Жиль Греле × Франсуа Ларюэль, защита и патрицид (2002–2003)

«Введение в строгий гнозис: теория-восстание, не-религия, ненависть к практике» [Introduction à une gnose rigoureuse: théorie-rébellion, non-religion, haine de la pratique] — название докторской диссертации Жиля Греле, защищенная под руководством Франсуа Ларюэля в конце 2002 года. Состав совета: Стефан Дуайе, Мариз Денн, Франсуа Ларюэль, Егор Резников. 1-я часть работы была издана как книга Объявляя гнозис. О войне, вновь приходящей к культуре (2003); выход 2-й был анонсирован в качестве книги Учреждая гнозис. Об ангеле, приходящем к теории, но так и не состоялся по причинам, связанным с провалом Organisation Non-Philosophique Internationale (Международной не-философской организации, основанной ими совместно с Рэем Брассье), речь о которой пойдет ниже — в речи Греле «Нантерская защита» и опубликованной в интернете реакции на нее Ларюэля «Отцеубийство, или Как Святой Жиль с мечом наперевес исправляет не-философию», где он даже формулирует восемь кратких пунктов, составляющих «условия реальности, а не существования» не-философии, и отличает лакано-философское «узлование» [nouage] от не-философского «клонирования» [clonage]. Со стороны Ларюэля спор затем продолжился в книге Борьба и утопия в скончании философских веков (La lutte et l'utopie à la fin des temps philosophiques, 2004). Во многом не-философское разногласие Ларюэля и Греле отразилось в их взглядах на ONPhI как на «модель не-институциональной утопии» (= Ларюэль, см. книгу об утопии) и как на попытку поддержания «неакадемических отношений» с академией или же с Университетом как «антисоциальной институцией» (= Греле, цит. по Баркеру). Перевод с французского Артема Морозова для телеграм-канала заводной карнап.

Жиль Греле (2002)

Нантерская защита

1. — Сначала я хочу сделать одно предуведомление: несколько фраз, которые от меня ожидают, больше похожи на оборону [défense] диссертации, как говорят англичане, нежели на защиту [soutenance] в прямом смысле слова. Я имею в виду, что они ближе не к подлому договорнячку крышуемых с их сутенерами [souteneurs], а к заостренности [tranchant], присущей тому, что можно было бы назвать военной операцией.

1.1. — Не то чтобы я предполагал, что вы враждебно относитесь к тому, что я делаю, просто сам формат защиты представляет для меня проблему (так же как и формат диссертации в течение некоторого времени представлял ее для меня), и я не вижу возможности без последствий подчиниться ему, как ни в чем не бывало.

1.2. — Поэтому я скажу вам, — и это будет первый из пунктов, которые я хотел бы затронуть, — что настоящая защита диссертации, которая по правде является обороной моей работы, в реальности является нападением на Университет; это что-то вроде обязательства, надеюсь, не слишком одинокого, по отвоеванию Университета с помощью и в рамках системы преподавания, основанной на исследованиях, которые сами детерминированы в последней инстанции, а не оставлены на произвол стихийной вампирической достаточности.

1.3. — Отсюда вытекает не столь анекдотическое следствие: я не взираю на Университет с отвращением, пораженчеством и утилитаризмом, как то делает большинство из тех, кого он принимает и обеспечивает по жизни, но желаю внести теоретически и методически строгий вклад в борьбу против согласованного разрушения институции, которая, как мы видим каждый день, не перестает отрицать и уничтожать сама себя, ставя себя на службу тем, кто абсолютно презирает ее и хочет ее смерти в среднесрочной перспективе, то есть тому, что я называю обществом обормотов и упырей. (Однако для того, чтобы этот вклад обрел действенность, необходимо, чтобы какой-нибудь факультет или кафедра возымели добрую волю меня нанять…).

2. — Второй момент, на который я хотел бы обратить ваше внимание, касается моей работы в ее двойном отношении к Университету и не-философии. Если, как я уже указал, я защищаю свою диссертацию не столько ради нее самой, сколько ради Университета, то это потому, что я способен — на что? на отношения с академией, которые сами по себе не академичны, но не-академичны. И их мне позволяет не-философия.

2.1. — Иными словами, если я с удовольствием ставлю свои отношения с Университетом под эгиду слов из Законов нашего председателя Платона: «Без оглядки беги общества дурных людей» (IX, 854c), — то следует сразу же добавить, что это бегство представляет собой нападение, радикальную атаку, то есть атаку действительно без оглядки (на себя), в которой нет с(п)екуляризации, в которой нет ни малейшего остатка взаимности, записываемой в ходе конвертации с защитой (и я пишу «с(п)екулярность» с буквой «п» в скобках, чтобы показать, что это не имеет отношения к истории…).

2.2. — Но внимание: если не-философия позволяет мне работать одновременно на Университет и вне академической достаточности, то это в той мере, в какой моя работа, то есть теоризм или строгий гнозис, опирается на не-философию, чтобы исправить ее и сделать работоспособной, операциональной.

3. — Это наш третий пункт, который формулируется следующим образом: теоризм односторонне проясняет и борется на практике с общей матрицей подобия и Господства, которую он охватывает [enveloppe], причем последняя находит свое ультимативное воплощение в не-философии, не исправленной под руководством теоризма.

3.1. — Здесь необходимо внести уточнение. Не-философия и теоризм — это два направления мысли, которые развиваются на одной и той же опоре, а именно с опорой на Реальное, строго проясненное как Единое-ничто-(иное)-как-Единое, то есть радикально Имманентное (прояснение или открытие, которым мы обязаны Франсуа Ларюэлю). Другими словами, не-философия и теоризм имеют одну и ту же рабочую опору; оба они говорят:

3.1.1. — Существует последняя инстанция, которая является Реальным-ничем-кроме-Реального (то есть Реальным, не смешанным ни с чем иным — или с тем же самым!).

3.1.2. — Существуют инстанции, которые составляют реальность, чьей формой является философия (или религия) как мысль-мир (или как практика-мир).

3.1.3. — Согласно Реальному, существует такая односторонняя, невзаимная детерминация реальности (или мышления-мира), что происходит производство мысли, которое не относится к философии (или религии), но и, напротив, не притязает на ее отрицание, и которое, следовательно, должно быть названо не-философским (или не-религиозным).

3.2. — До сих пор все понятно. Дела усложняются, как мне кажется, когда мы рассматриваем не-философскую мысль, которая является одновременно тремя вещами: она трансцендентальна в качестве субъекта, клонированного согласно Реальному; она трансцендентально-априорна в качестве силы(-)мысли; она априорно-трансцендентальна в качестве односторонней практики теории. Необходимо понимать, что если мы можем таким образом различать не-философские «слои», отсюда вовсе не следует, будто каждый из них можно взять в отдельности от двух других: напротив, не-философская мысль в последней инстанции является одновременно субъектом, мыслью и практикой.

3.3. — Именно здесь все идет не так, и теоризм в некотором роде берет верх. Ведь что происходит при этом отождествлении субъекта, мысли и практики? Не-философия становится неспособной быть чем-то иным, кроме теоретизма [théoricisme] — конечно, радикального, а не мирского и пропитанного философской самодостаточностью, но, в конце концов, с точки зрения надежд, которые можно возложить на наконец-то изобретенную строгость в произведении [à l’œuvre], разница не так уж и велика.

3.4. — Теоризм отделяет в последней инстанции субъект от мысли и тем самым делает теорию способной действовать в трансценденции, не мирозатворяясь, через имманентное посредство трансцендентального метода. Теоризм служит радикальной пролетаризацией и милитаризацией теории, а не ее теоретистской Реформой в последней инстанции.

3.4.1. — Это мышление, способное порешать [trancher] в мысли-мире в той мере, в какой оно растворяет из своей односторонней троицы дуалитарное смешение субъекта, мысли и практики, эту не-философскую амфибологию, согласно которой клонированный субъект есть тождественно сила(-)мысли, а сила(-)мысли сама по себе есть тождественно унилатеральная практика.

3.4.2. — На что Франсуа Ларюэль отвечает, что односторонняя троица содержит лишний термин, который пришел неизвестно откуда и чересчур попахивает Платоном (что, кстати, мне кажется скорее ошибочным, нежели оскорбительным, но неважно).

4. — Что важно и что я хотел бы подчеркнуть, так это разногласие между не-философией и теоризмом. Не для того, чтобы решить его здесь, а для того, чтобы подчеркнуть, что я извлекаю из него в плане работы. Это мой четвертый и последний пункт, который касается недавно начатого проекта с Франсуа Ларюэлем, одно из достоинств которого, на мой взгляд, состоит в том, что он придает форму и плодотворность нашему разногласию.

4.1. — Этот довольно амбициозный проект касается создания Международной не-философской организации (Organisation non-philosophique internationale, ONP[h]I). Не то чтобы я чувствовал в себе призвание «управленца» мировой не-философии, но все же я считаю необходимым дать не-философии организацию, которая будет следовать ее принципам, как их оттачивает и делает операциональными теоризм.

4.2. — Вместо того, чтобы ходить вокруг да около или перефразировать себя, я предпочту прочитать непосредственно статью временного устава Онфи, которая касается ее цели.

Ст. 2. — Целью организации является продвижение теоретической и методической плодотворности и строгости последней инстанции, которую несет в себе не-философская дисциплина.
Ст. 2.1. — Разрывая с морально убогой и теоретически несостоятельной максимой (теория и мораль выражают друг друга) „такие дела, что уж тут…“ [sékommça, que voulez-vous], под эгидой которой не-философы, полагающиеся на свою практику, слишком часто и даже почти всегда недалеко уходят от истины, [Онфи] существует для того, чтобы утвердить в порядке метода (или методов) и не-философского производства (или производств), что существует последняя инстанция и что все остальные (по отношению к ней) автономны и консистентны; точнее сказать: что, поскольку существует последняя инстанция, все остальные (относительно) автономны и консистентны.
Ст. 2.2. — Речь идет о том, чтобы придать не-философской радикальности ее видимость и действенность (ее неограниченное и необоюдное острие), с тем чтобы трансцендентальное железо теории-метода было навсегда вколочено в достаточную эмпирическую плоть практики-мира. Таким образом, цель организации состоит в том, чтобы вырвать не-философию из полумирской самодостаточности ее практики, организуя ереси (которые представляют собой различные не-философские устройства [dispositifs]). Не то чтобы нужно было ограничивать или «контролировать» не-философские инстанции (ереси), но, напротив, нужно дисциплинировать их в последней инстанции и привести в (односторонний) боевой порядок, чтобы повсюду в мире и во всех мирских дисциплинах, где трудятся не-философы, указанная работа могла вестись по отдельности сообща, а не разрозненно и подвергаться стихийной мирской суете.

5. — Тогда, я полагаю, мне зададут следующий вопрос: почему ты помещаешь эту организацию под эгиду не-философии, вместо того чтоб создать, собственно, какую-нибудь, там, Международную теористическую организацию (Organisation théoriste internationale, OTI [или ORTIE (фр. ‘крапива’), по удачному предложению Дидье Мулинье])? На что я отвечаю, что это очень плохой вопрос, ведь он не учитывает того, что теоризм — это не-философия, исправленная в том пункте с субъектом и методом, т.е. избавленная от того последнего остатка господства, который я обозначаю как ее либерализм последней инстанции.

6. — Этот теоретизм стихийной (или дезорганизованной–дезорганизуемой) не-философии, который обрекает строгую теоретическую работу на постылый «выбор» между методической и тем паче организационной импотенцией (из опасения вновь впасть в светскость), с одной стороны, и теоретической непоследовательностью (где не-философия охотно смешивается с философией, зачастую под «педагогическими» предлогами), с другой, требовал лечения.

7. — Именно над ним (помимо прочих вещей, конечно, но все же в первую очередь) я и начал работать в своей диссертации.

Франсуа Ларюэль (2003)

Отцеубийство, или Как Святой Жиль с мечом наперевес исправляет не-философию

Онфические не-философы прочли введение Жиля Греле (Святого Жиля, очевидно, в память о Святом семействе Карла Маркса) к его диссертации. Его публикация на сайте соответствует уставу Онфи. Поскольку я собираюсь ответить на критику Жилем того, что называется мною «не-философией», я хочу отметить объективность и преданность, с которыми он выполняет свою работу в нашей организации и которые не могут быть поставлены под сомнение, в то же время надеясь, как и каждый из нас, дать ему правильный импульс. Точно так же как рядовой член Онфи, а не как его Председатель [Président], я хочу с такой же энергией оспорить его направление — ориентацию, которая кажется мне проблематичной в его аргументации, намерениях и последствиях. Для начала мы должны постепенно понять почему, раз это ориентация, и не факт, что проблема Онфи заключается в ее ориентации. Что значит ориентироваться [s'orienter] в Онфи? Опасное напоминание, отчего б не спросить, что значит оксидентироваться [s’occidenter] в Onphi? Я бы предложил схематично разделить пространство материала Онфи, но не неделимую причину его употребления, и что в этом смысле не может существовать несколько «не-философий» (в буквальном смысле слова «уни-латерально» — УНИ-ЛИТЕРАЛЬНО?). Поэтому в случае Святого Жиля я буду критиковать серьезную путаницу между задействованиями и интерпретациями его аксиом. Мы внимательно проверим, является ли это предуведомление новым ортодоксальным замыканием или же, напротив, строгое соблюдение стиля нф [= не-философии] — способ как можно в большей степени освободиться от оков этой высшей доксы, дабы лучше отделиться от религиозного.

Контекст интервенции, о которой говорит Святой Жиль, не столь метафоричный в его понимании, — это война с Университетом и в его интересах. Сюда входит и война по той же модели с нф и в ее интересах. В каком виде? В философской и психоаналитической традиции такой поступок не имеет другого названия, кроме «отцеубийства». Этот термин, очевидно, подходит для платоника. Конечно, для того, чтобы имело место отцеубийство, должен быть отец. Но в этой традиции именно отцеубийство создает отца или же открывает его. Волей-неволей я принимаю на себя эту функцию, которую мне поручает Ж.Г., даже если позднее придется уточнить, в какой степени собственное имя изобретателя еще может быть связано с нф. Будучи операцией символической во всех смыслах слова, отцеубийство имеет свои преимущества: оно оставляет после себя небольшое, но полезное доктринальное наследие (ценно только «открытие» Реального), которое можно употребить и, главное, воспользоваться им лучше, чем Отец, который не сумел его приумножить, а также оставляет вакантную, по крайней мере, доктринальную власть, которую можно вновь взять на себя. Кто станет новым главой не-философской фратрии, той, которая посвящена задачам теоретического порядка, разумеется, даже теористического [théoriste] — я не говорю об Onphi и не путаю ордена. Но в этом ордене он объединяет орду не-философских братьев (и сестер, я полагаю?) войной всех против всех или каждого против каждого. Отсюда его жалоба на определенный пацифизм и, что еще более отвратительно, на мягкий либерализм нф. Старая диктатура пролетариата, теперь принятая на себя Христом с мечом наперевес… Лично я, помимо безусловного (антигегельянского) отказа от войны как чего-то Реального или как Последней Инстанции, не вижу в нф ничего либерально-пацифистского, то есть в субъекте, особо определенном как [находящийся] «в-борьбе» [en-lutte]. Какой смысл в борьбе, если она не является освобождением, в отличие от либерализма как разотчуждения Мира [Monde]? Святой Жиль делает вид, что не замечает, как я тоже использую гнозис, который, без сомнения, отличается от гнозиса «новых философов» [Жамбе и Лардро] и от того, что в нем осталось «пролетарского». Гнозис по сути своей не принадлежит к какой-либо доктрине (отсюда и проблематичность его употребления в качестве единственного материала), и ересь, которую он допускает, не может служить для идентификации (в обычном смысле этого слова) мысли или личности, нового святого семейства. Гнозис — это скорее фактор или показатель философского материала, «закваска» или «соль», фермент, который призван «поднимать» борьбу, превращая ее в восстание. Что касается вывода из этой дискуссии, то он будет заключаться в том, что не-философия не может совершить отцеубийство, которое она в каком-то смысле считает невозможным или галлюцинаторным в самом его понятии, зная об Отце или Мире [Paix] только как о Человеке, а не Боге, и о преступлении только как о преступлении субъекта-в-мире против другого. Со Святым Жилем мы находимся здесь на уже вполне известной территории, которую я продолжаю называть «платонической». В нф тоже много платонизма, хотя, пожалуй, и не больше, чем в любой иной философии, не говоря уже о том, что именно Платон и послужил предвестником божественной философии или ее главным противником, первым в длинной очереди, замыкаемой Гегелем с Ницше.

Аргументация Святого Жиля, учитывая обстоятельства, может быть, разумеется, только полемической и стратегической, но тем не менее она теоретически очень жестокая. Она складывается из трех частей, что никого не удивит.

а. Общая цель, по-видимому, состоит в том, чтобы избавить Онфи (которая здесь выступает в качестве причины и места сетевой публикации текстов, а также их адресата) от опасности появления какого-либо официального учения, поскольку нф рискует стать «ортодоксией». Для этого он сводит ее к интересу простого открытия, открытия Реального — кстати, с моей стороны чуть ли не невинного, как если бы однажды утром я наткнулся на неожиданный и, надо признать, немного незаслуженный клад. Какая удача ему выпала! Находка, сделанная почти вопреки его воле! Даже имя его «изобретателя», того, кто клад открыл [invention во фр. праве означает обнаружение клада. — Прим. пер.], упоминается лишь для того, чтобы быть помещенным в скобки. Таким образом, лишенная автора и, что более важно, философской случайности, нф сводится к трем относительно формальным и нейтрализованным аксиомам, подобно пульту или паспарту. Против риска слишком известной «ортодоксии» — подлинной головы Медузы, с помощью которой не-философы пугают друг друга и, возможно, утверждают свое стремление заменить одну ортодоксию другой — Ж.Г. устанавливает эквивалентность интерпретаций с опорой на Реальное, ставшее абстракцией, пустой и универсальной оболочкой, к которой, кстати, язык стал безразличен. Если он безразличен к Реальному, то он не безразличен к своему наименованию в нф, и если Реальное не выкупается именем «Ларюэля», то его наименование, то есть сама нф, от него не отлучена [forclos]. И вот почему я не могу быть полностью безмолвным и вынужденным притворяться мертвым (хотя мне этого не хочется), когда говорят на… моем языке, как я говорю на языке Платона, Канта, Ницше и т.д. Даже открытия математиков и физиков, а также психоаналитиков («будьте лаканистами, коли хотите, я же — фрейдист»), имеют собственное имя, а не только романы. Не говоря уже о философах, ведь Система Абсолютного Знания тоже носит имя Гегеля. Само собой разумеется, я не верю в идею нф как нейтральной теоретической дисциплины, противоположной личному творчеству, все это воображаемо, что не означает, будто у нее нет теоретико-дисциплинарного аспекта, который нужно развивать. Пользуясь случаем, я хочу поприветствовать Жиля Греле, которого я очень уважаю, автора не-религии… Именно на основе этого формализма мы позволяем себе поставить знак равенства между различными возможными «нф» и, в частности, между существующей нф и не-религией.

b. Но этот формальный мир [paix] был лишь клочком бумаги, потому что все переворачивается, и это первоначальное сокращение не-философской самодостаточности было лишь подготовительной операцией, которая позволила под названием нф проскользнуть другой интерпретации, а именно не-религии. Я достаточно часто осуждал в своих лекциях политику кукушки — политику философии по отношению к науке, — чтобы не удивляться последнему «куку!» не-религии. Внимание! Ребенок «за спиной» или замена ребенка в колыбели, как угодно! Если язык выбирается, несмотря ни на что, как у Святого Жиля, по критериям заостренности [tranchant] и способности к разделению, если он становится детерминантом для самого Реального, то тогда Реальное становится тайно ангажировано, задействовано, а не нейтрально, как предполагалось, это Реальное как «имманентное разделение» — что это означает, мы видим постоянно. В конце концов, существует иерархия словарей, и не-религия противопоставляется (без прохождения через работу над объединенной теорией) нф и считается более эффективной в борьбе с Миром [Monde]. Эквивалентность была уловкой, чтобы избавиться от нф и утвердить превосходство не-религии. Это главная тема «исправления» нф. Очевидно, что это не исправление, а новая интерпретация всех аксиом, которая позволила сию замену, тревожное выправление мечом…

c. Наконец, что может последовать за этой диадой противоречивых позиций, упрощением или эквиваленцией, а затем оценкой религии? Третий термин, очевидно, синтез системы. И, как мы понимаем, именно термин нф выполняет эту функцию, но это полностью сверхдетерминированный и несогласованный термин, который должен сохранять преимущества «классической» нф и не-религии, таким образом объединенных. И вот мы снова оказываемся в лоне системы. К этой двусмысленности присоединяется отказ говорить «Бог» заместо «Реального», но прежде всего концепция «ориентальной философии» или религии, которая то исключает окцидентальную философию, то включает ее как неполный момент. «Религия — это скорее мысль-мир, нежели философия» (Святой Жиль)? Нет, она более угрожающая и преступная (а стало быть, и гнозис тоже?), но она не дает ни адекватного словаря, ни критической техники, которые предоставляет философия и которые требуются, чтобы говорить о не-религии от имени Реального. Так что это была философская операция. Ее другие названия: «таскать каштаны [из огня]» или «разделяй и властвуй»… «Многообразие нф», «течение» или «мода» Ларюэля, «вариант Ларюэля» (формулировки, взятые наугад из бесед с различными интер-не-философами) — эти формулы имеют смысл уже приблизительный, только для задействований, и не могут означать интерпретации. Необходимо, в частности, прояснить терминологию не-религии и не принимать ослепительные огни ориентального просвещения за слепую ночь не-знания. Нф не является ни «философией с широко закрытыми глазами», ни «ослепленной» философией.

Давайте разберемся в сути [fond] проблемы. В чем заключается основной аффект, πάθος Святого Жиля? Это платонический χωρισμός (раздел и размещение), который перешел в гнозис. Однако нф является тем, чем она является, только радикально различая χωρισμός, который подразумевает созерцательный надзор [survol] разделения, и имманентное бытие-отделенным или без-отделения. Унилатеральность, если угодно, это χωρισμός, который «стал» радикально имманентным или, точнее, отделенным-без-χωρισμός (поэтому она избегает антиплатонического возражения Аристотеля) и требует серьезной редукции платонизма и гнозиса. Аргументационная техника Ж.Г. состоит в надзорном разделении, в разделении против фетишизированного тождества, но разделении, которое он рассматривает как имманентное. Взятое как реальное, разделение имманентно, о чем он прекрасно осведомлен и говорит об этом, но речь идет о полуимманентности. Сущность философа заключается в том, что, говоря об имманенции, он продолжает рассматривать ее как Логос, вместо того чтобы практиковать ее имманентным образом. Отсюда и теоризм, и последняя экстериорность разделения. В этом заключается источник 1) его пафоса остроты и строгости, 2) его критики тождественности (?) трансцендентального и субъекта, 3) его призыва к односторонней троице и четырем отдельным терминам. Будто он еще раз на посошок, в последний раз разрезал радикальную имманенцию и разбил на отдельные или полуотдельные части. Тогда все становится ясно по-другому, менее формально и субъективно, но более платонически, а именно: отцеубийство касается не столько «открывателя»-не-философа, сколько Реального или Единого. Нф это не философия Парменида, несмотря на их радикальное тождество, которое больше не является тождественностью Бытия-Единого и которое открывается, не трансцендируя, как Одно-сторонность. Но и здесь ему нужно было убить Реальное, чтобы сформулировать троицу или четвертование инстанций и поместить в нф если не жизнь, которую Платон хотел поместить в Пармениде, то по крайней мере острие или лезвие меча. Когда, напротив, радикальная имманенция больше не является предметом созерцания, когда она является слепым или неученым [indocte] детерминантом практики, между ней и ее разделением (свойством, которое все еще воспринимается извне) имеется строгое тождество, но не разделение, а Одно-сторонность, которая приобретает свой истинный смысл и более не является предметом созерцания. Необходимо перестать тайно представлять себе в последний раз Единое и разделение; именно Единое отделено своей имманенцией, является «Иначе-чем…» трансцендентности или односторонним по имманенции, а не по трансценденции. Иными словами, Святой Жиль, как и все философы, которые апеллируют к имманенции, в последний раз созерцает, но созерцается им по-прежнему разделение, бытие-отделенным как разделение. Отсюда и маоистские формулы, которые он критикует, но только наполовину: Единое делится на Два, Два объединяются в Одно. Именно с помощью таких формул философия просто противостоит Гегелю, вместо того чтобы утвердиться в имманенции, которую можно назвать радикальной, то есть радикально высказанной в том смысле, что само высказывание имманентно, хотя и пользуется трансценденцией Логоса. Я считаю, что эта платоническая отсылка, далеко не ошибочная и даже не оскорбительная, поскольку она исходит вовсе не от антиплатоника, является ключом к пониманию ностальгического проекта Святого Жиля.

Эта тождественность (себе) имманенции не разделена ни внешне, ни внутренне, она в любом случае исключает амфибологию внутреннего и внешнего. Именно таким образом нф, не без труда и колебаний, пришла к унилатеральной дуальности как имманентной, а не созерцаемой. Отсюда и происходит различие? нет, именно унилатеральная двойственность узлования (эксплицитно выраженная у Ницше, Лакана, Бадью) и клонирования как фундаментальных операторов, один из которых принадлежит философии, а другой — нф. Узлование использует трансцендентные части или части, находящиеся в процессе разделения, и связывает их узлом, который сам по себе трансцендентен, хотя и включен в узлование наряду с любой другой частью. Клонирование — это лишь соблюдение «закона» радикальной имманенции для любой инстанции в отношении (или, скорее, не-отношении [non-rapport]) к Реальному. Клонирование не накладывается на дважды трансцендентные инстанции (сами по себе и в соответствии с их отношениями), а на инстанции, которые оно уже единоразово преобразовало в трансцендентные, то есть относящиеся к радикальной имманенции, которая распределяет это «единоразово». В свою очередь, односторонняя дуальность клонирования (самого по себе являющегося такой дуальностью) и философско-мирского узла не является узлом философии и нф. Последнее является клоном первого. Нф посвящает себя производству клонов в своем собственном смысле, в этом состоит его «восстание».

Поскольку речь зашла о собственности и несобственности, несколько уточнений. В любом случае, я не изобрел «Реальное», ни Единое, ни человека (все философы…), ни даже идею или готовое выражение «радикальной имманенции» (Мишель Анри и, возможно, другие; Мен де Биран? Маркс?). Ни даже идею структуры-треножника (в конце концов, Маркс и Лакан тоже уже это сделали…). Зато я изобрел несколько вещей, которые, с моей точки зрения, характерны для нф и действительно отличают ее от философии. Это восемь способов редуцировать радикальность или радикализацию к Радикалу, поставить примат Радикала над радикализацией, или Единого над односторонностью, что можно было бы поспешно назвать логикой радикальности или унилатеральности, но что составляет инстанции ее практики, условия ее реальности, а не существования. Это

1. полный смысл имманенции как сугубо реальной, а не трансцендентальной;
2. необходимость рассматривать имманенцию через имманентность, на имманентный манер, как нечто неподвластное надзору или обзору [survol] философа, то есть полный смысл ее радикальной, а не абсолютной природы;
3. бытие-уже-данной философии в Едином, ее вклад или ее единосторонность;
4. структура реальной имманенции как односторонности или Иначе-чем…;
5. пара детерминации и детерминации-в-последней-инстанции (клонирования) и отождествление второй с понятием Маркса;
6. односторонняя дуальность Человека и субъекта, устранение их смешения;
7. радикальная имманентность или Одно-сторонность как человеческая мессианичность или имманентное будущее, как бытие-обращенным-в-сторону-мира, призвание нф к утопии и фикции;
8. не-философский дискурс или субъект как объединенная теория математического (аксиоматического) аспекта и философского или оракульного аспекта.

Все эти характеристики обрисовывают утопию Человека как негативную tabula rasa (в противоположность утопиям как позитивным и смертоносным tabula rasa), которая принимает вид человеческой математики (в противоположность «божественной математике» Лейбница и любой философской математике, такой как платоническая).

Точка, в которой сосредоточены сопротивления, несомненно, заключается в изобретении человека как Имени-Человека [Nom-de-l’Homme], первого имени для причины мысли. А то, что вызывает споры, — это стиль нф как идентичность стиля, который имеет двойственный аспект: дисциплины и произведения [œuvre], теоремы и оракула. Но истинная трудность в понимании не-философии глубоко скрыта в самой философии. Дело в том, что от Парменида до Деррида и даже до Левинаса она не перестает преобразовывать тематическое содержание своей трансценденции, забывая при этом преобразовать также операциональную или формальную трансценденцию, то топологическую, то логическую, в которой она разворачивает свои операции и ткет свою традицию. Философия тоже имеет два уровня: условия жеста и поверхностную тематику. У нее имеется пресуппозиция, но она игнорирует ее или же стирает в том единстве видимости, которое зовется Логосом. Не-философия рискует пойти по тому же пути и довольствоваться работой на тематическом уровне философии — только не над ее поверхностными объектами и болтовней (мы уже давно не говорим об этом, и в любом случае это сугубо сырье, материалы для преобразования), но над формой-трансценденцией ее объектов. В конце концов, она рискует поспешно унаследовать от философии ее задницу: еще более глубокую, нежели игра трансценденций, пресуппозицию. Именно это и означал императив радикальности имманенции: обращаться с имманентностью на имманентный манер, не превращать ее в новый объект. Отсюда и не-(философия), и отказ от платонического χωρισμός, символа всякой философской абстракции.

Вы все вправе [en droit] (то есть «уполномочены» [en pouvoir]) лишить меня иллюзий, которые я создал себе из-за чрезмерного нарциссизма. Вплоть до моего имени, которое, как я замечаю, здесь и там все больше отрывается от нф и становится акциденцией в его истории. Правда, я назвал «нф» этим термином, чтобы освободить ее от себя и освободить себя от нее, но не следует забывать, что по крайней мере было крещение, и что воленс-ноленс я «отец» и «священник» безбожной конфессии, а не просто носитель аксиом в этом человеческом деле. Не стоит питать иллюзий, наследие разлетится на куски и интерпретации. Но трудно не указать в первый раз, в чем сущность распри [différend]. Мы смешали — и Святой Жиль больше всех, но и с большей решимостью, нежели другие, — многообразные проявления нф, возможные и необходимые, с ее интерпретациями. Не-философская свобода задействования и философская свобода интерпретации. Задействования требуют пересматривать нф с нуля с точки зрения ее философского материала и, следовательно, также формулировать ее аксиомы, придерживаясь этих пределов, но ни в коем случае не давать сразу же расходящиеся интерпретации ее аксиом. Расходящиеся, поскольку не учитывают материал, из которого эти аксиомы происходят в нф, и поскольку они сами не видят, что служат симптомами другого видения мира. Однако я должен признать себя виновным в неточности: утверждения не-философии — не чисто математические аксиомы и теоремы, они имеют только математический аспект. По своему происхождению или источнику они являются математическими и трансцендентальными. А по своему функционированию, детерминированному в-Реальном, внутри не-философии они есть идентично-в-последней-человечности сущности [entités], имеющие аспект аксиомы и аспект интерпретации (или оракула, как я теперь люблю говорить), которые так и манят, и я сам поддаюсь этому искушению, изолировать их и преобразовать в полную свободу интерпретации.

Я повторюсь, что Святой Жиль четко разграничивает свою работу в качестве руководителя Онфи и свою личную позицию в теории, и я отвечаю ему только по последнему пункту. Но этот конфликт в любом случае затрагивает судьбу Онфи, он не может не надеяться направить ее по теоретическому пути (по пути теоризма). Сколько авторитарного платонического идеализма в этом притязании, уж не город ли это Законов, пересмотренный гнозисом? Все это, конечно, по-своему логично. Я вижу большой талант в его попытке и восхищаюсь смелостью такого решения. Но оно кажется мне чуждым «духу» и, прежде всего, плодотворности нф. В конце концов, отцеубийство, хотя и является традицией, происходит только один раз или лишь в одном смысле. Это было возможно для Платона и представляло собой возможное обогащение Парменида, вводя Иное как небытие и язык, но возможно ли это с той же плодотворностью в не-философии, на сей раз со введением и с примешиванием (не-)религии, иначе, нежели как философский и религиозный ресентимент? Если философия начинается с преступления, то, без сомнения, она обязана следовать дальше по тому же пути, так что преступления философии, после того как было совершено основополагающее преступление Платона, являются реакцией и самообороной. Отсюда, без сомнения, Маркс, история начинает трагедией, а повторяет или завершает комедией.

Наконец, я бы сформулировал просьбу о не-философской этике дискуссии. Что меня утомляет, признаюсь, так это постоянное использование в качестве аргументации т.н. реторсии (самодовольный — нет, ты! ортодоксальный — опять ты! мирской — да сам ты…! господин — ты, снова!). Нужно было придумать этот жанр парирований, основанных на смешении задействований нф и ее глобальных интерпретаций! Реторсия — это закон, но, как и любой слишком человеческий закон, он должен приобрести измерение, которое его смещает или, скорее, ставит на место и лишает его авторитета, но не всей действенности. Если не-философ авторизует лишь себя самого, но в пределах Реального-последней-инстанции, пускай он помнит, что его критика других не-философов может использовать прибегать к реторсии только в тех же самых пределах Реального-последней-инстанции.