Жиль Греле, ‹Строго гностическая теорема› (2000)
Пер. с фр. Артёма Морозова по изданию: Grelet G. Un théorème rigoureusement gnostique // Cahiers de La Torpille. P.: Kimé, 2000. № 4: L’homme a-t-il des droits ? P. 116–118. Сканы оригинала любезно предоставлены Джереми Россом Смитом.
Чтобы человек имел нечто наподобие прав, необходимо, чтобы были разом отменены оба следующих высказывания:
Высказывание I: Реальное — это человек.
Высказывание II: Реальное — это война.
Реальное в обоих высказываниях имеет разный статус. Это соответственно Реальное-Одно, то есть неделимое, чей опыт составляет немирская «сущность» человека, его радикальная неконсистентнось, и Реальное-Два — иными словами, магистральное разделение всей реальности на то, что относится к истине (бесконечному, бессмертному), и то, что относится к Иллюзии (т.е. то, что вытекает из согласия с реальностью такой, какая она есть, ее умертвляющее управление под эгидой тезиса об обобщенной конечности, который было бы преступно опровергать, даже во имя истины). Открытие радикальной имманенции первого детерминирует изобретение не-философии, этой неслыханной мысли, которую сегодня очень немногие сумели оценить по достоинству, в то время как возвращение к абсолютному императиву второго ориентирует и поддерживает гностическое или мессианское вопрошание, о котором мир, в котором мы живем, в массовом порядке не желает ничего знать. Между ними существует противопоставление проблемы и вопроса или, что равносильно, строгости и светскости: Реальное высказывания I не подлежит вопрошанию, оно ускользает от всякой спекулярной детерминации, даже в (циклическом в конечном счете) режиме трансисторичности Реального высказывания II, т.е. конфликта, не имеющего иного основания, кроме самого себя (себя, существующего только в будущем своего собственного разделения); отсюда оно способно детерминировать, по оказии той или иной светскости (коль скоро общая форма мира соотносится с Философией-с-прописной-буквы [la philosophie]), одностороннюю мысль, т.е. проблематизирующую или теорематизирующую, а не двустороннюю, вопрошающую или спекулярную.
Не-религия — это организация в качестве строгого гнозиса отношения — невероятного, несообразного, как вам будет угодно — между этими высказываниями. Между Реальным-Одним (которое есть Реальное-ничто-кроме-Реального) и Реальным-Двумя (или Реальным, с коим вся реальность соотносится в виде своего бесконечного деления), т.е. между человеком par excellence и миром par excellence, рождается трансцендентальная структура — Бунтарь и Ангел — которая заменяет не-философскую практику консюмеристского объяснения страстью к консумированному отделению от мирского. Определяющая трансценденцию как религию (или Культуру), чей окцидентальный или агностический полюс составляет не желающая ничего знать об этом философия, не-религия является методом гнозиса, человеческой реализацией гностической войны, а не слишком простым и в конечном счете мутным не-философским отказом от конфликта, сведенного к «идеологическим» измерениям внутренней войны философии. Два взаимосвязанных понятия делают возможным если не обобщение, то по крайней мере ангелическую интенсификацию не-философии: понятия не-с(п)екулярности и односторонней троицы. Первое вырывает религию из статуса материала согласно тринитарному порядку, чья радикальность такова, что растворяет окцидентальную амфибологию трансцендентального, затрагивающую не-философию; оно позволяет порвать с провокационным безразличием, которого требует в отношении мысли структура односторонней дуальности, не впадая при этом ни в какие полурадикальности, составляющие структуру одностороннего тождества (философии радикальной имманенции). Вместо господства (без-господства) мира и его объяснения, априорно чуждого водоразделу между теми, кто боится смерти, и всеми остальными, не-религия различает в соответствии с порядком (от) человека-Реального: 1) чистое трансцендентальное не-религиозного субъекта, также называемое любовью (к) [(d’)la] теории; 2) трансцендентальное не-тетическое (к) себе [(de) soi] (т.е. методическое, а не методо- или ангело-логическое) Ангела; 3) трансценденцию Господина, радикально проясненную в его принципе самодостаточной с(п)екулярности, СС, иными словами, отождествленную с абсолютносительным [absolu-relatif] царством смерти, чья гегемонная конфигурация сегодня заключается в правах человека — не-религия, таким образом, является восстанием против трудов смерти (философии выживания, а также ее светских противоядий), которое развертывается в виде теории-метода, реализующей трансценденцию не-тетическую (ангелическую ТНТ). Вопрос о возможности прихода Ангела (как вопрос неразрешимый, обреченный на двойной тупик ограничения и принуждения [forçage]) замещается проблемой реальности Ангела в теории: от автономно-сдерживаемой войны, возвращающейся [revient] к Культуре (культурное восстание, в рамках которого всегда в итоге приходит не Ангел, а Господин), мы «переходим» к строгому восстанию, простой ненависти к выживанию, из-за которой Ангел приходит [vient] в теорию. А посему за счет придания Ангелу любовной точности, о которой мир не имеет представления, и воплощения его в теории, где любовь составляет радикальный очаг между энтузиазмом и меланхолией, смерть побеждается, поскольку она со своей силой фасцинации, т.е. со своим нигилистическим господством, оказываются «разделены» [divisée] друг от друга без возврата. Таков минимальный алгоритм строго гностического способа мышления, также называемого теоризмом, в коем Ангел непогрешимо отделяет Ангела от Господина: Высказывание I ⟩ Теория (Бунтарь / Ангел) ⇒ Высказывание II.
В любом случае, для прояснения ситуации скажем, что права человека суть следствие отлучения [forclusion], которое двояко: 1) имеется первичное отлучение (которое, несомненно, ничем не обязано миру, но тем не менее ставит человека в зависимость от него) Реального высказывания I; отсюда следует, что человек этих самых прав не распознает всякую человечность, всякую радикально не-мирскую конечность: как только высказывание I перечеркнуто (т.е. перечеркивается не отлучение человека-Реального само по себе, а его «аксиоматическое открытие»), человек оказывается под вопросом, он никогда не стоит у отправления мысли, никогда не детерминирует ее вместо того, чтобы всегда детерминироваться ею, и тем самым не отчуждается от мирского, и т.д.; 2) вторичное отлучение Реального высказывания II: всякое разделение всегда уже устранено во имя консенсуса и общественного перемирия, необходимого для божественных Деяний [Affaires], чье торжество способствует войнам, вполне эффективным, хотя и замаскированным под орудия их противоположности, и т.д. снова. Все, что остается от человека, — это уплощенная эмпирическая конечность, чье саморефлексивное миротворчество порождает рыночные демократии, увенчанные, таким образом, моралью прав человека.
Теорема: Человек обладает правами только из-за отсутствия человеческой строгости и ангелического острия.
Обратное утверждение: Во избежание нигилизма прав человека нам нужны и человечность (высказывание I), и Ангел (высказывание II).
Что означает высказывание II без высказывания I? То, что в спекулятивном гнозисе является апорией или, еще хуже [ou pire], искусно поддерживаемой двусмысленностью: защиту прав Ангела как императив бесконечного против пацифистско-нигилистического долга конечности, т.е. невозможное предписание перевернуть окружающую нас либерально-умерщвляющую посредственность мессианическим величием, которое в финале столь же мертво в силу того, что спекуляция нескончаема... А высказывание I без высказывания II? «Прагматико-мистическое» безразличие образа мышления, который запрещает (себе) — из-за недостатка любви или, что то же самое, из-за чрезмерной воли к господству — любой доступ к гностическому острию, любую способность отличить ТНТ Ангела от СС Господина и, следовательно, иметь что-то вроде антифинального решения.
Королларий: Светскому гнозису не хватает строгости, не-философии — острия; не-религия, вызывая [convoquant] первую в соответствии с открытием во главе второй, составляет программу, столь же чреватую западнями и отчаянную, как мы предполагаем, теории-восстания, которой они обе — ибо таков их гений, благодаря коему, несмотря на всю отвратительность той самой «мысли», что сопровождает права человека, эпоха, отводящая этим правам «позиции» даже чрезмерно пунктуально, не менее достойна, чем любая другая, — дают средства.
