Дневник разведчика, 1969 год - майор Брюс Х. Нортон 10

ПЕРВЫЙ "ВЫХОД"[1]: DMZ

В 07:00 ВСЕ ЧЛЕНЫ ГРУППЫ "ПЕРЕШЕЕК" должны были собраться в роте S-2/S-3 для заключительного инструктажа. Оперативный офицер, первый лейтенант Баки Коффман, был готов предоставить нам последнюю подробную информацию о том, куда мы направляемся, какова наша цель, предполагаемый маршрут, количество дней, необходимых для продвижения в DMZ, пересечения реки Бенхай (Песня)[2], разведки местности и возвращения незамеченными в лагерь в Контхьен.

Заместитель командира группы, сержант Петерсон, накануне в течение нескольких часов внимательно следил за тренировкой "действия при внезапной встрече с противником",[3] и именно во время тренировок IA нам была предоставлена информация, которая подробно описывала, как "Перешеек" будет функционировать как команда. Наш "походный порядок" точно указывал место, которое каждый из нас должен занимать на протяжении всего патрулирования. В "ситуации с дружественными силами" указывалось, что если кто-либо из дружественных американских подразделений, находится вблизи назначенного нам района, то, что они там делают и какова их радиочастота и позывные на случай, если нам понадобится связаться с ними. "Ситуация с противником" объяснялась последними сообщениями о том, что в нашей ЗО[4] (зоне операции) замечены какие-то действия противника.

Характеристики рельефа демилитаризованной зоны, и в частности в нашей зоне, объяснялись с помощью большого и подробного макета местности на песчаной площадке[5]. Любое специальное снаряжение, которое могло потребоваться, было получено, проверено и взято с собой. Сержант Петерсон вывесил расписание, в котором было подробно расписано по часам время для проведения контрольной стрельбы из оружия, укладки продуктов и снаряжения, проверки средств связи, а затем для детальной, окончательной проверки снаряжения командиром группы, которая должна была обеспечить строгое соблюдение первого правила рейнджеров Роджера (времен революции): "Никогда ничего не забывать". Заместитель командира группы подал команду, чтобы мы построились для осмотра, и мы сделали это в соответствии с походным порядком. Сержант Чепмен проверил каждого из нас.

Он был ответственным командиром группы, и он исполнял свою роль с ответственностью и серьезностью. Ничего не было оставлено на волю случая. Это стало очевидным во время проверки группы. Когда сержант Чепмен вставал перед каждым бойцом, он давал ему команду несколько раз попрыгать на месте, а затем потрясти своим телом. Это была проверка на шум. Свободное снаряжение закреплялось тусклой черной изолентой, все блестящее закрывалось или маскировалось, все, что издавало заметные звуки, приглушалось, а любое снаряжение или специальное оборудование тщательно проверялось, чтобы убедиться, что оно полностью устраивает сержанта Чепмена.

Эта система и внимание к деталям просто гарантировали, что каждый боец в группе был полностью готов и что приказы сержанта были выполнены в точности. Каждый из нас знал, кто что носит и где это хранится.

Ответственность за физическое состояние каждого члена группы лежала на мне, и я должен был знать, есть ли у кого-нибудь из членов группы кашель, простуда, аллергия или любое другое психическое или физическое заболевание, которое может помешать выполнению нашей задачи. Эта обязанность была достаточно детальной, чтобы знать, кто из группы носит очки, и следить за тем, чтобы каждый из них имел при себе не только корректирующие линзы для противогаза, но и дополнительную пару очков в джунглях. Группа крови каждого человека была известна всей группе на случай, если потребуется срочное переливание крови. Эта информация была записана в блокноте каждого члена группы. Я также сообщил каждому человеку, где именно я ношу свою коробку с шестью инъекциями морфина "Сиретт".[6]

Эта система обмена всей нашей общей информацией была не более чем здравым смыслом. Если кто-то из нас был ранен или убит, будь то днем или ночью, каждый из нас точно знал, кто и где носит конкретное снаряжение и где оно хранится у каждого члена нашей группы.

Сейчас было 06:50, и мы покинули расположение нашего взвода и направились в оперативный отдел для инструктажа S-3.

Сержант Чепмен приказал нам сбросить наши рюкзаки, винтовки и снаряжение снаружи, после чего мы стояли по стойке смирно в маленькой комнате для инструктажа, когда вошел лейтенант Коффман.

"Доставайте свои карты, блокноты и ручки, и записывайте эти выкрутасы" (радиочастоты). Он продолжил перечислять информацию, которая включала радиочастоты и позывные вертолетов и самолетов морской пехоты и нашей артиллерийской поддержки. Затем он провел инструктаж по модифицированной версии того, что известно всем морским пехотинцам как "SMEAC" - приказ из пяти пунктов (Ситуация, Миссия, Исполнение, Управление, Командование и Сигнал)[7]. Мы делали заметки.

Первый пункт описывает три текущие ситуации: силы противника, союзные силы и любые приданные или прикомандированные подразделения. Во втором пункте указывается задача. Третий пункт - это подробное проведение или описание операции. Четвертый пункт - материально-технические требования, а в пятом пункте указано командование (местонахождение каждого человека) и какие сигналы будут использоваться во время выполнения задания.

Часть стандартного приказа из пяти пунктов не относилась к проведению нашей операции, но формат был знаком и сразу понятен каждому морпеху в нашей группе.

Вопросы задавались до тех пор, пока оперативный офицер не закончил свой инструктаж, и в это время были рассмотрены все конкретные вопросы, которые у нас возникли. Ни один вопрос не считался глупым, и лейтенант Коффман перед уходом сказал, что "единственный глупый вопрос - это тот, который не был задан".

Убедившись, что мы готовы настолько, насколько это возможно, сержант Чепмен дал команду выходить на улицу и забрасывать наше снаряжение в кузов грузовика "шесть на шесть", который отвезет нас в Контхьен. Это называлось, как и подобает, "тяжелая поездка".

Водителя "шестерки" сопровождал морской пехотинец А (помощник водителя), который ехал на дробовике. Остальные сидели на деревянных скамьях, которые тянулись по обеим сторонам в задней части большого дизельного грузовика. Днище грузовика было покрыто одним слоем мешков с песком, которые должны были защитить нас от фугасного воздействия мин.

В роте не было секретом, когда одна из разведгрупп должна была выехать на задание, и этот день не стал исключением. Отъезд группы становился мрачным общественным мероприятием. Майор Ли, капитан Хислер, первые лейтенанты Коффман, Моррис и Хенсли были там, чтобы попрощаться и пожелать удачной охоты. Первый сержант роты и старший сержант Уильямс тоже были там, обменивались рукопожатиями и произносили напутственные слова поддержки, когда большой зеленый грузовик взревел. Рев двигателя и огромное облако густого черного дизельного дыма послужили сигналом к нашему отъезду из небольшого лагеря, и под крики "Давай!" мы проскочили мимо 3-го разведывательного батальона и направились на север к армейскому лагерю в Контхьен, расположенному в пятнадцати милях (24,14 км.).

Мы сидели молча, пока грузовик ехал по пыльной двухполосной дороге, и впервые за пять дней я оказался вдали от крошечной территории роты; хотя я находился в компании девяти других морских пехотинцев, я был один в своих мыслях о том, что должно произойти. По мере того как грузовик двигался вперед, я впервые по-настоящему увидел северную часть I корпуса. Страна Южный Вьетнам была разделена на военные зоны ответственности, называемые корпусами. Самый северный корпус изображался на наших картах римской цифрой один (I), и его обычно называли "Eye corps"[8], а не "one-corps"[9]. Морская пехота отвечала за северную часть I корпуса, и северная граница I корпуса была знаменитой демилитаризованной зоной. Рельеф местности на севере был равнинным и лишенный всяких деревьев. К западу рельеф становился более крутым, и растительность была гораздо гуще. На востоке простиралось Южно-Китайское море, и не более чем в нескольких милях от него виднелись белые песчаные дюны побережья.

Шоссе было заполнено военным и гражданским транспортом, но гражданских автомобилей не было видно: мопеды, маленькие мотоциклы "Хонда" и ярко раскрашенные гражданские грузовики, покрытые хромом, составляли штатское движение. Время от времени мы проезжали мимо деревянных тележек, которые тянули несколько женщин. Некоторые повозки приводила в движение пара водяных буйволов, которых обычно погонял ребенок с палкой. Большая часть гражданского транспорта направлялась на юг.

Мы покинули пределы Куангчи и направлялись на север по шоссе № 9, когда подъехали к сторожевой хижине на обочине, в которой находились один южновьетнамский солдат и один военный полицейский армии США. Заграждение из колючей проволоки и шлагбаума через дорогу вынудило нас остановиться. Полицейский попросил у нашего водителя путевой лист, который разрешал нам ехать по шоссе № 9 и въезжать в лагерь Контхьен. Нам сказали, что мы должны будем подождать, пока к нам присоединятся пять машин, чтобы составить колонну в Контхьен; это позволит нам избежать засады как одиночной машине. Прошло немного времени, и к нам присоединились другие машины, что позволило нам стать конвоем.

Одна из пяти машин, присоединившихся к нашей маленькой группе, была армейским изобретением под названием "quad-duster"[10] - шестиместный грузовик с четырьмя крупнокалиберными пулеметами 50-го калибра[11], соосно установленными на его станине. Он был оснащен гидравликой, которая позволяла всем пулеметам вести огонь как единое целое. При скорострельности 400-500 выстрелов в минуту на ствол и эффективной дальности стрельбы более 2000 ярдов (1828,8 м.), это была сила, на которую следовало обратить пристальное внимание любому противозасадному подразделению. Армейский пулеметчик, сидевший между пулеметами, сказал, что с помощью пулеметной установки он мог "рубить кусты, как горячий нож масло". Наличие такой разрушительной огневой мощи, двигавшейся вместе с нами, успокаивало, и я верил, что само присутствие четырехствольной пулеметной установки предотвращало любую засаду, когда мы преодолевали оставшиеся пять миль (8,05 км.) по направлению к Контхьену.

Мы прибыли на большую армейскую заставу около полудня, разгрузили снаряжение и попрощались с двумя водителями грузовиков, которые сразу же отправились обратно в район расположения роты в Куангчи. Затем сержант Чепмен повел нашу группу к наблюдательной вышке, с которой открывался вид на открытую территорию демилитаризованной зоны. Я читал об этом месте в журналах Time и Newsweek, видел его фотографии на страницах Life. Теперь я стоял на вершине небольшого холма рядом с деревянной сорокафутовой (12,19 м.) наблюдательной вышкой, которую обычно называют НП[12], и смотрел на большую враждебную землю Северного Вьетнама.

Наш план состоял в том, чтобы провести ночь в Контхьен и дождаться возвращения одной из двух других групп, которые находились в разведке где-то в районе демилитаризованной зоны. Как только они будут выведены, мы начнем наше движение на север от Контхьен и в район Z.

У основании башни был деревянный люк, и младший капрал Килкриз, наш основной радист, хотел показать мне, что находится под люком. Он стукнул по люку прикладом своей винтовки и крикнул: "Спускаемся". Он потянул за огромное стальное кольцо и поднял люк достаточно высоко, чтобы осветить деревянный трап, который был единственным путем вниз в подземный бункер связи.

"Килкриз, тощая деревенщина, ты опять здесь?" Морские пехотинцы, жившие там, были техниками связи и обслуживали радиорелейную станцию. Наши разведывательные группы, действовавшие внутри демилитаризованной зоны, передавали всю информацию по радио сюда, а отсюда информация передавалась в район роты в Куангчи. Килкриз учился в школе связистов с несколькими морскими пехотинцами, которые были назначены на заставу, и он познакомил меня с ними.

Судя по тому, что мы спустились вниз, их подземный бункер связи находился на глубине не менее тридцати футов (9,14 м). Он был высотой в два этажа. Рабочие помещения были очень маленькими и заставлены различными типами радиостанций. Морпехи, обслуживающие их, носили гарнитуры, которые позволяли им не отвлекаться на наш разговор.

Я попросил одного из сержантов, который знал Килкриза, рассказать мне об НП. Он сказал, что все это место было построено морскими пехотинцами несколько лет назад, и оно считалось самым безопасным местом в Контхьен. Люди, которые обслуживали радиостанции, были из одного батальона связи морской пехоты, и они рассматривали свое назначение на границу демилитаризованной зоны как легкую службу.

Один из капралов рассказывал, что их там никто никогда не беспокоил, "флагшток" посещали редко, армейская еда всегда была лучше, чем пайки "С", а бонусом за нахождение на "Z" было то, что все они могли наблюдать ночные перестрелки и артиллерийские дуэли между большими 155-миллиметровыми гаубицами армии и орудиями армии Северного Вьетнама. Он сказал, что единственным недостатком жизни под землей была постоянная потеря времени суток. "Если бы мне не приходилось ежедневно вносить данные в таблицу, дату и время, своих ежедневных сообщениях, я бы никогда не узнал, какой сегодня день".

Люди в коммуникационном бункере служили по вахтам, и это облегчало их кротоподобное существование. Только когда появлялись такие посетители, как мы, их обычный распорядок нарушался. "Первый признак посетителя - это проклятый ослепительный свет, заливающий трап, а затем вся эта рыхлая пыль и грязь, падающая на нас. В остальном мы рады вас видеть".

Когда сержант показывал Килкризу и мне некоторые из последних усовершенствований в бункере, я не мог не заметить, что к каждой части коммуникационного оборудования было прикреплено несколько красных гранат, закрепленных с помощью цепей. Это были термитные гранаты, которые за несколько секунд могли вырабатывать тепло свыше четырех тысяч (2204,44 С⁰) градусов. Их целью было расплавить радиостанции в случае захвата лагеря в Контхьен, тем самым лишив NVA доступа к нашим радиостанциям и частотам. Бункер считался главной целью NVA.

Система вентиляции обеспечивала циркуляцию свежего воздуха на разных уровнях бункера, но ничто не могло заменить реальную обстановку. Мы выбрались наверх, чтобы выкурить сигарету и оставить мир кротов-связистов тем, кто не страдал клаустрофобией, как мы.

Когда сержант Чепмен вернулся на НП, он довел нам, что мы поужинаем вечером в армейской полевой столовой, переночуем в Контхьен, а затем выйдем через проволоку перед самым рассветом. Необычное гостеприимство армии было действительно оценено нами по двум причинам: нам не пришлось бы использовать продукты, которые мы взяли с собой на задание, и армейская еда была горячей. Очевидно, что открытые костры для приготовления пищи на линии не допускались, но полевая кухня была защищена своим расположением в землянке на обратном скате близлежащего холма.

После приема пищи мы вернулись туда, где оставили свои рюкзаки, и достали все необходимое для комфортного ночного сна. Было достаточно светло, чтобы в последний раз покурить, прежде чем закутаться в пончо. Мы не были назначены на караул, и восемь часов непрерывного сна считались редкостью, но кто-то на севере решил, что этому не бывать.

Звук минометного выстрела, мины вылетающей из трубы, безошибочно узнаваем, и когда из труб вылетало полдюжины мин, наступало одно из двух: либо ночная тьма превращалась в дневной свет от разрыва осветительных мин, либо тяжелый треск падающих на землю фугасных мин предупреждал всех о возможности нападения.

Тишину кромешной тьмы нарушил резкий звук разрыва шести 81-миллиметровых минометных мин "ilium" (осветительные), за которым последовал звук "вуп-вуп-вуп", который издавали пустые контейнеры от мин, падая на землю с высоты нескольких тысяч футов. Все бойцы группы не спали, и мы смотрели на землю, которая была видна благодаря осветительным минам. Мы знали, что мина освещает не более минуты, и теперь можно было слышать все новые и новые выстрелы из минометов, которые были выпущены в небо в попытке лагеря сохранить хорошо освещенную территорию.

Килкриз получил от своих приятелей в бункере радиочастоту для ведения огня, и он смог прослушать радиопереговоры и рассказать, почему были произведены минометные выстрелы.

"Говорят, что в проволоке сидят саперы". Эта новость вызвала тревогу, потому что обычно саперы были предвестниками начала атаки. Мы достали несколько пар биноклей 7 x 50 и сфокусировались на освещенном участке.

Саперы были высококвалифицированными и фанатичными северовьетнамскими пехотинцами, которые имели дурную привычку прикреплять к своему телу взрывчатку, подкрадываться к границам оборонительных рубежей, а затем бросаться в колючую проволоку. Когда взрывчатка детонировала, саперы разлетались на миллион кусочков, и в процессе гибели за свое дело им удавалось открыть большие бреши в проволоке, которые позволяли штурмовым силам NVA проникать в район.

Когда очередная порция осветительных мин сменилась первой, слева от нас открыла огонь пулеметная позиция армейцев. Мы наблюдали, как трассирующие пули по дуге отскакивали от небольшого холма в трехстах ярдах (274,32 м) к северу.

Никакого обстрела не было, не было взрывов в проволоке, и не было большой атаки NVA в виде человеческой волны. Когда иллиевые мины сгорели, мы остались только в тишине.

Во время этого эпизода Килкриз держал трубку рации у уха и сказал, что один из постов прослушивания (ПП)[13] докладывал, что в проволоке все еще есть гуки. Армейский танк M-60 попытался помочь этому ПП, направив свой огромный ксеноновый прожектор в направлении предполагаемого движения. Прожектор излучал луч света мощностью в несколько миллионов свечей. ПП вышел на радиочастоту танка и попросил его направить свой прожектор в район, где было слышно движение. Это помогло.

Два безоружных, облаченных в разгрузку сапера[14] NVA попали в центр светового луча танка. Они могли сделать только одно. Бежать! Американские солдаты, охранявшие периметр, были так же удивлены, увидев двух NVA, стоящих там, как и саперы - тем, что о них узнал весь мир. Секундная заминка спасла их. Затем оба сапера начали выбегать из освещенной зоны, когда винтовочный огонь стал усиливаться, а небольшие фонтанчики пыли от пуль поднялись там, где они стояли всего несколько секунд назад.

Вместо того чтобы бежать обратно на север, они побежали на восток, вероятно, ориентируясь на проволоку. В них по-прежнему никто не попадал, и они продолжали свой невероятный бег, оставаясь в пределах видимости луча света. Пулеметы, открывшие ранее огонь, снова пытались взять их на прицел, и трассирующие пули ложились всего в нескольких футах позади них. Когда стрелки с крайнего левого фланга потеряли из виду свои две бегущие мишени, они перестали стрелять и только наблюдали. Такое ослабление огня повторилось по всей длине периметра, по мере того как убегающие саперы бежали параллельно линии.

Находясь на возвышенности, мы имели возможность наблюдать за разворачивающейся сценой, и в последние несколько минут к нам присоединилось несколько солдат, которые хотели посмотреть, что происходит. Они начали подбадривать саперов, и под приглушенные крики "Пошёл, пошёл, пошёл", раздававшихся из группы зрителей, двое скрылись в ночи. Они обратили невыгодное положение в преимущество, использовали местность, чтобы укрываться во время бега, находясь на расстоянии двух футов (0,61 м.) от пулеметного огня.

Танк, пытавшийся осветить местность, выключил прожектор, завел двигатель и с грохотом уехал на новую позицию. В ту ночь больше не было никакой активности, но сон не приходил просто так.

***

Сержант Чепмен разговаривал с армейским сержантом, когда сержант Петерсон собрал группу. Он указал на солдата и сказал: "Это наш проводник. Он знает, как пройти через проволоку и минное поле. Выдвигаемся".

С таким устным распоряжением мы начали движение от Контхьена к демилитаризованной зоне. До восхода солнца оставалось несколько часов, когда мы двинулись в путь.

Местность, по которой мы начали идти, была обманчивой. С высоты наблюдательной вышки в Контхьене ДМЗ казалась очень плоской и малопригодной для укрытия, но на самом деле местность состояла из небольших холмов, покрытых густой растительностью, что делало ее идеальным местом для укрытия.

По команде армейского сапера мы начали двигаться зигзагообразно, проходя мимо многочисленных рядов тройной колючей проволоки и "путанки"[15] - многочисленных нитей колючей проволоки, натянутых близко к поверхности земли. Это напоминало паутину. Узор проволоки был настолько плотным, что пройти сквозь него было практически невозможно. Она была создана для того, чтобы заставить противника обойти его, направить его в зоны поражения, прикрываемые тем оружием, которое было органичным для оборонительного пехотного подразделения — минометами, пулеметами и винтовочным огнем. По мере удаления от Контхьен мы оглядывались на армейский лагерь и рассматривали его с точки зрения северовьетнамцев.

Из-за открытой местности мы двигались медленно, и интервал между бойцами группы составлял не менее сорока (12,19 м.) или пятидесяти футов (15,24 м.).

Сигнал "Внимание" был подан командиром группы, а затем последовал сигнал рукой "минное поле". При прохождении этого участка приходилось сокращать дистанцию между членами группы, так как мы старались идти по следам идущего впереди человека. Заминированная полоса была не очень широкой, и когда мы подошли к концу минного поля, армейский сапер подождал, пока мы пройдем мимо, а затем подал знак удачи знакомым нам большим пальцем вверх.

К полудню мы продвинулись, по меньшей мере, на два километра к северу, по цепочке группы прошёл сигнал "Внимание" - прижатый к груди кулак правой руки. После этого каждый боец должен был, немедленно развернувшись к своей зоне ответственности встать на колено. Мы отрабатывали эти сигналы руками в течение нескольких часов, прежде чем покинуть Куангчи. Каждый сигнал распознавался сразу.

Обычно сектор наблюдения пойнтмена был направлен прямо перед собой на 180 градусов. Следующий боец группы, идущий в походном порядке, контролировал сектор справа, идущий позади него - слева, и так далее, вправо, влево, вправо, влево, вплоть до последнего бойца группы. В его обязанности входила защита тыла разведгруппы. Замыкающий в походном порядке боец группы, был известен как "Чарли в хвосте"[16]; большую часть времени он шел задом наперед.

Сигнал "Внимание" подал наш пойнтмен, младший капрал Кеглер. Нам предстояло пересечь большой открытый участок местности, и Кеглер хотел получить от командира группы указания, куда ему двигаться после пересечения этого участка.

Сразу за мной шел младший капрал Перри, за ним сержант Петерсон, а затем рядовой первого класса Фурхман. Такой порядок следования был неспроста. Если наша группа обнаруживала численно превосходящие силы противника, направляющиеся в нашу сторону, было гораздо проще подать сигнал "Внимание", сообщить причину, изменить направление на 180 градусов, а затем уйти незамеченными, имея опытного пойнтмена, заместителя командира группы и второго радиста, который сразу же выдвигался впереди, без необходимости разворачивать всю группу.

Во время длительной остановки я наблюдал слева от себя и заметил тонкий зеленый стебель бамбука, который продолжал качаться взад-вперед. Бамбук был не более чем в сотне ярдов (91,44 м) и привлек мое внимание по двум причинам. Природа редко создает идеально прямые и зеленые вещи; они выделяются. Во-вторых, бамбуковый стебель качался то влево, то вправо, а ветра не было.

Я поймал взгляд Перри и жестом показал ему посмотреть налево, надеясь, что он увидит такое же движение. Он так и сделал. Перри подал знак сержанту Петерсону, который прошел мимо Перри и подошел к тому месту, где я стоял на коленях. Он положил свою голову рядом с моей, чтобы я мог продолжать наблюдать за движением и при этом шепотом сообщать ему, что именно я вижу. Петерсон уловил движение и двинулся вперед, чтобы доложить сержанту Чепмену о том, что он увидел. Я продолжал наблюдать за этим местом, как и Перри, и тут стебель бамбука внезапно исчез. Когда Петерсон вернулся с сержантом Чепменом, я рассказал командиру группы о том, что видел. Он достал свой бинокль и изучил местность. "Кто-то движется в нашу сторону", - сказал он.

Сержант Чепмен подал сигнал сержантам Петерсону, Перри и Фурхману подойти к тому месту, где я стоял на коленях, и мы начали поспешно готовить позицию для засады. Я все еще не мог различить никакого движения в нашу сторону, у меня не было бинокля. У сержанта Чепмена он был.

Его план был быстро приведен в действие, и мы приготовились к засаде, кто бы ни направлялся в нашу сторону. Сержант Чепмен двинулся вперед, чтобы снова оказаться в центре группы.

Я достал свой бинокль и направил его туда, где я увидел первоначальное движение, однако на первый взгляд там ничего не двигалось. Но теперь справа от кустарника я увидел тот самый кусок бамбука, чей силуэт вырисовывался на фоне голубого неба. Он двигался в направлении нашей позиции.

Бинокль помог разгадать первую часть загадки. Движущийся стебель бамбука был штыревая[17] радиоантенной, и эта радиостанция была прикреплена к рюкзаку на спине одного маленького человека, направлявшегося к нам. Но заросли кустарника были на такой высоте, что невозможно было хорошо разглядеть этого человека и узнать, сколько еще людей с ним.

Штыревая антенна продолжала приближаться, и, судя по ее скорости и направлению, "они" должны были не только пройти перед нами, но и пересечь открытое место, где остановился младший капрал Кеглер.

Их было пятеро, и они сбились в кучу. Это облегчило бы нашу внезапно организованную засаду, так как наш огонь был бы сосредоточен на одном небольшом участке. Не было времени устанавливать одну из мин "Клэймор", которые мы носили с собой специально для засад, и сержант Петерсон расположился на месте с своей автоматической M-14. Мы были готовы и ждали.

Я вновь посмотрел в бинокль и стал изучать местность, начиная с того места, где я впервые увидел радиоантенну. Я увидел, как один человек медленно движется к группе из пяти человек. Кусты по-прежнему не позволяли разглядеть его, но прямо перед ним было открытое пространство примерно в десяти футах (3,05 м), пройдя которое, я впервые увижу врага.

Остановившись на краю поляны, он подождал несколько секунд, прежде чем начать движение вперед. Он был черным! Я подал знак Перри, но он прильнул к своей винтовке и ждал, когда пятеро мужчин войдут в зону поражения. Не было возможности подать сигнал рукой, чтобы передать то, что я наблюдал, поэтому я переместился к сержанту Чепмену и доложил ему о том, что видел. "Их "Чарли в хвосте" черный, не стреляйте".

Это был армейский патруль из шести человек, и они понятия не имели, что мы проходим через их район. У нас не было возможности связаться с ними, и сержант Чепмен не хотел рисковать, пытаясь, подать им сигнал, так как их первым инстинктом, вероятно, было бы открыть по нам огонь. Они проследовали мимо нас и продолжили движение в сторону Контхьен, так и не поняв, насколько близко они подошли к засаде. Мы прождали не менее пятнадцати минут, прежде чем сержант Чепмен дал сигнал группе выдвигаться, и мы продолжили движение на север.

Жара и влажность неуклонно увеличивались, и во время нашей второй дневной остановки рядовой первого класса Фурман подошел ко мне и спросил, есть ли у меня что-нибудь, что могло бы успокоить его зуд. Он сказал, что у него потница.

Я взял с собой два флакона каламинного лосьона[18] и один контейнер для 35-мм пленки, полный капсул "Бенадрил", которые должны были успокоить зуд, но также вызвать сонливость. Не самое лучшее физическое состояние для нашего "Чарли в хвосте". Я дал Фурхману "Бенадрил" и сказал сержанту Петерсону, что он должен следить за Фурхманом, не устает ли он. Надеюсь, капсулы "Бенадрила" помогут облегчить ему постоянный зуд и сократить шевеления.

К позднему вечеру мы продвинулись примерно на четыре клика к северо-западу от Контхьен, и сержант Чепмен объявил привал. Нам разрешили приём пищи, по очереди; тем из нас, кто курил, разрешили выкурить крайнюю сигарету, пока не стало слишком темно. После того, как все поели, мы стали планировать переход к месту базирования - месту, где группа будет спать, но для входа в это место существовал определенный метод.

Сначала "Чарли в хвосте" должен был убедиться, что никто не последовал за группой с нашего последнего места привала. Он должен был оставаться в тылу, пока группа двигалась к месту базирования, и обеспечивал нашу безопасность от возможного нападения противника с тыла. Затем командир группы велел пойнтмену найти очень густой кустарник, и группа начала медленное движение в эту зону. Любой, кто мог преследовать нас, обязательно был бы услышан, так как он шел по следу крюка и двигался по внешней стороне группы.

Когда группа была на месте, все восемь человек занимали площадь не более восьми футов (2,44 м) в диаметре.

Расположившись в "порту", командир группы выделил двух человек для установки двух средств защиты, которые имелись у каждой разведгруппы. Первая часть оборудования, которая была вынесена из "гавани", была известна как "Пи-сид", PSID - сокращение от Personnel Seismic Intrusion Device[19].

PSID мог обнаружить передвижение живой силы противника и его транспортных средств по вибрации вызванной движением. Комплект PSID состоял из пяти частей устройств, четырех передатчиков с питанием от батарей и одного приемника. Передатчики имели пятипозиционную настройку чувствительности, и каждый передатчик излучал свой собственный кодированный сигнал. Настройка чувствительности основывалась на типе движения, с которым мы могли столкнуться, и плотности грунта, на котором работали передатчики.

Вторым элементом оснащения, используемым вместе с передатчиком PSID, была противопехотная мина "Клэймор". "Клэймор" не была такой технически совершенной, как PSID, но при использовании в комплексе с системой PSID она была на вес золота.

Двое из группы выходили из "гавани" и устанавливали первый PSID в северном направлении. Зонд передатчика PSID втыкался в грунт, а сам передатчик накрывался листьями и травой.

Первый PSID должен был издавать одиночный звуковой сигнал, слышимый только через приемник. Рядом с передатчиком PSID устанавливалась мина "Клэймор", чтобы в случае ее подрыва она уничтожила PSID. Второй PSID был установлен в грунт на востоке, и сигнал этого передатчика должен был подать тройной звуковой сигнал. Он тоже был оснащен миной "Клэймор". Устройства PSID охватывали четыре точки по сторонам света, и по их индивидуальным сигналам можно было определить движения с любого направление. Они обеспечивали круговую оборону разведгруппы, и их существование было незаметно для противника, потому что после закапывания передатчики антенн выглядели как одна зеленая травинка.

Бойцы из группы, установившей PSID, затем возвращались в "гавань"[20] и устанавливали приемник PSID рядом с четырьмя малогабаритными подрывными машинками "Клэймор", называемыми "адскими коробками".

График дежурства на радиостанции определял командир группы, и дежурство на радиостанции состояло из трех отдельных обязанностей. Во-первых, мы должны были бодрствовать и слушать в течение одного часа. Во-вторых, мы должны были слушать трубку радиостанции PRC-77 на предмет радиопередач, поступающих в группу. И последнее, но не менее важное, мы должны были слушать звук любого из четырех PSID, которые могут быть активированы движением противника.

В случае контакта в пункте "гавань" сценарий будет выглядеть следующим образом: Если патруль NVA входил в зону, расположенную рядом с "портовым" пунктом нашей группы, и направление их подхода было с севера на юг, северный PSID начинал издавать один звуковой сигнал каждый раз, когда нога солдата NVA ступала на землю.

Как только первый солдат противника из патруля пересекал зону чувствительности первого PSID и переходил в зону чувствительности южного PSID, тот подавал звуковой сигнал "бип-бип-бип". Член разведгруппы, дежуривший на радиостанции, уже должен был разбудить командира группы и объяснить ему, что происходит. Он тихо разбудил бы группу, а затем взорвал бы клэйморы, которые прикрывали северную и южную стороны "гавани", надеясь убить членов вражеского патруля. Его действия дали бы группе время, чтобы покинуть район на фоне неразберихи. Каждый вечер повторялся ритуал выдвижения на территорию нашей "гавани", а также установка PSID и мин "Клэймор". Безопасность группы зависела от PSID и от нашей способности их использовать.

Точное местоположение нашей группы передавалось по радио из Контхьена в Куангчи нашим основным радистом, а наш ежедневный маршрут и местоположение нашей последней радиопередачи наносились на карту ДМЗ, которая висела на стене оперативного отдела штаба. Таким образом, все маршруты и точные координаты оперативных групп были известны всей роте.

Задача "Перешейка" состояла в том, чтобы продвинуться на север ДМЗ от Контхьена, пересечь реку Бенхай и провести разведку девятикилометровой зоны, которая предположительно являлась местом запуска 300-миллиметровых ракет противника в район Камло.

Офицер S-2 (разведслужбы), присутствовавший на нашем инструктаже перед отправкой, упомянул о возможности встречи с "белыми"[21] советниками, если мы обнаружим предполагаемую зону запуска. Он сказал, что 300-миллиметровые ракеты были "сложными русскими ракетами, для запуска которых обычному гуку понадобится помощь". Нам стало интересно, что за "белый" будет помогать NVA запускать ракеты.

Наша первая ночь в ДМЗ прошла спокойно. Сержант Петерсон подошел к тому месту, где я сидел, и спросил меня, есть ли у меня вопросы о том, что происходило до сих пор, и я сказал ему, что у меня их нет, кроме как спросить о зуде Фурхмана. Мы обсудили время, в течение которого я буду дежурить на радиостанции[22], где находятся адские коробочки, и кто должен был сменить меня с вахты. Сержант Петерсон также объяснил, что у NVA была привычка патрулировать демилитаризованную зону ночью. Он сказал, что видел патрули NVA раньше, и они обычно выдавали себя раньше, потому что пользовались фонариками! Сначала я подумал, что он меня разыгрывает, но сержант Чепмен подтвердил его слова и добавил, что настоящая трудность в обнаружении патруля NVA заключается в том, чтобы отличить фонарики от сотен светлячков, которые живут на Z.

Именно Кеглер разбудил меня, закрыв мне рот рукой и прошептав: "Сейчас 23:00, и ты несешь вахту". Из краткого курса обучения в Куангчи я знал, что каждые пятнадцать минут будет проводиться радиоконтроль с ретранслятора в Контхьен, но я не смогу говорить в трубку. Система приема любых радиосообщений в ночное время была построена на соблюдении тишины.

"Перешеек", "Перешеек", "Перешеек", это "Зулус Браво", проверка радиосвязи. Прием. Время на палубе 23:15. Если в это время вы находитесь в Альфа Сьерра (все безопасно), дайте мне один. "Прием". "Один" означало, что я должен был нажать резиновую тангенту на трубке рации один раз. Это прерывало постоянное статическое шипение радиостанции, и эта пауза давала знать на ретрансляционный пункт, что кто-то не спит и группа в безопасности. PRC-77 никогда не выключалась.

Мое первое дежурство на радиостанции тянулось медленно. Желание спать не было, так как я быстро заснул после того, как мы переместились в "гавань". Все, что я мог делать, это прислушиваться к незнакомым звукам и ждать ответа от радиорелейной группы каждые пятнадцать минут. Не было ни луны, чтобы посмотреть на нее, ни шума, ни светлячков. В 23:55 я разбудил Фурхмана и убедился, что он проснулся и готов взять трубку после того, как в 24:00 я получу сообщение от Контхьена.

С первыми лучами солнца появились тучи насекомых, и пока каждый из нас по очереди заканчивал принимать пищу, мы наносили на лица новую камуфляжную краску. Камуфляжная краска находилась внутри маленького зеленого металлического тюбика с колпачком на каждом конце. Половина тюбика содержала светло-зеленый оттенок густой жирной краски, а другая сторона - более темную зеленую версию.

Нанесение cammie представляло собой целый ритуал. Сначала на колено клали маленькое сигнальное зеркало и открывали флакон с репеллентом от насекомых. Репеллент выливался на ладонь левой руки, и открытая краска cammie окуналась в репеллент, чтобы развести его и облегчить нанесение на лицо. Темно-зеленая краска ложилась на костные поверхности, а светло-зеленый оттенок разбивал контуры лица. У каждого человека был свой особый рисунок. Еще одним правилом маскировки было запрет на бритье в джунглях. Бритье считалось бесполезной тратой воды, а густая борода помогала удерживать камуфляж на месте.

Как только PSID и мины "Клэймор" были сняты и упакованы, нам дали сигнал садиться в седла, и мы начали медленное движение, всегда в одном и том же порядке, к реке Бенхай.

Фурхман провел большую часть ночи, страдая от последствий потницы, и было очевидно, что ему не становится лучше. Нанесение средства от насекомых, казалось, только ухудшало ситуацию, и к 11:00 году он успел до крови исцарапать руки и шею. Мы остановились на короткий перерыв, и сержант Чепмен подал сигнал, чтобы я встал рядом с ним.

"Что случилось с Фурхманом? Я думал, что таблетки, которые вы дали ему вчера, помогут справиться с этим дерьмом. Если он будет продолжать чесаться, то к вечеру превратится в кусок мяса, а у нас впереди еще восемь дней. Если ты не сможешь его вылечить, тогда я планирую вызвать санитарную птицу и вытащить его задницу отсюда".

Я сказал сержанту Чепмену, что могу давать Фурхману "Бенадрил" хоть целый день, но это не поможет. С его руками и шеей, разодранными и кровоточащими, он стал проблемой для группы. Это была не вина Фурхмана, жара и влажность влияли на людей по-разному. Решение Фурхмана заключалось в том, чтобы чесать то, что чешется, но командира группы беспокоило то, что его постоянное движение могло привлечь внимание солдата NVA.

Килкриз связался с Контхьеном и сделал запрос на обычную медицинскую эвакуацию. Ему сказали "ждать", пока запрос не будет удовлетворен или отклонен.

Мы продвинулись почти на пять кликов к северу от Контхьена, и наша позиция на карте была совсем рядом с красной линией, определявшей южную границу демилитаризованной зоны.

Через час пришло сообщение: "Медико-эвакуационная машина будет на вашей позиции через двадцать минут". Сержант Чепмен велел нам разобрать снаряжение Фурхмана, взять все необходимое и как можно скорее оформить его и подготовить к отправке. Я достал карту медицинской эвакуации[23], заполнил всю информацию, описывающую, что с ним не так, и мы стали ждать. Местность, где мы остановились, была довольно ровной и открытой, а рельеф не представлял никаких проблем для посадки CH-46.

Мы забрали его мину "Клэймор", консервированные фрукты, конфеты и четыре ручных гранаты, а также перераспределили воду Фурхмана, прежде чем CH-46 и два сопровождающих вертолета "Хьюи" появились в поле зрения.

Медицинская эвакуация прошла без проблем. Фурхман передвигался самостоятельно и смог забраться на борт без посторонней помощи.

Сержант Чепмен уговорил пилота зайти без использования сигнального зеркала или дымовых гранат. Фурхман, окрашенный в розовый цвет несколькими слоями каламинового лосьона, поднялся на борт, и менее чем через минуту CH-46 улетел. Рутинная медицинская эвакуация рядового первого класса Фурхмана не могла пройти более гладко. "Перешеек" прикрыл CH-46 при посадке, Фурман скрылся в хвосте птички, а санитарная птица с сопровождающими ее боевыми бортами поднялась и так же быстро направилась на юг. Мы знали, что через полчаса Фурман будет в руках какого-нибудь врача из медбатальона "Чарли", а там, возможно, они смогут выяснить, как вылечить сыпь Фурмана. Хотя обычная медицинская эвакуация решила одну проблему морпеха, ее появление, посадка и отлет создали для группы более серьезную проблему.

Вертолет морской пехоты CH-46 не приземлился на южном краю ДМЗ без причины, и нам было необходимо как можно быстрее убраться с места приземления санитарного вертолета. Протяженность ДМЗ была напичкана множеством различных подразделений NVA, и их интерес к CH-46, несомненно, стал бы поводом для патрулей, чтобы проверить причину посадки.

Мы повернули на запад и к позднему вечеру продвинулись еще на два клика. Наш маршрут пролегал мимо нескольких старых деревень, которые на наших картах были помечены как "разрушенные". От деревень не осталось ничего, кроме очертаний нескольких домов. Неважно, что было причиной их разрушения, это произошло очень давно.

Вторая ночь началась так же без происшествий, как и первая. Килкриз получил из Контхьена сводку погоды, в которой говорилось, что с запада на нас надвигается сильная гроза, и мы должны промокнуть где-то после 22:00. Мы слышали грохот грозы, когда она двигалась на восток, и готовились к непогоде как могли.

Мало какое явление природы может сравниться с сильной грозой, и уровень тревоги каждого бойца группы "Перешеек" повышался по мере приближения грозы. Первая тревога сержанта Чепмена была связана с рацией: наша способность принимать и передавать информацию во время грозы снизится, а девятифутовая 2,74 м) штыревая антенна, прикрепленная к рации, превратится в привлекательный молниеотвод[24], к которому никто не хотел приближаться. Вторая, и, вероятно, более важная причина беспокойства группы заключалась в том, что шум ветра, грома и ливня полностью заглушит звук приближающихся ботинок противника.

Ливень продолжался всю ночь. Утро принесло лишь стальное серое небо и продолжение дождя. Температура упала с высоких влажных 90 (32,22 С⁰) градусов до 70 (21,11 С⁰), дул холодный и непрерывный ветер. Наши пончо мало что давали для защиты в течение ночи, и перед тем, как покинуть гавань, мы сняли их и положили в рюкзаки. Соблазн надеть пончо с капюшоном был велик, но сержант Чепмен знал, что оно уменьшит поле нашего зрения и закроет уши - два органа чувств, от которых зависит наша жизнь.

Рано утром мы достигли реки Бенхай, но то, что накануне было медленно текущим ручьем, с помощью ночного шторма превратилось в стремительную реку. Но реку нужно было пересечь, и сделать это можно было только одним способом. Мы шли параллельно течению, пока не нашли узкий участок с быстрым течением воды. Каждый отцепил свой отрезок веревки от швейцарского сиденья и передал его вперед нашему пойнтмену. Семь отрезков нейлоновой веревки стали единым целым и были прикреплены к поясу Кеглера. Он снял свой рюкзак и медленно погрузился в реку, а затем переправился на другой берег.

Скорость течения реки не позволяла нам переправиться без посторонней помощи с тем количеством снаряжения, которое мы обычно несли. Как только Кеглер переправился, сержант Чепмен последовал за ним, чтобы Кеглер мог обеспечить безопасность остальной части команды. На середине реки Чепмен потерял свою винтовку. Сила течения заставила его потерять хватку, и винтовка М-14 мгновенно стала собственностью Бенхая.

Сержант Чепмен не отказался от своей винтовки. Он перебрался на противоположный берег реки и взял у Кеглера нейлоновую веревку. Он привязал веревку к поясу, прикинул, где он находился, когда потерял винтовку, учел скорость течения реки и нырнул под воду. Во время третьей попытки ныряния и на ощупь пробираясь вниз по течению, он нашел свое оружие!

Нам удалось переправиться через реку, не потеряв другого имущества, после чего мы проследовали на северо-запад еще пятьсот метров до привала. По мере того как мы удалялись от реки, местность снова сменилась низкими холмами и землей, раскисшей от недавних проливных дождей. Из-за грязи темп нашего движения замедлился, и наконец поступила команда остановиться и отдохнуть.

Сержанты Чепмен и Петерсон достали свои карты и как раз составляли радиосводку[25] по обстановке, когда Кеглер подошел к месту, где они сидели. "Я слышу что-то впереди. Возьму с собой одного человека, подойду поближе и посмотрю, что там". Сержант Петерсон скинул свой рюкзак и двинулся вперед вместе с Кеглером.

Сержант Чепмен закончил составление оперативной сводки и велел Килкризу передать по рации в Контхьен информацию о нашем продвижении. Остальные бойцы группы перешли в режим 100-процентной готовности и ждали возвращения Кеглера и Петерсона.

Сержант Чепмен наблюдал, как они медленно продвигаются вперед, и дал сигнал остальным выдвигаться. Следующий сигнал поступил по цепочке, на этот раз в виде сжатого кулака, поднесенного к лицу, затем указательный палец был прижат к уху, что означало "замри и слушай". За исключением Кеглера, Чепмена и Петерсона, остальные члены группы понятия не имели, что именно мы пытались услышать. Так было лучше - никаких предубеждений.

Это была птица - нет, подождите, это была не птица, но это был знакомый звук. Это была курица. Нет, это была не одна курица, а целая стая, и то, что казалось как звук одной птицы, теперь было слышно всем нам, как стая кур, квакающих и кудахчущих менее чем в ста ярдах (91,44 м) от нас. Мы переместились на более удобную позицию, но по-прежнему ничего не могли разглядеть. Теперь мы услышали голоса.

По крайней мере, два голоса переговаривались между собой на высоком вьетнамском языке. Никто из нас не владел этим языком в совершенстве, и мы совершенно не понимали, о чем идет речь. Мы могли только предполагать и догадываться, что эти два человека каким-то образом занимаются транспортировкой кур в клетках или ящиках. Мы не могли видеть их из-за растительности. Они понятия не имели, что мы находимся практически в их кармане, а мы не могли знать, сколько их там.

Сержанты Чепмен и Петерсон знали наше точное местоположение, и Чепмен велел Килкризу связаться с батареей 8-дюймовых[26] гаубиц, которая располагалась в Контхьен, а сам приготовился записывать огневую задачу. Сержант Петерсон велел младшему капралу Перри включить свою рацию, и рация Перри стала основной рацией группы для связи с Контхьеном, что позволило людям в расположении роты быть в курсе того, что должно произойти.

Батарея 8-дюймовых гаубиц в Контхьен имела сектор обстрела, который охватывал зону нашей операции, и хотя мы находились более чем в четырех милях (6,44 км.) к северу от их позиции, они были более чем способны вести точный огонь из своих орудий для непосредственной поддержки нашей группы.

После того, как Килкриз передал по рации данные, необходимые для выполнения огневой задачи, его спросили: "Какова природа вашей цели?[27] Прием". Он не мог солгать и сказать, что это "гуки на открытой местности" или "вражеский взвод окопался"[28], поэтому он сказал им то, что знал, - "У нас тут двадцать-тридцать цыплят NVA/VC. Прием".

В эфире наступила тишина, затем последовал вопрос: "Что ты сказал? Прием". Он повторил описание цели. Артиллеристы гаубиц спросили: "Откуда вы знаете, что это цыплята NVA/VC? Прием".

Килкриз посмотрел на свою телефонную трубку с выражением недоверия к их глупости. "Потому, что они кудахтают вот так: "Кудах-тах-тах". А теперь сожгите эту чертову цель. Конец связи. "Мы находились за вершиной холма, с которого открывался вид на узкую балку[29], и небольшой подъем давал сержанту Чепмену преимущество и возможность скорректировать огонь сразу после первых разрывов. По рации пришло сообщение "Выстрел"[30], означавшее, что первый снаряд уже на подходе к Контхьену.

Время полета артиллерийского снаряда с момента произнесения слова "выстрел" до следующего слова "разрыв"[31] (момент удара) оставляло менее двадцати секунд - двадцать секунд, когда он прилетел к нам сзади и разорвался над деревьями примерно в трехстах ярдах 274,32 м) впереди нас. "Меньше сто, левее сто. Прием". Мы снова укрылись, ждали команду "Выстрел", зная, что теперь фугасный снаряд VT (с регулируемый взрывателем)[32] разорвется на сто ярдов (91,44 м) ближе и над нашими головами, накрыв местность перед нами раскаленными добела осколками. Снова раздался звук одиночного 8-дюймового снаряда, который пронесся мимо нас и разорвался прямо над оврагом.

"Огонь на поражение, прием". Три 8-дюймовые гаубицы получили команду сделать по три выстрела, все девять снарядов сошлись в одном месте так быстро, как только орудийные расчеты успевали их выстреливать. Результат был потрясающим.

Когда первый залп артиллерийских снарядов прилетел и взорвался на уровне деревьев, появились огромные черные кольца дыма, из центра которых вниз устремились вспышки белого и оранжевого огня. Высокие деревья были вырваны с корнем и повалены силой взрывов, а вокруг нас сыпалась земля и растительность. Было слышно, как куски шрапнели проносятся по воздуху и падают рядом. Огонь на поражение закончился.

Не было никаких повторных взрывов, никто из NVA не появился из безопасного оврага, где они находились, и больше не было слышно звуков, издаваемых курами. В воздухе висел запах дыма и кордита, мы выглянули из-за вершины нашего холма, чтобы рассмотреть овраг в бинокль. По всей длине балки все еще дымилась земля, и она была разворочена, как будто по ней прошлись гигантской лопатой.

"Они хотят, чтобы мы вошли и все осмотрели", - сказал Килкриз. Мы подождали еще десять минут, прежде чем начать движение по склону в балку. Сержант Чепмен был не настолько глуп, чтобы завести нас в устье балки и дать гукам возможность ударить по нам сверху.

Кеглер начал спускаться в балку, медленно продвигаясь по складкам местности. Спустившись на ровный участок, мы стали проходить мимо места, расположенного прямо над местом попадания 8-дюймовых снарядов. Кто бы и что бы ни находилось в овраге полчаса назад, оно исчезло. Было видно несколько небольших бамбуковых шалашей, скрепленных между собой, в грязи остались свежие отпечатки ботинок, но единственным реальным доказательством, которое мы нашли, были куриные перья, разбросанные по сторонам воронки.

Это была первая огневая задача нашей группы, проведенная в ДМЗ, и все, что мы могли показать, - это куриные перья. Сержант Чепмен не переставал думать о том, как это необычное задание будет объяснено на докладе.

Мы двинулись по балке, и оказались у основания холма, который защищал нас во время огневого налета. Кеглер пытался найти маршрут, который выведет нас из низины и снова даст нам преимущество высоты, но рельеф местности диктовал нам, как двигаться. Мы были готовы к тому, что можем увидеть того, кто был в балке, но мы не хотели наткнуться на них на дне оврага.

Местность начала открываться, и это означало, что мы будем увеличивать дистанцию между собой. Я мог видеть только Килкриза, наблюдая за тем, как он поворачивается и крутит пальцем кисти, я увидел, как его рука поднялась вверх и подала сигнал "Внимание". Опять же, наши хорошо отработанный действия заставили каждого члена группы повернуться лицом в направлении своей ответственности.

Мы подошли к тропе, которая, судя по всему, использовалась очень активно и совсем недавно. По краям тропы виднелись следы сандалий, а отпечатки обуви были не наши. Тот, кто оставил отпечатки, нес тяжелые рюкзаки, так как следы были глубоко утоплены в землю, и дождь подтвердил, что следы были свежими.

Следы показали, что направление движения было на запад, поэтому мы пересекли тропу, не намереваясь идти по ней. Одним из первых правил, которым нас учили, было то, что разведывательная группа "никогда, никогда, никогда не будет ходить по тропе". Если вы не прокладывали тропу, и вы не знаете, кто или сколько человек ее прокладывали, то держитесь от нее подальше. Идти по вражеской тропе - это открытое приглашение к гибели".

Кеглер повел нас через тропу, и мы двинулись к ней, чтобы установить и посмотреть, кто ею пользуется. Когда мы пересекли тропу и стали поднимется по краю балки, Килкриз попросил меня подойти к нему. Ему нужна была помощь, чтобы снять рюкзак и добраться до хлыстовой антенны, которая была на его рации, заменив ее на меньшую ленточную антенну, которая была короче и гибче, чем хлыст. Это не заняло много времени, и пока он копался в своем рюкзаке в поисках ленточной антенны, я оглянулся назад на тропу и увидел отверстие небольшой пещеры, вырытой в склоне холма.

Не было причин оглядываться назад, когда мы двигались вперёд и вправо, и поэтому никто случайно не заметил пещеру, когда мы проходили мимо. Я шепнул Килкризу: "На что это похоже?". Он медленно встал и увидел, что я смотрю назад через его плечо. Тогда он повернулся, чтобы рассмотреть то, что привлекло мое внимание. "Это чертов бункер; подайте сигнал Перри и уходите отсюда, я скажу сержанту Чепмену, что мы нашли".

Сержант Чепмен подал сигнал Кеглеру остановиться, и Килкрез сообщил командиру группы о том, что увидел то, что выглядело как вход в небольшой бункер. Достав бинокль 7x50[33], Чепмен и Петерсон наблюдали за отверстием около пяти минут. Судя по цвету земли перед входом, казалось, что отверстие было недавно вырыто. Ветер во время грозы сдул свежий камуфляж, открыв нам отверстие. Если камуфляж не был восстановлен, то мы решили, что никто не приходил проверить состояние бункера, или тот, кто его построил, мог все еще находиться внутри.

Не желая рисковать, проникая в занятый вражеский бункерный комплекс, сержант Чепмен приказал Петерсону занять позицию, с которой он мог попасть газом CS в лаз бункера из своего гранатомета.

Гранатомет М-79 назывался "блупер" (blooper), один из них обычно носила каждая разведгруппа. Его универсальность и дальность стрельбы в триста метров делали его очень востребованным. Обычно разведчик имел при себе подсумок с четырьмя типами 40-миллиметровых боеприпасов - в основном фугасными (HE), осколочными, тактическими CS (газовыми) и осветительными гранатами (с белой звездой на парашюте). Выстрелы CS, которые Петерсон носил с собой, имели дальность стрельбы триста метров и взрывались при ударе, выделяя газ CS в течение примерно двадцати пяти секунд.

Наш план был прост: сделать три выстрела CS по входу в бункер и ждать, что произойдет. Звук, который издавал M-79, давший ему название, был незначительным по сравнению с винтовочным выстрелом. При небольшом дуновении ветра газ двигался в направлении бункера и вниз в балку. Пока сержант Петерсон готовил газовые гранаты, мы достали свои противогазы на случай, если ветер изменится и направит CS в нашу сторону.

Ношение противогаза в течение длительного времени - не самое приятное занятие. Но носить противогаз с корректирующими линзами и с вероятностью того, что это придется делать во время перестрелки, совсем не веселило. Когда сержант Петерсон быстро выстрелил три гранаты CS подряд по входу в бункер, мы все вместе надеялись, что дома никого нет. Небольшие газовые облака рассеялись, не было слышно ни кашля, ни движения, ни ответного огня.

Килкриз был на связи с радиорелейным пунктом и сообщал им о происходящем, пока все это происходило. Теперь нам было приказано выдвигаться и осмотреть, что находится внутри бункера.

Мы уложили маски обратно в футляры и двинулись вперед, подходя к бункеру с боку. Он был построен недавно и укреплен бревнами. В обязанности Кеглера входило заглянуть внутрь и посмотреть, что там находится. Когда он двинулся к входу в бункер, его прикрывали сержанты Чепмен и Килкриз, а остальные обеспечивали их охранение. Кеглер вошел внутрь с фонариком и через несколько секунд появился снова. Там было пусто. Однако когда они втроем подошли поближе, чтобы осмотреть его, то поняли, что это всего лишь один из по крайней мере дюжины других небольших бункеров, которые были построены между двумя холмами.

NVA проделали прекрасную работу по созданию своего бункерного комплекса. Небольшие отверстия были сделаны друг напротив друга, и ни один артиллерийский или минометный снаряд не мог попасть в них под требуемым углом.

Мы должны были заглянуть в каждый из них, используя ту же технику прикрытия, что и в первом случае. Единственная проблема заключалась в том, что по мере продвижения по линии бункеров мы все глубже уходили в низину и оказывались в очень плохом положении. По обе стороны от нас были возвышенности, и если бы мы вступили в контакт, то, скорее всего, удар пришелся бы сверху.

"Посмотрите на это дерьмо", - сказал сержант Чепмен и посветил фонариком в третий бункер. Луч света высветил несколько штабелей противотанковых мин и не менее двух десятков деревянных ящиков, в которых лежали новые советские 82-миллиметровые минометные мины, завернутые в промасленную бумагу.

Осмотр бункеров продолжался, и через полчаса мы насчитали более сорока мин и не менее двухсот 82-миллиметровых минометных мин. У нас не было никакой возможности переместить боеприпасы или уничтожить все их скрытые запасы. Мы были там не для этого.

Было уже поздно, и сержант Чепмен не хотел больше проводить время у бункеров. Он знал, что люди, построившие их, были спугнуты нашим предыдущим огневым налетом и что они вернутся, чтобы проверить свой драгоценный тайник. Он был прав.

Мы отошли от бункеров, и Кеглер только начал пересекать другой открытый участок, когда Килкриз повернулся ко мне и внезапно толкнул меня вниз. Он развернулся к сержанту Чепмену, прицелился и открыл огонь из своей М-16, выпустив полный магазин трассирующих пуль по шести стоящим на коленях солдатам NVA, которые наблюдали за Кеглером, когда тот пересекал открытую местность. Килкриз крикнул: "Контакт слева, шесть гуков, сто ярдов", - и вынул еще один магазин взамен опустевшего. Двадцать горячих латунных гильз от его М-16 разлетелись по сторонам, когда я пытался подняться на ноги и посмотреть, что же натворил Килкриз.

По какой-то причине инстинкт заставил меня немедленно выстрелить, и я прицелился в одного из солдат NVA, который бежал к вершине своего холма. Я сделал три выстрела, но не увидел никаких результатов. Сержант Петерсон сделал несколько выстрелов из М-79, и они попали чуть левее того места, где находились солдаты NVA. В течение нескольких секунд вся группа вела огонь в том же направлении, что и первый магазин трассирующих выстрелов Килкриза, но шесть гуков исчезли. Не было никакой возможности узнать, попали ли мы в них или убили кого-то из них.

Как только был установлен контакт с NVA, за очень короткий промежуток времени произошло много событий, и многие вопросы требовали ответов. Некоторые, если не все, вражеские солдаты пережили наш обстрел и теперь знали, сколько нас было. На самом деле мы знали только то, что видели шестерых из них. Были ли там только эти шестеро, или они были головным дозором роты NVA на другой стороне холма?

Первым решением сержанта Чепмена было направить группу в сторону от NVA и двигаться к возвышенности, расположенной примерно в двухстах метрах справа от нас. Нам не пришлось бы проделывать обратный путь, а движение продолжалось бы в сторону от бункерного комплекса. По мере того как мы бежали к возвышенности, слоновая трава, через которую мы продирались, становилась все выше и гуще. Это замедлило наше движение и заставило нас снова сбиться в кучу.

Мы не подвергались ответному огню со стороны NVA, но Чепмен сказал, что это лишь вопрос времени, когда они выйдут на наш след. Он хотел максимально затруднить их попытки преследовать нас. Он остановил группу и сказал нам, что мы должны двигаться прямо вперед примерно на пятьдесят метров, затем каждый из нас должен повернуться налево на сорок пять градусов и продвинуться вперед еще на пятьдесят метров, повернуться направо на сорок пять градусов, а затем продолжать движение до тех пор, пока не поступит сигнал остановиться.

Любой, кто шел по нашему следу через слоновую траву, шел по единственной тропе, которая внезапно превратилась в семь троп, все под углом влево. Проблема, с которой они столкнулись, заключалась в том, по какой тропе им идти и сколько человек оставляют эти семь троп. Эта дилемма дала бы нам время для организации обороны.

Мы очень быстро продвигались по траве и сделали маневр на сорок пять градусов, как и планировал сержант Чепмен. Когда нам дали сигнал остановиться, сержант Петерсон подошел к своему рюкзаку и достал одну мину "Клэймор", провод и адскую машинку. Он отвел Перри туда, где был сделан последний поворот на сорок пять градусов, и установил мину.

В случае, если кто-то шел следом за нами, он должен был услышать приближение по траве, и в нужный момент сержант Петерсон взорвал бы мину и выпустил три сотни стальных шариков, чтобы поприветствовать наших незваных гостей. Тем временем сержант Чепмен приказал Кеглеру выдвинуться вперед и поискать лучшее место для создания оборонительной боевой позиции на случай, если мина не остановит наших преследователей.

Сержант Петерсон хорошо замаскировал мину "Клэймор" в месте, которое находилось сразу за единственным перекрестком троп. Он нацелил устройство на максимальный эффект, наклонив его назад, не желая потерять эффективность взрыва в густой слоновьей траве. Прошло десять минут с тех пор, как они с Перри выдвинулись на свою позицию, и тут они услышали треск кустарника, когда первые из NVA бросились вперед.

Раздался взрыв мины "Клэймор", это был сигнал к тому, чтобы двигаться к месту, где ждал Кеглер, Питерсон и Перри присоединились к нам.

Пытаясь отдышаться, Петерсон сказал: "Их было по меньшей мере, шестеро, когда мы взорвали "Клэймор", и это только то, что мы видели. Возможно, их больше, потому что гуки не стали бы преследовать нас, если бы их не было больше".

Кеглер привел нас к огромной воронке от бомбы, и сержант Чепмен заставил семерых из нас организовать оборону на 360 градусов[34]. Затем он скомандовал: "Раздайте каждому по три гранаты. Положите три гранаты CS здесь, рядом со мной. Вытащите противогазы и сбросьте ранцы. Килкриз, как можно скорее вызови сюда воздушное прикрытие и передай эту сводку. Мы узнаем, как все выглядит с воздуха, прежде чем двинемся отсюда".

Первой хорошей новостью за полдня, которую мы получили, было то, что OV-10 Бронко будет над нашей позицией менее чем через десять минут. С момента применения "Клэймор" NVA не беспокоили нас, и солнце уже начало садиться. Сержант Чепмен вызвал оперативную службу и доложил о произошедшем людям в тылу. И тут мы услышали возгласы NVA слева от нас. Все еще не понимая, куда мы пошли, они рассредоточились и начали перекрикиваться друг с другом, пытаясь вызвать на себя наш огонь и обнаружить нашу позицию.

Время прибытия OV-10 было идеальным. "Перешеек, Перешеек, это Ковбой два семь, дайте мне оценку за первый проход. Прием.". Пилоту двухместного OV-10 сообщили наше местоположение, когда он и его наблюдатель вылетели, чтобы найти нас. Теперь им нужно было визуально определить нашу позицию, прежде чем он откроет огонь по приближающимся NVA.

Сержант Чепмен сказал Петерсону, чтобы тот достал свой стробоскоп. Петерсон поместил стробоскоп в ствол своего гранатомета М-79. Находясь в безопасности в центре воронки. Сержант Петерсон направил мигающий М-79 на "Бронко" и подал сигнал к кружащему над нами OV-10.

"Перешеек". Перешеек, это Ковбой два семь. Имейте в виду, что к вашей позиции приближаются две группы головорезов, одна с севера, другая с запада. Отсюда кажется, что их около двадцати. Я сделаю первый заход на гуков с севера, двигаясь с востока на запад. Прием."

Сержант Чепмен передал нам, что "Бронко" приближается, и мы должны были укрыться в нашей воронки от бомб, пока OV-10 делает первый залп из своих миниганов. Сержант Чепмен снова связался по рации с пилотом и сообщил ему, что мы бросим одну гранату с белым фосфором, чтобы обозначить нашу позицию, что даст пилоту хороший визуальный ориентир для ведения огня, а также не позволит NVA приблизиться к нам.

Когда OV-10 низко зашел на первый заход, послышался звук автоматов АК-47, так как NVA открыли огонь по "Бронко". OV-10 представлял для них более непосредственную опасность, чем мы, и они были хорошо видны ему. Бронко вышел из первого захода и передал Килкризу по рации, что его первый заход был хорошим, но он хотел бы попробовать зайти и на гуков, которые, как он видел, двигались по нашей западной стороне. В результате обстрела OV-10 огонь его минигана калибра 7,62 приблизился к воронке на расстояние пятидесяти футов (15,24 м). Снаряды рикошетили вокруг нас, и звук выстрелов из АК-47 все еще был слышен каждый раз, когда OV-10 взмывал вверх и уходил в сторону.

Ковбой два семь пробыл на позиции не менее получаса и сделал не менее десятка заходов, стреляя из своих пулеметов и 40-миллиметрового гранатомета при каждом заходе. С наступлением темноты он еще раз вышел на связь по нашей основной радиостанции. "Перешеек. Перешеек, Ковбой два семь. Имейте в виду, что у меня мало топлива, и я возвращаюсь на базу. Меня сменит другой OV-10 на этой частоте примерно через два ноль-ноль микрофонов. Конец связи".

Двадцатиминутное ожидание прибытия другого OV-10 было не самой приятной новостью, но мы все знали, что защита сверху не может оставаться с нами вечно, и когда силуэт улетающего "Бронко" стал уменьшаться, выкрики NVA начались снова.

Сержант Чепмен потянул Петерсона и Кеглера вниз, к центру воронки. "Если гуки до сих пор не знают, где мы, значит, позиция хорошая. Если они начнут приближаться, мы пробьём их кольцо гранатным залпом и переместимся к той воронке от бомбы справа от нас. Просто передайте команду и будьте готовы двигаться".

В течение десяти минут мы сидели неподвижно, в ожидании и напряжении, пытаясь услышать звуки, которые выдали бы присутствие NVA. Никаких звуков не было, кроме ночных звуков постоянно жужжащих насекомых. Затем снова зазвучали голоса. В воронке, расположенной в двенадцати часах от нас, было заметно движение, и сержант Чепмен подал сигнал Перри и мне, чтобы мы подошли к небольшой кучке гранат, которую он положил рядом со своим ранцем. Он передал нам три осколочные гранаты и прошептал, что по его команде на счет "три" мы должны бросить по одной гранате по высокой дуге в сторону звука движения.

Высокая амплитуда броска съела время детонации гранат, и первый залп взорвался, не успев упасть на землю. Сразу же раздались крики боли перед воронкой; раскаленные куски стали нашли мягкие участки плоти, чтобы разорвать их. За первым залпом последовал еще один, и после того, как мы услышали тяжелый грохот разрывов, со стороны NVA больше не было слышно ни звука.

Группа была достаточно близко, поэтому сержанту Чепмену не пришлось кричать. Он сказал: "После этого броска мы двигаемся". Третий бросок гранаты был сделан справа от первых двух, и Кеглер повел группу за краем воронки от бомбы. Он побежал к новой позиции, а остальные бойцы группы быстро двинулись туда, заняв те же позиции, которые мы занимали в старой воронке. Сержант Чепмен вышел на радиосвязь и заговорил с прибывшим OV-10, как только тот оказался в воронке. Он сказал, что по сигналу пилота мы будем стрелять вверх стробоскопом из центра кратера, чтобы обозначить нашу позицию.

Пока мы ждали прибытия OV-10, не было слышно никаких звуков движения, и мы снова сложили гранаты, готовясь к очередному обнаружению. Мы старались производить как можно меньше шума, снимая рюкзаки и укладывая их в центре воронки. Когда мы расположились по краю в ожидании, то внезапно услышали серию громких электронных звуков. "Зизззззз, клац, клац, Зизззззззз клац, клац". Звук исходил от одного из ранцев, и он был достаточно громким, чтобы выдать нас. Сержант Петерсон мгновенно метнулся к центру воронки и двумя быстрыми ударами приклада своего М-79 заставил замолчать новый фотоаппарат младшего капрала Перри, застрявший в режиме автоматической перемотки пленки. Обмен словами не состоялся, и сержант Петерсон вернулся на свою позицию у края воронки.

Над нами появился OV-10 и сразу же засек наш сигнал стробоскопом. Мы не слышали никакого движения и сообщили об этом по рации "Бронко". Пилот сказал, что он снижается, чтобы внимательно осмотреть местность. Зная, что его приближение вызовет огонь со стороны NVA, мы заняли позицию, чтобы увидеть, как далеко они находятся.

"Бронко" сделал свой первый заход и не вызвал огня; при второй попытке приблизить свой самолет он попал под интенсивный огонь с земли с их новой позиции, расположенной менее чем в двухстах ярдах (182,88 м) от него. Каждому из нас было велено зарядить, по меньшей мере, три магазина трассирующими боеприпасами, прежде чем мы покинули территорию роты, и теперь у нас была причина их использовать. Когда "Бронко" зашел и накренился для обстрела места сосредоточения солдат NVA, сержант Чепмен передал по рации пилоту, что двое из нас выпустят очередь трассирующих пуль в направлении NVA. Пилот должен был использовать нашу стрельбу, чтобы обозначить цель, по которой мог бы стрелять его второй пилот. Эта взаимная поддержка с воздуха и земли хорошо сработала для OV-10, но она также показала NVA, где мы находимся. Мы обстреляли зону NVA только один раз, а когда "Бронко" пролетел над нами во второй и третий раз, то больше не вел огонь по земле. Пилот вышел на связь и сообщил сержанту Петерсону, что он возвращается на базу, и к тому времени, когда двигатели "Бронко" издали удаляющейся гул, наступила полночь.

Килкриз в третий раз включился в радиодежурство, когда ему велели вызвать к радио сержанта Чепмена. Люди в тылу решили, что наше положение не очень хорошее и что нас эвакуируют рано утром. Получив все подробности, сержант Чепмен сообщил это нам. Мы должны были двигаться на юго-восток и пересечь реку Бенхай, прежде чем нас сможет забрать вертолет CH-46. До прибытия к реке должно было пройти не менее 08:00, и на карте была обозначена зона возможной посадки всего в двухстах ярдах 182,88 м) от южного берега. Мы должны были покинуть безопасное место в воронке от бомбы перед самым рассветом.

В качестве прощального подарка поисковому подразделению NVA сержант Петерсон решил заминировать удобный подход к воронке. Перед самым уходом он вывел Перри и меня за пределы воронки. У основания воронки он установил две дополнительные гранаты Фурхмана. Вместо проволоки он достал отрезок зубной нити и использовал его для привязывания гранат. Пропустив белую нить через колышек, он придал ей вид бело-зеленой лианы.

Через десять минут после того, как мы покинули воронку, мы услышали, как две гранаты взорвались почти в унисон. Прибавив темп, мы двинулись к реке. Килкриз сменил частоту на радиостанции, чтобы принимать приближающийся CH-46, и к тому времени, когда мы подошли к берегу реки, он принял их вызов, сообщив, что они будут на заранее согласованной позиции менее чем через десять минут.

Когда мы приблизились к северному берегу реки Бенхай, стало очевидно, что для безопасной переправы семерых из нас на другой берег потребуется больше десяти минут. В месте нашей переправы было не менее пятидесяти футов (15,24 м) быстрого потока воды высотой по грудь, а преследование NVA только усугубляло нашу проблему.

Кеглер переправился первым и при этом не нырял под воду, что беспокоило каждого из нас. Он прошел вперед, проверил противоположный берег и вернулся, чтобы подать сигнал сержанту Чепмену следовать за ним. Через несколько минут Чепмен и Килкриз переправились, а сержант Чепмен связался с приближающимися вертолетами и предупредил их, чтобы они дали нам еще десять минут, прежде чем совершить финальный заход перед нашей эвакуацией.

Шестеро из нас ждали, пока сержант Петерсон войдет в воду и начнет движение к южной стороне. Он был бы наиболее уязвим, потому что с северной стороны некому было прикрыть его движение. Когда до воды оставалось менее пятнадцати футов (4,57 м), два автомата АК-47 открыли огонь с северной стороны, ниже по течению.

Выстрелы подняли небольшие фонтанчики воды в небо, выше по течению от сержанта Петерсона. Перри крикнул ему, чтобы он поднырнул, после чего начал вести ответный огонь в направлении АК. Сержант Петерсон позволил течению унести себя мимо того места, где мы планировали его поймать, поэтому, когда его голова показалась на поверхности, ему оставалось преодолеть три или четыре фута (0,91 - 1,22 м.) до берега. Он был в безопасности и не терял времени, чтобы выбраться на берег.

Килкриз уже был на связи по радио и сообщал приближающемуся "коричневому пакету", что мы находимся под огнем неизвестного подразделения, расположенного на северной стороне реки. Сопровождающие "Хьюи" начали обстрел вниз по реке, пока мы бежали к открытой площадке, которая находилась примерно в трехстах метрах перед нами.

"Коричневый пакет" - это термин, которым обозначали численность приближающихся вертолетов. "Розовый пакет" - это один маленький вертолет наблюдения, "красный" - один вертолет наблюдения и два вертолета сопровождения, обычно "Кобра". "Зеленый пакет" обычно состоял из двух CH-46 с эскортом, а наш "коричневый пакет" был самым большим, состоящим из двух CH-46, двух "Кобр" и двух "Хьюи". Учитывая, где мы находились, люди в тылу хотели, чтобы у нас была вся помощь, которую мы могли бы использовать.

Когда Кеглер вышел к краю предполагаемой LZ (посадочной зоны), он подал сигнал Чепмену и Килкризу, чтобы они выдвигались. Ведущий CH-46 уточнил у сержанта Чепмена, есть ли в зоне посадки что-нибудь, что может создать проблемы при посадке, и, получив отрицательный ответ, передал по радио, что сделает один облет зоны перед посадкой.

Сержант Чепмен расположил группу на 360 градусов[35], что обеспечило бы определенную безопасность для CH-46, и поскольку мы не подверглись обстрелу с тех пор, как сержант Петерсон вышел из реки, мы не могли знать, в каком направлении будут двигаться NVA.

Когда мы были в Куангчи, мы отрабатывали, как будем эвакуироваться из горячего LZ, не представляя, как скоро тренировки превратятся в реальность. Когда CH-46 опустил хвост для быстрой посадки, сержант Чепмен указал на каждого из нас, после чего мы побежали со своих позиций на земле в заднюю часть[36] ожидающего нас CH-46. Последними на борт вбежали Килкриз и сержант Чепмен, соединенные друг с другом длинным черным шнуром радиотелефона, идущим от рюкзака Килкриза к уху сержанта Чепмена.

Мы расположились внутри CH-46, и каждый занял позицию у одного из четырех иллюминаторов. У больших иллюминаторов, расположенных по обеим сторонам вертолета сразу за кабиной пилота, установлены пулеметы 50-го калибра, управляемые членами экипажа. С маленьких иллюминаторов, расположенных в задней части CH-46, были сняты плексигласовые крышки. Теперь наши винтовки торчали с каждой стороны неподвижного вертолета.

Первым открыл огонь крупнокалиберный пулемет 50-го калибра с правой стороны птицы. Стрелок крикнул, что он видит "гуков на линии деревьев", и снова открыл огонь, на этот раз очень длинной очередью. Когда двигатели вертолета напряглись и набрали обороты, в хвостовой винт внезапно с силой ударило, от чего нас достаточно хорошо тряхнуло, чтобы мы упали на палубу.

Пилот, второй пилот и борттехник выбежали из рампы CH-46, оставив только одного человека с пулеметом и нас внутри. CH-46 наполнялся черным дымом. Был слышен звук пуль, ударяющихся об оргстекло кабины, и паутина разбитого стекла была всем, что нам нужно было увидеть, чтобы убедить нас убираться к черту из поврежденного CH-46. Перри и Питерсон предусмотрительно помогли наводчику выдернуть болты из двух пулеметов 50-го калибра, освободив их от креплений. Убегая от дымящего CH-46, мы заняли позицию между нам, линией деревьев и вторым CH-46, который приземлялся, чтобы забрать нас и экипаж первой птицы.

NVA, которые следили за нами, сумели пересечь реку, а затем выстрелили из РПГ-7[37] (реактивной гранатой) в хвостовую часть нашего CH-46. Не взлетевший экипаж решил катапультироваться, но забыл сообщить о своем запланированном отбытии нам семерым, занимающим место в задней части дымящегося CH-46.

Когда мы поднялись на борт второго CH-46, нас встретил майор Ли, который убедил экипаж второй птицы, что в интересах их долголетия будет держать птицу на земле, пока все члены "Перешейка" не окажутся на борту. Когда наш CH-46 поднялся и покинул LZ, мы наблюдали за тем, как вертолеты делают заходы на обстрел уже дымящейся линии деревьев.

Майор Ли надел шлем, который позволял ему напрямую разговаривать с пилотом CH-46. Он сказал, что мы должны следить за сбитым CH-46 по мере набора высоты. Мы увидели, как снизу и слева от нас пронеслась серебристая молния, а затем CH-46 исчез в длинном шаре оранжевого огня и черного дыма. Два истребителя F-4 Phantom только что сбросили четыре канистры напалма на дымящийся CH-46, превратив его в маленький комок оплавленных проводов и обгоревшего металла.

Группа "Перешеек" пробыла в демилитаризованной зоне всего четыре дня, прежде чем нам объявили о срочной эвакуации. За исключением рядового первого класса Фурхмана, мы не понесли потерь, четыре раза вступали в контакт с противником, и на этот раз нам едва удалось оторваться от него.

Когда мы летели обратно в Куангчи, младший капрал Килкриз сидел рядом со мной и сержантом Чепменом. Сержант Чепмен смотрел в пол вертолета, когда Килкриз тронул его за плечо. Он спросил Чепмена, о чем тот думает, и Чепмен ответил, что все еще думает о том, как он объяснит на докладе, что вызвал огонь артиллерии по двадцати-тридцати курицам NVA/VC.

[1] В оригинале Первая миссия

[2] Song (вьетнам)

[3] IA drills - “immediate-action drills” тренировки немедленного реагирования Действия при внезапной встрече с противником

[4] AO (area of operation)

[5] Занятия на ящике с песком или макете местности

[6] Шприц-тюбики с морфином. В МО СССР и РФ - Тримеперидин (Промедол). По сравнению с морфином меньше угнетает дыхательный центр, меньше возбуждает центр блуждающего нерва и рвотный центр.

[7] “SMEAC,” - (Situation, Mission, Execution, Administration, Command and signal).

[8] "Eye corps" -"Глаз-корпус"

[9] "one-corps"-"первый-корпус"

[10] "quad-duster" - "Счетверенка"

[11] 12,7 мм

[12]OP -observation post -наблюдательный пункт

[13] listening posts (LPs)

[14] diaper-clad NVA - подгузники сапера NVA

[15] Tanglefoot - Запутывать ноги, липучка -Малозаметное препятсвие МЗП-1М Путанка

[16] tail-end charlie, - "Чарли в хвосте", тыловой дозор, замыкающий. На сленге королевских ВВС во 2МВ это означает "задний стрелок", последний самолёт в строю. Чарли часто используется в британском сленге для обозначения того, кого оставили сушиться. Крайний, неудачник. Стало нарицательным для обозначения замыкающего.

[17] В оригинале -whip radio antenna - хлыстовая антена

[18] Лосьон на основе каламина и оксида цинка, оказывает подсушивающее, охлаждающее и успокаивающее действие. Способствует созданию защитного барьера от раздражающих факторов, помогает в процессе регенерации кожи.

[19] PSID (Patrol Seismic Intrusion Detector) - Персональное Сейсмическое Устройство Проникновения - Разведывательно-Сигнализационный Прибор (РСП)

Патрульная AN/GSQ-151 PSID, представляет собой комплект сейсмических РСП, используемый дозорами, патрулями и разведывательными подразделениями. В комплект входят четыре таких прибора, которые соединяются проводами с радиопередатчиком, работающим в диапазоне 126 - 134 МГц и обеспечивающим передачу сигналов обнаружения на расстояние 1 500 м на устройство приема сигналов и управления РСП.

Патрульная AN/TRC-3A PSID включает четыре сейсмических РСП, каждый из которых соединяется кабелем длиной 2,4 м с обслуживающим его радиопередатчиком, и портативный приемо-индикаторное устройство RC-3A". Передатчики, работающие на частоте 129,9 МГц, на приемо-индикаторном устройстве различаются по индивидуальному импульснотоновому коду. Каждый РСП обеспечивает обнаружение человека на дальности до 80 м и техники - в пределах 365 м. Автономность системы по источникам питания до 100 ч.

[20] Дневка, стоянка, место привала.

[21] Caucasian –(амер.) европеоид, белый человек

[22] Ворчание на батарейках

[23] У нас это форма 100

[24] Громоотвод (США, AUS, CA) или молниеотвод (Великобритания)

[25] sitrep (situation report)

[26] 203-мм

[27] «Что за цель?»

[28] «Взвод в обороне»

[29] "балка" - овраг с пологими стенками, впадина, промоина, понижение рельефа.

[30] "shot out" - «Выход»

[31] "splash"

[32] VT (variable time) «с регулируемым взрывателем»

[33] 7-ми кратный с полем зрения 50⁰

[34] Круговую оборону

[35] Круговая оборона

[36] К рампе

[37] Ручной противотанковый гранатомет