Библейская школа
September 26, 2021

Библия как источник богословия – что подразумевается под этим?

Алексей Черникин

курсовое эссе

Spurgeons College

март 2020

«Библия — это величайший памятник мировой литературы, поэтому каждому образованному человеку не помешает прочесть её». Примерно так я отреагировал на приглашение изучать Библию после того, как впервые в жизни услышал проповедь и посетил собрание новой христианской общины в моем городе в последнее июньское воскресенье 1993 года. Это было так не похоже на все, что я думал о христианстве до того дня. Я еще не знал, что это решение полностью изменит мою жизнь. Я не знал, что с того момента я навсегда буду вовлечен в общность с людьми, для которых Библия стала Книгой Жизни и что поиск верного её понимания станет одним из моих главных приключений. Я не предполагал, что из «древней и вероятно мудрой книги» она превратится для меня в живое и преображающее Слово, обращенное ко мне «здесь и сейчас», открывающее общение с Тем, Кто стоит за ней. Выбор темы этого эссе, как и изучение курса, в рамках которого оно написано, являются прямым продолжением поиска понимания того, что и каким образом открывает нам Библия, и что это означает для нас.

Говоря о Библии как источнике богословия уместно вспомнить слова Карла Барта о том, что суть богословия и само его существование проистекает не благодаря его собственным словам, но благодаря Слову, которое оно слышит и на которое отвечает. Богословие делает богословием не истолкование и объяснение Слова, но в первую очередь способность услышать и воспринять голос Бога в том, через что Он говорит с нами.[1] И такое наличие слуха, способность слышать, воспринимать, различать, напрямую влияет на отражение, воплощение, на ответ, на реакцию слушающего.

Для восприятия Слова необходим слух и в таком случае ответ на тему этого эссе, зависит от того, как и что именно слушает каждый конкретный отвечающий. Наш слух несовершенен, и нуждается в развитии чтобы услышать совершенное. Работая над курсом, я боролся со своими недопониманиями и предубеждениями, переосмысливал сложившиеся концепции и обнаруживал одновременно более точные и более широкие горизонты богословского мышления. Иными словами, критическая и конструктивная задачи богословия были применены к моим собственным верованиям. Например, к осознанию разницы между догматическим ядром, доктринами и мнениями, пониманию того, чем на самом деле являются ереси, к переосмыслению и даже открытию понятия Традиция, обретению ей места в моей системе веры, в частности, из-за необходимости общинного толкования Писания. Я начал слышать то, что ранее не слушал и различать то, что ранее казалось однотонным.

Сказанное выше может служить иллюстрацией к тем вопросам, которые поднял Роджер Олсон, говоря об источниках и нормах христианского богословия.[2] Он обозначил их как (1) основополагающий, (2) поляризующий и (3) истинный водораздел ортодоксального христианства, а именно:

  1. что является авторитетными источниками и нормами для определения истинных христианских верований;
  2. существует ли один источник и норма для христианской веры или несколько источников и норм;
  3. какова связь Писаний и Традиции.

Пожалуй, так или иначе любой христианин неминуемо сталкивается с этими вопросами. Где я могу найти подлинное откровение от Бога? У меня в распоряжении один или несколько источников? Если несколько, то почему? Если несколько, то какие? Как они взаимосвязаны и как они дополняют друг друга? Равны ли они по своей сути или различаются по степени авторитетности и роли? И что это значит для меня? Все это в свою очередь дает возможность существования разных комбинаций ответов.

Так каким же образом Бог открывает нам себя? Каким образом Он сообщает нам о себе? И какова роль Библии в этом?

Сэр Френсис Бэкон в своем трактате Advancement of Learning (1605) говорил о двух Книгах доступных человечеству для познания Бога: Книге Божественных Слов и Книге Божественных Дел. Это можно сравнить с тем, что богословие называет особым, специальным и общим, универсальным Откровением:

  1. Общее или универсальное откровение, где Бог говорит через творение и опыт (например совесть, сознание, культуру).[3]
  2. Особое откровение, в центре которого находится личность и служение Иисуса Христа, в своей конечной форме называющееся «Евангелием».[4]

Проявления общего откровения мы можем увидеть в природе, сущности человека, человеческой истории, искусстве, музыке,[5] науке. В то же время об особом откровении Евангелия Дженсен говорит:

«Евангелие — это Божье самооткровение, но единственное Евангелие, которое у нас есть, это то, которое полностью выражено записанным Словом Божьим во всей его полноте».[6]

То есть Евангельская весть доступная нам сегодня в своей нынешней и конечной форме это Библия. И совершенно очевидно, что она открывает нам, то, что по своей природе не способно поведать общее откровение. Рассматривая Книгу Божественных Дел, мы возможно подчерпнем что-то об их Вершителе, но она не в состоянии сообщить нам каков статус наших взаимоотношений с Ним. Безусловно она говорит нам что-то о Творце, как если бы мы, рассматривая картины художника или слушая произведения композитора, могли бы что-то предположить о характере их создателя, но, в сущности, без прямого общения, это оставалось бы лишь догадками.

Эту принципиальную разницу между двумя типами откровений хорошо отражает цитата Демареста которую приводит в своей работе Стенли Гренц:

Не сообщая спасительных истин, таких как Троица, воплощение или искупление, общее откровение опосредует убеждение в том, что Бог существует и что он самодостаточен, трансцендентен, имманентен, вечен, могуществен, мудр, добр и праведен.[7]

В сравнении с этим особое послание Библии говорит: «Ибо так возлюбил Бог мир…». Т.е. оно сообщает нам Его отношение и поэтому мы можем повторять вслед за Карлом Бартом: «Я знаю, что Иисус меня любит, поскольку так говорит Библия».[8]

В обобщенном смысле христианское богословие определяет четыре основных источника: Писание, Традиция, Разум и Опыт. И хотя среди христианского сообщества существуют разные взгляды о полномочиях каждого из них, очевидно, что Библия занимает совершенно особое место в силу своей природы, являясь основным источником, выражающим непосредственную волю Бога в отношении человечества. Миллард Эриксон формулирует это так:

Богословие — это библейское учение. Оно берет в качестве основного содержания ветхозаветные и новозаветные Писания. В то время как дополнительное понимание может быть получено путем изучения творения Бога, или того, что иногда называют книгой Божьего дела, именно слово Божье составляет содержание богословия.[9]

Здесь мы видим признание фундаментального авторитета Библии, в то время как остальным источникам отводится вспомогательная, дополняющая роль. О такой роли Библии говорят и другие богословы. Например, Уэйн Грудэм, определяет систематическое богословие как «любое исследование, которое отвечает на вопрос: "Чему учит нас сегодня вся Библия?” на любую заданную тему».[10] Гренц и Олсон в своей совместной работе утверждают: «Священные Писания являются основополагающими для всего, что мы делаем в богословии».[11]

Это безусловно не означает, что остальные источники не имеют никакой практической ценности. Напротив, они позволяют нам слышать Божий голос во всей его полноте. В сравнении с этим пренебрежение или отказ слушать что-либо кроме Библии подобны пешеходу, переходящему нерегулируемый дорожный переход в закрытых наушниках, в которых кроме собственной (пусть и прекрасной) музыки не слышно ни других пешеходов, ни сигналов машин, ни визга тормозов. И если мы хотим быть «верующими людьми Бога в современном мире»[12], нам необходимо развивать способность узнавать Божий голос в том числе и в голосах окружающего нас мира. Так Рональд Ролхейзер[13] говорил о таком распознавании и в голосе Писаний, и в голосе профессиональных богословов и ученых-библеистов, голосе энтузиазма и благочестия, голосе бедных и голосе искусства. Но при этом он обозначил очень важную черту: среди них лишь голос Писания является нормативным. [14]

Олсон в этом отношении подчеркивает:

Традиция, разум и опыт не являются источниками и нормами так же, как или на одном уровне со Священным Писанием, что само по себе отражает для христианской традиции-сообщества саму природу Бога в согласованном порядке.[15]

Таким образом, поскольку Писание «обладает правом определять правильную веру и практику»,[16] мы отвечаем на основополагающий вопрос тем, что именно оно является авторитетным источником, «информирующим» и «формирующим» каноном для Божьего народа, «нормирующей нормой» богословия.[17]

Возможность принятия иных источников богословия помимо Библии — это область поляризующего вопроса. Поляризующий он потому, что действительно может развести христианское сообщество по разным лагерям. Пожалуй, больше опасений (по крайней мере из моего опыта) находится в лагере тех, кто сомневается в целесообразности таких источников помимо Библии. Скорее всего такое внутреннее сопротивление вызвано опасением перед возможным принижением библейского авторитета и в конечном счете боязнью соскользнуть с твердых позиций веры. В действительности же, учитывая различия природы веры и природы богословия, все это самой вере никак не угрожает. Вера по своей сути одна, по своему существу неизменяема, вне культурного влияния, связует истину и сознание. Богословие же множественно по сути, изменяемо, культурно обусловлено и может быть предметом обсуждения в своих не нормирующих формах.[18] Это значит, что здесь нет никакой опасности для веры поскольку ортодоксальная вера неизменяема. Опасность лежит лишь в области пересмотра своих богословских позиций, не авторитета самой Библии, а того, как мы понимаем эту авторитетность и как на практике работает ее нормирующая функция в соотношении с другими богословскими источниками.

В этой связи примечательна оценка, которую Н.Т. Райт дал, по-видимому, происходящему в другом лагере:

В современном богословии Библия все чаще рассматривается как один из множества первоисточников — для одних важный, глубокий, дарующий вдохновение; для других — загадочный и неясный. Однако никто не задумывается о том, что христианское богословие может и должно подчиняться ее авторитету, предлагая теоретическое обоснование этого авторитета.[19]

Фактически мы видим еще одно заявление о необходимости упорядочить наше понимание взаимоотношений источников в соответствии с их приоритетностью, при этом начиная с номера «два», ведь предыдущий уже занят. Это справедливо поскольку Библия обладает первостепенным определяющим правом, в отличие от остальных источников. Это довольно легко признать в отношении Опыта и Разума. Но как быть с Традицией? Разве она не обладает определяющим правом? Я полагаю, что оправданным ответом на это будет: «если и обладает, то во второстепенном качестве», поскольку она, согласно трехчастному определению Барта,[20] в конечном счете является совокупностью ответов как на воплощенное, так и записанное Слово.

Как отметил Олсон, преодолеть водораздел в христианском сообществе в вопросе связи Писания и Традиции одним мановением руки представляется мало возможным, но что возможно и полезно, так это оставив чрезмерные полярности, осмыслить роль Писания в, пусть и не совершенной, аналогии с ролью Конституции:

Священное Писание является нашим высшим авторитетом для христианской веры и практики, потому что оно вдохновлено Богом и потому что именно этот конституирующий текст создает христианскую идентичность в терминах веры.[21]

Когда христианское сообщество в поиске истинно христианских верований и практик обращается к своим богословским источникам, представляется чрезвычайно важным то, какую мы видим между ними модель взаимоотношений. Для кого-то это может быть четырехугольником Писания, Традиции, Разума и Опыта,[22] но каким именно он будет, напрямую зависит от нашего осмысления. В свете всего вышеизложенного мне бы хотелось отойти от такой плоской модели к трехмерной. Не претендуя на оригинальность и сознавая относительное отсутствие изящности, я называю ее «трехногий табурет на столе». И хоть ставить табурет на стол не принято, обычно мы делаем это, чтобы дотянуться до чего-то недосягаемого. В этой модели Традиция, Разум и Опыт представляют ножки, стоящие на основании Писания. Координаты их расположения не фиксированы, но и не произвольны и определяются нашим текущим витком герменевтической спирали, которая, в сущности, является отображением нашей способности слышать, воспринимать, отражать и воплощать.


[1] Karl Barth, Evangelical Theology: An Introduction (Grand Rapids, Mich: Eerdmans, 1979), pp. 16, 18, 23.

[2] Roger E. Olson, The Mosaic of Christian Belief: Twenty Centuries of Unity and Diversity, Second Edition (Downers Grove, Illinois: IVP Academic, 2016), pp. 50, 52, 66.

[3] P.F. Jensen, ‘Revelation’, in Evangelical Dictionary of Theology, ed. by Daniel J. Treier and Walter A. Elwell, Third edition (Grand Rapids, Michigan: Baker Academic, 2017), p. 747.

[4] Jensen.

[5] Norman L. Geisler, Baker Encyclopedia of Christian Apologetics (Grand Rapids, Mich: Baker Books, 1999).

[6] Jensen, p. 748.

[7] Stanley J. Grenz, Theology for the Community of God (Grand Rapids, Mich: W.B. Eerdmans, 2000), p. 134.

[8] Однажды Карла Барта попросили суммировать его богословие, все чему он научился за всю жизнь в одном лишь предложении. Подумав, он процитировал слова из гимна: "Я знаю что Иисус любит меня, потому что об этом мне говорит Библия".
Roger E. Olson, ‘Did Karl Barth Really Say “Jesus Loves Me, This I Know….?”’ <https://www.patheos.com/blogs/rogereolson/2013/01/did-karl-barth-really-say-jesus-loves-me-this-i-know/>.

[9] Millard J. Erickson, Introducing Christian Doctrine, ed. by L. Arnold Hustad, Third Edition (Grand Rapids, Michigan: Baker Academic, 2015), p. 4.

[10] Wayne A. Grudem, Systematic Theology: An Introduction to Biblical Doctrine (Grand Rapids, Mich: Zondervan Pub. House, 1994), chap. 1.

[11] Stanley J Grenz and Roger E Olson, Who Needs Theology?: An Invitation to the Study of God. (Downers Grove: InterVarsity Press, 2009), chap. 6.

[12] Grenz and Olson.

[13] ‘Curriculum Vitae | Ron Rolheiser’ <http://ronrolheiser.com/about-ron/curriculum-vitae/>.

[14] Ronald Rolheiser, ‘Teaching and Spirituality’ (presented at the ICOC Global Teachers Forum, Oblate School of Theology, San-Antonio, TX, 2020).

[15] Olson, The Mosaic of Christian Belief, p. 68.

[16] Erickson, p. 7.

[17] Grenz and Olson.

[18] Rolheiser.

[19] N. T Wright, Scripture and the Authority of God (London: SPCK, 2005), para. Scripture and Theology.

[20] В своей "Церковной Догматике" Барт определяет Слово Божье как Воплощенное Слово (событие Иисуса Христа), Записанное Слово (Писание) и Провозглашенное Слово (проповедь).

[21] Olson, The Mosaic of Christian Belief, p. 67.

[22] Четырехугольник Уэсли (Wesleyan Quadrilateral). Термин введен американским ученым Альбертом Аутлером, одним из выдающихся специалистов 20 века по работам Джона Уэсли.