МЕДВЕЖЬЯ ИСТОРИЯ КИВЕНИ

В 06:00 МЫ ВЫШЛИ ИЗ КАМБУЗА И ПОШЛИ К ЗДАНИЮ, которое стало оперативным и учебным центром 3-й ОРР. Все наше снаряжение было разложено перед зданием. Оставалось только надеть его и пройти последнюю проверку снаряжения, прежде чем капрал Бишоп велел группе "Змей" выдвинуться к взлетной полосе и ожидающим вертолетам.

До переезда в Фубай мы тренировались с частями 101-й воздушно-десантной дивизии, и особенно с пилотами и экипажами вертолетов 2-го эскадрона 17-го полка воздушной кавалерии (2/17 Air Cav). Это армейское вертолетное подразделение располагалось к северо-западу от Фубая в Кэмп-Игл (Camp Eagle) и использовало небольшой, но быстрый вертолет "Хьюи". Пилоты были армейскими уорент-офицерами, и практически каждый пилот в их организации был не старше любого из нас. Они были отличными парнями, с которыми можно было летать, и их мужество и репутация были хорошо известны. Они считали нашу миссию своей миссией, и их присутствие повышало наш боевой дух, поскольку любой раненый или пострадавший знал, что вертолет для экстренной эвакуации находится менее чем в пятнадцати минутах полета.

Наш опыт использования вертолетов CH-46 Корпуса морской пехоты не всегда был удачным. CH-46 был разработан как средний вертолет, и его размеры требовали большой площади для взлета и посадки. Мы узнали, что большие, медленно летящие объекты, как правило, вызывали сильный огонь со стороны противника, и нахождение внутри большой, медленно движущейся цели не рассматривалось большинством из нас как счастливое событие дня.

Задание нашей группы должно было начаться с вылета в 08:00 с аэродрома Фубай, полета на юг в направлении Дананга, а затем переброски в нашу зону, к северу от перевала Хайван.

Как и в Куангчи, те члены группы нашего взвода и люди из роты, которые не участвовали в заданиях, все равно пришли на взлетную полосу, чтобы пожелать нам всем удачи и благополучного возвращения. Пилот вертолета, второй пилот и два бортстрелка уже были пристегнуты ремнями, и когда роторы их машины закрутились, они только ожидали, когда мы поднимемся на борт, чтобы взлететь.

Бортовые стрелки имели пулеметы M-60, установленные с каждой стороны вертолета; внешние раздвижные двери были сняты, чтобы было легко и быстро попасть в "птичку" или покинуть её. Боепитание обоих пулеметов осуществлялось из полных коробов с боеприпасами в лентах. Еще один "Хьюи" должен был лететь с нами в качестве сопровождения, и нас порадовало присутствие дополнительного вертолета и его огневая мощь.

Наш вертолет набрал высоту и завис всего в футе или двух (30,48 - 60,96 см) над металлическим покрытием взлетно-посадочной полосы, после чего начал медленно двигаться вперед. Пилот умело маневрировал между большими стальными укрытиями[1], которые защищали другие вертолеты, припаркованные у взлетной полосы. Когда трое из нас уселись вдоль каждой боковой двери "Хьюи", наш вес, казалось, уравновесился, и мы начали двигаться вдоль длинной оси взлетно-посадочной полосы. Вторая "птичка" следовала за нами.

Капрал Бишоп летал с этим же экипажем вертолета во время своего полета перед получением задания, и они узнали в нем одного из командиров нашей разведгруппы, ему быстро выдали шлем связи, чтобы он мог переговариваться с пилотом и вторым пилотом, пока мы летели.

Остальные сидели в молчании, рассматривая землю внизу. Мы никак не были пристегнуты к "Хьюи", и внезапное изменение нашего положения при любом быстром вираже могло привести к мгновенному выпадению из вертолета с высоты четырех или пяти тысяч футов (1,22 - 1,52 км). Надежная хватка руками была нашей единственной гарантией того, что мы останемся внутри и в сидячем положении, пока набираем высоту. Мы летели в полном снаряжении, потому что нас учили выходить из вертолета сразу после касания земли. Иногда нам не давали даже такой роскоши, как полноценное приземление.

Полет к нашему району разведки продолжался менее получаса. Мы увидели, что со стороны океана начали надвигаться облака, и ближе к полудню нам предстояло работать под плотной облачностью. Казалось, что никогда не будет облегчения от ежедневных дождей сезона муссонов.

Сигнал к готовности был дан капралом Бишопом после того, как он и пилот согласовали первичную HLZ. Мы снизились и выполнили две ложные посадки. Один "Хьюи" опускался значительно ниже уровня деревьев, а когда первая птичка поднималась над деревьями, вторая птичка опускалась ниже, как бы занимая место первого "Хьюи". Этот маневр был разработан, чтобы сбить с толку бдительные маленькие глазки северовьетнамцев, поскольку это была их стандартная политика - высылать патруль и проверять каждое замеченное приземление вертолета в зоне их действий. Ложная посадка была разработана для того, чтобы сделать их поиски непосильной задачей.

Когда наш "Хьюи" снизился в третий раз, мы поняли, что идем на посадку. Бортстрелки приготовили свое оружие, и когда два пулемета встали на огневые позиции, пулеметчики приняли боевую стойку, положив пальцы на спусковые крючки и оглядывая HLZ в поисках любого "неестественного" движения. Мы старались прислушиваться, нет ли вражеского винтовочного огня.

Как только посадочные салазки оказались в шести футах (1,83 м) над землей, мы спрыгнули. Сила роторов столкнула слоновую траву вниз и открыла твердую, ровную поверхность. В течение нескольких секунд "Хьюи" из парящего над головой превратился в птичку носом вниз и хвостом вверх, стремительно уходя вперед из нашей зоны.

Мы стояли на коленях в нашей HLZ достаточно долго, чтобы "Хьюи" удалился, а затем Кеглер начал двигаться к седловине двух больших вершин к западу от нас. Наш план состоял в том, чтобы как можно быстрее покинуть зону HLZ и перебраться на возвышенность, с которой мы могли бы лучше видеть местность.

Мы находились в неблагоприятном положении, поскольку были окружены горами, которые составляли район перевала Хайван. Лощина была не самым лучшим местом, и капрал Бишоп не был настроен держать группу на месте. Мы отошли на три-четыре сотни ярдов (274,32 - 365,76 м) от HLZ, а затем стали ждать.

Ожидание служило двум важным целям. Когда мы летели, мы не пользовались средствами защиты слуха, и вой реактивных двигателей вертолета и отрывистый звук лопастей снижали чувствительность нашего слуха. Как только нас высаживали, обычно проходило десять минут, прежде чем наш слух приходил в норму.

Вторая причина ожидания заключалась в наблюдении за ГОРКОЙ на предмет вероятности появления разведывательного вражеского патруля. Пилоты вертолетов, которые доставили нас в зону высадки, все еще кружили в этом районе, запомнив свои ориентиры в HLZ. Если бы у Северного Вьетнама действительно было подразделение, патрулирующее вблизи нашей точки высадки, и мы могли бы немедленно обнаружить и сообщить о его местоположении и подходе, то NVA был бы гораздо более легкой целью для боевых вертолетов, поскольку пилот хорошо знаком с зоной посадки.

Как только капрал Бишоп установил связь с местом радиоприема, он дал сигнал Кеглеру двигаться в сторону дальней седловины. К полудню мы достигли места, которое, по мнению Бишопа, обеспечит нам возвышение и обзор, необходимые для наблюдения за тропой, проложенной во время предварительного облета. Облачность продолжала надвигаться на район, однако видимость сократилась до менее чем мили.

Расположившись для наблюдения за тропой, мы уложили рюкзаки у основания дерева и достали несколько биноклей 7x50. С тремя бойцами группы, наблюдавшими за обоими концами тропы и окружающей местностью, мы были уверены, что наша позиция позволит нам оставаться незамеченными в течение нескольких часов.

Рука Кивени поднялась вверх и подала сигнал "Внимание", и два других бинокля повернулись в его сторону. В поле зрения появились два северовьетнамских солдата, которые продолжали двигаться по тропе, проходящей под нашей позицией и пересекающей наш сектор обзора с фронта. Первый солдат был одет в коричневую рубашку с короткими рукавами, темно-зеленые брюки, на ногах у него были черные резиновые сандалии. На спине у него был небольшой рюкзак, а в руках он держал карабин СКС наготове. На голове у него ничего не было.

Второй северовьетнамский солдат был крупнее своего товарища. Он был одет в форму того же цвета, носил каску, а в левой руке держал новый автомат АК-47. Он постоянно жестами указывал первому солдату, чтобы тот продолжал двигаться вперед по тропе.

С нашей точки наблюдения мы могли рассмотреть свободный участок тропы длиной не менее ста ярдов (91,44 м). Начало тропы выходило из русла ручья и огибало склон горки, которая находилась примерно в трехстах ярдах (274,32 м) перед нами. Кеглер разместил нас в наилучшем месте для наблюдения за чьим-либо приближением. Позади нас была безопасная горка, а по обе стороны от нашей позиции были установлены две мины "Клэймор". Все, что требовалось, - это наблюдать за тропой, считать северовьетнамских солдат, когда они двигались с севера на юг, и немедленно сообщать об обнаружении на радиорелейную станцию.

К 16:30 мы насчитали двенадцать северовьетнамских солдат, большинство с оружием, которые воспользовались тропой и направлялись на юг. Тот самый первый человек, которого мы видели и которого позже назвали Тонто, был замечен еще три раза, направляя северовьетнамских солдат по этому участку тропы. Мы предположили, что у северовьетнамцев был плацдарм, расположенный довольно близко, потому что промежуток между появлениями Тонто составлял менее одного часа. Нам приказали оставаться на своих позициях и продолжать наблюдение за движением. В 18:00 капрал Бишоп передал команду выдвигаться в нашу гавань.

Кеглер подыскал место, которое отвечало бы нашим требованиям, и мы переместились в район, расположенный ближе к тропе. Бишоп сообщил о нашем местоположении, а сам нанес на карту русло ручья и место, где тропа исчезала за склоном горки. Если бы нашу позицию обнаружили северовьетнамцы, авиационная поддержка знала бы, где мы находимся по отношению к этим двум координатным точкам.

К полуночи раскаты грома и сверкание молний возвестили о прохождении очередного холодного фронта. Я нес радиовахту с 23:00. На предыдущей наблюдательной позиции никому из нас не пришлось двигаться, мы не устали, и обычная получасовая радиовахта была продлена до целого часа. Я разбудил капрала Бишопа и передал ему трубку рации. К трубке были пристегнуты военные часы, маленький светящийся циферблат и стрелки которых показывали полночь. Я натянул на лицо свою "bush cover"[2], чтобы уберечься от дождя, и попытался укрыться под подкладкой пончо. Я находился менее чем в двух футах (0,61 м) от капрала Бишопа, который сидел с рацией и рюкзаком в обнимку, прислушиваясь к ночным звукам.

Кивени начал двигаться по другую сторону от Бишопа, и я услышал его голос, когда он прошептал Бишопу: "Бишоп, скажи Нортону, чтобы он вернулся в гавань". Бишоп не шелохнулся, он подождал несколько секунд, прежде чем ответить. Кивени снова прошептал: "Бишоп, ты меня слышал?".

Капрал Бишоп ответил: "Почему ты думаешь, что он находится за пределами гавани?".

Кивени сказал: "Мне показалось, что я видел, как он ходил там".

Рука Бишопа поднялась, и он положил ладонь мне на голову, подтверждая свои мысли. "Нортон находится рядом".

Кивени прошептал: "Ну, если он прямо здесь, тогда кто это, черт возьми?".

Я сдвинул с лица "bush cover" и попытался медленно подняться, чтобы увидеть, на что уставился Кивени. В то же время я медленно стал отстегивать кожаный хлястик, который удерживал мой кольт 45-го калибра в наплечной кобуре. Заглянув через плечо Бишопа, я напрягся, чтобы посмотреть сквозь залитые дождем линзы очков, и стал ждать следующей вспышки молнии, которая осветила то место, где, по мнению Кивни, он увидел движение.

Через несколько секунд небо осветилось и показало силуэт человека, удаляющегося от нас не более чем на двадцать ярдов (18,29 м) справа от Кивени. Еще одна вспышка молнии, и фигура двинулась, но, похоже, в сторону от нас под проливным дождем.

Бишоп не стал будить остальных членов спящей команды. Не было смысла поднимать тревогу и перемещать людей в полной темноте. Трое из нас были бодры и на стороже, и мы оставались такими, по крайней мере, в течение часа.

Кто бы или что бы ни двигался мимо нас ночью, его уже не было. Когда сквозь густой полог джунглей пробился первый утренний свет, Кивени и Бишоп прокрались туда, чтобы осмотреть местность на предмет следов, но непрекращающийся дождь смыл все следы нашего посетителя, а ветер скрыл любые другие признаки нарушения окружающей среды. Когда они вернулись, Бишоп спросил, не выходил ли кто-нибудь ночью за пределы гавани, чтобы ответить на "зов природы". Никто не выходил.

Мы знали, что северовьетнамцы постоянно перемещаются по ночам. Мы редко это делали, поскольку районы, в которых мы действовали, нам не "принадлежали", и было разумнее оставаться ночью в укрытии, чем передвигаться по незнакомой местности.

Возможно, он был просто заблудившимся гуком. Возможно, он был последним в составе колонны патруля. Он появился и исчез из нашей жизни, как призрак, но ни у Бишопа, ни у Кивени, ни у меня не было сомнений в том, что мы видели реальную человеческую фигуру, двигавшуюся под ночным дождем.

Утром по радиосвязи капралу Бишопу передали, что мы должны двигаться параллельно тропе и следовать по ней на протяжении еще одного клика, надеясь выяснить, действительно ли она ведет к расположению вражеского базового лагеря.

Бишоп знал, что нам придется подняться на огромную гору, чтобы занять новую наблюдательную позицию, и дал сигнал садиться в седло. К позднему вечеру мы продвинулись всего на девятьсот ярдов (822,96 м) вперед, но на шестьсот ярдов (548,64 м) по вертикали. Крутой склон горы делал наше движение медленным и утомительным, а ночной дождь усугубил наши трудности. Четыре шага вперед означали три шага назад, и наш маршрут не давал нам возможности наблюдать за тропой, за которой мы хотели наблюдать. Мы остановились на гребне вершины и, наконец, были вознаграждены лучшим видом на тропу, чем мы предполагали. Видимость была хорошей, и тропа теперь находилась в нескольких сотнях ярдов под нами.

Никаких следов активно используемых троп поблизости не было, а крутой склон, по которому мы только что вскарабкались, нельзя было назвать вероятным направлением подхода патрулей противника. Кеглер и Бишоп уже начали наблюдать за тропой в обоих направлениях, и пока Сильва и Фурхман несли охранение, нам с Кивени дали сигнал поторопиться с едой. В течение пятнадцати минут мы проделали все это по очереди: наблюдение, прием пищи и несение охранения. Мы не наблюдали никакого нового перемещения противника по тропе.

Кеглер и Фурхман были отправлены на поиски места для гавани, и они быстро вернулись с известием об обнаружении свежей тропы не более чем в двухстах ярдах (182,88 м) от того места, где мы сидели. Позиция, которую мы занимали, была пригодна для обороны, хотя и не обеспечивала нам такой защиты и укрытия, как в хорошей гавани. Бишоп решил не выдвигаться вершине горки так поздно в поисках лучшего места для укрытия и ночлега.

Кеглер и Фурхман снова покинули нашу позицию, на этот раз с PSID и минами "Клэймор", и вернулись к месту нашей гавани, когда вечерние сумерки перешли в темноту. Мы знали особенности местности вокруг нас и изучили, где расположено каждое дерево и куст. Мы не хотели принять форму дерева за форму вражеского солдата, открыть огонь и выдать наше местоположение. Мысль о таинственном посетителе прошлой ночи была у каждого в голове. Мы все еще могли наблюдать за направлением тропы, и если бы северовьетнамцы начали передвижение с использованием ночных фонарей, их было бы легко обнаружить.

Ночь тянулась медленно, мы были назначены на радиовахту, которая снова длилась один час. Где-то в середине ночи начался медленный моросящий дождь, который продолжался до рассвета. На рассвете Бишоп связался с радиорелейкой, и по связи передал новую информацию. Он достал свой блокнот и переписал координаты точек в квадрате. Это означало, что мы должны были снова двигаться. Мы прошли половину района нашей первоначальной зоны разведки, но желание получить новую информацию о том, кто использует эту тропу, требовало от нас передислокации.

Капрал Бишоп сказал, что мы движемся к горе примерно в двух километрах от нас, где когда-то была оборонительная позиция армии США. Нам было велено переместиться на старую позицию, выяснить, используют ли ее или совершенствуют северовьетнамцы, которых мы видели накануне, а затем остаться в окрестностях для эвакуации вертолетом, запланированной на поздний вечер.

Новость о том, что вертолет будет предоставлен на день раньше, чем планировалось, была приятной, но идея перемещения через старую оборонительную позицию означала перемещение по открытой местности, а это не было хорошей новостью. Как только мы двинулись вниз по склону, Кеглер подал сигнал рукой "Внимание". Он наткнулся на участок той же тропы, которую они с Фурхманом обнаружили накануне вечером, и теперь мы приступили к работе.

Первоочередной задачей нашей группы было обеспечить контроль над каждым направлением тропы, чтобы два бойца группы успели сделать серию фотографий, взять образцы почвы и зафиксировать следы недавнего пребывания. Капрал Бишоп должен был решить, нужно ли продлить еще время наблюдения или установить мины-ловушки для тех, кто ходит по этой тропе.

Поскольку мы уже знали, что эта территория активно используется северовьетнамскими солдатами, наша способность наблюдать и сообщать об их действиях сохранялась. Конечно, здесь было достаточно укрытий и маскировки, обеспечиваемых густой растительностью, но это работало в обе стороны - если мы могли спрятаться, то и они могли. Выбор мест для наблюдения также был хорошим, поскольку в районе перевала Хайван много возвышенностей. Единственным серьезным недостатком нашего пребывания вблизи тропы было то, что постоянные дожди снижали доступность надежной авиационной поддержки. "Они не летают, когда не видят" - это стандартная фраза, используемая для описания воздушной поддержки.

Оставалось достаточно времени, чтобы установить одну хорошую мину-ловушку на тропе, а затем уйти из района к нашей новой цели - старой оборонительной позиции. Бишоп указал на Кеглера, а затем на меня. Мы знали, чего он от нас хочет.

Наш метод установки мин-ловушек был многократно отработан под руководством стафф-сержанта Уильямса. Он говорил, что "только местность будет диктовать, что мы можем или не можем сделать", а этот ровный участок узкой тропы с густой растительностью по обе стороны делал наш план реальным.

Кеглер достал большую бело-фосфорную гранату цвета лайм и одну осколочную гранату М-67. Они должны были служить нашим приветствием следующим ничего не подозревающим путникам на тропе. Мы срезали четыре крепких куска бамбука для кольев длиной не более шести дюймов (15,24 см). Первые два куска бамбука были воткнуты в землю на противоположной стороне тропы, менее чем в футе (30,48 см) от ее края. Вторые два куска бамбука также были спрятаны друг напротив друга и были вбиты примерно в двенадцати футах (6,1 м) от первого набора кольев. Граната с белым фосфором была закреплена на одном колышке, а осколочная граната была прикреплена к противоположному колышку. Белая зубная нить была окрашена палочкой с зеленой камуфляжной краской, чтобы нить выглядела как типичный отрезок зелено-белой лозы джунглей. Затем зубная нить была протянута от осколочной гранаты вверх по тропе и вокруг кола, который находился на той же стороне тропы, через тропу, вокруг второго кола и обратно к бело-фосфорной гранате. После того как гранаты были прикреплены к кольям и отрезана нужной длины зубная нить, нить была закреплена к предохранительной чеке каждой гранаты. Успех нашей мины-ловушки[3] зависел от северовьетнамцев.

Конструкция этой конкретной мины-ловушки позволяла ничего не подозревающей группе северовьетнамцев войти в зону поражения и продолжить движение мимо осколочных гранат и гранат с белым фосфором. Когда их дозорный зацепится за "лозу" из зубной нити, натянутую на уровне лодыжек, то если повезет, предохранительные чеки будут выдернуты из двух гранат как раз в тот момент, когда второй или третий человек в колонне окажется напротив колышков с гранатами.

Если враг приближался с противоположного направления, взрыв двух гранат все равно производил желаемый эффект, хотя наша конструкция была рассчитана в основном на движение с севера на юг.

Установка мины-ловушки заняла менее пяти минут с момента, когда были срезаны колья, до того, как тропа была чисто выметена охапкой папоротника, чтобы скрыть следы нашей работы. Местоположение мины-ловушки было нанесено на карту менее чем в километре от оборонительной позиции, которую нам было поручено обнаружить и наблюдать.

К 14:00 мы переместились на наблюдательный пункт, расположенный в нескольких сотнях ярдов над старой оборонительной позицией. Она был размером с футбольное поле[4]. Край позиции круто обрывался на несколько сотен ярдов и был сильно заросшим кустарником и небольшими деревьями. На гребне самой северной горки все еще виднелись очертания старых окопов. По периметру позиции все еще была натянута колючая проволока, увитая лианами. Не было никаких признаков недавнего использования, но только внимательный осмотр места мог подтвердить наши наблюдения.

Бишоп снова связался с радиорелейной группой и передал сообщение и координаты нашей мины-ловушки. Во время той же передачи мы узнали, что "птичка погоды" морской пехоты должна была забрать нас в 16:30 после полудня. Мы смогли бы еще некоторое время понаблюдать за старой позицией, а затем спланировать наш подход и осмотр до того, как "Хьюи" прилетит за нами.

Оборонительной позиции было не менее шести месяцев, и джунгли быстро отвоевывали то, что когда-то принадлежало им. Окопы были полны застоявшейся воды, а стальные инженерные колья, поддерживающие колючую проволоку, проржавели и упали. На открытой местности не было никаких признаков свежих следов пребывания, и результаты нашего осмотра местности были переданы по радио в тыл.

"Группа "Змей", это "Снежная птица" два семь. Прием." Бишоп взял трубку и подтвердил наше местоположение с пока еще невидимым "Хьюи". Пилот хотел, чтобы мы обозначили нашу позицию желтой дымовой гранатой, чтобы он мог подтвердить наше местоположение, когда будет совершать свой первый пролет над зоной эвакуации. Запрос об обозначении позиции выставил его как новичка и поставил нас в очень сложную ситуацию.

Как только мы пустим желтую дымовую гранату, наше местоположение станет известно не только "зеленому пилоту", но и всем остальным жителям перевала Хайван. Мы сразу же стали бы мишенью для любого минометного расчёта гуков в пределах досягаемости.

"Снежная птица два семь, это Змей Главный. Прием."

"Говори, Змей".

"Желтый дым сейчас не годится. Мы наблюдением подтвердили недавние присутствие противника в этом районе и не хотим навлекать на себя неприятности. Конец связи."

"Понял, Змей, что тебе нужно?"

"Снежная птица два семь, когда я тебя увижу, я дам часовую позицию нашей точки, когда ты совершишь проход с востока на запад. Приём".

Мы увидели "Хьюи" раньше, чем услышали его. Ветер дул с востока, и звук его ротора не был слышен, пока он не оказался прямо над нами. "Марк, Марк, Марк, "Снежная птица два семь". Мы находимся от тебя на восемь часов и занимаем позицию на восточной стороне большой открытой площадки, которую ты только что прошли. Прием."

"Понял ваше местоположение, Змей. Я сделаю еще один проход перед окончательным заходом на посадку. Прием."

"Хьюи" обогнул горку и зашел довольно низко. Мы могли видеть, как двигалась голова пилота, изучая землю внизу. Ему не нравилось то, что он видел.

"Змей, Змей, это "Снежная птица два семь". Я вижу только одно место, которое примет эту птичку, но похоже, что пень находится слишком близко к центру зоны посадки. Что это за штука?"

Пилот был прав, там был большой старый пень, который торчал примерно в четырех футах (1,22 м) от центра его посадочной зоны. Это было не единственное место, где он мог приземлиться, но это было то, что он хотел, и мы были в его власти.

"Снежная птица два семь, это Змей. Прием."

"Говори, Змей".

"Снежная птица, почему бы тебе не оторваться минут на десять, и мы вышвырнем пень из зоны. Мы дадим вам тайм-аут, а вы следите за зоной эвакуации. Когда пень взорвется, ты можешь зайти прямо за ним. Конец."

"Понял, Змей, мы уходим на десять минут. Ты уберешь пень из зоны, а потом мы зайдем. Прием."

Одним из предметов, который каждый член нашей разведгруппы носил в своем рюкзаке, была С-4, белая пластичная взрывчатка, более мощная, чем тротил. Немного С-4 хватало на многое. Ее можно было лепить, как тесто, сжигать без опасности взрыва, она была водоустойчивой, а чтобы привести ее в действие, требовался электродетонатор[5]. Мы использовали C-4 для подогрева воды, а иногда его применяли при сооружении мин-ловушек или для подрыва деревьев, вражеских мостов или бункеров.

Мы собрали вместе около пяти фунтов (2,27 кг.) С4 из всех наших брикетов. Кеглер и Кивени взяли C4, несколько капсюлей-детонаторов с запалом и направились к пню, чтобы установить заряд взрывчатки.

Однофунтового[6] блока С-4, вероятно, было бы достаточно, чтобы разрушить пень, но снова начинался дождь, и мы не хотели ночевать рядом со старой оборонительной позицией, если это не было необходимо. До нашего билета домой теперь оставался один взрыв и менее восьми минут.

Кеглер и Кивени прикрепили к очень длинному отрезку огнепроводного шнура всепогодный механический запал[7], и засунули все это в отверстие у основания пня. Они вернулись на нашу позицию и стали ждать взрыва.

По какой-то причине пилот не мог дождаться, пока сработает C-4. У нас не было причин связываться с ним до тех пор, пока не взорвался пень, и мы предполагали, что он приблизится к нашей позиции, как только мы дадим ему полный отчет, но ему не терпелось, чтобы что-то произошло.

Бишоп указал на приближающегося "Хьюи". "Что, черт возьми, он делает?" Вертолет продолжал приближаться к нам и теперь приближался к зоне посадки. "Разве он не знает, что заряд С-4 еще не взорвался?"

Вся местность содрогнулась, когда С4 взметнул пень ввысь. Размещение заряда под пнем не привело к тому, что он разлетелся на тысячу кусков; вместо этого он взлетел прямо вверх, как большая уродливая деревянная ракета, прямо в приближающегося "Хьюи".

Реакция пилота была мгновенной, он резко дернул "Хьюи" в сторону от летящего пня. Когда вертолет маневрировал в сторону, пень уже пролетал мимо него. "Какого черта вы делаете, ублюдки? Я ждал десять минут, а теперь вы, ребята, пытаетесь сдуть нас с неба. Вы можете найти новый способ вернуться в Фубай. Расскажите своим людям в тылу, что произошло. Наслаждайтесь дождем. Конец связи".

Пилот метеорологической птицы направился домой, не проявив никакой очевидной благодарности ни к нам, ни к тому месту, в котором мы сейчас находились. Любой человек в радиусе пяти миль (8,05 км) от нашей позиции услышал бы звук взрыва C-4 и мог бы с полным правом предположить, что его произвел кто-то на земле. Одиночные взрывы обычно не берутся из пустоты".

Капрал Бишоп связался с радиорелейной станцией и подробно объяснил, что произошло. Нам сказали найти место в гавани и ждать сообщения о новом времени эвакуации, которое теперь зависело от наличия авиации и, как всегда, от погоды.

Мы отошли от старой оборонительной позиции и расположились на противоположной стороне зоны высадки. Если бы нас заметили, то наша крайняя позиция была бы вакантной, и у нас, по крайней мере, была бы открытая местность с правого фланга, которую можно было бы использовать в качестве пути отхода от посадочной площадки. Наша новая позиция находилась прямо на краю очень крутого склона, и угол наклона сделал бы любое приближение к нам в лучшем случае нецелесообразным. Мы установили PSID и мины "Клэймор" и стали ждать наступления ночи.

Приглушенный звук разрывающихся гранат и слабая оранжево-белая вспышка света вдалеке означали, что наша мина-ловушка сработала, как и планировалось. Северовьетнамцы были в пути и наверняка направлялись в нашу сторону, чтобы разведать источник сильного взрыва. Мы перешли на 100-процентную готовность. Не было слышно ни выстрелов из стрелкового оружия, ни звуков разрыва гранат Chicom вблизи места установки мины-ловушки. Мы могли поймать в нашу ловушку шесть северовьетнамцев или, возможно, только одного. Мы никогда не узнаем наверняка, что привело к детонации мины-ловушки, но кто-то или что-то споткнулось о растяжку и был застигнут врасплох, когда осколки и горящий белый фосфор осыпали пространство вокруг узкой тропы. Мы сидели в полной тишине.

Первым шум услышал Фурхман. Он объяснил, что звук был похож на падение консервной банки на камень. Мы все не спали и были готовы к возможной вражеской проверки. Прошло полчаса после взрыва мины-ловушки, а мы продолжали сидеть неподвижно, прислушиваясь к приближению северовьетнамцев.

На этот раз звук был четким, и он был похож на звон металла о металл. Звук повторился несколько раз в быстрой последовательности, и не оставалось сомнений, что кто-то приближается к нашей гавани, поднимаясь снизу вверх. Обитатели старого оборонительного сооружения, должно быть, сваливали свой мусор в одном месте, и тот, кто карабкался по крутому склону, теперь наткнулся на эту мусорную кучу.

Облака начали расходиться, когда мы переместились на место нашей гавани, и лунный свет дал нам ограниченную видимость в сто ярдов (91,44 м). Кеглер и Фурхман изучали в бинокль 7х50 место, откуда доносился шум. "Я вижу движение внизу", - прошептал Фурхман, и Кеглер кивнул в знак согласия. "Похоже, что один гук все еще направляется сюда". Звуки разбрасываемых банок становились все громче, и теперь появился новый звук. Это был чей-то стон от боли.

Капрал Бишоп прошептал: "Может быть, один из гуков, попавший в нашу мину-ловушку, направляется сюда. Когда он дойдет до колючей проволоки, я брошу эту гранату "willy-pete" (белого-фосфора), и я хочу, чтобы Кивени поразил их первым выстрелом из "блупер". Кивени расположился рядом с Бишопом, а остальные были готовы открыть огонь вниз по гребню, как только граната с белым фосфором осветит территорию вокруг мусорной свалки.

Сгорбившаяся одиночная фигура нарисовывалась на фоне проволоки, когда Бишоп бросил тяжелую гранату за пределы гавани. Вес гранаты и угол наклона склона заставили ее продолжать катиться вниз, и она взорвалась позади намеченной цели. Когда фосфорное облако распространилось в стороны от места взрыва, местность осветилась, и стало видно, что большой черный медведь встал на дыбки и в панике с рычанием направляется прямо на Кивене.

Неповторимый звук взрыва раздался от удара 40-миллиметровой фугасной гранаты, попавшей медведю прямо в грудь. Тушу медведя отбросило назад, и она покатилась вниз по склону в кустарник.

"Черт возьми, вы это видели?". Кивени быстро перезарядил свой М-79, но остальные в недоумении выглядывали из-за края склона.

Звуки раненого медведя, бьющегося внизу, все еще были слышны, когда Кивени проговорил. "Я никогда не знал, что во Вьетнаме водятся медведи! Этот медведь, должно быть, жил за счет мусора, который выбрасывали за борт. Будь я проклят. Посмотрим, когда ребята во взводе узнают об этом".

Кеглер посмотрел на Кивени и сказал. "Знаешь, Кивени, для старика, который последние шесть месяцев горбатился на этом блупере и не сделал ни одного выстрела, я бы не стал так быстро говорить кому-то, что первым и единственным, кого я подстрелил, был медведь-гук".

Внизу нашей вынужденной позиции больше не было слышно никаких звуков. Капрал Бишоп решил, что не стоит двигаться ночью, поэтому мы все время бодрствовали и были готовы к любым звукам движения.

Наша связь с ретрансляционным пунктом оставалась постоянной, и перед рассветом Бишоп получил еще одно радиосообщение о том, что утренняя метеорологическая птица будет доступна и прибудет для нашей эвакуации в 06:00. Во время утренней передачи было также сообщено, что для доставки нас домой с перевала Хайван будет назначен более опытный пилот вертолета. Пилот, работавший накануне, был выведен из строя.

[1] Ангарами.

[2] кустарниковый чехол - головной убор "панама".

[3] Гранат на растяжке

[4] Американское футбольное поле имеет рзамер: 120 ярдов (109,73 м) в длину и 53,3 ярда (48,74 м) в ширину.

[5] Так же можно инициировать огневым способом

[6] Вероятней всего это (M112 Block Demolition Charge) - блочный подрывной заряд M112 массой 1.25 фунтов (567грамм) пластичной взрывчатки Composition C4 т.к. (1-pound TNT Block Demolition Charge), 1-фунтовая шашка представляет собой прямоугольной формы заряд прессованного тротила массой 453.6 грамм

[7] Всепогодный воспламенитель огнепроводного шнура М2. (Ignitor, Time Blasting Fuse: M2, Weatherproof)