нынешнюю фазу: кризис царского режима, этой феодальной государственной организации, уцелевшей в период полного капиталистического развития в Европе.
Марксистская левая (Ленин и большевики) уже за десятилетия перед тем определила свои позиции — стратегическую перспективу борьбы за пролетарскую диктатуру одновременно с борьбой в союзе со всеми антиабсолютистскими силами за свержение феодальной империи.
Война позволила реализовать этот грандиозный план и в кратчайший срок — в девять месяцев — осуществить переход власти из рук династии, аристократии и духовенства, оставив за скобками промежуточный период правления буржуазных демократических партий, к диктатуре пролетариата.
Это грандиозное событие осветило ярким светом вопросы классовой борьбы, борьбы за власть и стратегии пролетарской революции, дав в то же время огромный толчок объединению революционеров всего мира.
За короткий промежуток, стратегия и тактика пролетарской партии прошла все стадии: борьба вместе с буржуазией против старого режима; борьба против этой буржуазии, пытавшейся построить свое собственное государство на руинах феодального государства; разрыв и борьба против реформистских и постепеннических партий рабочего движения — вплоть до исключительной монополии власти в руках рабочего класса и его коммунистической партии.
Историческим следствием всех этих фактов для рабочего движения было сокрушительное поражение ревизионистских и соглашательских тенденций; во всех странах пролетарские партии должны были встать на почву вооруженной борьбы за захват власти.
Но ошибочное понимание повело к применению российской стратегии и тактики в других странах, где надеялись, посредством коалиционной политики, содействовать установлению коалиционных правительств, подобных правительству Керенского, которым затем в решающий момент можно будет нанести смертельный удар.
Было забыто, что в России успешное развитие движения органическим образом было связано с поздним формированием собственно капиталистического государства, тогда как в других странах оно существовало уже целый век или, по крайней мере, много десятилетий, и было тем более сильным, чем более его юридическая структура была чисто демократической и парламентарной.
Не было понято, что союзы между большевиками и не-большевиками в повстанческой борьбе и даже несколько раз в борьбе против попыток феодальной реставрации были последним примером отношения, обусловленного политическими силами. Пролетарская революция в Германии, если бы она развилась, как ожидал Маркс, из кризиса 1848 г., следовала бы той же самой тактике, что и русская революция; напротив, в 1918-1919 гг. она могла добиться успеха, если бы у революционной коммунистической партии было достаточно сил для разгрома блока кайзеровистов, буржуазных республиканцев и социал-демократов, стоявшего у власти при Веймарской республике.
Интернациональное коммунистическое движение доказало, что оно полностью отклонилось от правильной революционной стратегии, когда в Италии, давшей первый пример тоталитарного типа буржуазного правительства, оно призвало пролетариат бороться в составе антифашистской коалиции под лозунгами свободы и конституционных гарантий, что представляло собой фундаментально ошибочную стратегическую позицию.
Спутать Гитлера и Муссолини, реформаторов капиталистического режима в самом современном направлении, с Корниловым или силами Реставрации и Священного Союза в 1815 г., означало самую большую и худшую ошибку Коммунистического Интернационала в оценке ситуации, и свидетельствовало о полном отказе от революционного метода.
Империалистическая стадия созрела экономически во всех современных странах, отвечавшая ей политическая форма — фашизм — появилась в различных странах мира, с расхождениями во времени, зависевшими от случайных отношений силы между государствами и между классами.
Такой переход мог рассматриваться как новый повод для революционного наступления пролетариата, но этот повод не позволял рассеивать и разбазаривать силы коммунистического авангарда в иллюзорных попытках помешать буржуазии выйти за пределы ее собственной легальности или восстановить конституционные гарантии парламентской системы. Напротив, нужно было принять исторический конец этого инструмента буржуазного угнетения и приглашение к борьбе за пределами легальности — для того, чтобы попытаться разбить все другие аппараты (политический, военный, бюрократический и юридический) капиталистической власти и государства.
Современное состояние проблемы пролетарской стратегии
Окончательное историческое осуждение любого отстаивания либерально-демократических претензий. Отрицательное решение тезиса о поддержке сил, ведущих капитализм к осуществлению своей современной монополистической фазы в экономике, тоталитарной и фашистской в политике. Переход коммунистических партий к стратегии великого антифашистского блока, приведший к лозунгам национального сотрудничества в антинемецкой войне 1939 г., к партизанским движениям, Комитетам национального освобождения и т. п. вплоть до позора сотрудничества в буржуазных правительствах — все это означало второе катастрофическое поражение мирового революционного движения. Последнее не может восстановить свою теорию и свою организацию, вести свою собственную борьбу, не борясь извне против этой политики, общей сегодня для социалистических партий и вдохновляемых Москвой коммунистических партий. Новое движение должно опираться на директивы, прямо противоположные лозунгам, распространяемым этими оппортунистическими движениями. На самом деле, если пропаганда представляет позиции последних как знамя мирового антифашистского движения, в свете диалектической критики становится ясным, что они полностью включены в фашистскую эволюцию социальной организации. Новое революционное движение пролетариата в империалистическую и фашистскую эпоху основывается на следующих позициях: 1) Отрицание перспективы, согласно которой, после поражения Италии, Германии и Японии наступил период общего возврата к демократии; напротив, утверждение, что конец войны сопровождается преобразованием буржуазных правительств в странах-победительницах в фашистском направлении и к фашистским методам, даже если повсюду в этом участвуют реформистские и лейбористские партии. Отказ предлагать в качестве требования, в котором заинтересован пролетариат, иллюзорный возврат к либеральным формам. 2) Утверждение, что современный российский режим потерял свой пролетарский характер одновременно с отказом III Интернационала от революционной политики. Постепенный откат привел к тому, что экономические, социальные и политические формы вновь приняли в России буржуазный характер. Не следует оценивать эту форму как возврат к преторианским формам добуржуазной самодержавной тирании, но как приход, иным историческим путем, того же типа развитой социальной организации, представленной государственным капитализмом в странах с тоталитарным режимом, где планы широкого размаха открывают путь для важного развития и дают стране высокий империалистический потенциал. В таких условиях мы не требуем для России возврата к формам парламентской демократии, находящейся на пути к исчезновению во всех современных странах, но, напротив, воссоздания, также и в России, революционной и тоталитарной коммунистической партии. 3) Отказ от всякого призыва к национальной солидарности классов и партий, которую вчера требовали ради свержения т. н. «тоталитарных режимов» и победы над странами Оси, сегодня же требуют во имя восстановления, в почтении к законности, капиталистического мира, разрушенного войной. 4) Отказ от маневров и тактики Единого фронта, т. е. отказ призывать т. н. «социалистические» и «коммунистические» партии, не имеющие более ничего пролетарского, выйти из правительственных коалиций, чтобы создать т. н. «пролетарское единство». 5) Непримиримая борьба против идеологического крестового похода, стремящегося мобилизовать пролетариев разных стран на патриотические фронты возможной третьей мировой войны, требуя от них либо бороться за красную Россию против англо-саксонского капитализма, либо поддерживать демократический Запад против сталинского тоталитаризма в войне, представляемой как антифашистская.
[1] Напомним, что слова «неделимое», «индивид» и «атом» означают одно и то же: первое — на русском, второе — на латинском, третье — на греческом языке.
[2] Разумеется, не следует смешивать семью вообще с ее частной — и самой гнусной — формой — моногамной семьей. Первобытная семья с ее общностью мужей, детей и жен, может называться семьей ничуть не меньше.