Рене Генон о переиздании «Матезиса» Мальфатти с предисл. Делёза (1947)
Кристиан Керслейк о тексте Генона
Kerslake C. Deleuze and the Unconscious. L.: Continuum, 2007. P. 214n25:
В отрицательной рецензии на книгу Мальфатти с предисловием Жиля Делёза Рене Генон критикует знания Мальфатти об индийской традиции за то, что они основаны на отрывочных и неточных сведениях. Поскольку в XIX веке эта традиция была малоизвестна, такие писатели, как Мальфатти, похоже, довольствовались тем, что изобретали надуманный символизм, который компенсировал их недостаток знаний об «истинном символизме». Подход Делёза можно рассматривать как направленный против генонизма, поскольку он не верит, что матезис и эзотерическая философия обязательно должны быть укоренены в оригинальных, чистых традициях. Мирча Элиаде утверждает, что упадок оккультизма во Франции отчасти объясняется влиянием Генона, поэтому утверждение Делёзом работ Мальфатти с его настойчивым подчеркиванием значимости матезиса для науки и философии можно рассматривать как попытку спасти оккультную философию именно через утверждение ее наиболее синкретических тенденций. Генон был посвящен в несколько оккультных «орденов» во Франции (он был посвящен в мартинистский «орден», прежде чем порвал с Папюсом и покинул его в 1909 году), но разочаровался во всех из них из-за их синкретизма и сплетения различных оккультных источников, не все из которых были явно древними. Придя к выводу, что единственную по-настоящему живую эзотерическую традицию мысли и практики можно найти на Востоке, в 1912 году он стал мусульманином. Генон публиковал обличающую критику современной теософии и спиритуализма, а в 1930 году переехал в Египет, где прожил до самой смерти. Он открыл подход к эзотерической истории, который назвал «Традиционализмом» и который был основан на тантрическом представлении о космическо-исторических циклах. Западный мир непоправимо деградировал и вступил в «Кали-Югу», конец космического цикла, период, характеризующийся распадом, духовной анархией и бунтом. Ничего нельзя было сделать, чтобы обратить процесс вспять, и лучшее, что мог сделать человек, — это воссоединиться с традиционными источниками мудрости или обратиться в ислам или индо-тибетскую традицию. «Генон отрицал не только подлинность современного западного т.н. оккультизма, но и способность любого западного индивидуума связаться с действительной эзотерической организацией… Он указывал, что любая попытка практиковать любое из оккультных искусств представляет для современного (западного) человека серьезный психический и даже физический риск» (Mirca Eliade, “The Occult and the Modem World”). Влияние Генона привело к тому, что все большее внимание уделялось поиску «чистых» традиций, свободных от любых обвинений в синкретизме. Генон наиболее критичен к представлению Мальфатти о соотношении между символизмом и числом, которое он считает произвольным как в выборе, так и в их упорядочивании: Мальфатти посвятил себя тому, чтобы обнаружить в символизме, который оказался у него под рукой, «то, чего там точно нет». Именно этот подход, полагает Генон, оказался, к его прискорбию, наиболее влиятельным. Работа Мальфатти несовершенна именно в том смысле, в каком несовершенна оккультистская традиция конца прошлого столетия. Оккультизм опирается на неадекватную информацию, стремится преодолеть традиционные интерпретации символизма и создает «собрание дневных мечтаний, лишенных малейшей основательности». Таким образом, главный интерес переиздания книги заключается в том, что теперь мы можем вернуть эти оккультистские пороки к их источнику. Генон умалчивает о попытке молодого философа Делёза найти философское значение в рассматриваемом тексте.
Рене Генон
Рец. на: Жан (Иоганн) Мальфатти де Монтереджио, Матезис, или Исследования анархии и иерархии знаний, пер. Ш. Островски, предисл. Ж. Делёза, 1947.
Это переиздание, воспроизводящее с небольшими изменениями французский перевод, опубликованный в 1849 году, было, конечно, не лишним, поскольку это одна из тех книг, о которых часто говорят, но мало кто читал. Что касается ее внутренней ценности, то мы должны сказать, что она представляет интерес прежде всего как курьез, поскольку, по правде говоря, чрезвычайно «устарела», и не только в том, что касается биологических и медицинских соображений, несомненно, несущих на себе печать своего времени, но содержащих гениальные взгляды, возможно, даже заслуживающие того, чтобы быть вновь воспринятыми в другом виде; она также «устарела», даже хуже, в том, что говорит о традиции индуизма. Эта традиция была малоизвестна в Европе в то время, и люди имели о ней лишь отрывочные и зачастую неточные представления, более того, то была эпоха, когда некоторые люди [вроде самого Мальфатти, ну и автора предисловия к «Матезису», т.е. Жиля Делёза. — А.М.] изобрели «символизм», который мало чем компенсировал их незнание истинного символизма и влияние которого здесь очень заметно. Собрав довольно пеструю коллекцию принципов, выбор которых не менее произволен, чем порядок их расположения, автор попытался увидеть в них соответствие с числами и, отталкиваясь от этой идеи, попытался обнаружить в имеющихся в его распоряжении фигурах то, чего там точно нет; навряд ли стоит добавлять, что, с другой стороны, любые значения метафизического характера полностью ускользают от него. Чем отводить место подобным фантазиям, ему было бы гораздо лучше просто представить свои рассуждения о числах как навеянные пифагореизмом, что было бы более оправданно; к тому же, в целом они остаются довольно туманными и неясными, и трудно понять, как он извлекает из них определенные приложения. Наиболее примечательна с той точки зрения, что можно было бы назвать «исторической», — роль, причем весьма значительная, которую эта работа и подобные ей, полагавшиеся на столь ненадежную информацию вместо подлинных традиционных данных (données traditionnelles authentiques), всецело отсутствовавших, сыграли в становлении оккультизма в конце XIX столетия; стоит ли удивляться, что работа эта так и не стала чем бы то ни было сверх и помимо собрания дневных мечтаний (reveries), лишенных малейшей основательности? Но хорошо, что мы можем убедиться в этом, обратившись к первоисточникам; в конце концов, вот в чем, пожалуй, и заключается главный интерес настоящего переиздания.