КОНТАКТ!

НАША группа планировала посетить службу в канун Рождества в маленькой часовне авиакрыла, а затем совершить долгожданный поход в клуб для военнослужащих, чтобы посмотреть кино, однако наш командир группы только что вернулся с совещания по поводу нового задания и решил довести до нас кое-какую оперативную информацию, прежде чем мы разбредемся по территории роты. Пока мы сидели и ждали, когда капрал Бишоп вернется в отсек взвода, в наш кубрик пришли два морских пехотинца и присоединились к нам. Первый лейтенант Синглтон привел с собой младшего капрала, чтобы тот присутствовал на совещании группы капрала Бишопа.

Капрал выглядел испуганным.

Было необычно, что кто-то посторонний присутствовал при обсуждении наших планов по выполнению задания. Стафф сержанта Уильямса всегда приглашали присутствовать вместе с нами на групповых совещаниях, потому что он вместе с нами и двумя другими группами роты бегал по джунглям. Майору Ли, капитану Хислеру и лейтенанту Коффману все группы оказывали одинаковое уважение, но этот визит был чем-то новым. Пока они вдвоем подтягивали табуреты (банки) и доставали свои зеленые блокноты, в отсек вошел Бишоп.

"Причина, по которой я созвал это совещание группы, заключается в том, что мы должны обсудить правила нашей группы, прежде чем мы отправимся в джунгли с двумя новичками. Восемь человек в любом разведывательном патруле создают ряд проблем, которых нет в группе из шести человек, поэтому, если вы потерпите меня несколько минут, сэр, я расскажу вам, как мы действуем, перед всеми бойцами моей группы, чтобы не было вопросов, когда мы окажемся на месте.

"Я - командир группы, и то, что я говорю в джунглях, выполняется, независимо от того, кто старше меня по званию. Младший капрал Кивени - наш заместитель командира группы, и именно он будет говорить вам, когда можно есть, когда можно срать, когда можно спать и когда вы будете дежурить на радиостанции. Док является "действующим медиком" в этой группе, и то, что он говорит, относится ко всем вопросам, связанным с первой помощью и здоровьем любого члена группы. Кеглер - пойнтмен, и он ведет группу в соответствии с моим магнитным азимутом и своим здравым смыслом. Мы были вместе каждый день, как одна команда, в течение четырех месяцев, и мы не хотим, чтобы нелепая ошибка нового члена привела нас к каким-либо неприятностям, а тем более стоила нам жизни. Завтра утром мы выйдем со всем нашим снаряжением, чтобы я проверил снаряжение и рассказал о специфике нашей задачи. Прибыть сюда в 07:30 со всем своим снаряжением и не опаздывать".

После этого заявления Бишоп представил лейтенанту и младшему капралу других членов группы. Затем Бишоп объявил Фурхману, что тот будет отвечать за безопасность младшего капрала. После этого он встал и вышел из отсека, а остальные последовали за ним. Подойдя к медпункту роты, и войдя внутрь, зная, что ни лейтенант, ни младший капрал не идут следом, Кивени начал говорить.

"Бишоп, я не могу поверить в ту короткую речь, которую ты произнёс в отсеке. Что на тебя нашло?".

"Первый лейтенант Коффман отвел меня в сторону после совещания командного состава в отделе S-3 и поручил мне взять их к себе. Синглтон пришел к нам от ворчунов, но у него нет реального разведывательного опыта, а младшего капрала направили к нам из разведывательного отдела, потому что он ходил в школу вьетнамского языка. Предполагается, что он владеет вьетнамским языком на уровне десятого класса, но он ни разу не был в боевых действиях ни одного дня. Вы будете чувствовать себя комфортно в долине Ашау, присматривая за этими двумя?".

Мысль Бишопа была понята сразу. Мы привыкли считать, что после стольких месяцев службы вместе мы можем положиться друг на друга. Нам было нелегко взять на себя ответственность за одного новичка и оказать ему то доверие, которое мы автоматически оказывали друг другу. Теперь мы должны были принять двух новичков и подготовить их к работе в джунглях в течение двух дней.

Мы никак не могли повлиять на ситуацию. Лейтенант получил разрешение от командира роты на участие в патруле, а Бишоп не высказал никаких возражений. Младший капрал мог бы пригодиться, если бы мы когда-нибудь подберёмся достаточно близко, чтобы подслушать разговор между северовьетнамскими солдатами, но мы сильно сомневались, что это когда-либо произойдет. Мы обсудили предстоящие изменения и, в конце концов, смирившись с ситуацией, покинули лазарет и отправились в часовню. Теперь у нас было больше причин молиться о божественном проведении, чем раньше.

На службе в канун Рождества присутствовали практически весь личный состав роты. Наблюдая за мужчинами ежедневно, можно было подумать, что никто из них не считает себя слишком религиозным, но это было не так. Каждый из нас обычно искал своего Бога по-своему и в свое время, но всеобщий душевный подъем от этой конкретной службы укреплял каждого члена группы и, соответственно, всю роту.

Когда закончилось рождественское служение, мы всей группой отправились из часовни в клуб для военнослужащих, где планировали посмотреть фильм "Гран-при"[1]. Маленький клуб был местом сбора всех морских пехотинцев в свободное от службы время, а канун Рождества превратил задуманное празднование в особый случай. Пиво, как обычно, стоило двадцать пять центов, попкорн был бесплатным, а фильм должен был стать главным украшением праздника.

Когда свет в клубе был погашен, киномеханик запустил фильм для заполненного зала. Фильм шел всего две минуты, когда экран внезапно погас. Это немедленно вызвало громкие возгласы и выкрикивание длинных эпитетов, направленных на сексуальные предпочтения матери киномеханика. Было очевидно, что благочестие тех из нас, кто присутствовал на рождественской службе, затерялось где-то между часовней и мужским клубом для военнослужащих.

Когда свет снова включили, киномеханик, какой-то бедный капрал морской пехоты, изумленным голосом объявил: "Нет фильма!". Кто-то вклеил фрагмент фильма "Гран-при" на коробку с пустой пленкой, которую обменяли на предыдущий фильм, демонстрировавшийся в нашем клубе. Опасаясь за свою жизнь, капрал объявил, что у него есть еще один фильм, но без названия, который он может показать вместо "Гран-при". Эта новость лишь на время успокоила толпу, но уже через несколько минут свет снова погас, и на экране появилось название "Поцелуй другого шейха".

Это был фильм класса "Б" об англоязычном арабском шейхе, который покупал белокурых, голубоглазых американок, чтобы пополнить ряды своего гарема. Невероятная глупость сюжета фильма была переплюнута только ужасной игрой актеров. Это был не лучший фильм для показа более чем пятидесяти морским пехотинцам из 3-й отдельной разведывательной роты, которые злились на то, что их обделили лучшим фильмом, и налегали на дешевое пиво.

Из темноты через переполненный зал был брошен боевой нож K-bar, который вонзился в стену, служившую экраном для фильма. Нож попал в лицо главного героя, в клубе включился свет, а кинопроектор загадочным образом перевернулся на бок. Начальник клуба попытался восстановить порядок, но его крики остались без внимания. Тогда начальник объявил, что закрывает клуб. Полные и наполовину выпитые банки пива полетели в экран, и начался массовый исход, морпехи опрокидывали столы, покидая клуб. Крики "убей начклуба" и "громи гавёный клуб" раздавались на улице, пока мы уныло брели обратно в отсек взвода.

Вечер оказался не совсем потерянным, потому что во время нашего отсутствия стафф сержант Уильямс получил входящую почту для взвода. Там, на стеллажах по всему отсеку, лежали посылки и письма из дома. Вскоре на полках появились банки с копчеными моллюсками, Kool-Aid[2], домашнее печенье, пропитанные ромом фруктовые пирожные и другие лакомства, которые были упакованы в несвежий попкорн. Еды было более чем достаточно, чтобы утолить голод каждого во взводе. Мы отпраздновали Сочельник 1969 года с размахом и сообща, потому что мы были членами одной семьи, которой мы были.

Рождественское утро мало чем отличалось от любого другого утра в расположении роты. Вернувшись после завтрака с камбуза, мы начали приводить себя в порядок для проверки снаряжения Бишопом. Фурхман проделал большую работу, взяв под свое крыло унтер-капрала-лингвиста и готовя его к заданию в долине Ашау, но мы все были удивлены, узнав, что он не будет присутствовать на смотре.

От Фурхмана мы узнали, что когда переводчик вернулся в роту с камбуза, он был вызван добровольцем для участия в шоу Боба Хоупа USO[3] в Кэмп-Игл. Ротному Ганни нужны были люди, чтобы заполнить внеплановую квоту на шоу, и когда переводчик проходил мимо строя морских пехотинцев, направлявшихся в армейский лагерь, ему приказали подняться на борт грузовика. Несмотря на его отсутствие, проверка снаряжения прошла вовремя. Бишоп знал, что Фурхман отсутствовал, чтобы вступиться за младшего капрала, и нам придется ждать его возвращения с шоу USO, прежде чем завершить тщательный осмотр снаряжения.

В 17.00 младший капрал и полдюжины других удачливых морских пехотинцев вернулись в расположение роты с шоу USO. Днем мы писали письма домой, и проводили окончательную подготовку к выходу в джунгли. Фурхман немедленно схватил лингвиста за шиворот и провел остаток вечера, обучая его тонкостям укладки снаряжения, после чего прочитал короткую лекцию о том, как никогда больше не забывать ставить в известность командира своей группы о своём местонахождении.

Бишоп назначил итоговый инструктаж для группы на 20:00 и начал совещание с описания нового района, который мы будем патрулировать, а также с того, что мы можем встретить в течение следующих шести дней в долине Ашау. Время подъема было назначено на 07:00, что означало ранний прием пищи, контрольный осмотр и проверку оружия перед отправкой на взлетно-посадочную полосу к ожидающему нас "Хьюису".

На это утро была запланирована высадка трех разведывательных групп, и в этот раз погода обещала быть хорошей. Мы привыкли к патрулированию во время проливных дождей, которым подвергался Южный Вьетнам, и наша способность вести патрулирование и наблюдение[4] всегда снижалась из-за плохой погоды. То, что утро началось с ясного неба и яркого солнца, было необычайно хорошим знаком.

Наша разведывательная группа из восьми человек, полностью загруженная для длительного пребывания в джунглях, занимала больше, чем обычно, места в «Хьюи» воздушно-кавалерийского. Мы не могли разделить группу на две части, поэтому пилот решил снять одного бортового стрелка, чтобы освободить нам необходимое пространство. В дополнение к трем группам, направлявшимся в долину Ашау, несколько "Хьюи" несли пополнение запасов продовольствия, воды, почты и дополнительных боеприпасов для морских пехотинцев, сидевших на вершине "Zulu Relay". Как обычно, майор Ли и первый лейтенант Коффман находились на борту командно-диспетчерского "Хьюи", чтобы наблюдать за высадкой групп, эвакуацией групп в боевой обстановке и проводить воздушную разведку над другими участками долины Ашау.

Девятикилометровый квадрат, составлял нашу разведывательную зону, включая точку высадки на возвышенном плато, находящуюся менее чем в четырехстах метрах к востоку от границы с Лаосом, к западу от заброшенной взлетно-посадочной полосы Шау, известной на наших картах как Тхуонг Луонг (Thuong Luong)[5]. Наша задача заключалась в наблюдении за сетью троп, которая, как предполагалось, была одним из лучших маршрутов проникновения северовьетнамских солдат из безопасного Лаоса в Южный Вьетнам.

Когда мы вылетели из Фубай и направились на северо-запад, нас встретили два вертолета "Кобра" морской пехоты, назначенные в качестве нашего сопровождения. Кобры всегда были желанным зрелищем, а их арсенал ракет Zuni, 40-миллиметровых гранат и миниганов калибра 7,62 делал их более чем способными подавить любой вражеский огонь с земли, который мог быть в зоне высадки или рядом с ней. Мы вошли в южное устье реки Шау и были встречены туманом, который покрывал восточную сторону долины. Туман должен был скрыть наше появление, и если повезет, нашу высадку вряд ли заметят, когда мы по спирали будем спускаться вниз и окажемся на зеленом плато. Мы совершили один ложный заход, снизившись и пройдя по узкой лощине в полумиле от намеченной зоны высадки. Пилот повернул вертолет в сторону юго-западного края Ашау и посадил нас на небольшой травянистый холм, расположенный в шестистах метрах над дном долины. Пилот и бортовой стрелок показали нам большой палец вверх, и мы ушли в джунгли, пока он взлетал, чтобы присоединиться к другим "Хьюи".

Наш первый привал для отдыха был в нескольких сотнях ярдов к югу от точки высадки, поднявшись и преодолев отметку девятьсот метров по карте, мы сделали остановку, чтобы осмотреться и послушать, восстанавливая силы, потерянные во время подъема. Связь с Zulu Relay была хорошей, и когда Бишоп сообщил им наше местоположение, они упомянули, что получают пополнение из армейских "Хьюи".

Согласно нашим картам, старая тропа проходила рядом с ручьем через очень узкую лощину примерно в четырехстах метрах ниже нашей позиции. Бишоп хотел, чтобы мы заняли позицию и наблюдали за тропой и ручьем, надеясь обнаружить частых северовьетнамских путешественников и сообщить об их передвижении по рации на Zulu Relay. Мы двинулись вниз по склону к ручью и услышали шум журчащей воды. Подойдя к ручью, мы обнаружили, что старая тропа, отмеченная на наших картах, все еще находится на дальнем берегу.

Единственный способ узнать, используется ли эта тропа вообще, - это провести фактический ее осмотр. Для этого двое из нас должны были переместиться к правому и левому краю тропы и обеспечить охрану, в то время как двое других морпехов двинулись бы вперед, чтобы осмотреть тропу. Остальные члены группы должны были оставаться на месте и быть готовыми среагировать, если кто-то появится на любом конце тропы. Бишоп подал сигнал Сильве занять правый фланг тропы, Кеглер занял левый фланг, а мы с Бишопом пошли вперед, чтобы осмотреть тропу.

Следы частого и активного использования были очевидны. Были хорошо видны отпечатки обуви, а также следы от покрышек знаменитых сандалий Хо Ши Мина[6], которые обычно носили северовьетнамские солдаты. На краю тропы в грязи затвердели два тонких следа от велосипедов. Мы собрали несколько образцов почвы, отметили количество следов разного размера и их расположение и вернулись туда, где нас ждали остальные члены группы. Точно определив местоположение тропы, Бишоп связался с радиорелейной станцией и сообщил о нашем новом местоположении. Остаток дня мы провели, наблюдая за тропой, но никто не прошел мимо нас. Наш первый день закончился впечатляющим видом солнца, заходящего за горы, которые обозначали лаосскую границу.

К наступлению сумерек мы переместились к месту нашей гавани, после чего Бишоп велел Сильве и Кеглеру взять с собой переводчика, чтобы ознакомить его с тем, как расположить и маскировать наши PSID и мины "Клэймор". Когда они вернулись в гавань, был составлен список ночных радиовахт. Капрал должен был дежурить после меня с 01:00 до 02:00.

Незадолго до полуночи Кеглер разбудил меня и дал мне несколько минут, чтобы сбросить паутину сна с моих мозгов, после чего вручил мне трубку радиостанции и приемник PSID. Кеглер сказал мне, что за ночь было получено только одно сообщение от ретранслятора Zulu Relay. Они сообщили, что видели огни на дне долины. Начался сильный дождь, и как обычно, наши PSID реагировали на капли дождя, попадавшие на чувствительное оборудование.

Моя вахта на радиостанции тянулась очень медленно и осложнялась тем, что мне приходилось сидеть неподвижно, наблюдая и прислушиваясь к возможному приближению патруля армии Северного Вьетнама, а также тем, что я не мог ясно видеть сквозь залитые дождем очки, постоянно протирая их.

Место в гавани не давало возможности укрыться в густой и плотной растительности, к которой мы обычно стремились, потому что на возвышенностях росли в основном кустарник и высокие деревья. Каждый раз, когда мы перемещались на место нашей гавани, мы старались оставить себе достаточно дневного света, чтобы иметь возможность изучить ближайшую местность. Каждый участник группы точно знал, где спят остальные члены группы. Расположение деревьев, пней, кустов и, самое главное, характер местности отмечались каждым членом группы, потому что то, что в сумерках казалось деревом или пнем, в воображении того, кто ночью нес радиовахту, легко могло выглядеть как человек или группа людей.

Младший-капрал должен был заступить после меня на радиовахту. Процедуры, которые мы обычно использовали в радиовахте, были объяснены ему несколько раз до того, как мы покинули Фубай. Но это была его первая вахта. Когда на часах было 01:00, я разбудил его и, убедившись, что он проснулся и бодрствует, передал ему трубку радиостанции, приемник PSID и две "адских коробки" к минам "Клэймор". Сообщив ему, что я буду спать рядом с ним, но если у него возникнут вопросы или ему покажется, что он услышал что-то необычное, пусть разбудит меня.

Младший капрал постучал меня по плечу. Когда я приподнялся, он прошептал, что все четыре PSID регистрируют движение. На это я ответил, что они сработали из-за дождя, и что не надо беспокоиться об этом. Я лег обратно, но не прошло и двух минут, как он снова похлопал меня по плечу. "Док, мне кажется, я что-то слышу". Я приподнялся и прислушался к ночным звукам, но услышал только тихое шипение в радиотелефонной трубки и непрекращающийся дождь. "Что ты слышишь?"

Он прошептал, что ему показалось, что он услышал рубящий звук, доносящийся с возвышенности над нами. Немного прислушавшись, я такого звука не услышал. Тогда я сказал ему, что если он снова услышит шум, то пусть разбудит меня. Прошло несколько минут, и я снова почувствовал знакомое постукивание по плечу. Он прошептал: "Док, PSID перестали срабатывать, но дождь все еще идет. Как так?" Я объяснил, что во время дождя такое случается нередко. Иногда дождь не попадает на шпиндели датчиков, и они перестают срабатывать. Это объяснение, казалось, удовлетворило его, но не более чем через минуту он постучал мне и сказал, что ему показалось, что он снова услышал звук рубки. Мое терпение лопнуло, и я прервал его. "Я не сплю и нахожусь не более чем в двух футах (0,61 м.) от тебя. Я не слышу никаких чертовых звуков рубки. Если ты уверен, что что-то слышишь, тогда я разбужу Бишопа, и мы это проверим. Ты что-то слышал или нет?"

"Может, мне показалось, но я вроде бы что-то слышал".

Бишоп сел. "Что происходит?" Я объяснил Бишопу. Затем Кивени сел и поинтересовался, что происходит. Бишоп объяснил ему все. Мы вчетвером сидели и слушали минут десять, но не слышали ничего, кроме ветра и дождя.

Я посмотрел на часы и понял, что лингвист дежурил на радиостанции менее двадцати минут и успел разбудить половину группы своим беспокойством по поводу PSIDs и воображаемых звуков рубки. Его репутация нового члена группы портилась, но в его защиту я вспомнил, как не был уверен в себе, когда впервые заступил на радиовахту в демилитаризованной зоне. Осознание того, что ты отвечаешь за абсолютную безопасность семи спящих мужчин, - дело серьезное. Теперь никто из нас не мог заснуть, гадая, обоснованы ли опасения младшего-капрала. Наступило ноль двести (02:00 ч.), и Кивени, уже проснувшийся и рассерженный, принял владения. Остаток ночи прошел без происшествий.

Когда рассвело, над восточным краем долины Ашау появились голубые просветы, означавшие, что дождь нас покидает. Группа не спала, после завтрака мы почистили оружие, переоделись в новый камуфляж и стали ждать сигнала к выдвижению. Бишоп велел Кивени и мне снять PSID и мины "Клэймор", которые установили Сильва и Кеглер.

Лучшим способом найти PSID было пройти по проводам от гавани до датчиков. Поскольку длина провода не превышала ста футов (30,48 м.), работа не заняла бы много времени, даже если бы мы не были теми, кто их установил. Кивени оставил свой М-79 у Кеглера и взял винтовку дозорного вместо 40-миллиметрового гранатомёта.

Первая коричневая пара проводов "Клэймор" уходила из гавани на крутой подъем в шестидесяти футах (18,29 м.), а затем поворачивала вниз к линии гребня. Кивени медленно двинулся вперед и подал сигнал "Стоять", когда достиг скрытого датчика. Посмотрев налево и направо, он жестом приказал мне медленно идти вперед и присоединиться к нему. Датчик и Клэймор были хорошо укрыты, не более чем в четырех футах (1,22 м.) от хорошо натоптанной тропы. Вдоль тропы виднелись свежие отпечатки обуви, а ступеньки были вырыты, чтоб облегчить ходьбу. Кивени решил не снимать "Клэймор", и мы, оставив PSID и мину "Клэймор" там, где они были спрятаны, вернулись в гавань и доложили Бишопу о том, что нашли.

Мы провели ночь менее чем в ста футах (30,48 м) от края тропы, которой пользовались северовьетнамцы. Все-таки младший капрал был прав! Не было никаких сомнений, что звуки, которые он слышал, издавали лопаты северовьетнамских солдат, когда они вырубали ступеньки вдоль поднимающейся тропы. Датчики зафиксировали движение NVA ночью, но мы настолько привыкли к тому, что датчики срабатывают во время дождя, что предпочли проигнорировать возможность того, что враг может двигаться так близко к нам во время ливня.

Бишоп связался с Zulu Relay и сообщил о ситуации, сказав, что он намерен переместить группу ближе к тропе, чтобы наблюдать за движением по ней в течение дня. Затем он поговорил с переводчиком и успокоил его, сказав, что тот был прав, разбудив нас, пока он был на вахте. С тех пор как он присоединился к группе, его считали лишним багажом, но теперь на него смотрели несколько иначе.

Решение Кивени оставить мины Клэймора и PSID на месте сыграло нам на руку, поэтому, когда мы расположились для наблюдения за тропой, мы знали, что защищены от любого приближения к нам. К 11:00 мы не получили никаких новых сигналов от датчиков, поэтому Бишоп решил, что будет разумнее двигаться параллельно тропе. По количеству свежих отпечатков обуви, которые мы видели в грязи, нам стало ясно, что ночью здесь прошло большое подразделение. Мы также знали, что северовьетнамцы обычно отдыхают днем, а ночью перемещаются, чтобы избежать обнаружения с неба. Идя параллельно тропе, у нас был отличный шанс обнаружить их базовый лагерь, а затем запросить поддержку с воздуха, чтобы уничтожить их.

Бишоп связывался по рации PRC-77 с Zulu Relay, когда он приказал мне и лейтенанту Синглтону двигаться вниз по склону и снять два PSID и мины "Клэймор". Мы оставили наши рюкзаки остальным членам группы, а сами с лейтенантом во главе стали продвигаться вперед к тропе. Когда мы были примерно в пятидесяти футах (15,24 м.) от края тропы, лейтенант подал мне сигнал, чтобы я подошел к тому месту, где он остановился. Когда я остановился рядом с ним, он сказал: "Ночью я покинул место в гавани, чтобы сделать "контрольный вызов"[7]. Думаю, что я прошел недалеко от тропы, но я не знал, что она там была. Я не очень хорошо его замаскировал и оставил на земле много туалетной бумаги".

Мне было неприятно слушать то, что он мне говорил, учитывая, что его глупый поступок мог стоить нам жизни, если бы его ошибку заметил один из северовьетнамских солдат, который мог сойти с тропы по той же причине. "Если вы знаете, где это место, то идите и замаскируйте его, я прикрою вас отсюда, сэр". Он двинулся влево от того места, где я стоял на коленях, а я наблюдал за ним, пока он шел вдоль проволоки вниз по склону к месту, где были спрятаны PSID и мина "Клэймор". Он не стал останавливаться и ничего не маскировал, а быстро вернулся с датчиком и миной "Клэймор".

"Док, я прикрою тебя, пока ты достанешь второй PSID и "Клэймор". Если ты найдешь место, где я сделал сброс, ты замаскируешь его?". Я утвердительно кивнул и двинулся за вторым PSID, в то время как лейтенант Синглтон двинулся вперед, чтобы прикрыть мою левую сторону, защищая меня от любого, кто приблизится с правой стороны тропы. Я отошел от него всего на тридцать футов (9,14 м.), когда заметил белую бумагу, лежащую на зеленой поверхности джунглей. Это была его маленькая ошибка, которую мог видеть весь мир!

Вторая мина "Клэймор" и PSID были спрятаны не более чем в двадцати футах от неё. Я мог просматривать правую сторону тропы примерно на двадцать футов (6,1 м.) и направился туда, где был спрятан PSID, затем оглянулся туда, где в последний раз видел лейтенанта. Он сигнализировал мне. Его правая рука быстро переместилась ото рта к уху — он мог слышать голоса, приближавшиеся к нам с левой стороны. Затем он указал на свою винтовку, давая понять, что собирается стрелять, и нырнул за большой куст, недалеко от того места, где у тропы была спрятана первая мина "Клеймор". Я не мог его толком разглядеть и никак не мог понять, что он собирается делать.

Я быстро переместился вправо и присел в кустарнике не более чем в пяти футах (1,52 м.) от края тропы. Ни одно другое место, которое я смог увидеть, не давало лучшего укрытия. Бишоп, Кивени, Говард, Сильва, Кеглер и Фурхман находились в шестидесяти футах (18,29 м.) позади меня и понятия не имели о том, что сейчас произойдет. У меня не было возможности узнать, сколько NVA приближается и с какой скоростью они передвигаются.

Я перевел переводчик огня своей M-16 в положение "автоматический", вынул свой 45-й калибр из наплечной кобуры и стал ждать. Я молился, чтобы, если повезет, это были только два или три северовьетнамских солдата, двигавшихся по тропе, и чтобы лейтенант пропустил их. Затем я услышал их голоса.

Я сидел абсолютно неподвижно, мой взгляд был прикован к точке справа от меня, в надежде разглядеть, кто приближался. Голоса становились все ближе и по-прежнему доносились с правой стороны тропы, недалеко от того места, где прятался лейтенант. Я знал, что если он откроет по ним огонь, то их внимание будет обращено на него, а я смогу выбраться из кустов и открыть огонь по ним вслепую. Голоса становились все ближе, но лейтенант не стрелял. Отлично, подумал я, он собирается пропустить их мимо, а когда они пройдут мимо меня, мы присоединимся к группе и уберемся подальше от этого места.

Голоса становились все ближе, но я все еще не мог разглядеть приближающихся людей. Я начал думать, не рассредоточились ли они, или не приближаются ли они ко мне сзади. Тем не менее, я не шелохнулся. Мой разум метался в мыслях о том, что делать. Я слышал, как они приближаются ко мне, все еще по тропе, и был уверен, что они были достаточно близко ко мне, чтобы пройти мимо лейтенанта Синглтона.

Моя винтовка лежала передо мной, и была направлена вперед, на того, кто подойдет ко мне спереди. Но что, если они подойдут ко мне сбоку? Я бы не смог их увидеть. Раздались голоса. Через несколько секунд тот, кто говорил, проходил прямо передо мной. Затем наступила тишина. Они перестали двигаться. Почему они замолчали? Увидели ли они Синглтона? Видели ли они меня? Видели ли они результаты утреннего звонка Синглтона и разбросанную повсюду белую бумагу? Наверное, причина была в этом. Что они теперь собирались делать?

Я уловил движение слева от себя; это был темно-зеленый цвет, который очень медленно двигался ко мне. Цветное пятно двигалось, раскачиваясь из стороны в сторону. Я узнал в нем очертания шлема. Он был не более чем в десяти футах (3,05 м.) от меня. Я попытался стать маленьким, не двигаясь. Я просто хотел, чтобы он ушел, но шлем продолжал медленно продвигаться вперед, пока не оказался почти прямо передо мной. Затем по нижнему краю шлема начал вырисовываться контур его лица. Его левая рука протянулась вперед и начала раздвигать ветви кустарника. Он наклонился вперед....

Оранжевая вспышка выстрела была последним, что он увидел. От выстрела из моей М-16 в автоматическом режиме северовьетнамский солдат отлетел назад и упал на левую сторону тропы. Я выкатился из кустов рядом с тропой справа от меня, надеясь, что он был первым солдатом в своей группе.

Я знал, что не израсходовал магазин, когда стрелял, и огляделся, не движется ли еще кто-нибудь в мою сторону. И вдруг я увидел его. Второй солдат упал на землю всего в нескольких футах позади первого. Он начал подниматься, чтобы бросить в мою сторону ручную гранату Chicom, и я сделал один выстрел, попав ему в левую часть груди. Удар пули сбил его с ног, и он упал слева от тропы. Его граната перекатилась через край тропы, не взорвавшись. Он поднялся на ноги и начал бежать обратно по тропе в направлении лейтенанта Синглтона. Видя лейтенанта, который стоял с винтовкой, направленной на северовьетнамского солдата, я снова выстрелил. На этот раз северовьетнамский солдат упал вперед и не двигался.

Вдруг земля между мной и лейтенантом взлетела на воздух. Я не мог сказать, произошло ли это от взрыва нескольких гранат или от попадания 40-миллиметровых выстрелов Кивени. Мы с лейтенантом оба упали на землю. Звуки автоматической стрельбы доносились оттуда, где скрывалась группа. Так же быстро, как и начался, огонь прекратился.

Группа, услышав первый выстрел моей автоматической винтовки, за которым последовал второй выстрел, быстро побежала вниз, чтобы присоединиться ко мне и лейтенанту, когда они заметили трех северовьетнамских солдат, двигавшихся по тропе, то открыли по ним огонь. Северовьетнамцы внезапно развернулись и побежали обратно по тропе. Кеглер и Кивени прибежали к тому месту, где я стоял на коленях, с вопросом, есть ли еще кто-нибудь из них. Я сказал им, что не знаю, но велел Кивени следить за тропой справа от нас на случай, если кто-то появится, чтобы вступить в перестрелку. Мы с Кеглером выдвинулись туда, где упал первый северовьетнамский солдат.

Он лежал лицом вниз на тропе, а на спине его грязно-зеленой рубашки были видны следы от четырех пуль. Когда в него попали, сила отбросила его назад, а его винтовка и каска были откинуты на край тропы и упали в десяти футах (3,05 м.) от его тела. Когда Кеглер прикрыл меня, в памяти всплыло занятие по минам-ловушкам в Мемориальной школе Филда[8]. Я взял его за плечи, поднял, а затем снова опустил на землю. Никакой мины-ловушки. Кеглер опустился рядом с ним, мы перевернули его на спину и обыскали его рюкзак и карманы. Мы нашли пластиковый бумажник и еще один маленький пластиковый пакет, но на его форме не было никаких знаков различия или других отличительных знаков подразделения. Его тело сильно воняло затхлым запахом древесного дыма, и когда этот гнилостный запах в сочетании с липко-сладким запахом его крови попал мне в ноздри, меня начало тошнить.

Кеглер помог перевернуть тело мертвого солдата, и мы внимательно осмотрели его внешнее состояние и форму. Все еще чувствуя тошноту в животе, я положил кончики пальцев на его веки и закрыл их. Мне было жаль его.

Мы бросили его там, где он упал, и побежали к месту, где лежал второй мертвый северовьетнамский солдат, лицом вниз рядом с тропой. Бишоп и Сильва уже проверили его на предмет наличия мины-ловушки и, не найдя таковой, разрезали его рюкзак, чтобы изучить содержимое на предмет возможной информации. Его рюкзак рассказал интересную историю. Этот второй NVA был медиком. Его рюкзак был полон медицинского имущества, а лекарства и бинты, которые он нес, были маркированы на вьетнамском языке. На мой взгляд, ему было не больше двадцати лет, он был в хорошей физической форме, и его запах говорил о том, что он тоже провел много одиноких ночей в бункере, согреваясь только костром из дров.

Бишоп посмотрел на меня и спросил: "Кто в него стрелял?".

"Я стрелял в него, Бишоп, мой первый магазин полон трассирующих патронов, и если ты посмотришь на его грудь, то увидишь, что единственный след на нем - это входное отверстие оранжевого цвета у основания шеи".

Я надеялся, что мое объяснение капралу Бишопу разрешит то, что, как я полагал, станет проблемой между мной и лейтенантом по вопросу "кто стрелял в Джона?"[9].

Но какая теперь разница? Были гораздо более важные проблемы, чем ввязываться в спор об ответственности за убийство. Мертвый есть мертвый.

Капрал Бишоп поддерживал постоянный контакт с "Zulu Relay" с момента первых выстрелов. Они узнавали о происходящем почти так же быстро, как это происходило, и морские пехотинцы на радиорелейной площадке передавали роте, что мы находимся на связи.

Наша позиция была раскрыта сразу же после первых выстрелов, и теперь нам угрожала опасность преследования со стороны северовьетнамцев. Мы знали, что они воспользовались тропой на хребте и что трое из них убежали от выстрелов, но мы не могли знать, сколько их может подойти к нам с обоих концов тропы. Бишоп подытожил все несколькими словами. "Давайте убираться отсюда к чертовой матери, а обо всем этом мы поговорим позже".

Когда мы бежали обратно вверх по склону к месту, где было сложено наше снаряжение, мы услышали звук, похожий на тихий плач. Мы застыли на месте, потому что звук был совсем рядом. Может быть, еще один северовьетнамский солдат был ранен и уполз? Бишоп и Кивени выдвинулись вперед к кустам, откуда доносился шум. Подойдя ближе, Бишоп обнаружил, что младший капрал свернулся калачиком и плакал.

"Док, поднимись сюда и посмотри, что с ним".

Я подошел и увидел, что переводчик сильно дрожит и плачет. Я спросил его, не был ли он ранен. Он поднял голову и сказал: "Нет, я не ранен. Я просто боюсь, что мы не выберемся из этого".

Бишоп наклонился вперед и сказал: "Если ты сейчас же не встанешь и не наденешь свое дерьмо, ты из этого не выберешься!".

Скоропалительная засада длилась меньше минуты. Обыск двух мертвых солдат и их рюкзаков занял менее трех минут, и теперь мы спешили надеть рюкзаки и уйти с гребня в сторону от места засады. Кеглер повел нас с хребта вправо от места засады, и как только он исчез из поля нашего зрения, мы услышали, как его M-16 стреляет короткими очередями. Этот звук сочетался с лязгом автоматов АК-47.

Выкрик "Контакт с фронта" прозвучал для всех нас, и мы немедленно заняли свои позиции, готовые к стрельбе. Мимо нас пробежал Кеглер, и когда он опустился на землю, то крикнул, что он наткнулся на группу из шести северовьетнамских солдат, бегущих к нам по тропе. Когда он выстрелил в них, они спрыгнули с тропы и побежали вниз по склону крутого хребта, отстреливаясь от него, пытаясь укрыться.

Бишоп сбросил рацию и снял свою мину "Клэймор", оснастив ее взрывателем с таймером (timed fuse)[10], и вернулся в центр нашего боевого порядка между Кивени, лейтенантом Синглтоном и переводчиком. Он приказал Кеглеру вывести нас с линии хребта и подальше от старого места засады. Когда Кеглер выдвинулся, взорвалась мина "Клэймор", и наш темп ускорился. Мы бежали рысью[11], чтобы выйти из района, как вдруг Кеглер подал сигнал "замри" и опустился на колено, стреляя из винтовки вниз по склону. Бишоп передал по радио на "Zulu Relay", что мы "снова в контакте". Двигаясь мимо меня, он сказал, чтобы я не спускал глаз с переводчика на случай, если он "сойдет с ума".

Кеглер снова подошел к Бишопу и сообщил ему, что он открыл огонь по другой группе северовьетнамских солдат, направлявшихся в нашу сторону. На этот раз единственное место, куда нам оставалось двигаться, было за линию хребта. Мы перестроились в наш обычный походный порядок, Кеглер по-прежнему возглавлял колонну. По мере продвижения вниз по склону становилось все труднее удерживать дистанцию.

Мы знали, что, по крайней мере, две группы северовьетнамских солдат приближаются к нам с двух разных направлений, и, уходя с гребня, мы подвергались опасности, что сверху на нас будут бросать ручные гранаты Chicom. Нам нужно было остановиться и найти скрытую позицию, которая позволила бы нам спрятаться, ждать и слушать, не приближается ли кто-либо.

Кеглер и Бишоп проделали отличную работу, сохраняя спокойствие, пока группа дважды вступала в контакт с северовьетнамскими солдатами, а морские пехотинцы на точке ретрансляции "Zulu Relay" были в курсе того, что с нами происходит, однако когда Бишоп передал по радио свой запрос о помощи, он быстро узнал, что наша непосредственная поддержка с воздуха недоступна из-за погодных условий в Фубай - они были затянуты проливным дождем, не могли видеть, чтобы летать, и дождь направлялся вглубь страны, к нам.

Когда мы спустились по крутому склону горы, Кеглер вывел нас на небольшую ровную площадку, достаточно большую, чтобы мы могли сформировать небольшую, но хорошо замаскированную оборону. Мы остановились, чтобы подождать и послушать.

Если повезет, северовьетнамцы не заметили нашего продвижения вниз по склону хребта, и им потребуется некоторое время, прежде чем они организуются и начнут искать нас, но мы были уверены, что как только они обнаружат своих мертвых товарищей на вершине хребта, они приложат все усилия, чтобы выбить нас из укрытия.

Бишоп достал из пачки сигарету и прикурил. Настало время задать несколько вопросов о том, что привело нас в эту ситуацию в первую очередь. Бишоп спросил: "Док, что случилось, когда ты пошел снимать Клэйморы?". Я объяснил ему, что именно произошло, начиная с рассказа лейтенанта о его позднем ночном звонке, а затем я рассказал ему о поспешной засаде, которая не должна была состояться. Бишоп записал некоторые детали в свой блокнот. Мы знали, что все это будет обсуждаться с майором Ли, капитаном Хислером и лейтенантом Коффманом в Фубае.

К тому времени, когда разговор закончился, мы все достаточно успокоились, чтобы понять, насколько нам повезло. События на гребне хребта произошли так быстро, что все мы, включая переводчика, забыли о страхе и делали именно то, что отрабатывали на занятиях по отработке действия при внезапной встрече с противником. Наше везение было основано на наших индивидуальных реакциях, полученных в результате бесчисленных часов тренировок по спасению жизни и быстрому реагированию.

Сидя близко друг к другу, выжидая и прислушиваясь, мы наблюдали за Кеглером, когда он достал один из пластиковых пакетов, которые он взял из кармана первого мертвого солдата NVA. Он развернул его, поднес к лицу, открыл и его быстро вырвало. В пакете был нуок мам (nuoc mam) - соус, которым вьетнамцы приправляли свою пищу. Его делали из перебродивших рыбьих кишок, и подобно хорошему вину Каберне, чем больше его выдержка, тем он лучше, по мнению тех, кто его использовал. Кеглер, очевидно, не принадлежал к их числу, и от его запаха ему стало плохо.

Бумажник мертвого солдата остался у меня, и после того, как я посмотрел выступление Кеглера, я открыл его довольно осторожно. В нем было несколько непогашенных марок и несколько купюр из красной бумаги. Я спросил переводчика, знает ли он, какова стоимость этих денег. Посмотрев на купюры, он сказал, что марки могут стоить больше, чем долларовые купюры. Кроме того, внутри пластикового бумажника было сложено несколько страниц незаконченного письма, а между страницами письма лежал бледно-голубой носовой платок с двумя сцепленными сердцами, вышитыми в центре. На одном из них было аккуратно выведено имя жены покойного. Я положил платок и письмо обратно в бумажник и отдал его переводчику, чтобы он прочитал его позже.

Прошло не менее часа с тех пор, как мы заняли оборонительную позицию, но мы ничего не видели и не слышали. Не желая испытывать судьбу, Бишоп решил, что мы останемся на месте, и передал свою информацию морским пехотинцам на Zulu Relay. Наверное, к лучшему, что Бишоп решил остаться на месте. Несомненно, нервы у всех были напряжены. Мы уже много раз были рядом с врагом. Мы даже уничтожили их с научной точки зрения с помощью артиллерийского огня и непосредственной поддержки с воздуха, как нас учили, но встречаться лицом к лицу с северными вьетнамцами не входило в нашу задачу. Это было открытым приглашением быстро умереть. Они владели долиной, а мы были незваными гостями на их заднем дворе. В конечном счете, нам предстояло заплатить цену за то, что мы сделали.

Мы поужинали холодной едой, затем почистили оружие и составили расписание ночных радиовахт. Я не думаю, что кто-то из нас был способен заснуть. Слишком многое произошло в короткий срок, чтобы можно было хорошо выспаться. Каждый из нас видел, как быстро может наступить смерть.

Бумажник мертвого солдата, его незаконченное письмо с неиспользованными марками и маленький синий носовой платок ничем не отличались от того, что каждый из нас носил с собой в джунглях. Теперь эти личные вещи находились в руках вражеского чужеземца и никогда не будут воспользованы и не найдут дорогу к его семье. Мы гадали, постигнет ли подобная участь какую-нибудь вещь из наших карманов.

Ближе к полуночи Бишоп находился на радиовахте, и то, что он услышал, встревожило его настолько, что он разбудил всю группу. Мы сидели и прислушивались к звукам ударов, доносившихся высоко на линии хребта, и предположили, что северовьетнамцы хоронят своих мертвецов. Звуки их строительства продолжались более часа, прежде чем прекратились. К рассвету мы получили сообщение о необходимости двигаться к южному краю нашей разведывательной зоны и готовиться к эвакуации.

Темные дождевые тучи снова накатились на долину Ашау, и их появление означало, что вероятность того, что ранним утром нас доставят на вертолете, была не более чем пятьдесят на пятьдесят. Единственным положительным аспектом приближающегося ливня было то, что шум нашего движения будет перекрыт, а способность NVA видеть нас уменьшится.

Наша позиция для эвакуации, известная как наша третья база, находилась более чем в тысяче метров от места, где мы скрывались накануне. Чтобы добраться до точки эвакуации, потребовалось бы не менее двух часов карабканья по крутой местности. Мы выдвинулись когда не было ещё 06:00. К 07:00 мы вышли на крутой склон, где сделали привал, чтобы отдохнуть и послушать несколько минут. Нам оставалось перебраться через последний выступ, прежде чем мы окажемся на позиции, достаточно близкой к нашей точке эвакуации, чтобы дождаться подхода нашей эвакуационной птички. Ориентация и крутые склоны ложбины мешали радиоприему, поэтому мы начали выбираться из ложбины, лейтенант Синглтон случайно оперся о большую, трухлявую пальму для опоры. Гнилое дерево не выдержало, и при падении большая часть пальмы откололась и рухнула на правую ногу переводчика. Он попытался увернуться от падавшего куска пальмы, но это не помогло. Когда я подошел к нему, его нога была под большим куском сухой пальмы, а сам он испытывал сильную боль. В надежде отвлечь его от мучительной боли, я сказал: "Я знал, что ты хочешь выбраться отсюда живым, но зачем ждать до последней минуты, чтобы нанести себе травму?". Похоже, он не понял юмора в том, что я ему сказал.

С помощью своего K-bar лейтенант Синглтон помог мне вытащить ногу переводчика из-под пальмы. Нам потребовалось почти десять минут, прежде чем мы смогли вытащить младшего капрала из-под дерева. Мы уложили его на землю, чтобы осмотреть степень травмы. Его нога была сломана, и он никак не мог продолжить подъем и выбраться из лощины.

Бишоп спустился вниз, где мы с лейтенантом сидели рядом с переводчиком. "Что мы можем сделать?"

"Ну, Бишоп, как я вижу, мы можем сделать только одну вещь. Одному из нас придется убить его, потому что никто не захочет тащить его и все его снаряжение отсюда". Капрал Бишоп понял, что я шучу, но, судя по выражению его лица, переводчик не был так уверен. "Все, что мы действительно можем сделать, Бишоп, это разделить все его снаряжение в группе и нести его".

Подъем из лощины занял не менее получаса, и когда мы достигли ровной местности, то остановились. Несмотря на то, что переводчик был маленьким, он казался сделанным из свинца. Мы практиковались в переноске друг друга во время отработки приемов быстрого реагирования еще в расположении роты в Куангчи и Фубай, но эти тренировки никогда не длились в лучшем случае более нескольких минут. Поднять и нести раненого становилось непосильной ношей для всей группы. Наша скорость передвижения замедлилась, мы мгновенно потеряли двадцать пять процентов нашего охранения и огневой мощи, и если бы мы стали нести его по очереди, это вымотало бы всех людей в течение нескольких часов. Во время передышки Кивени придвинулся ко мне и сказал: "Может быть, ты был прав в первый раз, доктор, когда предложил одному из нас убить его".

Как только мы вытянули, основная рация Бишопа заработала нормально, пока он переговаривал с "Zulu Relay", остальные отдыхали, воспользовались передышкой. Но известие, которое он получил, было не тем, что он ожидал услышать. Ему сказали, что для любой возможной эвакуации доступна только метеорологическая птица, но метеорологическая птица взяла с собой трех новых пилотов для ознакомительного полета, что сделало эвакуацию нашей группы невозможной. Бишоп передал информацию о травме переводчика, и теперь было принято решение, что он будет единственным, кого заберет метеорологическая птичка, которая должна быть в нашей зоне в течение двадцати минут. У нас не было выбора в этом вопросе. Травмированный был обузой, и мы должны были вытащить его из долины. Все, что нам оставалось сделать, это доставить его к месту LZ и посадить на птичку, как только она приземлится.

Пока мы продолжали медленно спускаться по склону, на нашей основной радиочастоте появился пилот метеорологической птички. Пилот приближался к нашей позиции и сказал, что будет над нами в течение десяти минут, но, к сожалению, мы находились в таком месте, что для эвакуации можно было использовать только пенетратор для джунглей; площадка была слишком мала, чтобы "Хьюи" мог совершить посадку. Бишоп связался с пилотом, который, к счастью, имел на борту пенетратор и использовал его уже много раз.

Как только мы визуально увидели птичку, мы заставили переводчика встать и одели его во все его снаряжение, за исключением гранат, боеприпасов и еды. Мы также передали ему всю нашу фотопленку, документы и снаряжение, которое мы забрали у двух мертвых северовьетнамских солдат.

Армейская метеорологическая птичка прилетела прямо к нам с подключенным и готовым к работе пенетратором для джунглей. Когда стальное устройство опустилось на землю, мы перенесли капрала в точку прямо под вертолетом, зависшим в сорока футах (12,19 м.) над нами. Как только пенетратор опустился на землю, лейтенант Синглтон быстро потянул вниз три стальных лопасти, зафиксировав их на месте. Переводчик занял свое место на сиденье, а мы надежно пристегнули его к тросу. Мы помахали рукой командиру экипажа "Хьюи" и смотрели, как переводчика поднимают вверх и уносят от нас. Птица и младший капрал исчезли в считанные секунды. Это был последний раз, когда мы его видели.

Кеглер искал оптимальный путь отхода, и через несколько минут снова начался сильный ливень. Мы поднялись на возвышенность, чтобы продолжить наблюдение за следами северовьетнамцев.

Видеть удаляющегося младшего капрала было отрадно, как и знать, что у нас такая хорошая поддержка, что другие готовы рисковать жизнью ради безопасности одного из нас.

Мы продолжали скрываться от северовьетнамцев в течение еще двух дней, пока, наконец, во второй половине дня 31 декабря 1969 года нас не забрала метеорологическая птичка.

[1] «Большой приз», также известен как «Гран-при» — художественный фильм в жанре спортивной драмы, обладатель трёх премий «Оскар» — за лучшие спецэффекты, лучший звук и лучший монтаж.

[2] Американский бренд смеси ароматизированных напитков, принадлежащий компании Kraft Heinz, базирующейся в Чикаго, штат Иллинойс. Порошкообразная форма была создана Эдвином Перкинсом в 1927 году на основе жидкого концентрата под названием Фруктовый привкус.

[3] Рождественское шоу Боба Хоупа во Вьетнаме (15.01.1970) Боб Хоуп-Американский комик, актёр театра и кино, теле- и радиоведущий.

[4] Поисково-разведывательные действия

[5] На картах СССР и РФ - Аэродром Шау (разр) с разв. Шап (Асап)

[6] Подошву сандалей делали из автопокрышек

[7] Сходить в гальюн для дефекации

[8] В оригинале Field Memorial School, видимо опечатка, и речь идет о Field Medical Service School Школа Полевой Медицинской Службы

[9] 22 ноября 1963 года, в Далласе был убит 35-й президент США Джон Кеннеди

[10] взрывателем замедленного действия

[11] Dogtrot - собачьей рысью