Дневник сталкера. Глава 65
— Я не упрекаю тебя. Ах, блядь. С ума сойти, — Чу Квон устало потер лицо здоровой рукой и крепко стиснул зубы. Но через несколько секунд, словно что-то решив для себя, посмотрел прямо мне в глаза. — Прости меня, Чонха-я. Я был неправ.
От этих слов все сдерживаемые до сих пор эмоции нахлынули разом. Я прикусил нижнюю губу, чтобы не разрыдаться.
Чу Квон начал сбивчиво объяснять:
— Правда, я не упрекаю тебя. Тебе негде будет нормально устроиться, в четырехместной палате одни мужики. Все воняют и храпят, ты бы всю ночь не сомкнул глаз. Здесь всё равно делать нечего... Поэтому я и сказал уезжать. Точно не потому, что ты мне надоел или неприятен.
— И я не хотел, чтобы ты видел, как я ругаюсь с рабочим фабрики. Честно говоря, я хочу показывать тебе только хорошую и крутую сторону себя... Хаа. А тут такая ситуация… — он замолчал, потер щеку и отвел взгляд.
Чем больше я слушал его объяснения, тем более нелепыми они мне казались.
— Кто сказал, что ты не крутой?
— Что крутого в том, что я тут валяюсь со сломанной рукой?
— Нет, дело не в этом… — я подавил всхлип и попытался как можно четче сформулировать свои мысли. — Я хочу лично, своими глазами убедиться, что с тобой действительно всё в порядке, и только потом успокоиться. Я не хочу просто слушать, как ты в одностороннем порядке заявляешь, что всё нормально.
— А крутой ты или нет... Это совсем другой вопрос, который никак не связан с тем, почему я здесь. Они так же далеки друг от друга, как... Вермеер и... А, Анри Матисс.
Стоп. Я... что сейчас сказал? Почему вдруг приплел сюда художников?
Я почувствовал, как краснею от этого нелепого сравнения, но Чу Квон серьезно кивнул, словно всё понял:
— Тогда давай для начала вернемся в больницу.
— Завтра мне нужно пройти ещё одно обследование. Тебе станет спокойнее, если послушаешь, что скажет врач?
Потирая щипавшие глаза, я застыл от его слов.
— Ты же сказал, что не поедешь в Сеул.
— Ну тогда ничего не поделаешь. Раз уж ты так упрямо заявляешь, что не уедешь.
— Я знал, что Рю Чонха упрямый, но не думал, что настолько. И правда, полностью осознаешь цену своего лица*.
*От Сани. 얼굴값 (букв. «цена лица») — корейская идиома, которая означает «вести себя в соответствии со своей внешностью». В данном случае используется как комплимент: красивая внешность соответствует сильному характеру.
— Знаю, я виноват. Даже мне понятно, что я наговорил странных вещей. Не подумал, каково тебе это будет слушать... Так что прости меня и не сердись больше.
Чу Квон опустился на колени и осторожно взял меня за руки. От его теплого, нежного прикосновения мое окаменевшее сердце, казалось, тут же начало оттаивать.
— И ты можешь вести себя соответственно своей красоте*. Сколько захочешь.
*От Сани. Квон говорит о том, что Чонха может проявлять свой характер как угодно. То есть упрямиться, злиться и так далее)
— Но ты точно уверен, что тебе будет удобно в четырехместной палате? Кровать для посетителей ужасно неудобная, — сказал Чу Квон. Он всё ещё волновался. Меня же совершенно не волновало, насколько неудобным будет место.
— И в палате одни мужики, от этих ублюдков воняет. Такому нежному, как пух, существу там будет слишком грязно спать.
— Может, тебе лучше переночевать в гостинице поблизости…
Я покачал головой, не дав ему договорить.
— Нет. Я хочу быть с тобой в палате.
Наконец Чу Квон кивнул и вытер оставшиеся на моих щеках слезы. Затем встал и протянул руку.
Странно. Ещё недавно, когда я сидел здесь один и плакал над маффином, казалось, что мир рушится. Но с того момента, как Чу Квон пришел за мной, вся горечь этого дня мгновенно испарилась.
Я без колебаний взял его руку и поднялся. Ладонь была такой теплой, что я невольно сжал её крепче.
Поздно спохватившись, что мы, возможно, устроили слишком большую сцену, я огляделся.
Но работник кафе либо не интересовался нашими делами, либо устал от разговоров — он клевал носом за стойкой. Кажется, даже не заметил, что мы уходим.
Ноги, которые так тяжело тащились из больницы, теперь стали намного легче.
Внезапно Чу Квон, который шел впереди, остановился и обернулся ко мне.
Я почувствовал, как он крепче сжал мою руку.
Красные наклейки* начали появляться на нашем доме сразу после того, как я пошел в начальную школу. В то время я был слишком мал и не понимал их значения. Но после каждой такой наклейки мы обязательно переезжали.
*От Сани. В Корее красные наклейки наклеивают на дома должников как уведомление о просроченных платежах или предстоящей конфискации имущества. Это публичный знак финансовых проблем, который часто вынуждает семьи переезжать из-за стыда или угрозы выселения.
Из просторного дома с пятью комнатами в маленькую двухкомнатную квартиру. Потом в виллу*. Затем в полуподвал.
*От Сани. Вилла (빌라) — это многоквартирный дом в 3-4 этажа, который считается жильем более низкого класса, чем квартиры в многоэтажных комплексах. Виллы часто старые, без лифта, поэтому такой переезд обычно означает ухудшение условий.
В итоге через несколько лет наша семья, убегая от долгов, была вынуждена переехать в крошечную комнатушку, которая была меньше четверти нашего первого дома.
В этом полуподвальном помещении семья из четырех человек спала в одной комнате.
Отец возвращался домой с измученным лицом раз в несколько дней. Бывало, что из-за преследований кредиторов мы не видели его неделями.
Мой брат, который тогда учился в средней школе, уходил рано утром и возвращался поздно ночью.
Хоть всем было тяжело, но хуже всех с бедностью справлялась мама.
Целыми днями она отрешенно смотрела в пустоту или, вздыхая, наблюдала за тем, как я делаю домашнее задание. Все чаще она беззвучно плакала.
В тот день, когда я вернулся из школы, ее глаза снова были красными от слез. К тому времени я уже умел писать дневник и свободно справлялся с умножением и делением, но не знал, что делать с такой мамой.
— Хаа. Жить так тяжело, Квон-а…
Я не знал, что ответить на эти ставшие привычными жалобы мамы. Я был слишком мал.
Мне не нравилось, когда она плакала, злилась или просто сидела в оцепенении. Но больше всего меня пугало её безразличие.
Раньше мама часто устраивала чаепития с соседками, готовила, а в свободное время тихо рисовала.
Но в день переезда в полуподвал ей пришлось выбросить все картины, которые она рисовала со студенческих лет.
Однажды я сильно заболел. У меня был грипп: поднялась температура, заболело горло. Придя домой, я даже не поздоровался с мамой, а сразу сел за уроки.
Я не сказал ей, но было так плохо, что всё плыло перед глазами. Пытаясь сосредоточиться на задачах, я вдруг обернулся.
Наши глаза встретились — мама смотрела на меня. Она смущенно улыбнулась. Перед ней на столе лежал лист бумаги, в руке был карандаш — она рисовала.
Я был уверен, что именно из-за этого она грустит. От мысли, что мама снова делает то, что заставляет ее грустить, меня охватила дикая злость.
Поэтому я резко вскочил, подошел к маме и выхватил бумагу.
На бумаге был черно-белый рисунок — я со спины, сидящий за домашним заданием. Мама выглядела удивленной.
Мне стало стыдно, что я накричал, и я добавил оправдание. Мама ничего не ответила.
Я бросил лист на пол и вернулся к урокам. Кажется, за спиной послышался тихий вздох.
Через несколько дней после этого мама ушла из дома.
— Чу Гоён, Чу Квон. Слушайте внимательно. Мы с мамой решили развестись, так что теперь будете жить с папой, — сказал отец, усадив нас с братом перед собой.
Брат спокойно кивнул, но мне потребовалось больше времени, чтобы осознать эти слова.
Тогда я ещё не до конца выздоровел от гриппа и мог думать только о том, как мне больно и холодно.
Мама исчезла внезапно, словно ее никогда и не было.
Так наша семья из четырех человек превратилась в семью из трех: папа, брат и я.
Оставшись один с двумя детьми, отец ещё отчаяннее погрузился в работу. Видя, как он приходит домой и клеит пластыри на поясницу, принимает лекарства, брат рано повзрослел и начал подрабатывать.
Поскольку отец и брат всегда были заняты, я часто оставался дома один. Мне надоело каждый день покупать готовые обеды или голодать, поэтому в какой-то момент я начал понемногу учиться готовить.
К тому времени, как я привык к готовке, наступил период средней школы.
Мужская средняя школа была настоящими джунглями. Больше похоже на звериный загон, чем на образовательное учреждение.
Школьный район тоже был не из лучших, так что стоило показаться чуть более слабым — и тебя сразу начинали травить.
— Чу Квон. У тебя же нет матери, да?
— Ха! Так этот ублюдок сирота!
Я несколько раз пытался не обращать внимания, но в конце концов группа самых шумных ребят стала цепляться ко мне по любому поводу.
В то время я был примерно такого же телосложения, как сверстники, поэтому когда несколько человек начинали задираться, я оказывался в невыгодном положении.
Шансов не было, да и драться не хотелось, я пытался игнорировать, но тут...
— Значит, твоя мама тебя бросила.
Эти слова переполнили чашу моего терпения.
— Ч-чу Квон! Прекрати сейчас же!
— Эй, кто-нибудь, остановите его!
Когда я пришел в себя, все мои обидчики лежали на полу в крови.
Я долго смотрел на свои окровавленные кулаки, пока учитель не отвел меня в учительскую.
Отцу пришлось прийти в школу. Было много проблем с комиссией по школьному насилию, но после того случая никто долго не смел меня трогать.
Те, кто раньше издевался надо мной, теперь искали другую слабую жертву.
Этот случай научил меня, что слабые не выживают.
Люди не любят слабых особей. Возможно, мама ушла от больного меня по этой же причине.
А когда я поступил в мужскую старшую школу…
Я узнал, что все эти самцы — отвратительные существа.
Мозги этих ублюдков были заняты только одним — спариванием. Они были рабами своей похоти.