Э. Левинас | Ж. Валь, ‹Субъективность и трансценденция› (1937)
Письмо Эмманюэля Левинаса Жану Валю по поводу его выступлений (опубликованных как «Об идее трансценденции» [« Sur l'idée de transcendance »] и «Субъективность и трансценденция» [« Subjectivité et transcendance »]) 4 декабря 1937 года в Французском обществе философии, чьим председателем он станет через 9 лет, сменив на посту Гастона Берже, и будет оставаться до конца жизни, вплоть до 1974 года; среди его преемников будут гегельянцы Жак Д’Онт и Бернар Буржуа, научник Кантена Мейясу. В обсуждении выступления приняли живое участие такие философы, как тогдашний председатель SFP Леон Брюнсвик, Габриэль Марсель, Рене Бертло, Николай Бердяев, Пауль Ландсберг; помимо Левинаса письмами отреагировали Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс, друг Ясперса врач-психиатр Ханс Полльнов, Жанна Эрш, Рахиль Беспалова, Карл Лёвит, Кете Надлер, Дени де Ружмон, Луи Лавель, Раймон Арон и Жорж Бастид.
Письмо Эмманюэля Левинаса
По мнению г-на Валя, философия существования [la philosophie existentielle] на самом деле включает в себя ряд понятий теологического происхождения. Кьеркегор представляет богословские понятия как таковые, в то время как Хайдеггер и Ясперс стремятся секуляризовать их. Тем не менее они играют значительную роль для данных философов, составляя притягательность их мысли и обеспечивая ее связь с конкретным [le concret].
Можно задаться вопросом, не является ли связь между теологией и экзистенциальной философией одновременно более глубокой и — в том, что касается Хайдеггера — менее определяющей для экзистенциальной философии, чем утверждает г-н Валь.
Более глубокой — при условии, что теология не ограничивается догматикой какой-либо позитивной религии. Проблемы, на которые отвечает догматика, не зависят от нее и вытекают из самого факта экзистенции современного человека. Существовать [или экзистировать, exister] — значит испытывать одиночество, смерть и потребность в спасении. Когда душа игнорирует утешение, [которое давалось бы ей] присутствием Бога, она испытывает позитивный опыт его отсутствия. Речь [discours] о Боге не теряет своей религиозной сущности, если предстает как «речь об отсутствии Бога» или даже как молчание о Боге. Религиозное никогда не бывает внезапным [l’insoupçonné]. Итак, то, что связывает экзистенциальную философию с теологией, — прежде всего сам ее предмет, экзистенция [existence], обстоятельство если не теологическое, то по крайней мере религиозное.
Но, с другой стороны, в том виде, который экзистенциальная философия принимает у Хайдеггера, она дистанцируется от теологии насколько, насколько это возможно. Какую бы роль ни играло богословие в интеллектуальном становлении Хайдеггера, мы легко согласимся с тем, что для него секуляризация [laïciser] понятия не означает вуалирования его религиозной стороны. Секуляризация [laïcisation, букв. ‘избавление от церковного влияния’] должна представлять собой операцию, которая поистине приводит к выходу за пределы теологической точки зрения. С этого момента проблема взаимоотношений между хайдеггеровской философией и теологией зависит от смысла этой секуляризации. Точка, в которой она происходит, фактически является как бы болевой точкой [или нервным центром, le point névralgique] его философии.
В теологической установке мы представляем себе вещи и сущее [les êtres] таким образом, который в хайдеггерианской терминологии следует назвать онтическим. Мы имеем дело с тем, что есть, а именно с «сущими» [étant], которые исполняют свое предназначение. Они составляют предмет [objet] рассказов. Они рассматриваются как индивиды и являются частью драмы, в которую мы сами вовлечены. Теология — это, по сути, история и мифология. Вот почему в вопросах теологии авторитет [l’autorité] может гарантировать истину.
Главный интерес хайдеггерианской философии состоит в том, чтобы показать в основании онтического приключения человека нечто большее, нежели отношение «сущего» к «сущему» [d’« étant » à « étant »], понимание бытия [l’être], онтологию. Человеческая экзистенция как судьба интересует Хайдеггера только в связи с этой онтологией, которую он осуществляет [accomplit]. Таким образом, Хайдеггер порывает с теологией ровно настолько, насколько проводит различие между онтическим и онтологическим (причем делает это с беспрецедентным в истории философии радикализмом) и где фундаментальная трансценденция [transcendance fondamentale] достигается для него не в переходе от одного «сущего» к другому [d’un « étant » à un autre], а от «сущего» в направлении бытия [l’« étant » vers l’être].
В этих условиях следует сказать, что если Кьеркегор и остается теологом, то не потому, что отождествлял трансцендентное [le transcendant] с Богом, а не с природой или дьяволом [diable], но потому, что трактовал трансценденцию как соприкосновение с «сущим». Если Хайдеггер отказывается от потустороннего [l’au-delà], то не потому, что оно непознаваемо или «более теологично», чем посюстороннее [l’ici-bas], а потому, что само различие между потусторонним и посюсторонним онтическое и постериорно в отношении к онтологической проблеме [problème]. Можно ли сказать, что Хайдеггер делает грех «падением в область анонимной толпы»? Не ищет ли он скорее онтологическое условие падения как онтического факта, чьим частным случаем является первородный грех (Sein und Zeit, p. 306, прим.)? Речь всегда идет о поиске онтологических условий различных ситуаций действительной экзистенции, о переходе от онтического и экзистенциельного [existentielle] к тому, что он называет онтологическим и экзистенциальным [existentiale] пониманием. Во всяком случае, Хайдеггер видит в этом суть своего философского открытия. То, что, по его словам (Sein und Zeit, p. 235, прим.), осталось бы чуждым Кьеркегору, — это полагание проблемы экзистенции как экзистенциальной [existential] проблемы (а не экзистенциельной [existentiel]), иными словами, сама перспектива онтологии.
Ответ Жана Валя
Я бы не согласился с идеей, что экзистенция сама по себе является религиозным обстоятельством. Для меня религия имеет характер ответа.
А существование — это прежде всего вопрос. Каждое обязательство, каждый риск, каждое решение необязательно должно быть названо религиозным.
Я признаю, что секуляризация [laïcisation] у Хайдеггера — это снятие [dépassement] или, по крайней мере, деструкция теологической точки зрения.
А наблюдения г-на Левинаса позволяют, как мне кажется, вытянуть глубинный смысл, таящийся за оговорками [dégager le sens profond des réserves] Хайдеггера: проблема бытия, о которой он говорит, что это его проблема, — это проблема бытия, перенесенная из онтической области в экзистенциальную (несомненно, проходящая через экзистенциельную область). Но я не понимаю, что именно представляет собой эта экзистенциальная область. Я боюсь, что она определяется проблемой условий возможности существования, критицизмом существования, который не ставит свои вопросы более подлинным и более удовлетворительным образом, чем критицизм разума, и который вслед за ним взывает к формальной идее «условий возможности». В таком случае может возникнуть вопрос: в чем состоит хайдеггеровская концепция этой идеи возможности, которая играет столь большую роль в его мысли, как и в мысли Ясперса, и может ли он дать определение или теорию, которая позволила бы нам иметь неформальное представление о ней?
Пер. с фр. А. Морозова по изданию:
Wahl J. Existence humaine et transcendance.
Neufchâtel: La Baconnière, 1944. P. 135–138.