Рената Салецл, ‹Невежество между любовью и наказанием›
Любовь и ненависть важным образом связаны с невежеством. Когда в наших глазах некто возвышается до объекта, который мы желаем, идеализируем или многими иными способами находим либидинально волнующим, невежество выступает необходимой предпосылкой наших страстей. Именно поэтому мы не ошибаемся, когда говорим, что любовь слепа. Хорошо известно, что избыток доступности убивает страсть, а фантазия, тесно связанная с любовью, пышно цветет при наличии непрозрачности. Если же последняя отсутствует, то субъект зачастую закрывает глаза сам, лишь бы его очарованность другим жила дальше. Ну а в любовных объятьях глаза закрываются буквально, как если бы слишком долгое лицезрение реального человека способно поколебать имеющуюся у нас фантазию о нем.
Поскольку ненависть часто становится оборотной стороной любви — эту эмоцию мы можем впоследствии чувствовать по отношению к тому, кого ранее полюбили — то невежество также является ее необходимым условием. Ведь и она требует от нас закрывать глаза, видя его или ее через призму фантазии так, что мы не «замечаем» имеющихся сходств между нами, равно как и те черты в другом, которые в прошлом могли изначально привлечь нас в нем.
Способ функционирования невежества в любви изменился за последние десятилетия. С одной стороны, перемены связаны с возникновением идеологии самопомощи и той консультирующей машинерии, что наводнила нынешний рынок любви. С другой стороны, развитие науки, в особенности генетики и нейронауки, породило идею, что мы можем приблизиться к разгадке тайны субъективности и тем самым помочь ей. Отношения, тем не менее, легче не становятся. Поскольку у многих людей возникают проблемы с влюбленностью в других людей, неудивительно, что в развитом мире мы обнаруживаем новый тип привязанностей, от страстной любви к животным до весьма эмоциональной установки по отношению к неодушевленным объектам.
Старые формы невежества в любви
То, как именно любовь ранее полагалась на невежество, прекрасно запечатлено в романе Дафны Дюморье «Моя кузина Рейчел». Филиппа, главного героя, рано осиротившего, усыновили и воспитывали в семье двоюродного брата Эмброза, который к нему привязался и очень его полюбил. Когда Филиппу было уже за двадцать, Эмброз заболел и по совету отправился отдыхать в теплую Италию, дабы избежать холодной британской зимы. Во Флоренции он встречает кузину Рейчел, на которой вскоре женится. В своих письмах кузену Эмброз поначалу много распространяется о любви к Рейчел, но затем в них появляются нотки, свидетельствующие о том, что в их браке отнюдь не все в порядке. Последнее письмо Эмброза написано уже дрожащей рукой. В нем он говорит о болезни и страхе смерти. Эмброз уговаривает Филиппа приехать как можно скорее к нему в Италию, поскольку «все-таки она доконала меня, Рейчел, мука моя». Филипп прибывает слишком поздно, чтобы спасти своего двоюродного брата. В городе, где они жили, Рейчел уже нет.
Вернувшись домой, Филипп узнает, что имение Эмброза унаследовал он, а не его жена. Когда же она заявляется к нему с визитом, Филипп полон идей об отмщении, коль скоро он винит Рейчел в смерти кузена. Однако он мало-помалу увлекается ею и со временем перестает обращать внимание на все сведения, что указывают на ее возможную причастность к кончине Эмброза. Филипп осыпает Рейчел деньгами, подарками и вопреки всем советам решает отдать имение ей в надежде на то, что она выйдет за него и они вместе насладятся богатством.
Сюжет романа вращается вокруг идеи о слепоте любви. Филипп подобен человеку в трансе, не замечающему ничего, кроме объекта своей страсти. Гнев в отношении Рейчел и желание поквитаться за смерть дорогого родственника переносятся в полное восхищение при встрече с ней. Под предлогом, будто бы он почитает выбор Эмброзом объекта своей любви, он отбрасывает сведения из писем, которые поначалу были прочитаны им как презрение к Рейчел и зов о помощи. Последнее письмо Эмброза, упоминавшее попытки отравить его, было спрятано Филиппом под камнем в лесу, как если бы все, что только ни могло бы вторгнуться в фантазию любовника, следовало физически удалить. Невежество любовника не может полагаться просто на «закрытие» глаз: объект, способный поколебать историю, созданную любовником, должен быть удален, ну а люди, имеющие свои истолкования действительности, услышанными быть не могут. Похожим образом игнорируются нарастающая холодность Рейчел, избыточная трата ею денег и тайная связь с другом из Италии. Когда Рейчел, по-видимому, начинает отравлять Филиппа, тот чуть ли не умирает, прежде чем ему удается перечитать последнее письмо Эмброза, и он наконец пробуждается из сонного состояния, в котором пребывал из-за своей отчаянной любви. Роман кончается тем, что Рейчел умирает по воле несчастного случая, а Филипп вновь вступает во владение своим имением, однако он не оправился от утраченной любви и не до конца уверен, в самом деле Рейчел была убийцей или же ее ложно обвинили.
В отношениях между двумя основными протагонистами наличествуют сразу ненависть, любовь и невежество. Поначалу Филипп исполнен ненависти к Рейчел. Она забрала у него дорогого родственника, и все свидетельствует о том, что она причастна к его кончине. А когда он влюбляется в Рейчел, невежество берет на себя роль важного посредника между ненавистью и любовью. Чувство ненависти отбрасывается, и никакие сведения более не могут убедить Филиппа не доверять Рейчел.
О том, как любовь прибегает к помощи невежества, говорит и реальная история из жизни мужчины, который не мог признать, что его жена умерла. В 2012 году Ганс Раузинг целых два месяца прятал тело покойной жены Эвы под ворохом одежды в своей спальне. Пара страдала от наркотической зависимости и жила уединенно в особняке, верхние этажи которого не дозволялось посещать никому, включая ее помощников по хозяйству. Когда Эва умерла от сердечной недостаточности, вызванной приемом наркотиков, Ганс не смог смириться с тем фактом, что ее больше нет. Как далее он объяснял в суде, он не мог «позволить ей уйти». По словам его адвоката, Ганс утратил память о том, что случилось в часы после смерти Эвы: «Он ощущал себя неспособным смириться с тем, что Эва умерла; словно ребенок, он не был готов признаться в этом кому-либо еще, и поэтому он предпринимал попытки отложить момент встречи с реальностью».
Когда тело Эвы обнаружили, ее мужу были предъявлены обвинения в преступном непредоставлении полагающихся ей похорон. Суть здесь не в том, что Раузинг был помешан и не признал, что Эва умерла; скорее он делал все что можно, лишь бы только не видеть реальность ее смерти. Не будучи способным избавиться от эмоциональной привязанности к ней, Ганс также не мог заметить реальность ее смерти. Накрыв ее тело ворохом одежды, он будто бы позволил своим глазам не видеть того, что произошло. Как заметил адвокат защиты: Ганс не мог справиться с реальностью, а также не был готов рассказать кому-либо, что произошло. Публичное извещение о смерти Эвы — это шаг символический. Регистрация ее смерти ведомствами изменила бы символический статус Эвы. Пускай Ганс не мог полностью отринуть тот факт, что Эва умерла, он не желал символического признания ее кончины, как если бы с помощью символического не-вписывания смерти он был способен переменить реальность произошедшего.
В 1950-х гг. психоаналитик Бертрам Левин изучал механизм отрицания в мании и других состояниях экзальтации. Он заметил, что экзальтация зачастую вызвана отрицанием эмоционального воздействия реальности. Порой отрицание помогает личности препятствовать интеллектуальному распознаванию внешних обстоятельств, к примеру, смерти, однако в иных случаях отрицание помогало противиться их аффективному воздействию. И признав, что смерть произошла, человек может вести себя так, как если бы это его нисколько не волновало.
Запрет и желание
Зигмунд Фрейд указал, что человеческое желание во многом зависит от запрета. Когда старые культурные виды запретов в отношении любовных дел перестают существовать, люди зачастую изобретают новые их виды с тем, чтобы желание продолжало жить. В наши дни, по всей видимости, изменяется тип авторитетов, с которыми предпочитают идентифицировать себя люди. Родители, церковные деятели и учителя утрачивают свое значение, и мы наблюдаем появление новых авторитетов — в первую очередь мотивационных ораторов, различных тренеров и гуру самопомощи. Последние зачастую предлагают разнообразие новых идей по поводу того, как держать желание в тонусе, ну и, конечно, вызывать желание и любовь у других.
Как ни парадоксально, некоторые из популярных книг по самопомощи советуют агрессию в качестве способа вызвать желание. Известный пример — «Игра» Нила Стросса, которую рекламировали как новую библию флирта для мужчин. Идея книги состоит в том, что крохотные акты вербальной агрессии и невежества являются наилучшими средствами для провоцирования интереса, а впоследствии и желания, со стороны женщины.
Примеры советов в ней таковы: мужчина возле барной стойки замечает красивую женщину, которая ему приглянулась. Когда женщина проходит мимо, он обращается к ней, говоря нечто позитивное, скажем, комплимент наподобие: «Замечательное платье. Цвет подчеркивает твои прекрасные глаза». Женщина улыбается, благодарит его за комплимент; затем, скорее всего, она идет дальше. Мужчина, однако, удивляет ее следующим предложением: «И все же жаль, что прическа твоя красивые глаза не подчеркивает». Он может использовать любое мелкое замечание — вроде «твои очки слишком старомодны» или «твоя помада странного оттенка красного» и т. д., и т. п. После этого книга советует мужчине развернуться и прикинуться перед женщиной дурачком. Смесь комплимента и замечания по идее должна привести к тому, что женщина будет в достаточной степени спровоцирована мужчиной: поначалу она может отправиться восвояси, но чуть позже она станет искать возможность вернуться к мужчине и спросить его о том, что же он хотел сказать своей ремаркой — что конкретно не так с ее прической или очками, почему цвет ее губной помады неподходящий и т. д.
«Игра» пытается применять на практике лаканианскую теорию, согласно которой желание женщины, как правило, вызывается желанием Другого; самая суть дела заключается в вопросе женщины: «Кем я являюсь для Другого? Как другой меня видит? Какого именно рода я объект?» Индустрия красоты вечно выстраивалась на этих вопросах, все предлагая и предлагая способы, которыми женщина могла бы подчеркнуть в себе возвышенный объект. Множество книг с советами для мужчин и женщин разыгрывали идею о том, что дистанцирование и выказывание невежества — сущностная составляющая процесса ухаживания. «Игра» же пытается ухватить именно то, каким образом невежество переводит данную неуверенность в отношении того, кем личность является для другого, в сферу внешней привлекательности. Мелкая колкость, которую мужчина обязан произнести, должна касаться чего-то в платье женщины, в ее косметике и т. п.: чего-то столь индивидуального для нее, что показывает ее вкус, но также того, в отношении чего можно сплоховать, рассудить неправильно, совершить ошибку. И самое главное, это «что-то» можно сделать правильным в следующий раз — как правило, благодаря скромной помощи со стороны наблюдателя, а именно того, кто изначально заметил ошибку.
Суть книги в том, что женщина будет достаточно спровоцирована, с тем чтобы вернуться к мужчине и выспросить у него объяснение того, что именно не так с ее прической — или почему он считает, что очки ей не подходят. Этим жестом с запросом объяснения и совета она в некотором роде ставит мужчину в положение господина, то есть субъекта, предположительно знающего.
Не то чтобы на данном этапе женщина начинает желать мужчину, скорее она начинает смотреть на себя с новой стороны. Авантюра книги состоит в том, что мужчина продолжит играть роль зеркала для женского нарциссизма. И все же напрашивается вопрос, не является ли эта книга на деле отчаянной попыткой удержать целым и невредимым нарциссизм мужчины, коль скоро ей порождена фантазия о том, что абсолютно любой может обучиться мастерству пикаперов.
Тем не менее, нам следует признать, что в нынешнем обществе природа зеркала изменилась. Теперь речь идет уже об одержимости не только тем, как мы выглядим в зеркале, но и тем, как зеркало глядит на нас. Идея состоит в том, что жестокое зеркало способно даже помочь в вопросе совершенствования — оно может дать совет, что следует улучшить. Восприятие субъективности ныне в значительной степени полагается на представление об умении владеть собой. Тирания выбора, в свою очередь, во многом связана с мыслью, что правильные выборы можно совершить в следующий раз, тем самым привнеся радикальное изменение в нашу самость.
Пример культурной иконы скверного зеркала — все эти телевизионные шоу о том, какую одежду не следует носить. В них обычно принимают участие одна или две стервозные дамочки (иногда одна из них играет роль хорошего, а другая — плохого копа) либо женоподобный гей, который исполняет сразу роль и сестры, и того, кто высказывается с позиции авторитетного мужского взгляда, представляя тем самым мужское зеркало, в котором выражается желание, коим женщина хотела бы наслаждаться в реальной жизни. Жестокость советов в этих шоу принимается как нечто поучительное — она якобы дает нам средства для усовершенствования себя на следующий раз.
Тревога по поводу платья
В одержимом стремлении провоцировать любовь и также становиться объектом желания одежда всегда играла важную роль. Так, для женщин она представляла собой способ привлечь внимание на публике. Как пишет Дариан Лидер в книге «Почему женщины больше пишут письма, чем посылают их», женщина всегда хочет платье, которого бы не было у другой женщины, в то время как мужчины, отправившись на шопинг, зачастую спрашивают одежду, которую носят другие мужчины.
В повседневной жизни люди постоянно сталкиваются с вопросами, касающимися их наряда. В то время как некоторые газетные статьи убеждают нас, что мы живем во времена «отсутствия правил» в отношении дресс-кодов, другие преисполнены советов по поводу того, что носить в конкретных случаях. Некоторые исследователи считают, что данное замешательство касаемо правил возникает в начале капиталистического общества. Если в докапиталистическом, придворном обществе существовало ясное определение стиля, при капитализме возникает многообразие стилей. Как указал Норберт Элиас, в индустриальном обществе качество одежды приобретает новое значение. И тогда же появляются многочисленные эксперты в области моды.
Для женщин один из самых тревожащих моментов в отношении одежды наступает перед свадьбой. Брак, который зачастую называют «связыванием уз», изменяет символические статусы партнеров, развязывая их семейные узы и в то же время скрепляя их друг с другом. Создание новых уз в традиционном смысле включает себя переряживание. Сегодня даже женщины, не идентифицирующие себя с патриархальными идеалами, как правило, романтизируют свою свадьбу. Женские истории о важности свадебного дня и об идеалах красоты, с которыми они идентифицируют себя, являют собой новую форму ретрадиционализации.
Если приглядеться к этим историям, то можно заметить, что тревога по поводу свадебного платья на уровне индивида отсылает обычно к конкретным отношениям женщины с матерью, и вместе с тем она отражает уже упомянутые дилеммы стремления вписаться и в то же время выделиться.
Как ни парадоксально, наряду с изменениями в отношении к авторитетам в наши дни интернет становится новым символическим пространством, которое функционирует в качестве поля ситуативной терапии. Так, на многих форумах, посвященных свадебным вопросам, можно прочитать о дилеммах, с которыми сталкиваются женщины при выборе платья на это важное событие. Одна пишет: «Я выхожу замуж в сентябре, и вот пару дней назад купила платье. Однако с тех пор у меня большая тревога по поводу него! Вот уж не знаю, нормально ли это, проходили ли через это другие невесты… есть ли у кого советы по поводу того, что делать с моим мандражом?»
Женщина затем объяснила, что она довольно требовательна. В поисках идеального платья она прошла через тридцать пять примерок, прежде чем его обнаружила. Проблема, однако, состояла в том, что ее мать не смогла быть с ней в то время, когда она сделала выбор. Когда она показала платье своей маме, той больше понравилось другое. Женщина жалеет о том, что не посоветовалась с матерью перед совершением покупки и теперь размышляет, что же ей делать: «Платье, которое я в итоге купила, вызвало у меня эмоциональный отклик, так что я совершила покупку, даже не надев его второй раз в тот же день (опять же, быть может, ошибка). Однако я уже внесла задаток, назад пути нет. Я, в общем, уверена в своем выборе, вот только не могу ничего поделать с чувством, будто с платьем что-то не так или что стоило выбрать то, которое понравилось маме».
Из ответов на тревожный пост мы узнаем, что многие будущие невесты оказывались в подобной ситуации. Они дают советы друг другу в следующем духе: «если платье выглядит на тебе хорошо и тебе хорошо, то это „правильное“ платье!» Женщины помимо того побуждают друг друга спрашивать себя, любят ли они это платье, чувствуют ли они себя в нем хорошо, делает ли это платье их счастливыми и т. д.
Многие женщины на форуме жалуются, что они сделали свой выбор под влиянием представлений других людей о том, какой выбор правильный. Одна даже говорит: «Я думала, что выбрала прекрасное платье, однако по-прежнему ломаю голову над тем-что-могло-бы-быть».
От подобных обсуждений складывается впечатление, будто платье — это лишь субститут для остальных тревог, которые терзают невесту перед свадьбой. Вполне может быть так, что пока она размышляет, выбрано ли то самое платье, она бессознательно задается вопросом о том, выбрала ли она того самого мужа, а «то-что-могло-бы-быть» относится к желанию выйти замуж или выйти замуж за данного конкретного мужчину.
Критика матерью платья дочери также может рассматриваться в более широком контексте их отношений. Вполне может статься, что за неодобрением платья скрывается неодобрение брака. Или мать завидует тому, что дочь будет в центре внимания на свадьбе. Или не желает отделяться от нее. Либо в сознании матери разыгрываются ее собственные свадебные дилеммы.
Одна женщина, пытающаяся успокоить тревогу другой по поводу платья, вспоминает, как она сама была нерешительна в магазине: «Мама реально начала плакать, когда я вышла в гигантском, пышном, блестящем и раздутом платье, в котором я ВЫГЛЯДЕЛА как свадебный торт. Это было ужасно. Она заплакала, я сказала: „Серьезно, мам?!” — и мы перешли к следующему. Свадебное платье должно быть тем, что выбираешь ТЫ, а не твоя мама».
Женщин терзает не только вопрос о том, чего хотят другие (особенно их матери). Они также мучительно размышляют о том, как их выборы соотносятся с образом свадьбы, намеченным в фантазии. Выбирая платье, многие женщины сталкиваются с проблемой приведения реальности их свадьбы в соответствие с образом, который они соорудили в своем сознании. Одна женщина пишет: «Я обошла четырнадцать магазинов для невест, прежде чем наконец его выбрала. Перед глазами стоял образ, и я никак не могла выкинуть его из головы. Мне хотелось, чтобы платье соответствовало ему, все ж таки найти такое, что было бы превосходно». Она успокоилась лишь тогда, когда другие на форуме начали писать ей следующее: «Твой свадебный вид — это не только платье. Это еще прическа, макияж, вуаль или ее отсутствие, украшения и ты сама».
А те женщины, которых не успокаивают советы других женщин в сети, могут обратиться к новым авторитетам, по профессии специализирующимся на лечении тревоги по поводу платья. Организация Клиника Спокойствия заявляет, что среди многих предлагаемых ею терапий тревожности есть и такая, которая ориентируется на женщин с проблемами, касающимися свадебного платья. В интернет-рекламе клиника заявляет, что тип носимого платья влияет на уровни стресса, так что можно буквально «одеться по стрессу». Клиникой был создан тест, который помогает людям определить причину их тревожности: либо они одеваются для других (контролирующих их друзей, супругов, родителей), либо они подрывают собственное самочувствие, заявляя, будто «мода мне не важна». Люди также могут находиться в стрессе, поскольку «наряжают собственную низкую самооценку» — так, они одеваются с целью «вписаться» или привлечь внимание. Однако для тех, кто испытывает дискомфорт от наряда, существует следующий ниже способ лечения.
Верно, что некоторые наряды, которые вам идут, довольно неудобны. Но совершенная пара туфель на восьмисантиметровых каблуках, чересчур узкие джинсы или уже не подходящий старый пояс могут влиять на вашу тревогу. Не стоит выглядеть модно или одеваться по уставу, если вы расплачиваетесь за это физическим комфортом. В конце концов, трудно хорошо выглядеть, когда ваши ноги кричат от боли или когда ваши внутренние органы неспособны переварить пищу должным образом; все это приводит к большим неудобствам.
Из советов на сайте клиники мы также узнаем, как одеваться для успеха. Суть в том, что следует одеваться только для себя, а не для кого бы то ни было еще, хорошенько думать над тем, что носить, выставлять свои положительные качества, ну и, конечно же, избегать стесняющей одежды. Как говорит терапевт: «Не носите одежду, которая зажимает, тянет, натирает или как-либо еще вредит вашему телу».
Идея одеваться для себя кажется успокаивающей. Но она противоречит действительности, ведь одежда как таковая имеет социальную составляющую. Мы никогда не наряжаемся лишь для самих себя. Все, что касается одежды, вовлекает других и общество в целом. Используемые нами ткани, выбираемые нами стили всегда вовлекают конкретную символическую установку, в которой одежда играет конкретную роль. Даже если мы произвели ткань сами, сшили платье дома и сделали собственный вырез, сам факт того, что мы собираемся покрыть наше тело неким образом и что наш наряд будет открыт взору других, демонстрирует, что платье — это по сути своей социальный конструкт. Как нам напоминает Гофман, даже «за кулисами» (где мы, как кажется, освобождены от осуждающего социального взгляда) не равняется «вне сцены»: это лишь другой тип сцены. В эпоху изобилия выбора социальное измерение одежды отсылает к тревожности двояким образом — с одной стороны, у нас есть старые дилеммы относительно того, как вписаться (как следовать социальным кодам конкретных ситуаций), а с другой стороны, имеется давящее требование «быть собой», взять себя в качестве объекта самосотворения. Последний императив довольно часто приводит к чувству вины, тревоги и неадекватности, являющимися побочными эффектами идеологии выбора.
Любовь к объектам
Если в прошлом любовь понималась как нечто связанное по сути со «слепотой» и мы влюблялись с полузакрытыми глазами, то в будущем, судя по всему, мы будем пытаться увидеть слишком многое. На конференции в Кембридже в честь шестидесятилетней годовщины открытия ДНК меня попросили порассуждать на тему субъективного восприятия генетики и в особенности тревог, вызванных генетическими исследованиями. Событие привлекло к себе целое множество генетиков, а также ряд предпринимателей, которые надеялись запустить бизнес, относящийся к генетическим исследованиям. У одного из визионеров была идея разработки генетического приложения для свиданий. Согласно его расчетам, в ближайшем будущем расшифровка чьего-либо генома станет весьма недорогой, так что компьютерные ученые смогли бы привязать генетическую информацию индивида к его сетевому профилю свиданий. Вдобавок он представил себе, что станет возможно синхронизировать эту информацию с другими приложениями таким образом, что после первого свидания люди смогут получить сведения о генетически определенных заболеваниях друг друга и возможного потомства. Когда я спросила предпринимателя, действительно ли люди хотели бы получить все эти сведения после первой встречи, он ответил, что было бы крайне полезно не тратить свое время на человека с «плохими» генами.
В ситуации, когда генетическая информация реально становится широко доступной и интерпретируется с помощью алгоритмов и приложений на личных смартфонах, в романтических встречах могут возникнуть новые виды паранойи и тревожности. Когда Жак Деррида говорил о любви, то заметил, что в любви мы даем то, чего не имеем, а также видим в другом то, чем он на самом деле не обладает. Мы создаем фантазию вокруг нехватки в другом, а когда она внезапно схлопывается, любовь, скорее всего, или проходит, или сменяется ненавистью. Если гены представляются в качестве тайны внутри тела, которая дает ключ к разгадке чьей-либо субъективности, то есть вероятность, что они подменят для нас нехватку, изменив то, какими способами мы любим и ненавидим. Вдобавок к тому на горизонте объявятся новые формы тревожности, связанные с нашими генами и генами наших любовников.
Во времена, когда любовь становится еще более запутанной из-за нашей убежденности в том, что наука может разгадать природу возвышенного объекта в другом, неудивительно, что люди начинают испытывать глубокие эмоции по отношению к действительным материальным объектам, зачастуя ведя себя при этом так, будто те обладают человеческими свойствами.
В 2007-м под конец шоу Энтони Гормли «Горизонт событий» в Лондоне многие из тех, кто видел статуи, которые на протяжении трех месяцев стояли на крышах зданий, свисали с мостов либо были помещены в другие неожиданные публичные пространства, стали волноваться об их судьбе по завершении шоу. Люди спрашивали: будут статуи просто удалены и отправлены на какой-нибудь богом забытый склад? будут ли они уничтожены? будут ли они использованы в других местах? Те, что волновались больше всех об объектах, которые вызвали такое любопытство, будучи в публичном пространстве, нашли себе утешение в написании сценариев для различных блогов о том, где было бы лучше всего разместить статуи. Часто в этих предложениях подчеркивалась необходимость держать статуи вместе — быть может, в парке или галерее. Похожим вопросом о том, как в прошлом обращались с тревожностью одиноких статуй, задался австрийский художник Петер Арлт, который решил на один день свести вместе исторические памятники святых (Непомук), расположенные на мостах в южной Австрии. Арлт приложил большие усилия, чтобы получить все разрешения от различных государственных организаций, заведующих вопросами сохранения исторической памяти, и в конце концов ему позволили «одолжить» статуи на день — лишь затем, чтобы они смогли встретиться друг с другом.
Один из вопросов, который возникает касаемо впечатлений, получаемых зрителями при виде статуй, — как так вышло, что эти статуи вызывают эмоции или даже тревогу у зрителей? Почему в случае проекта Гормли некоторые люди были столь встревожены последующей судьбой статуй и почему они задавались вопросом об их одиночестве? На данную дилемму можно взглянуть следующим образом: одиночество — одно из самых болезненных и тревожных состояний в восприятии людей нынешнего высоко индивидуализированного общества, так что оно попросту проецируется в статуи. И когда люди пытаются выяснить, как может ощущаться одиночество статуями, они тем самым разыгрывают решения собственных состояний одиночества. Привязанность к материальным объектам в конечном счете свидетельствует о неспособности человека направить любовь и желание на других.