Дневник разведчика, 1969 год - майор Брюс Х. Нортон 21
В ПЕРВУЮ НЕДЕЛЮ ЯНВАРЯ 1970 ГОДА Змей была одной из трех разведывательных групп, которые были доставлены в Ашау вертолетами 2-го эскадрона 17-го воздушно-кавалерийского полка сухопутных войск. Задачей нашей группы на четыре дня было наблюдение за дорогой, расположенной на северо-западном склоне долины. Предполагалось, что эта дорога использовалась в качестве главной магистрали для армии Северного Вьетнама, когда она двигалась из безопасного Лаоса в Южный Вьетнам.
Это задание также стало крайним патрулированием для нашего пойнтмена, младшего капрала Кеглера. После нашего возвращения из долины Ашау он должен был начать подготовку, как первый шаг на пути к долгожданному возвращению в Техас.
Оформление увольнения было недолгим процессом, и административную бумажную работу, вероятно, можно было выполнить менее чем за день, но неписаная политика нашей роты заключалась в том, чтобы позволить каждому увольняющемуся в запас иметь около пяти дней в резерве, чтобы подготовиться к поездке домой. Огромные психологические преимущества этой политики невозможно переоценить, так как в противном случае многие мужчины оказывались в тылу, имея менее двух суток времени, чтобы отойти от боевых действий в джунглях и приспособиться к жизни на улицах "родного города, США". Если кто и заслужил право на пять дней, то это был Кеглер. Он больше года ходил в группе ОРР, и мы хотели, чтобы он ушел в вертикальном положении, а не в горизонтальном.
Мы также получили нового бойца в группу для этого короткого патруля, молодого морпеха, которого я назову Джо Докс. Поскольку младшему капралу Сильве наконец-то разрешили уйти на заслуженный пятидневный отдых R & R[1], Свифт был назначен на его место и на вторую радиостанцию.
Капрал Бишоп высказал свои опасения по поводу отправки в патруль новых людей, и после инцидента с переводчиком ему было обещано, что это больше не повторится. Но необходимость в дополнительном радисте была обоснована, даже если Докс никогда не выходил в патрулирование. Мы полагали, что если Докс так сильно хочет в джунгли, как он об этом заявил, то он прислушается к нашим советам и сделает то, что ему скажут.
Темп патрулирования нашей роты в долине Ашау ускорился, и четыре дня в джунглях считались более чем достаточным временем для наблюдения за заданным районом. Наши подразделения постоянно сообщали о том, что слышат звук автомобильных двигателей и видят огни на дорогах в ночное время, но по какой-то причине, лица принимающие решения и занимающие места выше в командном звене, не были убеждены в том, что северовьетнамцы ездят на грузовиках по долине Ашау. Наш аргумент был прост: читать о долине Ашау - это одно, а ходить по ней - совсем другое.
Мы надеялись, что сможем поймать одну из колонн грузовиков, когда она будет двигаться по долине, и если непредсказуемая погода будет на нашей стороне, мы сможем вызвать поддержку с воздуха, чтобы атаковать ночную колонну NVA.
Кеглер, Бишоп, я, Кивени, Докс и Фурхман составили наш походный порядок в колонну по одному, когда мы покинули небольшую вертолетную площадку и направились к возвышенности. Бишоп хотел перейти через линию хребта, отделявшую нас от дороги, до того, как станет слишком темно для передвижения. Если бы у нас было достаточно светлого времени суток, чтобы совершить подъем и занять позицию, это означало бы целый день подъема. Наблюдательный пункт, который планировал использовать Бишоп, находился на склоне горы, с которой открывался вид на дорогу, и оттуда мы должны были наблюдать и сообщать обо всем, что может двигаться по долине. Мы взяли с собой два оптических прицела Starlight и дополнительные бинокли, которые позволят нам наблюдать за дорогой в течение всей ночи.
Подъем к линии хребта занял большую часть дня, с остановками для отдыха через каждые пару сотен метров. Вскоре стало очевидно, что трудный горный подъем отнимает силы у группы, особенно у Докса. Мы привыкли к долгим, медленным подъемам с тяжелыми рюкзаками, но мы часто делали короткие привалы и пили большое количество воды с сахаром[2], чтобы компенсировать потерю энергии. Докс был встревожен, ему все это было в новинку, и его психика еще не была проверена на прочность до тех пределов, которые он испытывал сейчас.
Фурхман был назначен на позицию "Чарли в хвосте", что требовало от него большую часть времени идти спиной вперед. Когда Докс замедлил темп из-за усталости, Фурхман начал буквально врезаться в него. Такая ситуация была неприемлема, так как грамотное перемещение людей обеспечивало нам выживание в джунглях. Кучковаться - это приглашение к вражеской засаде, и Кивени, наконец, разъяснил Доксу этот момент.
Мы начали подниматься по скалистому склону, и с каждым шагом угол подъема становился все более крутым. В какой-то момент Кивени повернулся, чтобы проверить Докса, но его нигде не было видно. Кивени подал сигнал, я остановился, а Бишоп остановил Кеглера. Мы ждали несколько минут, надеясь, что Докс и Фурхман появятся в поле зрения, но этого не произошло. Теперь Кивени должен был вернуться назад по цепочке, найти Докса и Фурхмана и вернуть их в строй.
Кивени нес не только рюкзак и гранатомет М-79, но и два брезентовых чехла в качестве подсумков для 40-миллиметровых гранат, изначально предназначенных для защиты бутылок с плазмой. Вес его рюкзака, вероятно, превышал шестьдесят фунтов (27,22 кг), и то, что ему пришлось спускаться обратно по склону, чтобы найти Докса, было испытанием не только его сил, но и его ответственности за Докса.
Остальные ожидали на камнях края лощины, через пять минут мы услышали движение: появились Докс, Кивени и Фурхман. Докс быстро двигался впереди Кивени и не останавливался на отдых. Бишоп дал им сигнал остановиться и пошел вниз по цепочке, чтобы выяснить у Кивени, что произошло.
Кивени объяснил Бишопу, что после последнего отдыха Докс начал двигаться вверх по склону и слишком устал, чтобы продолжать движение, но вместо того, чтобы подать сигнал об остановке, он сигнализировал об этом только Фурхману, а затем сел и закурил сигарету, в то время как остальные продолжали двигаться вверх по лощине. Фурхман не знал, что мы продолжали движение вперед, а Докс сидел на камне и курил, когда Кивени подобрался к нему. Не говоря ни слова, Кивени достал из набедренной кобуры свой кольт 45-го калибра и приставил ствол большого автоматического пистолета к уху Докса. Затем он прошептал: "Докс, если ты еще раз сядешь, я снесу твою чертову голову с плеч". Докс понял намек и не остановился, пока не увидел сигнал от Бишопа. Это был наш первый признак того, что Докс может оказаться еще одним проблемным ребенком.
Бишопу уже нечего не надо было делать с Доксом, который до смерти боялся, что Кивени выполнит свою угрозу, поэтому он вернулся на свое место в строю. Тогда Фурхман подошел к Доксу, и добавил от себя: "Если Кивени не найдет повода разнести твою маленькую жирную голову, это сделаю я".
Мы пересекли линию хребта раньше намеченного срока, и Кеглер провел нас вниз по противоположному склону на скальный выступ, с которого открывался вид на дно долины. С нашего места были частично видны коричневые очертания старой дороги, поэтому мы сложили рюкзаки за выступом и стали по двое вести наблюдение за дорогой.
Пока Бишоп сообщал по рации о нашем местонахождении и дальнейших действиях до вечера, Кеглер отвел Докса на наблюдательный пункт, зная, что лучше не оставлять его наедине с Фурхманом или Кивени.
Ночью движения грузовиков по дороге не наблюдалось, но мы видели множество светящихся огоньков на склонах холмов в долине, и мы засекали каждый из них, отправляя информацию на Zulu Relay. Второй день начался с проливных холодных дождей, а в случае продолжения ливня наша группа могла застрять в джунглях. Мы чувствовали себя в безопасности в нашем НП и нашли время для приготовления горячего какао и кофе, чтобы согреться и скоротать время. К позднему вечеру мы не заметили никакого движения по дороге, и Бишоп связался с центром ретрансляции и сообщил о своих планах переместиться в другое место рано утром следующего дня.
Вторая ночь принесла только понижение температуры и продолжающийся сильный дождь. Скальный выступ не обеспечивал хорошего стока воды, и к полуночи мы пытались уснуть прижавшись друг к другу в холодной воде глубиной несколько дюймов, и мы мало что могли сделать, чтобы улучшить наше положение. Зато появилась редкая возможность сменить мокрые носки и надеть две пары заветных сухих носков.
Лишь изредка мы находили время или место, чтобы снять ботинки, когда находились в джунглях, а когда такая возможность появлялась, это делалось самостоятельно и быстро. Странно, но из всех опасений, связанных с нахождением в джунглях, никто из нас не хотел быть застигнутым врасплох со спущенными штанами или снятыми ботинками.
Проверив ноги каждого, я показал Бишопу большой палец вверх, и мы покинули место нашей ночёвки, промокшие, но в сухих носках - маленькая победа, достигнутая в неблагоприятных условиях. Мы знали, что удовольствие от сухих носков продлится недолго. Первый же ручей глубиной по колено убедит нас в этом. Но пока что сухие носки были маленьким источником радости.
Мы начали движение к новому наблюдательному пункту, для чего нам нужно было спуститься вниз по склону к дну долины. Там был естественный уступ, который Бишоп видел на своей карте, и он хотел посмотреть на него как на возможную площадку для посадки вертолета, которую мы могли бы использовать для нашей эвакуации, запланированной на поздний вечер следующего дня. Карта также указывала, что на дальнем конце уступа находился небольшой водоём, питаемый двумя небольшими ручьями, протекающими сверху. Большинство из нас выпили большое количество воды во время восхождения в первый день, и то, что осталось в наших флягах после этого, было использовано для приготовления горячего какао, кофе и сублимированной пищи.
Наше продвижение по ровной местности заняло несколько часов неспешного патрулирования, и к полудню мы сделали привал, чтобы отдохнуть и понаблюдать за окружающей местностью. Одним из интересных моментов, на который обратил внимание Кеглер, когда мы двигались по уступу, было то, что несколько больших деревьев были с метками. Они были надрезаны близко к основанию, и надрезы выглядели как две параллельные линии и разделяющей их длинной косой. Мы видели другие метки на деревьях в долине Ашау, но понятия не имели, что они означают. Нас волновали их давность и то, кто их сделал. Отметки, которые заметил Кеглер, были свежими. Его глаза уловили желтую стружку у основания деревьев, где яркий цвет выделялся на фоне зелено-коричневого покрова джунглей.
Кивени зарисовал эти отметки в блокноте, чтобы сохранить и обсудить на нашем совещании в Фубае. Может быть, кто-то из разведки сможет выяснить, что они означают.
Мы нашли первый ручей, питавший маленький пруд, и перешли его, зная, что второй ручей находится менее чем в ста метрах впереди. Когда Кеглер подал сигнал Бишопу, мы остановились и стали ждать, пока они вдвоем говорили о том, что нужно подойти ближе к пруду, чтобы проверить отпечатки обуви или другие следы по берегам пруда.
Кеглер перевел нас через ручей, и мы начали подниматься к месту, откуда открывался вид на небольшой пруд. Мы сложили свое снаряжение, а Бишоп объяснил, что не хочет, чтобы отпечатки наших ботинок выдавали наше присутствие. Двое из нас должны были спуститься к пруду и осмотреть, может ли грязь вокруг пруда рассказать нам о какой-либо недавней деятельности.
Бишоп велел Кивени взять меня с собой. Кивени установил бы наблюдательный пункт, а мы использовали бы это место для отдыха до наступления ночи. Каждый, у кого не было воды, должен был дать Бишопу и мне по одной фляге, которые мы наполним из ручья, когда вернемся после разведки пруда.
С высоты мы могли видеть два места, где заросли кустарника подходили к самой кромке воды. Мы подходили к пруду, используя кусты для укрытия, проверяли следы, которые могли найти, и возвращались на место нашего НП с флягами свежей воды.
Пока Бишоп изучал следы в грязи, я наполнил одну из своих фляг из пруда и убрал ее в сумку. Мне показалось, что наполнение фляги из пруда займет меньше времени, чем наполнение шести других фляг из небольшого питающего ручья. Когда мы закончили разведку водоема, мы наполнили фляги из ручья и вернулись в НП.
Бишоп связался с Zulu Relay, нанес на карту нашу позицию и рассказал им об уступе как о возможной точке эвакуации на следующий день. После того как он закончил, он подал сигнал, чтобы мы придвинулись поближе, чтобы он мог спокойно рассказать о том, что он видел у водоёма.
"Вдоль кромки воды было несколько отпечатков мелких следов обуви, и там же были следы, похожие на следы свиней. Я также видел два ряда самых больших кошачьих следов, которые я когда-либо видел. Они были почти две ладони в поперечнике. Если тот, кто оставил эти следы, все еще находится в этом районе, то сегодня ночью мы будем дежурить вдвоем". Тигры и NVA в одном квадрате поиска - не очень хороший знак".
После угрозы Докс делал то, что ему говорили, но мысль о том, что ему придется иметь дело с тигром в квадрате, где мы должны были провести ночь, произвела на него сильное впечатление. Он спросил Кивени, можно ли почистить оружие, о чем ему приходилось напоминать в течение последних двух дней. Затем он потратил полчаса на техническое обслуживание своей радиостанции. Докс был бдителен и внимателен до такой степени, что это начало раздражать остальных. Наконец, Кивени еще раз поговорил с Доксом, заверив его, что если он будет делать то, что ему говорят, то шансы вернуться в тыл у него хорошие.
После обеда дождь прекратился, и мы приготовились к еще одной ночной вахте. Мы могли видеть луну, отражавшуюся в воде маленького пруда, но, увидев ее так рано вечером, поняли, что после полуночи света не будет. В 01:00 мы с Кивени приступили к своей второй вахте, наблюдая за дорогой и отмечая светящиеся точки на горных склонах. Сразу после того, как мы впервые проверили сеанс контрольного время с Zulu Relay, мы услышали первый рык тигра.
Нам не нужно было спрашивать друг у друга, что могло произвести такой звук. Это было даже не рядом, но звук был незабываемым. Он начинался как низкий стон и нарастал в резонирующем объеме, который можно было услышать на довольно большом расстоянии, когда он эхом отражался от скалистых стен долины Ашау. У любого человека, слышавшего этот рык, будь то северовьетнамец или американец, не было сомнений в том, что по долине движется тигр. Не было необходимости будить других членов группы: они все слышали этот звук. Мы слушали, как рычание продолжалось, и оно становилось слабее по мере удаления тигра, но это не успокоило никого из нас, особенно Докса. В 02:30 мы протянули трубку Фурхману и Кеглеру, даже не став их будить. Мы все провели бессонную ночь и к рассвету были в сонном состоянии. Бишоп нагрел немного воды с помощью куска C-4, и запах кофе заставил всех нас подняться и обменяться взглядами, выражающими удовлетворение тем, что мы пережили ночь без визита нашего кошачьего соседа.
Докс передал трубку рации Бишопу, который начал записывать сообщения с Zulu Relay. Когда он закончил, мы расположились вокруг него, пока он объяснял, что происходит.
"Птичка прилетит раньше и заберет нас отсюда в полдень. Они хотят, чтобы мы отправились в Zulu Relay для недельного пребывания на вершине горы 883. После того, как мы поедим, мы выдвинемся к уступу и будем ждать птичку с пенетратором".
Новости о скорой эвакуации были приятными, но вот слова о пребывании на вершине горы 883 были совсем другим делом. На радиорелейной площадке работало менее десятка человек, и рота перебрасывала туда группы из долины, чтобы оборонять радиооборудование от нападения. Это была стационарная позиция; патрулирование с вершины горы не проводилось, и ежедневная рутина была спокойной, но скучной. Неделя на вершине одной горы - это все, на что мы рассчитывали.
Наша задача по наблюдению за дорожной развязкой закончилась, когда вскоре после полудня в поле зрения появились два "Хьюи". Мы сообщали об огнях, следах вокруг пруда, метках на деревьях и слышали тигра, но не видели никакого движения северовьетнамцев. Для нас это задание было в лучшем случае неполным успехом, который подкреплялся только тем, что мы вышли из Ашау живыми.
На втором "Хьюи" находился майор Ли. Он часто посещал Zulu Relay, чтобы проверить усовершенствования в обороне, проделанные тем, кто был старшим морпехом на высоте. Эту обязанность поочередно выполняли штаб-сержанты наших взводов, и когда мы приземлились, нас встретил стафф сержант Байрон Тапп, сержант четвертого взвода в прошлом рядовой.
Стафф сержант Тапп спланировал наше прибытие, а два связиста выступили в роли гидов, показав нам, где мы должны были бросить свое снаряжение, а затем устроили нам экскурсию по площадке. Мы наблюдали, как первый "Хьюи" покинул высоту 883, забрав с собой одну группу из шести человек от четвертого взвода, которая закончила свою недельную службу по охране. Они очень быстро вскарабкались на ожидавший их "Хьюи", не оставляя сомнений в том, что они рады убраться с маленькой площадки вершины.
Стафф сержант Тапп пробыл на месте ретрансляции почти три недели, и он с большой гордостью показывал нам работу, проделанную его морскими пехотинцами, чтобы превратить это место в крепость.
Радиопередатчик "два-девять-два" был защищен, по меньшей мере, шестью рядами зеленых мешков с песком. От бункера связи шли окопы, соединявшие каждую огневую позицию. Нам сказали, что траншеи защитят нас от минометных обстрелов. На вершине горы было установлено более ста мин "Клэймор". Один тяжелый пулемет 50-го калибра был выделен армией и установлен на западной стороне вершины. Обломки двух вертолетов, превратившиеся в куски расплавленного металла после того, как они сгорели, все еще были видны. Они служили немым свидетельством того, что на них летали люди, и напоминали нам о цене, которая была заплачена всего несколько недель назад за создание нашего маленького форпоста на лаосской границе.
После того, как майор Ли убедился, что новые оборонительные укрепления завершены, он поздравил стафф сержанта Таппа и оставшихся на вершине морских пехотинцев с хорошей работой, а затем вылетел обратно в Фубай. После этого стафф сержант Тапп объяснил основные правила жизни на Zulu Relay. Наше присутствие было хорошо известно северовьетнамцам. Они наблюдали за тем, как наши вертолеты каждую неделю пополняли запасы на объекте ретрансляции, и наверняка точно знали, сколько нас обороняет эту высоту. Он сказал, что они, вероятно, наблюдали, как устанавливалась каждая мина "Клэймор", и что они также точно знали, где располагался пулемет 50-го калибра. Картина, которую он нарисовал, звучала не в нашу пользу, но затем он объяснил, почему мы можем удержаться на вершине.
Попасть из миномета в вершину горы было практически невозможно: она была слишком крутой. Мины либо попадали в склон горы, либо безвредно пролетали над вершиной. Линии траншей были вырыты почти на глубину груди. Грунт из обширной системы окопов использовался для заполнения бесчисленных мешков уложенных вокруг бункера связи, и нам довели, что с каждым днем мы должны были улучшать этот результат. Тапп заметил, что самое лучшее в пребывании на Zulu Relay - это то, что нам не придется говорить шепотом, что было для нас обычным делом, когда мы находились в джунглях; самое плохое в проведении недели на Zulu - это то, что там была только одна возведённая хижина, расположенная на самой крутой части горы. Он посоветовал нам использовать деревянную хижину с амуницией только ночью. Возможность того, что снайпер NVA может подкараулить нас, когда мы будем сидеть на ящике с патронами, не нужно было объяснять несколько раз. Он закончил свой рассказ о Zulu Relay, напомнив нам о необходимости держаться подальше от края высоты и о том, что после 17:00 должна соблюдаться строгая светомаскировка. Затем нас отправили обратно к нашему командиру группы для получения дополнительных инструкций.
Мы с Кивени должны были разделить на двоих боевую позицию, которая располагалась на западной стороне вершины горы с видом прямо на Лаос. Мы скинули рюкзаки у края позиции и принялись за работу, устраиваясь поудобнее. Восемь проводов вели от Клэймор к адским машинкам, которые были спрятаны внутри нашей норы. Рядом с "адскими коробками" лежала коробка с пайком "С" и схема расположения мин "Клэймор" внизу и прямо перед нашей позицией. Мы изучили местность перед нашей позицией, готовясь к ночи. Затем, поскольку у нас было свободное время, я решил, что самое время приготовить горячий кофе. Водой, которую я набрал из пруда накануне, я наполнил кружку и нагрел ее с помощью С-4. К тому времени, когда вода достаточно нагрелась, Кивени вылез из норы, чтобы немного поговорить с Бишопом. Я выкурил сигарету и наслаждался видом, потягивая кофе, пока он не закончился.
К вечеру мне стало плохо, о чём я доложил Кивени. Он только подшутил надо мной и сказал, что нашего R & R[3] в стране было достаточно, чтобы сделать больным любого. К полуночи меня прошиб сильный пот, и меня начало тошнить. Я выпил остатки воды из своей фляги, надеясь, что она успокоит мой кишечник, но вода мало чем помогла. Через несколько минут меня вырвало водой, у меня появилось сухое дыхание. Единственное, что я чувствовал на вкус, была желчь. К этому времени я понял, что то, от чего я страдаю, не было простым гриппом. Накрывшись пончо, я измерил температуру. Используя фонарик, я увидел, что термометр показывает 103 градуса (39,44 С⁰). Я стряхнул термометр и повторил процедуру, показания были те же. Я попросил Кивени позвать Бишопа.
Бишоп знал, что я его не обманываю: подкладка моего пончо была пропитана моим потом. Он потрогал рукой мой лоб. "Я доложу об этом стафф сержанту Таппу, потому что завтра они должны будут забрать тебя отсюда". Когда он вернулся, Тапп был с ним, и я снова объяснил, что понятия не имею, что может быть не так. Все, что я знал, это то, что никогда раньше не чувствовал себя таким больным и что все, чего я хотел, это спать.
Под утро меня сильно трясло, и Кивени приготовил горячее какао. Я глотнул полным ртом, и меня тут же вырвало. Затем я измерила температуру. Ртутный столбик показал 104,4 градуса (40,22 С⁰). К тому времени, когда старший сержант Тапп подошел к нашей норе, у меня начало двоиться в глазах.
"Через десять минут здесь должен приземлиться санитарный вертолет. Вытащите его отсюда и отнесите дока на LZ со всем его снаряжением".
Когда "Хьюи" приземлился в 85-м эвакуационном госпитале в Фубае, меня положили на носилки и доставили в палату реанимации. Медсестра подошла к носилкам и спросила, как я получил ожоги. Обгорел? Я попытался понять, почему она решила, что я обгорел. Это была камуфляжная краска грима. Она никогда раньше не видела никого в темно-зеленой краске. Это была искренняя оплошность, и я был не в том состоянии, чтобы спорить с ней.
Были взяты образцы крови, и меня уложили в гипотермическую кровать, где матрас был покрыт пластиковыми трубками, по которым циркулировала холодная вода под зелеными простынями. Пришел армейский врач, чтобы осмотреть меня, и, задав мне кучу вопросов, подключил меня к двум капельницам с D5W (5% р-ра декстрозы), по одной капельнице в каждую руку. Он сказал, что кровать будет сбивать мою температуру, и как только она опустится ниже 99 градусов (37,22 С⁰), меня поместят в сухую кровать.
Поскольку температура была очень высокой, ее нужно было измерять каждые пятнадцать минут. Но я все усложнил тем, что не мог достаточно быстро встать с кровати, чтобы «облегчиться». Это не имело значения, они все это уже видели. Меня поставили между двумя армейскими санитарами и обмыли теплой водой из шланга, а затем вернули на гипотермическую койку. Через несколько минут я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то понял, что нахожусь в сухой постели. Она была теплой, и я надеялся, что они просто оставят меня в покое и дадут мне умереть. Я также знал, что спазмы не прошли, и что через несколько минут я буду лежать не в сухой постели. Это был лишь вопрос времени.
Врач сказал мне, что я страдаю амебной дизентерией[4], а также заразился гепатитом типа А[5]. Я знал только, что страдаю; я хотел только одного - чтобы кто-нибудь подошел к моей кровати и убил меня.
Первым, кого я узнал, был капитан Хислер. Он, майор Ли и первый сержант Хендерсон пришли в госпиталь навестить меня в первый день, как я поступил, в тот момент, когда они приходили, я спал. Во время их второго визита я пришел в сознание и был очень рад их видеть. Они принесли с собой несколько писем от моих сестер. Я приберег их до лучших времен.
В 85-м эвакуационном госпитале я пробыл восемь дней, потеряв семнадцать фунтов (7,71 кг.), в основном от лихорадки и дизентерии. Врачи не были уверены, что стало причиной болезни, пока один из них не спросил о моем снаряжении. Они взяли пробу воды из моих фляг и обнаружили, что вода, которую я брал из пруда, была заражена.[6] Их лаборатория показала, что в воде было разложившееся мясо. Свиное мясо.
По данным разведки в Дананге, северовьетнамцы поймали и уложили на дно прудов в долине Ашау кустарниковых свиней и пометили, какие пруды непригодны для использования, чтобы защитить своих людей от употребления загрязненной воды. Это объясняло отметки, которые Кеглер нашел вдоль уступа, а также объясняло, почему я был единственным, кто так заболел. Все остальные фляги были наполнены из ручья.
Семнадцатого января за мной заехали первый сержант Хендерсон и стафф сержант Уильямс, чтобы на джипе забрать меня в район расположения роты. Когда я вернулся, Бишоп, Кивени и Фурхман были в кубрике отделения, только что вернувшись с Zulu Relay.
[1] R & R, на военном сленге обозначающий отдых и восстановление сил (или отдых и релаксация, или отдых и реабилитация), является аббревиатурой, используемой для обозначения свободного времени в увольнении или отпуске военнослужащего.
Все военнослужащие США, проходившие службу во Вьетнаме во время войны во Вьетнаме, имели право на один R & R во время срока службы (13 месяцев для морских пехотинцев, 12 месяцев для солдат, моряков, летчиков). Продолжительность R & R составляла пять дней отпуска в пункты назначения R & R, Бангкок, Гонконг, Куала-Лампур, Пенанг, Манила, Сеул, Сингапур, Тайбэй и Токио (а также в стране на Чайна-Бич). Из-за их большего расстояния был разрешен семидневный отпуск для R & R на Гавайях и в Сиднее. Сообщается, что Бангкок был наиболее популярен среди одиноких военнослужащих, Гавайи наиболее популярны среди женатых военнослужащих, планирующих провести отпуск с супругами.
[2] Самостоятельное изготовление изотонического напитка - 1 л воды, глюкоза с аскорбинкой либи 2-3 ст.л. сахара, 1/2 ч.л. соли.
[3] R&R - Отдых и Выздоровление, больше известное, как F*F - Борьба и Внебрачная связь.
[4] Амёбиаз (амёбная дизентерия) — антропонозная инвазия с фекально-оральным механизмом передачи, которая характеризуется хроническим рецидивирующим колитом с внекишечными проявлениями.
[5] Вирусный гепатит A (также называемый Болезнью Боткина) — острое инфекционное заболевание печени, вызываемое вирусом гепатита A. Вирус хорошо передаётся по алиментарному пути, через заражённую пищу и воду. Инкубационный период составляет от двух до шести недель, в среднем — 28 дней.
[6] Не ешь «желтый» снег! - мудрость разведчика. Пантоцид для чего? «Красные» глаза, не желтеют! - мудрость разведчика