Джейсон Баркер, ‹Мы, без-марксизма› (2005)

Теория-восстание [6.1]

[1] Кто больше всего хлопочет над махинациями Мира и желанием Мира? Иными словами: кто же такие философы Мира?
Несомненно, сегодня это марксисты.
Но марксизм, возразят некоторые, мертв. К тому же, что может означать этот устаревший термин в наши дни?
Одним словом: марксизм означает производство, современный триумф философии производства и, более того, философии как производства.

[2] Марксизм умер, это бесспорно. Однако он вновь воскресает из мертвых в виде смутного «духа» труда и прибавочной стоимости.
Почему «вновь»? Почему марксизм повторяется? Просто потому, что он не знает, что он мертв. Таково определение — и судьба — любого духа: упорствовать в своей истерии.
Именно Лакан в своем «импровизированном выступлении» в Венсене 3 декабря 1969 года предсказал будущее сей иллюзии, сего печального повторения. И, безусловно, не будет преувеличением сказать, что его диагноз в отношении шестидесятников позволил понять, какими окажутся следующие двадцать лет «исторического» проекта марксизма — его призрачные и фальсифицированные приходы и уходы.
Процитируем Лакана, поскольку его семинар дает нам важную аксиому: «То, к чему вы как революционеры стремитесь, это Господин. И вы его получите. <…> …именно вы служите ему илотами. Этого слова вы тоже не знаете? Режим указывает на вас. Он говорит — смотрите, как они наслаждаются» [Лакан Ж. Изнанка психоанализа (Семинар, Книга XVII (1969-70)). М.: Гнозис, Логос, 2008. С. 260].
Впоследствии марксизм оказался более не способен мыслить революцию. Для Лакана jouissance — это зрелище, которое Господин показывает массам, подобие, которое соблазняет «революционеров». После мая 68-го «постмарксизм» и «антимарксизм» заменили марксизм в «истории» революции или философии (это одно и то же) в виде философий желания и «алеаторности».
Ирония заключается в том, что едва потерпев поражение, в момент своего исторического и философского упадка марксизм умудряется одержать невозможную победу, поскольку вчерашний постмарксизм становится отправной точкой для наиболее современного марксизма! Лохотрон [duperie] марксизма в том, что он делает вид, будто всецело участвует в бескомпромиссной, непрерывной, тотальной борьбе.
Сегодня эта история-обманка [trompe-l’œil] достигла таких масштабов, что бывшие враги марксизма могут позволить себе оплакивать смерть коммунистических государств под предлогом того, что те обеспечивали «свободному миру» его «стабильность» в тени атомной бомбы и холодной войны, стабильность, которая теперь полностью разрушена «террористами», «внутренними» или «внешними»… Но вся эта дискуссия лишена смысла.

[3] Говорят, что марксистская, постмарксистская или антимарксистская философия — это философия производства. Почему же тогда марксистов обвиняют в обмирщании или светскости [mondanité], а не чиновников или капиталистов? Потому что они верят, что новый мир возможен и что производство создает этот «альтер-мир».
Для марксистов мирская философия никогда не бывает достаточной. Но вместо того, чтобы отвергать ее, они хотят использовать ее, чтобы достичь другого мира, мира лучшего. Что, как мы знаем, невозможно. Тем не менее этот процесс работает как приманка, предлагая человеку иллюзию стабильности в форме «перехода» между двумя мирами, нашим и потусторонним. Каждый марксист ждет события, которое избавит его от теоретических трудностей мира, каков он есть. Марксист — это великий дух Мира.

[4] Мы, без-марксизма, занимаем противоположную позицию; или, скорее, учитывая отсутствие выбора, мы намечаем контуры подлинного современного марксизма.
Предлагаем несколько руководящих принципов в следующем порядке:

Сегодня остался только один так называемый «класс»: пролетариат. Существует только Одно; мыслимость (политики) не подразумевает ничего другого. Давайте сформулируем центральный тезис, совпадающий с тезисом анархистов: каждому свое дело, мы все рабочие — а буржуазия является фантазмом труда (labour).
Фантазм, а не воображаемое. Потому что воображаемое — как знал Альтюссер — является местом субъекта. А политика? Не следует ли различать две практики, политику и идеологию? Вовсе нет.
(Без-)марксизм — это (само) реальное, конечно. Без философии марксизм освобождается от (теории) теоретической практики. Впоследствии «политика», «идеология» и «наука» становятся названиями одной обобщенной теории. А практика? Что становится с практикой?
Сливаясь с фантазмом, она полностью посвящает себя «сложностям» [complexités] практик, (сверх)детерминация которых является экономической. Это относится к ре-презентации обстоятельств, объективных банальностей: «опыт», «культура», информация, вся истерия рынка… Есть только Единое как-реальное [en-tant-que-réel] «в теории».
Наша задача: «классовая борьба в науке». Опять? Зачем воскрешать эту старую тему? Потому что она превратилась в поле невиданной мыслимости, без моделей и границ. Пролетариат мыслит без философских ограничений. Наша задача, следовательно, состоит в том, чтобы разорвать «интеллектуальные» связи любого рода, чтобы подготовить обобщенную теорию, которая оставит в стороне буржуазные практики — как политические, так и идеологические или научные.

[5] Когда будут писать историю революции, буржуазия будет лишь примечанием к нашей молодости.

Пер. с фр. Артёма Морозова по изданию: Barker J. Nous, les sans-marxisme // Théorie-rébeliion. Un ultimatum / G. Grelet (dir.). P.: L’Harmattan, 2005. P. 130–132.