Вселение закончилось. 44
— Продолжай. Ты же ещё и с Бори общаешься. Уже шестеро. Нет, если со мной, то семеро?
— Эй...! Не надо так. Это оскорбление личности, понял*?
*От Сани. Еджун возмущается, потому что Сахён считает кошку за полноценного собеседника, тем самым намекая на его узкий круг общения. В корейской культуре намеки на социальную изоляцию могут восприниматься как оскорбление.
До Еджун, чьи скромные связи с людьми внезапно были раскрыты, в ярости ударил по кровати. Чон Сахён облизнул губы и продолжил дразнить:
— А с Джихе не общаешься? Тогда уже восемь. Ещё двое — и будет десять.
— Джихе? Какая ещё Джихе...?* — в замешательстве переспросил До Еджун, услышав незнакомое имя.
*От Сани. Просто запомните имя)
Чон Сахён усмехнулся и пожал плечами:
— Ладно, забудь. Хотя немного обидно. Я-то общаюсь только с хёном.
— ...Не ври. Ты же и с секретарем общаешься, и со всеми остальными.
До Еджун стиснул зубы и сжал кулак. Тогда Чон Сахён тихонько рассмеялся и сказал:
— Но лично общаюсь только с хёном. Остальное — рабочие контакты.
— В общем, понял. Не буду отбирать телефон.
— …Ты правда хотел отобрать? Почему? Боишься, что сбегу?
— Нет. Боюсь, что кто-нибудь возьмет твой номер.
Так вот в чем дело — всё из-за того случая в кафе. До Еджун недоверчиво хмыкнул:
— Ты что, не видел? Я же не дал номер.
Чон Сахён пару раз погладил До Еджуна по голове.
Но такая реакция тоже раздражала, поэтому До Еджун оттолкнул его руку:
— Не обращайся со мной как с ребенком.
— Я обращаюсь с тобой как с любимым.
И как он может такое говорить...
Потеряв всякое желание сражаться, До Еджун плюхнулся на кровать. Чон Сахён, словно только этого и ждал, подсунул руку ему под шею. Когда До Еджун вопросительно посмотрел на него, тот широко улыбнулся и сказал:
— Ладно…. Делай, что хочешь, — отрешенно пробормотал До Еджун.
Решив не упускать момент, Чон Сахён приподнялся и навис над ним.
— Ты же просил обращаться как с любимым.
— Даже с амнезией нельзя забывать то, что сказал секунду назад.
До Еджун только сейчас понял, что сам вырыл себе яму. Видя, как он бледнеет, Чон Сахён расплылся в широкой улыбке. Затем медленно опустил голову и остановился прямо перед его носом. Их взгляды встретились, когда они соприкоснулись кончиками носов.
И почему у него такой высокий нос...
До Еджун вспомнил, как недавно жаловался, что из-за высокого носа неудобно целоваться. Лицо тут же вспыхнуло, словно его обожгли огнем.
Он ни в коем случае не должен выдать свои мысли. Когда До Еджун попытался сделать невинное лицо, глаза Чон Сахёна сузились:
— Правда? А мне кажется, мы думаем об одном и том же.
Чон Сахён слегка потерся носом о его нос, а затем повернул голову и поцеловал. Хоть До Еджун и понимал, что тот приставал к нему из-за поцелуя, но всё равно сердце забилось чаще: а вдруг он смог прочитать его мысли?
Оторвавшись от его губ, Чон Сахён посмотрел сверху вниз с такого близкого расстояния, что До Еджун мог разглядеть каждый блик в его глазах. На мгновение стало интересно — а как он сам отражается в глазах Чон Сахёна?
Тихое дыхание наполнило уши, и уголки губ Чон Сахёна медленно изогнулись, словно рисуя линию. Как всегда, он выглядел невероятно красиво. Эта улыбка была прекраснее любой другой.
До Еджун только сейчас понял, что слышал не свое дыхание. Как только он сделал вдох и выдох, Чон Сахён снова захватил его губы — будто только этого и ждал.
Горячее дыхание проникло между губ. Уже после нескольких раз До Еджун научился быстро подстраиваться под чужой ритм. Когда движения становились слишком напористыми, он напрягал кончик языка, и тогда Чон Сахён успокаивающе облизывал его.
Тот медленно наслаждался поцелуем, словно приручая До Еджуна — и только через долгое время оторвался от его рта. Губы До Еджуна были влажными и ярко-красными. Чон Сахён медленно облизнулся с довольной улыбкой.
До Еджун сонно смотрел на него расфокусированным взглядом. Чон Сахёну очень нравились эти глаза, в которых не было ни единой мысли.
«Хорошо бы он и в повседневной жизни так себя вел».
Но тут же отбросил эту мысль — послушный До Еджун не был бы До Еджуном. Ведь в глазах Чон Сахёна даже его очевидные уловки, ложь и хитрости казались милыми.
Поэтому его устраивало всё, что тот делал, лишь бы оставался рядом. Это было единственным желанием Чон Сахёна.
— Сегодня будешь спать на моей руке.
— Если не хочешь, есть ещё вариант крепко обниматься.
Тогда До Еджун молча уткнулся головой в его руку и начал ворочаться, пытаясь найти удобное положение. Чон Сахён, не в силах сдержать умиления, поцеловал его в лоб.
До Еджун недовольно сощурился и потер лоб пальцем:
— Это потому что мы только что сосались с языком.
Надувшись, До Еджун быстро закрыл глаза. Видимо, решил сбежать в сон. Чон Сахён тихо хихикнул и поправил позу, чтобы было удобнее спать. Затем начал поглаживать его по груди. И хоть он никого раньше не гладил так, его неловкие движения всё равно были бесконечно осторожными и нежными.
Словно это была волшебная фраза — До Еджун тут же погрузился в сон.
Выходной день. По выходным До Еджун не ходил помогать родителям в ресторане. Точнее, родители не звали его. Это была своего рода забота — чтобы он мог проводить время с Чон Сахёном. К тому же они искренне надеялись, что к До Еджуну скоро вернется память.
Чон Сахён постоянно успокаивал их, говоря, что память постепенно возвращается. И одновременно с этим утверждал, что она ещё не вернулась полностью — тем самым закрепляя свое место рядом с До Еджуном.
Чон Сахён пошел на кухню и включил кофемашину. Она тоже появилась здесь благодаря ему. Родители, которые всю жизнь считали растворимый кофе лучшим и даже не смотрели в сторону зерен, теперь не могли жить без капсульного кофе. Мама даже брала его с собой в термосе, когда шла в ресторан.
Более того, Чон Сахён принес в дом сушилку, измельчитель пищевых отходов, посудомоечную машину и даже стайлер. И хотя поначалу родители говорили: «Ох, зачем всё это. Мы не умеем пользоваться такими вещами», теперь они не могли жить без всех этих вещей.
Чон Сахён открыто играл роль зятя в этой семье. И никто, похоже, не видел в этом ничего странного.
Даже он сам, непосредственный участник, не мог определить эти отношения! Какой-то совершенно посторонний мужчина пришел и прилепился к их сыну, но никто даже не задавался никакими вопросами.
Хотя если быть точным — никто, кроме него самого.
Чон Сахён очень естественно влился в семью. Словно он всегда был ее частью. Теперь, если его не было видно, родители первыми начинали интересоваться, где он. Между ними существовала какая-то невидимая связь, о которой не знал даже До Еджун.
Перед До Еджуном появился американо со льдом. Он посмотрел на Чон Сахёна настороженным взглядом. Нужно быть начеку, иначе он тоже попадется в сети.
Достав из чашку шкафа, Чон Сахён налил эспрессо. Себе он не добавил ни льда, ни воды.
До Еджун мысленно покачал головой и спросил:
До Еджун посмотрел на двойной эспрессо. Черная непрозрачная жидкость плескалась в чашке. Как будто это не кофе, а яд…
Когда он с отвращением отказался, Чон Сахён пожал плечами и забрал чашку.
— Мама сказала, что хорошо бы сегодня постирать постельное белье.
— Да. Сказала, чтобы мы сходили в прачечную*, раз погода хорошая.
*От Сани. В Корее даже если есть стиралка дома, объемные вещи несут в прачечные самообслуживания. Всё из-за того, что нет места для сушки и очень влажно. А в прачечных есть промышленные стиралки и сушилки большого объема, которые позволяют всё сделать за пару часов.
Мама даже такие вещи обсуждает с Чон Сахёном? Лицо До Еджуна стало сложным. Казалось, что этот человек действительно стал частью его семьи.
Ва-а... Надо и правда взять себя в руки.
До Еджун уставился на Чон Сахёна выпученными глазами. Тот просто свежо улыбался, не понимая смысла этого взгляда.
— Почему ты так смотришь? Это эгьё*?
Но он понял его намерения совершенно иначе.
*От Сани. Aegyo (эгьё/эгё) — корейское понятие, обозначающее милое или детское поведение, часто наигранное. Считается привлекательной чертой, особенно у молодых людей. У нас бы такое считалось кринжом.