Дневник сталкера. Глава 66
В отличие от них, я сразу после школы бежал на подработку. Так что у меня просто не было времени фантазировать о том, с кем переспать.
В мужской старшей школе борьба за иерархию была ещё жестче, чем в средней. Стоило хоть на секунду расслабиться — и ты тут же падал на самое дно.
С восьмого класса* средней школы я начал быстро расти, а к первому году старшей школы перевалил за 180 сантиметров. Поэтому ко мне редко кто приставал. Но в старшей школе, где иерархия менялась каждый день, столкновений было не избежать.
*От Сани. В Корее другая школьная система. После начальной школы идет средняя (с 7 по 9 класс, 13-15 лет), а затем старшая школа (с 10 по 12 класс, 16-18 лет). «Восьмой класс» — это второй год средней школы (14 лет), а «первый год старшей школы» — это 16 лет.
Конечно, я тоже был старшеклассником, и порой сам не мог сдержать свой пыл и лез в драку.
— А, я вчера хентай посмотрел, три раза подрочил.
— Ха, у тебя бомбануло? Триггеришься?
— Из-за какой-то порнухи выделываешься, ублюдок.
— Завидуешь? Так и скажи прямо.
Я лежал на парте, но от этой бессмысленной перепалки поморщился и поднял голову:
— Эй. Я пытаюсь спать, заткнитесь.
Эти двое, которые ругались из-за какой-то фигни, одновременно повернулись ко мне.
— Блять, как тут спать, когда вы не затыкаетесь ни на секунду.
— Ты что, нахуй… думаешь, это твой личный класс, Чу Квон?
— Раз все вместе учимся, то и заткнитесь все.
— И что, если ты так сказал, мы должны подчиняться? Этот мудак такой борзый, потому что...
Жирный ублюдок, который ржал и пошло шутил, подошел ко мне и замахнулся кулаком. Я спокойно встал и посмотрел на него сверху вниз:
— Только учти, что первым ударил ты*.
*От Сани. В школах при разбирательствах драк особое внимание уделяется тому, кто ударил первым. Зачинщик получает более серьезное наказание.
В ответ тишина. Жирный дернул кулаком и медленно опустил его.
В классе стало тихо. Наконец-то можно нормально поспать.
И Донхо, который только что зашел в класс, оценил обстановку и подошел ко мне.
— Эй, Чу Квон, чего ты так их пугаешь? Как будто они первый день орут.
Он встал между мной и жирным. Тот что-то пробормотал себе под нос, переглянулся с другом и вышел из класса.
— Ах ты... блядь, ты знаешь, кто я такой... а-а?
Летом первого года старшей школы я подрабатывал по выходным в караоке. Моей работой было разбираться с такими пьяными ублюдками.
Так называемое «урегулирование конфликтов». Именно поэтому хозяин взял меня на работу, даже не спрашивая возраст — сразу как увидел мою комплекцию.
— Эй, отпусти... Мелкий... щенок, как ты с-смеешь…
Я схватил этого ублюдка, который буянил в караоке, и вышвырнул к мусорным бакам. Из-за бутылки, которой он размахивал, на моей щеке была кровь.
— По-хорошему говорю, вали отсюда.
Сегодня было слишком много ебанутых клиентов, я уже не мог сдерживать раздражение. Пнув распластавшегося на земле мудака, я предупредил его, но он вцепился в мою одежду.
— Какой... н-наглый щенок... Девочку позови, а? Быстро.
Ощущение его ногтей на моей лодыжке вызывало отвращение. Я наклонился и схватил за грудки этого пьяного ублюдка.
Я знал, что драться бессмысленно, но ничто так не помогало справиться с отвращением.
Как только я собрался вмазать ему по роже, мой взгляд встретился с посетителем мясного ресторана напротив.
Я замер с поднятым кулаком. У окна ресторана сидела женщина и жарила мясо. Ее лицо показалось знакомым.
Хоть она и ушла из дома почти 10 лет назад, я узнал ее сразу.
— Мама, — невольно прошептал я. Но мой голос не мог долететь до нее. Встретившись со мной взглядом, она сделала вид, что ничего не видит, и положила мясо в тарелку маленькой девочки, сидевшей напротив.
Я тупо смотрел на ее улыбающееся лицо.
Швырнув пьяного на землю, я вытер кровь с лица тыльной стороной ладони.
Я не обращал внимания на мычащего мужика и продолжал смотреть на маму. Я узнал ее, но она меня — нет.
Да и с чего бы ей узнать? Разве могла она представить, что хулиган, дерущийся с пьяным в переулке — это тот избалованный сынок, которого она родила до развода?
Меня словно оглушило. Мама, которая всегда смотрела в пустоту безжизненным взглядом, теперь улыбалась. И рядом с ней сидел другой ребенок.
Хотелось подойти, заговорить... Но я лучше всех знал, как выгляжу сейчас.
Провонявший мусором и перегаром, избивающий пьяных клиентов в грязном переулке, с окровавленным лицом. Бандит в школьной форме — вот кто я.
Прозрачное стекло между мной и мамой казалось непробиваемой стеной.
Я смотрел на нее ещё несколько минут, а потом развернулся и спустился в подвальное караоке. Вот где было мое место.
Ровно через год дела на фабрике отца пошли в гору. Спустя несколько месяцев долги стали стремительно уменьшаться.
Осенью второго года старшей школы мы наконец выбрались из полуподвала. Наша жизнь, которая казалась беспросветной, вдруг стремительно изменилась к лучшему. У отца один за другим пошли успешные контракты.
На фабрике и в офисе появились сотрудники, а брат, хоть и был молод, начал помогать отцу с продажей мебели.
— Квон-а. Мы с Гоёном сегодня поздно придем, так что поешь нормально. И уроки сделай, хорошо?
Хоть ситуация и улучшилась, но дома я по-прежнему был один. И когда ел, и когда спал — всегда один.
Зато теперь можно было не ходить на подработку после школы, и времени стало много. Я ненавидел учебу, поэтому сказал, что после выпуска буду помогать отцу.
Но отец с братом были категорически против. Они сами без образования влезли в бизнес и столкнулись со множеством трудностей, поэтому хотели, чтобы хотя бы я выучился на управленца.
Примерно тогда через отца я узнал, что мама снова вышла замуж и родила дочь.
Я взял у отца ее номер и позвонил, но как только назвал свое имя, она повесила трубку.
Через несколько часов пришло сообщение:
[Прости, но больше не звони, пожалуйста...]
Когда я увидел это сообщение, сразу вспомнил тот летний вечер, когда смотрел на нее через окно мясного ресторана. Незнакомое улыбающееся лицо мамы. Сидящая напротив маленькая милая девочка.
Если бы за несколько дней до ухода мамы я не психанул, увидев, как она рисует... Если бы не злился... Осталась бы она со мной?
Такие мысли приходили слишком поздно.
Печаль быстро превратилась в гнев и жажду признания. Я не мог смириться с тем, что мама меня отвергла.
Поэтому я хотел обязательно показать ей. Показать, как хорошо теперь живет семья, которую она бросила. Что мы не только выбрались из затхлого полуподвала с плесенью — теперь у нас хорошая квартира, отец с братом ездят на иномарках, а я поступил в престижный университет и живу лучше всех. Что теперь поздно о чем-то жалеть. Казалось, только когда я покажу ей, как прекрасно мы живем, этот гнев утихнет.
Поэтому зима второго и весь третий год старшей школы прошли в учебе.
Благодаря упорной подготовке я поступил в Сеульский национальный университет.
Отец плакал, когда узнал. А через несколько дней после поступления пришло сообщение от мамы. Она предлагала вместе поужинать.
Наконец появился шанс выплеснуть весь накопившийся гнев. Я решил холодно посмеяться над ней за ужином. Спросить, каково это — бросить нас.
Но когда мама оказалась передо мной, я не смог произнести ни слова.
— …Поздравляю. Знаю, что не имею права…
Она протянула конверт с карманными деньгами. Я только смотрел на него, но не брал.
Вместо этого я посмотрел на маму и сказал:
Произнеся эти слова, я кое-что понял. Мне хотелось снова назвать ее мамой.
Но это слово так и не слетело с моих губ.
На этом всё закончилось. Мама тихо плакала, а я молча ел.
Было и пусто, и легко одновременно. И, кажется, грустно.
Пора было признать, что мама больше не вернется.
Студенческая жизнь была потрясающей. После средней и старшей школы, где воняло потом и спертым воздухом, учиться на факультете управления, где половина студентов — девушки, было настоящим раем.
Девушки не были помешаны на сексе и не несли каждую минуту мерзости. От них приятно пахло, а голоса и манера речи были мягкими.
Для меня — человека, который и не видел девушек толком — университет стал совершенно новым миром, где каждый день происходило что-то интересное.
Я не пропускал ни одной встречи. Возможность реально пережить те любовные истории, которыми обезьяны в старшей школе делились как фантазиями, бесконечно возбуждала меня.
Я наслаждался свободной жизнью — не останавливал девушек, которые приходили, и не удерживал тех, кто уходил. Словно компенсируя тяжелое прошлое.
— Квон-а, кажется, тебе больше нравится гулять с друзьями, чем со мной.
— Такое чувство, что я всегда на втором месте.
— Чу Квон, что я для тебя вообще значу?
Уходящие девушки всегда говорили похожие слова. Мне было жаль, что не смог дать им больше, но не настолько, чтобы удерживать. Я просто отпускал всех. Ведь всегда можно встретить кого-то другого.
Я не пропускал занятия, ходил по магазинам, пока не надоедало, активно участвовал в спортивных мероприятиях и кружках.
Новые друзья в университете, в отличие от ублюдков из старшей школы, были в основном нормальными и приятными людьми. С ними не нужно было злиться или демонстрировать свое превосходство, чтобы подтвердить место в иерархии.
Все шло по плану, без особых препятствий. Все, что мне нужно было делать — это наслаждаться этой головокружительной университетской иллюзией.
Но ничто не вечно. В какой-то момент и этот образ жизни начал постепенно мне надоедать. Я устал от бесконечных вечеринок и внезапно понял, что уже перешел на второй курс.
И в начале семестра на общем предмете встретил его. Рю Чонха.