Дж. Стюард - Многолинейная эволюция: Эволюция и процесс (перевод)

Значение понятия эволюции

Пробыв некоторое время непопулярной концепцией, культурная эволюция вновь приобрела интерес в последние годы [написано в 1955-м году]. Это не значит, что кто-то собирается пересматривать эволюционные концепции девятнадцатого века, всецело отвергнутые в связи с многочисленными эмпирическими опровержениями. Интерес к этой концепции возникает в связи с возможным методологическим значением культурной эволюции в современных исследованиях и в таксоно́мии культур, и вытекающими отсюда концептуализациями исторических изменений и культурной каузальности. Следовательно, оценка концепции культурной эволюции должна учитывать вытекающие отсюда понятия и их значения. Однако, я не желаю здесь касаться семантики, я скорее попробую показать те разграничения в концепции эволюции, методологические пололжения которых сегодня широко признаны.

Для того, чтоб расчистить почву, следует прежде всего рассмотреть отношение культурной эволюции к биологической, при чём первую часто считают продолжением последней и, как следствие, её аналогом. Конечно, отношение между ними в ранней эволюции семейства гоминид является условием для возникновения культуры. Однако, культурная эволюция продолжает биологическую исключительно в хронологическом смысле. Существенно разнится природа эволюционных процессов и развития в биологическом и культурном смыслах. Предполагается, что в рамках биологической эволюции все формы находятся в некоторых родственных отношениях и, стало быть, изменения дивергентны. Параллельное развитие плавания, полёта или теплокровности - достаточно редкие явления, при том, эти функции считаются скорее примерами конвергентной эволюции, чем параллельной. Культурные же паттерны в разных уголках мира не родственны и, всё же, параллельно проходят через одинаковые стадии развития. Дивергентные тренды, не следующие установленному универсальному порядку и обусловленные, скажем, природными условиями, полагаются глубоко вторичными. Рассматривая культуру как единое целое, такие современные эволюционисты как Лесли Уайт и Гордон Чайлд предпочитают избегать неудобного факта культурной дивергенции и локального разнообразия. Однако же Чайлд чётко отделяет биологическую эволюцию от культурной, указывая на дивергентный характер первой и на диффузное поведение и частотность конвергенции во второй. Показательно, что культурный релятивизм оказывается ближе к биологической эволюции: разнообразные и уникальные для отдельных ареалов особенности отражают дивергентное формирование и, предположительно, некоторую генетическую близость. Только неизвестный биологии концепт диффузии не даёт культурному релятивизму постулировать исключительную значимость генетики в той же мере, в которой она постулируется в биологии.

Также утверждается, что аналогии между биологической и культурной эволюцией содержат два атрибута каждой из них: первый - это усложнение, и второй - это развитие высших форм, подразумевающих усовершенствование относительно низших, прогресс. Разумеется, не составляет труда определить сложность или прогресс таким образом, чтоб сделать его основной характеристикой эволюции. Но всё это не является исключительно свойствами эволюции: они могут также пониматься и как характеристики культурных изменений неэволюционного характера.

Предположение, что культурные изменения ведут к усложнению содержатся практически во всех прежних интерпретациях культурных данных. Но в биологии и в культуре различная сложность. Как говорит Крёбер: "Процесс культурного развития аддитивный, а значит кумулятивный - тогда как биологическая эволюция имеет заместительный характер". Не к вопросу о "сложности", а о различиях между эволюционистами и релятивистами: первые считают, что этот процесс происходит параллельно, тогда как последние - что он происходит дивергентно, иногда конвергенто, и только по случаю параллельно.

Хоть сложность как таковая и не является отличительным признаком эволюции, есть одна смежная концепция, отделяющая историческую и культурную эволюцию от неэволюционных моделей. Это концепция организационных типов или уровней. Тогда как релятивизм, по всей видимости, придерживается взгляда, что во всех культурах сохраняются устойчивые и своеобразные особенности развития, несмотря на кумулятивные изменения, приводящие к качественному усложению - согласно эволюционным воззрениями разным уровням развития сопутствуют качественно различные типы организации. Так, как вслед за одноклеточными приходят многоклеточные дифференцированные формы жизни с различными вариантами общей организации, также и общественным формам, состоящим из единичных семей или родов, приходят на смену многосемейные сообщества: бэнды или племена, а им - государственные образования, и каждая такая ступень включает не только более высокую внутреннюю гетерогенность и специализацию по сравнению с предыдущей, но и всецело отличные типы интеграции. Т. о., эволюционизм отличается от релятивизма тем, что первый рассматривает качественные межкультурные различия, как различия между разными стадиями развития культуры, безотносительно сформировавшейся традиции, т. к. последний - как следствие скорее особенностей традиции, чем уровня развития.

Это приводит нас ко второму характерному свойству биологической и культурной эволюций - к прогрессу. Прогресс может быть оценён разными способами. Большинство социальных наук по-прежнему достаточно этноцентричны, в особенности в их приложениях, так что оценочные суждения оказываются практически неизбежными. Поэтому даже "Положение о правах человека" внесённое в ООН Американской Антропологической Ассоциацией ставит американские ценности над ценностями демократии и индивидуальных прав. Однако, ни этот, ни какой бы то ни было другой критерий не подразумевают эволюцию. По сути, концепция прогресса в значительной степени отделима от эволюции и может применяться по-разному. Безусловный эволюционист Крёбер предлагает три критерия для оценки прогресса: основанное на психопатологии отрицание магии, снижение инфантильной одержимости сильными физиологическими переживаниями, и теденция постоянного кумулятивного роста науки и технологий. Не являясь абсолютными в философском смысле, эти ценности тем не менее являются "способами рассмотрения прогресса как свойства или атрибута культуры". Так что по определению прогресс допустимо, хоть и не обязательно, считать характеристикой культурных изменений, при том как эволюционного, так и неэволюционного характера.

Мы заключаем, что ни усложнение, ни прогресс не сближают культурный эволюционизм с биологическим не по отношению ни к релятивизму, ни к историческому партикуляризму. Однако, это не означает что эволюция утратила свои отличительные свойства. Эволюционная методология содержит два жизненно важных допущения. Во-первых, она утверждает, что подлинная параллельность формы и функции развивается через последовательность исторически независимых этапов или культурных традиций. Во-вторых, параллелизм объясняется, в каждом отдельном случае, воздействием независимых причин. Поэтому эта методология более общая и научная, чем историческая или партикулярная. Она меньше внимания удивляет уникальным дивергентным (или конвергентным) особенностям культуры - хотя она и не отрицает дивергентность во всяком случае - чем параллельным, повторяющимся в разных культурах. Она стремится определять периодически воспроизводящиеся в разных культурах явления и процессы и сформулировать отношения между ними как "законы". Эволюционисты XIX века представляют интерес не столь благодаря их историческим реконструкциями, сколько их озабоченностью научной объективностью.

Исторический партикуляризм Боаса, который тесно связан с его культурным релятивизмом, утверждает, что каждое из обществ имеет собственную уникальную историю, а это означает, что нет никаких "необходимых стадий", через которые они проходят. В результате невозможно сделать обобщения относительно исторических последовательностей; они все уникальны. Боас утверждал, что все общества имеют свои собственные пути, ведущие к устойчивым состояниям, и свои собственные механизмы изменения.

В широком смысле, культурный эволюционизм можно определить как поиск закономерностей и законов в культурных изменениях, однако есть три понимания эволюции, в рамках которых можно рассматривать факты. Первое - это однолинейная эволюция, классическая формулировка XIX века, размещающая все этапы развития культуры в рамках одной, универсальной последовательности. Второе - это универсальная эволюция, служащая довольно-таки произвольным обозначением для современных попыток пересмотра концепции однолинейной эволюции из XIX века - и которая рассматривает скорее эволюцию культуры, а не культур. Третье - многолинейная эволюция, в некотором смысле, менее амбициозное рассмотрение, чем два других - как и однолинейная эволюция она ищет параллельные последовательности развития культур, но вместо универсальных последовательностей ищет только ограниченное воспроизведение одних и тех же культурных последовательностей в разных обществах.

Критические различия этих трёх пониманий так и не были осмысленны, и до сих пор существует общая тенденция отождествлять любые попытки определить сходные формы и процессы в параллельном развитии с однолинейной эволюцией девятнадцатого века и, таким образом, категорически отвергать их. Марксистская и коммунистическая интерпретация эволюционизма, в особенности модель Моргана, определённо не поспособствовала принятию западными учёными чего-либо "эволюционного".

Однолинейная эволюция

Нет нужды защищать эволюционные построения из девятнадцатого века, их уязвимость перед лицом археологических и этнографических находок века двадцатого была явлена. Хотя и не было предпринято никаких попыток пересмотра новых эмпирических данных по истории индивидуальных культур в свете этих построений - что само по себе знаменательный факт - но не все из них, вслед за Л. Г. Морганом и его современниками, были столь же ошибочны в распознавании в частных случаях значимых фактов и процессов культурых перемен. По большей части, неадекватность однолинейной эволюции зиждется на признании большего значения матриархальности, нежели родства, и неразборчивом стремлении включения всякой нецивилизиванной человеческой группы, тем самым большей части примитивного человечества, в категории "дикарей" или "варваров". В то же время, категория "цивилизации" не столь сильно обобщена по той простой причине, что обычно под ней подразумевается территории Ближнего Востока, северного Средиземноморья и северной Европы. Другие территории, в которых образована цивилизация, в особенности в Новом свете, куда меньше изучены и в куда меньшей степени они обращают на себя внимание исследователей.

Иными словами, тогда как исторические реконструкции и полученные из них выводы относительно ранних стадий культурного развития были по большей части не верны, поскольку не учитывали разнообразия местных трендов развития, анализ цивилизации, супротив тому, содержит ряд важных идей, коль скоро он учитывал изменения происходившие в древнем Египте, Месопотамии, затем в Греции, Риме и в северной Европе. Оттого и полученные отсюда общие закономерности развития цивилизации, хоть они и были получены без учёта не только лишь Америки, но также Китая, Индии, всё же могли бы считаться достоверными при известных обстоятельствах. Таковы выводы Генри Майна относительно перехода от основанных на родстве сообществ к территориальным формированиям государственного типа, поскольку они, бесспорно, проливают свет на развитие культур во многих землях, пусть не во всех. Категории "основанный на родстве" и "государственные образования" слишком широки; необходимо различать частные воспроизводимые типы в рамках этих категорий.

Возможно, многие из тех форм и процессов, которые эволюционисты относили на счёт особенностей традиции, в действительностями являются локальными эволюционными закономерностями. Возможно, сделанный Чайлдом Гордоном проясняющий анализ культур Европы и восточного Средиземноморья имел бы много параллелей с другими цивилизация, коль скоро был бы сделан достойный сравнительный анализ. Примечательно, однако, что подход Чайлда, напротив, к эволюции повлек за собой возврат к широким обобщениям.

О раннем цивилизационном процессе, в частности в бассейне Средиземного моря, мы уже писали прежде в другой нашей статье.

Универсальная эволюция

Представленная Лесли Уайтом и Гордоном Чайлдом концепция универсальной эволюции не во всём наследует однолинейной эволюции. Она заимствует склонность к обобщениям у Моргана, но не в самом исследовательском подходе. Так как они понимали, что эмпирические исследования двадцатого столетия отвергают однолинейные реконструкции отдельных культур, они полагают более уместным относить эволюционные стадии на счёт культуры человечества в целом. Отдельные традиции и вариации, возникшие под воздействием местной природной среды или особых исторических трендов отбрасываются, как иррелевантные. Уайт пишет: "Мы признаем также и то, что существует родовое отношение между культурой в целом и человеком как видом вообще; общий характер культуры является выражением биологических качеств человека как вида. Однако когда нам предстоит дать объяснение какой-либо особой культуры — а все мировые культуры являются особыми, специфическими культурами, — или объяснение процессу изменений в культуре вообще, то человеческий организм в его коллективном или индивидуальном аспектах уже не имеет значения... Функционирование всякой отдельной культуры будет, разумеется, обусловлено местными условиями окружающей среды. Однако при рассмотрении культуры в целом мы можем привести все варианты окружающей среды к средней величине таким образом, чтобы среда представляла собой постоянный фактор, который можно исключить из нашей формулы культурного развития". Чайлд поступает подобным же образом. Он пишет: "Все сообщества жили в разном историческом окружении и прошли через разнообразные превратности судьбы, их традиции расходились, потому этнография, равно как и археология, признаёт множественность культур". Чайлд полагает частности "серьёзным препятствием в установлении общезначимых стадий культурной эволюции" и, потому, "формулируя общие для всех обществ эволюционные принципы, мы игнорируем... различия в среде обитания". Подобным образом отбрасывается и диффузия, поскольку культура должна быть в состоянии принять эволюционное новшество, для чего ей необходимо уже находится на некотором уровне развития. В то же время, тогда как локальные тренды дивергенты, диффузия передаёт технологии и социальные новшества от одного общества к другому, тем самым конвергентно воспроизводит их. Понимание диффузии как того, что компенсирует дивергентную эволюцию, практически всецело базируется на трендах, имевших место в Старом Свете - о том, как обстоит дело в Новом Свете, Чайлд Гордон умалчивает.

Но надо понимать, что выводы из эволюционизма Лесли и Чайлда существенно отличаются от выводов из эволюционизма XIX века. Предполагаемые культурные последовательности столь общи, что их столь же трудно оспорить, как применить. Никто не станет спорить с тем, что охота и собирательство предшествует одомашниванию, которые Чайлд относит, соответственно, к "дикарству" и "варварству", и с тем, что последнее предшествует густонаселённым сообществам, городам, внутренней дифференциации и специализации, развитию письменности и математики - характеризующим "цивилизованность".

В настоящий момент вышеприведённое утверждение, которое Стюарт полагает самоочевидным, принимается с определёнными оговорками.

Но если кто-то предпримет попытку использовать универсальную эволюцию как средство для установления законов культурного развития, а не просто как инструмент исторической реконструкции, ему покажется затруднительным обнаружить что-либо принципиально новое или противоречивое. Долгое время всецело разделялось обобщение, сделанное Лесли Уайтом, что эволюция от простого к сложному характеризуется возрастанием контроля человека над энергетическими процессами. Но и с переходом Чайлда к дарвиновским основоположениям равным образом не возникает трудностей. Разнообразие заменяется инновациями, наследственность - обучением и диффузией, адаптация и специализация - культурной адаптацией. И всё ещё остаётся неразрешённым вопрос установления собственно законов культурных изменений. Стоит подчеркнуть, что все постулируемые здесь универсальные законы объясняют только тот факт, что культура изменчива - но все ещё не пригодны для объяснения частностей. Культурная и биологическая эволюция похожи в этом отношениями. Вариативность, наследственность и естественный отбор не объясняют особенностей отдельной жизненной формы, так как не в состоянии учесть все обстоятельства в целом, приведшие к возникновению каждого конкретного вида. Так и закона энергетических уровней Уайта ничего нам не говорит об особенностях возникновения индивидуальных культур. Из него можно вывести, что будущие культуры будут наследовать признаки предшественников, но описывать конкретную культуру возможно лишь прослеживая историю каждого такого признака отдельно.

Лесли Уайт полагал, что эволюция является общим для разных сложных систем процессом, и, в свою очередь, подчинена термодинамическим закономерностям. В частности, он считал, что эволюция культуры связана с возможностью человека контролировать и использовать в своих целях большее количество энергии. Мы упоминали об этой концепции Уайта в нашей статье о понятии культуры.

Так что задачи и методы универсальной эволюции не таковы, как в однолинейной. Правы они или нет, но эволюционисты девятнадцатого века стремились, объяснить почему матриахальный уклад предшествует прочим, анимизм - мифологии, основанной на богах и духах, сообщества, основанные на родстве - основанным на территории.

Многолинейная эволюция

Многолинейная эволюция - есть методологическая модель, базирующаяся на здесь и там воспроизводимых закономерностях, объяснимых воздействием "культурного закона". Метод её больше эмпирический, нежели дедуктивный. Он связан с историческими реконструкциями, но он не предполагает соотнесения разных культур с универсальными стадиями. Он также исследует локальные особенности культур, но вместо того, чтоб собирать множество несостоятельных фактов, вынуждающих перейти от частного к общему, работает исключительно в рамках ограниченной, получившей эмпирические подтверждения параллельности форм, функций и последовательностей между разными культурами. То, что было затеряно в универсальности, обретается в конкретности. Так что многолинейная эволюция не содержит в себе ни априорных схем, ни законов. Она допускает, что традиции разных культур могут быть всецело отличны друг от друга, останавливаясь лишь на отдельных настоящих или осмысленных подобиях между ними и том, поддаются ли оные формулировке. Эти подобия могут затрагивать как культуру в целом, так и отдельные, присущие ей способы организации - кланы, группы людей, социальные классы, жречество, воинство.

Нам могут возразить, что то, что отдельная общественная организация, положим - клан - развивалась независимо в двух или более культурах не предполагает эволюции. Тут мы вернёмся к определению. Что, с нашей точки зрения, прежде всего должно быть присуще эволюции - интерес к воспроизводимым формам, процессам и функциям, или же всеобъемлющие схемы, универсальные законы и многочисленные попытки сделать научные обобщения, изучение синхронных и функциональных отношений, или же диахронных, последовательных, немногих, или же многих культуры? Обобщения были более по душе эволюционистам девятнадцатого века.

Метод многолинейной эволюции

Параллелизм и причинность

В культурных исследованиях всегда был интерес к параллелизму и причинности, в последние 20 лет он лишь возрос. В самом деле, крайне странно было бы быть столь последовательным релятивистом, чтобы приходилось отрицать вообще всякую возможность объяснения процессов, функций и особенностей одних культур благодаря пониманию оных в других. Сложность в том, чтобы поднять эти догадки до уровня конкретных формулировок. Любые параллели и причинно-следственные связи подвержены сомнению. Они могут оспариваться на эмпирической почве, а неотъемлемая трудность выведения культурных законов подвержена критике на почве философской. Потому методология в культурных наук по большей части состоит в выведении исторических частностей, нежели научных обобщений.

Однако, представители так называемой "школы Боаса" выказывают неподдельный интерес к параллелям. Потому и безжалостно критиковавший однолинейные реконструкции Моргана Лоуи не только признавал независимое возникновение таких вещей, как группы мойети, двоичные системы исчисления, мессианские культы и проч., но также был крайне близок к признанию определённой культурной необходимости, в той мере, в которой одни культурные достижения предполагают другие: "Если племя занимается металлургией, то не за счёт собирательства - лишь скотоводы и земледельцы могут себе это позволить". Однако Лоуи не считает, что отсюда следует градация культур на основании наличия металлургии, ведь есть африканские племена, владеющие этим ремеслом, но не имеющие никаких иных аттрибутов цивилизованного общества. Хоть Лоуи и не признаёт однолинейную эволюцию Моргана, он, всё же, в согласии с большинством своих коллег в предположении чего-то вроде универсальной эволюции и, более того, в какой-то мере он даже многолинейный эволюционист. Кто же, тогда, более эволюционист - Лоуи или Уайт?

Отвечая Уайту, Лоуи пишет, что Морган, Тейлор и другие скорее пытались уложить частные наблюдения, сделанные в отдельных культурах, в линейную схему, чем работать с эволюцией абстрактной мировой культуры.

Система мойети, иногда называемая двойной организацией - это форма социальной организации, характеризующаяся разделением общества на две взаимодополняющие части, называемые “мойети”. Чаще всего мойети - это группы, которые являются экзогамными или заводят детей вне брака, которые имеют однолинейное происхождение (прослеживая родословную либо по мужской, либо по женской линии, но не по обеим) и которые играют взаимодополняющие роли в обществе. Например, члены группировок Ворона и Волка в культуре тлинкитов традиционно выполняли определенные задачи, такие как подготовка похорон друг для друга.

Американские антропологи традиционно рассказывают о параллельном развития в Старом и Новом свете таких явлений, как скотоводчество, земледелие, кермика, металлургия, государства, жречество, понятие нуля, математика, письменность и прочее. Пожалуй, их сложно назвать многолинейными эволюционистами. Когда встаёт вопрос о параллельной культурной причинности, кросс-культурные свойства оказываются либо поверхностными, либо отражают конвергетность, либо исторические и функциональные отношения оказываются сформулированы столь нечётко, что не приходится говорить ни о каких "кросс-культурных закономерностях". Тем не менее, многие оказываются столь впечатлены этими параллелями, что тогда как одни находят подтверждения диффузии между Старыми и Новым Светом, другие пытаются расположить их на сравнительной шкале уровней развития.

Крёбер не смущался заключать из множественных параллелей, возникающих в разных частях света, что "культурные отношения и особенности возникают спонтанно или чаще изнутри, чем в результате усвоения. Также, число культурных типов ограничено, и одни и те же типы часто возникают независимо друг от друга. Потому монархические или демократические сообщества, феодальные или кастовые, религиозные или умеренно секулярные, воинственные или самодостаточные и земледельческие появляются снова и снова". В другом месте я обратил внимание на утверждение таких учёных, как Лессер, Боас, Киддер и др., что постулировать различные кросс-культурные наблюдения как законы развития общества - впрочем, возражающие против такого термина могут использовать другие - есть основная задача антропологии. Список этих лиц включает существенную часть нашей профессии.

Определение и анализ параллелей, как методологическая задача культурной эволюции, не обязательно должны осуществляться на чисто культурном уровне. Лесли Уайт столь убедительно выступал за описание культурных изменений в культурологических понятиях, что могло сложиться впечатление, будто бы культурология и эволюция это одно и то же. Обсуждение этого вопроса выходит за рамки данной статьи. Но я всё же настаиваю, что исключение Уайтом человеческих и средовых факторов происходит в следствие того, что он изучает эволюцию "культуры", а не культур. Во многих своих работах я пытался показать, как конкретные природные условия, в которых существуют разные культуры, и попытки этих культур адаптироваться к ним - служат активным созидающим началом в деле культурных изменений. В контексте определённых проблем человеческая рациональность и эмоциональность также не является "нулевым" фактором. Так, Клакхон пишет: "Если возможность выплескивания агрессии через войну блокировано, то у может развиваться внутриплеменная агрессия, в частности - колдовство, или патологическая меланхолия членов племени, в связи с обращением агрессии против самих себя". Необходимость выплёскивания агрессии является атрибутом человеческих существ, который в определённых обстоятельствах может быть важным фактором в образовании конкретных культурных особенностей. Так, например, среди Ирокезов и их соседей военнопленные принимаются своими пленителями как члены семьи, но после всё равно подвергаются пыткам и убиваются. Раймонд Шель полагает, что это связано с необходимостью обращать возможную агрессию по отношению к родственникам - на чужаков. Похожая особенность обнаруживается среди южноамериканских Тупинамба и многих других племён по всему свету. Несмотря на то, что психологические предпосылки таких манифестаций остаются дискуссионными, данные предоставляют потенциально полезную формулировку кросс-культурной модели поведения.

Поскольку сходства и параллели между культурами имели ограниченную распространённость и специфичность, основная методологическая задача в рамках концепции многолинейной эволюции - корректная таксономия культурных явлений.

Культурная таксономия

Всякая наука должна иметь точные способы идентификации и классификации тех воспроизводимых явлений, с которыми ей приходится работать. Поэтому то, что у культурологии столь мало понятий, обозначающих либо целые культуры, либо воспроизводимые кросс-культурно культурные компоненты - симптом скорее исторической нежели научной её ориентации. "Равнинная культура", "Восточноафриканская пастушеская культура", "Китайская цивилизация" и тому подобные понятия описывают зоны распространения культур, как уникальные культурные паттерны, объединяющие под собой обилие разрозненных элементов. Множество социологических терминов, такие как "бэнды", "племена", "кланы", "государства", "жрецы" и "шаманы", описывают культурные особенности, многократно воспроизводимые в разных культурах, но они слишком общи даже для того, чтобы предполагать параллельность форм или процессов, лежащих в их основе. Наиболее точные понятия всегда описывают предельно специфические технологические особенности, такие как "лук", "атлатль", "икат". Однако, такие особенности обычно не подразумевают закономерностей, потому, как правило, единственное, что следует из их распространённости - это факт наличия диффузии между ареалами, в которых они были обнаружены.

Текущее состояние таксономии слито с релятивизмом, поэтому любая классификация зиждется на концепции культурного ареала. В основном культура того или иного ареала описывается как набор характерных элементов, что, по крайней мере на уровне племени, подразумевает разделяемые всеми представителями этой культуры модели поведения. Классификация может равно придавать значение любому из элементов, характеризующих культуру - как в исследовании Калифорнийского университета, проводимом среди племён, проживающих в западных и центральных штатах, в результате которого Климеком составлен список культур-элементов, или как в методе МакКерна, применявшимся им для анализа археологических комплексов в центральных штатах. Первое включает культурные ареалы и субареалы, второе - категории взаимосвязанных элементов культуры, сами по себе не привязанные ни ко времени, ни к пространству. Вслед за Уисслером классификации культурных ареалов были тесно привязаны к их экономическим характеристикам, хоть и не все также проводили жёсткую взаимосвязь между природной средой и культурой, и отдельные учёные также уделяли внимания конкретным неэкономическим факторам - что сделало возможными разнообразные классификации культур на основе одних и тех же данных. Оттого Уисслер выделял в Южной Америке только пять ареалов, Стаут - 11, Купер, как Беннет и Бёд - 3, я - 4, Мёрдок - 24. Каждый акцентирует внимание на тех особенностях, которые любопытны ему самому, при этом все специфичны для Южной Америки. Никто не потрудился найти параллели между любым от трёх до двадцати четырёх ареалов и культурами, расположенными за пределами континента.

Классификации культур через ценности или этос заключают в себе принципиально такие же основания. Все они предполагают общее ядро разделяемых всеми членами сообщества культурных черт, благодаря чему каждый человек имеет схожие внешность и психологический портрет. Объединяющая сущность культур: у Бенедикт - паттерн, у Горера и Мид - национальный характер, у Моррис Оплера - тема, в основе своей выводится тем же путём, что и у Уисслера, Крёбера, Мёрдока, Херсковиц и проч.

Если таксономической системе суждено быть пересмотреной с тем, чтобы определять кросс-культурные параллели и закономерности скорее, нежели обозначать контрасты, потребуется понятие, которое может быть обозначено как "культурный тип". В систематическом поиске закономерностей и параллелей основной трудностью является эмпирические определение основных типов. Во-первых, они скорее характеризуются отдельными свойствами культуры, чем исчерпывающим перечислением её составляющих. Ведь нет двух таких культур, которые были бы всецело идентичны по всем своим составляющим, так что требуется определять причинно-взаимосвязанные компоненты и отыскивать особые их сочетания в двух и более, но не необязательно во всех, культурах. Во-вторых, выбор анализируемых свойств производится исходя из проблемы исследования и его границ. Вероятно, любой аспект культуры может считаться приоритетным. В третьих, во всяком случае выбранные свойства должны находится в одинаковом функциональном отношении ко всем остальным.

Ярким примером культурного типа являются: восточные деспотии Виттфогеля, в которых особый уклад социоэкономической организации находится в причинно-следственном отношении с экономикой, основанной на ирригации; "патрилинейные бэнды", характеризуемых необходимой взаимосвязью между привязанностью к охоте, общностью происхождения, браком и землепользованием; "народное общество" Редфилда, особенности которого выражают закономерности многих, если не большинства, слабоинтегрированных обществ, вынужденных реагировать на городское влияние - по крайней мере это касается современного индустриального города; феодализм - социальная, политическая структура и экономика, особенности которых сближают Японию и Европу.

Так как в этих немногих примерах научный интерес направлен на экономическую организацию и, соответственно, социально-экономическая структура, по большей части, шире исследована и прежде сформулирована, чем остальные аспекты культуры, потому соответствующие аспекты положены в основу выделения этих типов. Обычно описывают именно экономические особенности, поскольку они неотделимы от социальных и политических. Однако, Редфилд учитывает также и определённые религиозные особенности, а Виттфогель - предварительно так определил последовательные уровни организации определённых сообществ, что учитывались не только социальные и экономические характеристики, но также и технологические, интеллектуальные, военные и религиозные.

Для отыскивания параллелей и закономерностей между культурами, в том числе тех, которые не были прежде зафиксированы, необходима таксономическая система, способная различать бесчисленное множество культур. Этому не удовлетворяет методолгия Уайта и Чайлда, которая берёт в расчёт только общемировые стадии, и игнорирует частности. К примеру, стадия охоты и собирательства - или же, пользуясь эволюционистскими категориями, стадия "дикарства" - слишком широкая категория. Функциональные отношения и культурно-средовые адаптации приводящие к возникновению патрилинейных бэндов существенно отличаются от тех, что приводят к оседлым, билатеральным сообществам. И это только два из множества возможных типов сообществ, построенных на охоте и собирательстве, каждый из которых возникает в определённых культурно-исторических и культурно-средовых обстоятельствах. Также есть сообщества, характеризуемые рассеяностью отдельных семейных групп в пространстве, такие как шошоны и эксимосы, а есть живущие сплочёнными группами по три семьи в каждой, как индейцы Калифорнии. Кроме того, из этого вовсе не следует что всякая культура охотников и собирателей может быть классифицирована как один из этих кросс-культурных типов. За исключением определённых черт и культурных параллелей, как, например, клановость, многие могут иметь уникальные характеристические особенности.

Так как племена охотников и собирателей подразделяются на неопределённое число культурных типов, невозможна никакая крупная объяснительная схема универсального развития, за вычетом разве тех, что слишком общи для обозначения каких бы то ни было конкретных свойств типа. Предоложительно, у охотников и собирателей нет ни сплочённых и постоянных популяционных групп, ни городов, ни социальных классов и любых других систем внутренней специализации; жречества, церемониализма, денег и инвестиций, письма, математики, любых других особенностей "цивилизованного" сообщества. Устройство брака, семьи, социорелигиозной организации, социальной структуры и экономики различны в каждом таком сообществе. Следовательно, задачей становится детальное изучение процессов, приводящих к переходу отдельных племён к земледелию и скотоводству, и, в дальнейшем - к более "цивилизованным" формам. Среди земледельцев и скотоводов равным образом наблюдается большое разнообразие культурных типов, которое ещё только предстоит описать в формулировках кросс-культурных параллелей и каузальности. Несмотря на то, что ирригационные цивилизации приобрели немалый исследовательский интерес - по прежнему такое понятие, как, например, "тропическое земледелие" обозначает не методы земледелия, не рынки и даже не особые способы посева или любые иные связанные с этим культурные явления, а только лишь земледелие в тропическом климате. Наверняка коренное население культурных ареалов дождевых лесов Старого и Нового света, таких как средиземноморские или северные лиственные леса, сформировало свои особые культурные типы. Параллели между ними могли бы быть обнаружены, если взять в расчёт среду, технологии и этап развития этих обществ.

В настоящий момент изучение параллельного развития основывается на сравнении культур Старого и Нового света. Параллели между ними явные и неоспоримые. Параллель состоит в независимом с точки зрения большинства, хоть и не всех, исследователей развития определённых культурных черт: одомашненных растений и животных, ирригации, больших городов, государств, империй, жречества, металлургии, письма, календаря, математики. Несмотря на то, что среди исследователей по прежнему сильна склонность подчёркивать различия, и рассматривать культурные ареалы вместо культурных типов - их заинтересованность в функциях и процессах вынуждает их прибегать к сравнительной терминологии. Вместо узких технологических категорий, таких как "древний каменный век", "новый каменный век" и "бронзовый век" входят в употребеление такие потенциально типологические категории, как "образующие", "флоресцентные", или "классические", "империя", или "объединение" для обозначения культур Нового света. Для культур Старого света Чайлд применял близкий термин "городская революция". Позволю себе смелость предположить, что чем сильнее интерес исследователя будет прикован к функциональным взаимоотношения и к процессам адапатции культур к среде, тем больше таксономия будет пригодна для обозначения значимых параллелей между культурами.

Термин флоресцентный (florescent) используется Стюардом, как обозначения для этапа развития культурного ареала, который можно характеризовать также как период "региональных цивилизаций" - множество культур отстраивают развёрнутую систему ирригации, и интерес представителей этих культур оказывается сосредоточен на разнообразии разных видов деятельности, которые предоставляются вчерашним кустарным фермерам бурно развивающаяся цивилизация. В силу активного сообщения между культурами, в это же время развивается множество соседних, региональных культур, подобным же образом - в результате чего складывается картина пёстрого разнообразия формирующихся полисных общностей.

Не менее полезна концептуальная основа многолинейной эволюционной таксономии для современных трендов в культурных изменениях. Сегодня множество разнообразных стадий коренных культур - включая целые континенты и субконтиненты: Китай, Индия, Юго-восточная Азия, Латинская Америка - переживают индустриализацию, распространяющуюся из Европы и Америки в центры локальных цивилизаций, а оттуда и далее - к периферии.

Неважно, будем ли мы считать такие отличительные особенности индустриального общества, как механизация на заводах и сельском хозяйстве, производственная бухгалтерия, корпоративное и кредитное финансирование, национальные и международные системы торговли проистекающими из некоего индустриального базиса в силу единого общемирового прогресса или квази-независимых процессов роста, для нас остаётся очевидно поразительное сходство в последовательности развития этих особенностей. Мы можем классифицировать их как тренды, направленные на возникновение денежного товарообмена, покупку готовых изделий, индивидуализацию аренды земли, появление меркантилистских ценностей и целей, редукцию родственных групп до уровня нуклеарной семьи, появление среднего класса из работников бизнеса, сферы услуг и профессионалов, обострение классовых противоречий и подъём национализма. Все эти свойства характерны для народов Европы и Америки. Но легко сказать, что все эти черты просто распространились (diffused) из Европы в другие страны. Подробные исследования раскрывают, что появление среди местных народностей вышеописанных особенностей неизбежно, даже при отсутствии устойчивого контакта с европейцами. Есть веские основания полагать, что очень фундаментальные изменения, происходящие сейчас в самых отдаленных уголках мира, поддаются формулировке в терминах параллелей и закономерностей, несмотря на различные местные обертона, проистекающие из местных культурных традиций. Несмотря на то, что целенаправлено выявлением подобных закономерностей никто не занимался, значительная часть современных исследований производится с пониманием текущих трендов и существенных результатов, достаточных для того, чтоб позволить себе предварительные выводы.

Не каждая параллель, по сути своей, основана на общности последовательностей развития. Так, происходящие с "народным обществом" под влиянием урбанизации изменения, описанные Редфилдом, едва ли можно было бы назвать эволюцией. Однако, одна из двух ключевых методологических предпосылок многолинейной эволюции состоит в нахождении именно что воспроизводимых причинных отношений в независимых культурных традициях. Причинно-следственные отношения обозначены для каждого из вышеописанных культурных типов, и для всякого следствия установлены соответственные ему условия перехода от некой причины к данному следствию. Развитие всегда занимает определённое время, неважно десять, двадцать лет или несколько столетий. Поэтому мы считаем, что описания, затрагивающие только некоторые ключевые особенности, на которые обратил внимание исследователь, не менее эволюционны с научной точки зрения, чем затрагивающие целые культуры и простирающиеся на тысячелетия.

Заключение

Итак, культурная эволюция может пониматься либо как особый способ исторической реконструкции, либо как научная методология. Для однолинейных эволюционистов девятнадцатого века характерной особенностью было допущение, что все культуры проходят одинаковые и никоим образом не обусловленные своим происхождениям параллельные последовательности этапов. Этим взглядам противопоставлены взгляды культурных релятивистов и исторических партикуляристов, полагающих, что развитие преимущественно диверегентно, если проигнорировать тот факт, что диффузия имеет тенденцию к уравниванию развития культур. Это разногласие отражено в нашей работе. Категории однолинейных эволюционистов, равно как и культурные ареалы релятивистов и партикуляристов, по умолчанию применимы ко всем культурам. И различные вариации их взглядов отражают всё ту же логику науки. Эволюционисты - дедуктивны, схематичны и опираются на философию. Релятивисты - феноменологичны и опираются на эстетику.

Исследования двадцатого века показали, что разные культуры существенно отличаются друг от друга и, таким образом, их нельзя рассматривать как проходящие одни и те же эволюционные стадии. Этот факт вынудил последователей эволюционного учения девятнадцатого века использовать широкие обобщения в виде универсальной схемы, которая не призвана объяснять множество частных фактов о конкретных культурах. Они заключают, что различия продиктованы как развитием в различных ареалах и условиях, так и разными этапами развития, но предпочитают объяснять развитие культуры в целом, рассматривая не отдельные культуры, а локализованные составляющие общечеловеческой культуры. Показано, что сделанная в столь общих терминах реконструкция история мировой культуры приемлема для всех. Ни для кого не секрет, что охота и собирательство предшествуют земледелию и скотоводству, а последние - "цивилизации", характеризуемой плотной и постоянной популяцией, металлургией, интеллектуальными достижениями, социальной разобщённостью и внутренней специализацией, и прочим.

Под влиянием доказательств дивергентного развития культур, утверждение значимых параллелей в культурной истории принимается с определённой толикой подозрения. Несмотря на это, сходства в формах, функциях и процессах описываются многими антропологами. Если освободить нахождение подобных параллелей от правила "всё или ничего" - ведь мы поняли, что полностью однолинейной эволюции нет, и каждая культура уникальна - оказываются возможными такие исторические реконструкции, которые принимают во внимание как сходства, так и различия. Объяснение параллелей как воспроизводимых отношений потребует таксономии, но на этот раз таксономии значимых черт. Таксономия может основываться на некотором количестве характерных особенностей некоторого количества различных культур. Объяснение их развития может затрагивать как короткие, так и длинные временные интервалы.

Для тех, кто заинтересован в отыскании культурных закономерностей, перспективным будет обнаружение сходств и параллелей между культурами, для чего многолинейная парадигма предоставляет куда больше средств, чем однолинейная или универсальная. Однолинейная парадигма дискредитирована во всём, за вычетом тех частных обнаруженных в её рамках закономерностей в процессе пристального анализа конкретных культур. Универсальная парадигма не смогла выдвинуть каких-то принципиально новых объяснений, затронувших бы все, или же лишь некоторые из культур. Наиболее продуктивным направлением исследований на сегодняшний момент представляется отыскание закономерностей, объясняющих взаимоотношения конкретных культурных явлений, которые могли бы воспроизводится кросс-культурно, при том, необязательно являясь универсальными законами.