Жиль Греле, ‹Грандиозная теория кретинов› (2002)

Говорить с ним невозможно, потому что характерная особенность кретина — без устали восхищаться общими местами, извергаемыми им же самим словно в эякуляции.

Леон Блуа, Невысказываемое 25 июля 1904 года

Библиографическое примечание. — Этот тракт(ат) был впервые опубликован в частном порядке Ассоциацией физического и ментального действия (Монтрёй, март 2002 года). Неопубликованное приложение было написано в 2002 году и обновлено по оказии [смерти Деррида].

1. Грандиозная теория кретинов — ключевой элемент моей работы по установлению гнозиса, то есть пути, который я прокладываю к теористическому [théoriste] исполнению гностико-материализма.

1.1. Речь идет о детерминации в последней инстанции водораздела между кретинами и остальными.

1.2. Согласно Материи, которая есть (без бытия и, a fortiori, без субстанции или вещности, даже когда сама по себе) реальное последней инстанции, теоризм может быть фактически представлен как метод «диалитических» [dialytiquement] описаний и предписаний.

1.2.1. Я называю диализом метод очищения, очищения путем разделения (λύσις — это разрез [coupure]), но без объединения или обратимости разреза. Диалитическая операция, будучи односторонней, замещает диалектику, даже если та абсолютна, в качестве центральной операции мысли: диалектика — это средство и среда всеобщей эквиваленции мысли и реального; диалитика — это инструмент мысли, который, опираясь на реальное-Единое, по милости Ангела идет к очищению мысли, никогда не оборачиваясь назад; это орфизм, который не терпит поражения в конце, расколдованный орфизм или априорное содержание ангелического (или антифинального) решения проблемы нигилизма — смерти, которая всегда побеждает в финале.

1.2.2. Предписание, которое она выдает, другими словами, ее объявление [énonciation], ее откровение [manifestation] или даже ее феноменализация уникальной гностико-материалистической традиции переходит в том же жесте к описанию (и к обвинению [dénonciation]) грандиозной теории (в смысле про-цессии) кретинов.

2. У теоризма есть враг, которого он определяет под именем кретинизма: вот в чем состоит грандиозная теория кретинов в смысле метода прояснения и консумации как мысли кретинов (их видения мира и Принципа, на котором оно основано), так и их грандиозного шествия. Но у теоризма есть и союзники, так что в своей борьбе с кретинизмом он отнюдь не в абсолютном одиночестве против всех: имеются теористы, имеются бесчисленные гроздья кретинов, (вос)преданных Делам или Аферам, эмпирическим или трансцендентальным, погрязших в кажимости [le semblant], решительной двусмысленности и непрестанных экивоках, и есть все те, кто, будь то так или иначе, не относится к Платону как к дохлой собаке.

3. Первый артикул грандиозной теории кретинов гласит, что никакой теории кретинов не существует. Ни в смысле процессии кретинов, ни в смысле мысли (кретинизма), которая их воодушевляет и бросает им вызов (и из которой порождается их процессия), ни (еще меньше) в смысле теории-метода (теоризма), который организует демонтаж этой мысли.

3.0.1. И на то имеется веская причина: кретинизм утверждает, что ничто [rien] нельзя отделить от ничего [rien], помимо самой дифференсиации [différenciation].

3.0.2. Или, что равносильно этому: будто бы два сливаются в одно и что все есть (во) все(м), плюс-минус транзакция.

3.1. Положение, королларии которого в беспорядочном изложении таковы: мы должны полностью погрузиться в мир, смешаться с ним и занять свое место в грандиозном целом (максима Сенеки, которая никого не удивит, ибо стоицизм — это разновидность кретинизма); что всегда правильно идти на компромисс (с тем чтобы получить то единственное счастье, которое возможно дать себе, никак не извращая существующее, не как «приз», а как плод сделок во все стороны); что во всех религиях есть благо; что умиротворение и примирение всегда ценнее насилия и войны; что тоталитаризм как принуждение [forçage] тотальности с точки ее постоянного отступления есть наимерзейшая из всех мерзостей (целокупность [le tout] реальности, если мы умеем смотреть на нее под правильным углом и будучи в правильных очках, всегда уже реализована); что существует абсолютное превосходство демократии (то есть демократии-рынка, неразрывной пары демократии и рынка) как высшая ценность; что мы можем презирать все что угодно, но только при том условии, что мы никогда никого не презираем (и, в более широком смысле, никогда не осуждаем); что гуманизм есть альфа и омега всей мысли, прагматизм — горизонт всей не-бредовой практики, а эмпирическая «строгость» модерной науки — единственная гарантия достоверности дискурса (почти вдовесок к душе); что нравственность и люди должны пониматься через содержание, а не форму; что ничто не проживается и не продумывается заранее, а пророки — шуты (в то время, как их ценность, если таковую вообще следовало бы признать во имя всеобщего уважения к произведениям духа, производна от их «поэтического гения»); что нацисты — чудовища, а «мы» — достойные люди (а окружающий нас постгитлеризм, осуждаемый Пьером Лежандром, есть, таким образом, не более чем преувеличение, лишенное смысла); что между истреблением евреев Европы и их вестернизацией не имеется никакой связи (или, что более фундаментально, что евреи, растворенные в компромиссе с модерностью и в отказе от Бога, не имеют ничего общего с собственным истреблением); что палачу нечем заняться, кроме как каяться и оплакивать своих жертв; что главное произведение прошлого столетия — Приключения Тинтина — подозрительно: уж не растлевает ли оно молодежь; на этом я остановлюсь, но перечень, очевидно, не исчерпывающий.

3.2. Вообще говоря, грандиозная теория кретинизма, в той мере, в какой она включает в себя прояснение и демонтаж кретинизма, его не-религиозное одбращение [unversion], представляет собой экзегезу общих мест, установленных в стихии [élément] (строгости последней инстанции) Материи-Единого.

4. Второй артикул грандиозной теории кретинизма (скрытый [caché] артикул, который открывается [или из-обретается, invente] теоризмом в том смысле, в каком на языке юриспруденции говорится об обнаружении [invention] клада) заключается в с(п)екулярности, которая над ней главенствует. Кретинизм управляется тем, что я называю принципом самодовольной с(п)екулярности [s(p)écularité suffisante], сокращенно СС. Вот на какой высоте восседает кретинизм! Здесь вовсе нет ничего мелочного и узко полемического: ведь кретинизм, взятый по принципу, обеспечивающему определение кретинов и их дискурсивное и процессуальное порождение, в конце концов есть не что иное, как мысль-мир.

5. Третий артикул грандиозной теории кретинов следует из второго; именно через него кретинизм, бесконечно расширяя периметр своих вписанных кругов, находит способ продлить себя и увековечить свое правление; это следствие с его мириадами производных переливов объявляется так: sékommça [старофр. «такие дела», букв. «ну как-то так»].

6. Итак, если перейти к заключению, кретинами можно и нужно считать тех, кто боится смерти. Тех, кто мнит себе, что выводит свою довольную детерминацию из собственных свойств и несводимых свидетельств их определенности, ну и думают, будто бы им есть что терять. То есть не тех, кто обладает свойствами, атрибутами (они-то попросту обретаются в мире, что и происходит с лучшими), а тех, кто в них верит — верит в их светскость [mondanité] — и оттуда мнят себе, как говорится. Резюмируя: кретины — это те, кто, веря (в себя), боится смерти, а задача грандиозной теории кретинов состоит, согласно Радикалу, который есть сама Материя, в том, чтобы определить водораздел между теми, кто боится смерти, и остальными.

7. Грандиозная теория правления кретинов, которая притязает на кретинизм предмета и врагов, и непримиримая ангажированность, в которой возникает гностический материализм, становящийся анти-феноменологией, находят свое средоточие в одной-единственной директиве: терроризировать кретинов.

Некрологическое приложение. Великий салонный философ Жак Деррида, по его же собственному признанию, одержимый и напуганный смертью, вызывал восхищение почти во всем мире (от двух Америк до Японии через Германию) и у горстки паяцев с импотенцией во Франции — у happy few болтунов, пустомель, позеров и лицемеров, пышущих самодовольством. Своим квазиметодом, чьи максимы сводятся к тому, чтобы смотреть на вещи от случая к случаю (в порядке теории) и позволять опыту иметь место (в порядке практики), он неустанно умножал перекрестки, разлучения и различания, в то время как его интеллект — который, как я полагаю, грандиозен, но я не эксперт, чтобы судить — допускает только одну фиксированную точку: самого себя, тайну эго Деррида и эго Деррида как тайну, и еще постоянно откладываемые нарциссические аффирмации, которые окутывают атаки на его имя (ja, по-немецки). Вот как этот конвейер выдавал тексты одновременно обо всем и ни о чем, во все фило-литературные поля (как можно разумно предположить, тривиальность в этих делах послужила ему хорошим советчиком, позволив ему отвлечь себя от страха смерти двойной игрой наложения мгновений и фантазма постериорности), зарекомендовав себя как мэтра кретинизма высочайшего уровня.

Пер. с фр. А. Морозова. Оригинал и пер. на македонский